VIII. Королевство Ассиз

Договоры, заключенные с Бейбарсом и его наследником, проиллюстрировали уже всем очевидный факт – бесповоротное дробление королевства. Тир, Акра, Яффа, Сидон, Бейрут, Арсуф превратились в мелкие сеньории, которые заключили с мусульманами свои особые перемирия, и даже – как это видно на примере Бейрута – согласились, ущемляя королевские права, подчиниться мамлюкскому протекторату. У одного арабского автора были все основания написать, что «когда договаривались с госпитальерами, для тамплиеров это был повод браться за оружие; если заключали мир с городом Акрой – нападал король Кипрский»^{620}. В старом Иерусалимском королевстве отныне царила полная анархия.

Известно, как распадалась монархическая власть: от имени короля из династии Гогенштауфенов, всеми признаваемого законным наследником короны, но у которого с 1243 г. отняли право осуществлять свои королевские прерогативы, в качестве регента правил самый близкий родственник короля («бальи»), принимавший титул «сеньора королевства». Ближе всего к короне находилась, после своего внучатого племянника Конрада II, внука Марии Иерусалимской и Монферратской, сестра Марии, Алиса Шампанская (вторая дочь Изабеллы Иерусалимской), которая и была избрана регентшей; после ее смерти регентство доверили ее сыну королю Кипра Генриху I, которому в сане «сеньора королевства» наследовали кипрские короли Гуго II или Юге (1253–1267 гг.) и Гуго III Лузиньян‑Антиохийский (1267–1269 гг.). Однако возникли осложнения, связанные с юностью Гуго II, который скончался 5 декабря 1267 г., так и не достигнув совершеннолетия: требовалось назначить регента от имени этого «наследника Кипра и бальи Иерусалимского королевства». Этот пост сначала заняла мать Гуго, Плезанция Антиохийская, разделив его со своим вторым мужем Бальаном д'Ибеленом, а затем – со своим братом Боэмундом VI Антиохийским. После кончины Плезанции (27 сентября 1261 г.) тетка юного короля, сестра его отца Генриха I, Изабелла де Лузиньян, с помощью своего супруга Генриха (Генриха Антиохийского) взялась исполнять регентские обязанности при малолетнем Гуго. В 1263 г. Гуго Лузиньян‑Антиохийский, сын Изабеллы и Генриха Антиохийского, принял после смерти своей матери опеку над юным Гуго II. Таким образом, кипрские короли сосредоточили в своих руках кипрскую корону и права на наследование Иерусалимского трона, что делало их обладателями легитимной власти в Сирии.

Но «сеньор королевства», или его опекун, не проживали постоянно на Святой Земле; оставаясь на Кипре, им приходилось назначать в Акру своего представителя, что‑то вроде управляющего и предводителя сирийской знати, который также носил титул бальи, как мы и будем его далее называть. Выбор на пост этого бальи свидетельствует о триумфе династии Ибеленов; за исключением Жана Фанона (избранного в 1248–1249 гг. по совету Филиппа де Монфора) и Жоффруа де Сержина (1259–1263 гг.), все бальи назначались из этого прославленного рода; Бальан д'Ибелен‑Бейрутский (умер в 1247 г.), Жан д'Ибелен‑Арсуфский (снят в сентябре 1248 г., затем снова назначен в 1249 г.), Жан д'Ибелен‑Яффаский (который заменил своего кузена на один год, с 1255 по 1256 гг.), заново Жан д'Ибелен‑Арсуфский (1256–1258 гг.), а после его смерти и правления Жоффруа де Сержина и Генриха Антиохийского – Бальан д'Ибелен‑Арсуфский (1268–1269 гг.). Получается, что семья Ибеленов в течение двадцати лет, с небольшими перерывами, фактически правила франкской Сирией. Гордыня их возросла безмерно. Один из Ибеленов даже осмелится заявить в 1271 г. королю Гуго III, что рыцарство Кипра согласится служить на Кипре не ради кипрского государя, а ради Ибеленов^{621}.

Один из представителей этого дома, Бальан д'Ибелен‑Арсуф, даже намеревался занять место короля: после смерти короля Генриха I он женился на его вдове Плезанции (несмотря на сопротивление князя Боэмунда VI) и потребовал себе регентство от имени малолетнего короля (не без поддержки своего отца Жана д'Арсуфа, который помирился с Боэмундом только в 1258 г.). Правда, брак был заключен в нарушение всех канонических правил: будучи родственниками в третьем колене, они сыграли свадьбу, не дожидаясь необходимого в подобных случаях разрешения из Рима. Плезанция очень быстро – кажется, однако, что она была женщиной весьма вольного нрава^{622} – возжелала расстаться со своим Бальаном, который отказался оставить регентство. Потребовалось, чтобы вмешался сам папа, запретив подданным королевства подчиняться Бальану (28 августа 1255 г.), и аннулировал брак (27 марта 1258 г.)^{623}.

Нет ничего более пагубного для монархической власти, чем такого рода междуцарствие. Теоретически, «сеньор королевства» или бальи обладал всеми королевскими прерогативами; в реальности же его возможности были очень ограничены. Бароны отказались передать королевские крепости королеве Алисе и ее мужу Раулю де Кевру (1243 г.) под предлогом, что они смогут узурпировать права законного наследника Конрада II, как, например, было сделано в Морее (где Гильом де Виллардуэн низложил наследников князя Гильома де Шанлитта). Замки и крепости были вверены «охране и заботам баронов и вассалов вышеозначенного королевства»; регенту вменялось снабжать их продовольственными запасами, но выбор кастеляна и принятие необходимых решений принадлежал вассалам. Из‑за этого строгого следования верноподанническим чувствам Алисе пришлось уступить контроль над Тиром Бальану д'Ибелену, а над Акрой – Филиппу де Монфору и Никола Антьому. На самом же деле это привело к тому, что Филипп де Монфор узурпировал власть в Тире; король Генрих согласился передать ему Тир под охрану в 1246 г. Таким образом, представитель короля более не имел власти над крепостями и замками королевского домена^{624}.

Духовенство королевства тоже возжелало воспользоваться тем, что трон пустует, и ограничить власть бальи к своей выгоде: кутюмы королевства запрещали церковным судам рассматривать дела, затрагивавшие недвижимое имущество, особенно если с этого имущества королю причиталась служба. В 1257 г. клирики Святой Земли заявили, что имеют законное право рассматривать подобные тяжбы (если только речь идет не о феодальных делах), «ибо в этом королевстве ныне нет короля. Ведь если бальи действует и замещает короля во многих делах, по кутюмам и ассизе королевства, то он тем не менее не может творить суд над королевским фьефом». Спор, вынесенный на суд Александра IV, был затеян ни много ни мало, как с целью вырвать церковную юрисдикцию из тисков, куда ее заключила королевская власть. Папа, однако, уклонился от решения этой проблемы^{625}.

Под малопризнанной властью «главного сеньора» феодалы вскоре почувствовали вкус к самоуправлению. По обычаю, сеньору королевства принадлежало право назначать бальи, с согласия королевских вассалов. Фактически же, как это видно из одного пассажа Жана д'Ибелена, знаменитого юриста, вассалы сами избирали себе предводителя^{626}. «Иерусалимская сеньория» все больше начинала походить на итальянскую «синьорию», своеобразную феодально‑аристократическую республику – выбор Ибеленов на пост бальи служит тому доказательством. Одновременно появляется должность синдика, который во многом напоминает чиновника из крупных патрицианских городов Италии или Прованса; 10 августа 1257 г. вассал Жана д'Ибелен‑Арсуфа, Этьен де Совеньи, был назван «синдиком и прокурором Иерусалимской сеньории»^{627}.

Пока еще оставались последние Гогенштауфены, неоспоримые потомки королевы Изабеллы II, дочери Иоанна де Бриенна, короли Кипрские, увенчанные титулом «сеньоров королевства», не могли дать отпор возрастающей анархии. Клятва, которую приносил бальи, была куда более стеснительной, чем коронационная клятва государя^{628}, и во время войны Св. Саввы, генуэзская партия, возмущенная тем, что Боэмунд оказал поддержку их противникам, тотчас же воззвала к неоспоримому суверенитету Конрада III. Королей Кипра или тех лиц, которые выполняли за них регентские обязанности, далеко не всегда беспрепятственно признавали «сеньорами королевства». Им нужно было добиться, чтобы «самые лучшие и мудрые» вассалы королевства, специально собравшиеся для этого случая, признали их прямыми наследниками короны. Король Генрих I без труда прошел это испытание, но когда он умер (1253 г.), его сын Гуго был слишком юным. Если Бальан д'Ибелен в то время и являлся регентом на Кипре, признали ли его регентом в Акре?^{629} После расторжения своего брака с ним королева Плезанция добилась более прочной власти: она прибыла с Кипра (1258 г.) со своим сыном Гуго и братом Боэмундом VI Антиохийским. Боэмунд постарался, чтобы его племянника признали «наследником Кипра и бальи королевства Иерусалимского»^{630}, а его самого – опекуном юноши. Но это происходило в самый разгар войны Св. Саввы, и люди, предложившие князю Антиохийскому взять в свои руки правление, которым с 1253 г. практически никто не занимался, принадлежали к венецианской партии (тамплиеры, тевтонцы, Жан д'Ибелен‑Яффа, патриарх Жан Пантелеон). Генуэзцы отказались признать Боэмунда регентом; но тот тем не менее, получив поддержку большинства, принял обязанности «сеньора королевства» и, перед своим отъездом, назначил бальи Жана д'Арсуфа. После его смерти королева Плезанция беспрепятственно прибыла в Акру и даровала звание бальи сенешалю Жоффруа де Сержину.

Но Плезанция скончалась 27 сентября 1261 г. Кто должен был ей наследовать? Последняя из оставшихся в живых теток юного Гуго, Изабелла де Лузиньян, жена Генриха Антиохийского, стала регентшей на Кипре. В 1263 г. она приплыла в Акру и потребовала регентство в Иерусалимском королевстве для себя и своего супруга. Несмотря на то что в полным ходом шла война с мамлюками, Высшая курия собралась, чтобы обсудить столь щекотливый правовой вопрос: в конце концов вассалы решили отдать регентство Изабелле, но если она не привезет с собой Гуго, который должен был наследовать этот пост, ей не принесут, как обычно делалось, оммаж. Тем не менее Генрих Антиохийский остался у кормила власти в Акре, пока его жена возвращалась на Кипр, где она и умерла в том же году. Регентство над малолетним Гуго вновь стало предметом дискуссий: на него претендовал сын Изабеллы и Генриха, Гуго Аузиньян‑Антиохийский. Его кузен, Гуго де Бриенн, граф Лекки, со своей стороны, потребовал пост регента, под предлогом, что его мать Мария была старшей сестрой Изабеллы. Сохранились пространные тексты защитных речей, в которых оба претендента старались доказать свое право перед их будущими вассалами, временно превратившимися в судей^{631}. Гуго Антиохийский одержал вверх и стал бальи Иерусалима и Кипра. Граф Лекки, поучаствовав в защите Святой Земли от Бейбарса, вернулся на Запад, где после смерти брата стал графом де Бриенном. Однако в 1275 г. он организовал поход, чтобы силой оружия добиться королевства: папе пришлось вмешаться и помешать этой братоубийственной войне^{632}.

Гуго Лузиньян‑Антиохийский оправдал свое назначение на пост бальи: в течение этих ужасных лет, когда Бейбарс рыскал вокруг Акры, он созывал рыцарей под свое знамя, как только узнавал о приближении султана, и покидал город лишь после того, как мамлюкский правитель отходил в Сафет^{633}. Известно, что он подготавливал контратаки и полностью отдавал себя делу защиты Святой Земли. Когда умер его племянник Гуго (5 декабря 1267 г.), он сменил звание бальи Кипра на кипрскую корону, и, уезжая из Акры в Никозию, доверил бальи Бальану д'Ибелену, сыну Жана д'Ибелена и преемнику (после Гильома де Бутрона, триполийского сеньора, изгнанного Боэмундом VI, коннетабля в 1258–1262 гг.) в должности коннетабля королевства (1268–1277 гг.).

Вскоре после этого Конрад III был обезглавлен (31 октября 1268 г.). Хотя Акру и украсили праздничными огнями при этой вести, большинство сеньоров испытывало гораздо меньшую радость. Поскольку в живых больше не осталось потомков Изабеллы де Бриенн, потеря королевской власти вновь становилась реальностью для Иерусалимского государства. Регентам и бальи наступил конец. А ведь во франкской Сирии уже сильно свыклись с подобным положением вещей. Бароны, прелаты, военные ордена, «коммуны» и собратства вели практически независимое существование, и если сохраняли над собой верховную власть «сеньора королевства», то правомерно задаться вопросом: не только ли для того, чтобы не нарушать нормальное функционирование государственных институтов. Пока бальи, виконты и кастеляны выполняли свои полномочия от имени законного правителя, юридическая жизнь королевства, где роль права была необычайно велика, протекала своим чередом. Но подчиняться государю, который проживал бы в самой Святой Земле, было совсем иным делом; опасались, как бы от его действий не пострадала независимость, столь ревниво оберегаемая любым сословием в королевстве. Более всего подобного оборота событий опасались узурпаторы королевского домена, среди которых первое место занимал Филипп де Монфор. Сколько бы бальи ни сменилось в Сирии, иерусалимское право – в том виде, каком он его истолковывал – позволяло ему править Тиром от имени Конрада III. В присутствии же на Святой Земле короля ему пришлось бы отдать Тир обратно, но Филипп (чья Торонская сеньория была только что захвачена Бейбарсом) уже давно вел себя как независимый сеньор Тира^{634}.

В этих сложных условиях реставрации королевской власти Гуго III повел себя с поразительной ловкостью. С 1255 г. он был женат на Изабелле д'Ибелен, внучке Жана Старого д'Ибелена^{635}, и этот брак обеспечил ему нейтралитет гордого «линьяжа» Ибеленов. Военные ордена не были враждебны этому королю, а киприотское рыцарство еще не успело с ним рассориться. Он сумел успокоить страхи сеньора Тира, признав город его пожизненным владением (однако вскоре, 17 августа 1270 г., Филипп де Монфор был убит по приказу Бейбарса, пожелавшего избавиться от одного из самых замечательных баронов Сирии; его сын и наследник Жан к тому моменту женился на сестре короля, Маргарите Лузиньян‑Антиохийской). К несчастью, у Гуго появился соперник: право на корону перешло ему от Алисы, дочери Генриха Шампанского и королевы Изабеллы I Иерусалимской. Тетка короля, Мария Антиохийская, старая дева в возрасте шестидесяти лет, которая, безусловно, была бы весьма оригинальным противником для султана Бейбарса, потребовала себе королевский венец от имени своей матери Мелизинды, дочери Амори Лузиньяна и той же самой Изабеллы I. Эти претензии не стали новостью: Мелизинда сама выдвигала их в 1249 г., ссылаясь на то, что ее родство с королевой Изабеллой более тесное, чем у потомков Алисы^{636}. Этот аргумент был не слишком состоятельным, но все же мог поспособствовать зарождению оппозиции против Гуго. Попытались уладить распрю, но Мария упорно не желала ничего уступать из своих прав. В 1268–1269 гг. в Высшей курии началась тяжба; Мария, которой было отказано в ее иске, все же не смирилась со свершившимся. В тот самый миг, когда впервые за шестьдесят лет в Тире началась коронация Гуго (из‑за сложной обстановки прошедшая без особой торжественности^{637}), клирик и нотариус вошли в церковь, и первый из них выкрикнул перед толпой, что протестует против коронации. Ему пришлось бежать под ударами присутствующих, вызвав неописуемую сумятицу, но Мария сохранила свои права на трон (24 сентября 1269 г.).

«Монархическая реставрация, которую попытался осуществить Гуго Антиохийский, произошла слишком поздно. За период свыше тридцати лет, когда престол был практически вакантным, бароны и горожане Акры слишком пристрастились к свободе, чтобы вновь начать подчиняться»^{638}. Гуго не мог надеяться, без опоры на королевский домен, уменьшившийся из‑за узурпации вассалов и мусульманских завоеваний, восстановить власть, которой некогда обладали его предшественники до Фридриха II. Он попытался использовать кутюмы королевства, чтобы упрочить свой авторитет; Жюльен Сидонский продал свой фьеф тамплиерам без королевского разрешения. Гуго тем не менее вынудил его выполнять военную повинность, уступив «платный фьеф» (на деньги от продажи) в 10 000 безантов, который должны были после смерти Жюльена получать его сыновья Бальан II и Жан^{639}. Но иерусалимское право эволюционировало с начала XIII в., причем в совсем ином направлении, чем в предыдущую эпоху.

Важным явлением в Иерусалимском королевстве XIII в. был расцвет самой разнообразной правовой литературы, что, конечно, не было единичным случаем в этом столетии, но зато предоставляло наиболее полные и интересные сведения о феодальном строе. Правоведы начали работу уже давно, и их первой задачей было сохранить кутюмы первого королевства и право, сформулированное в «Письмах Гроба». Амори II стремился кодифицировать принципы осуществления королевской власти, но после его смерти у «мудрых людей» появились иные заботы. Произвол гибеллинов, авторитаризм Фридриха II вызвали защитную реакцию у вассалов королевства, и те противопоставили свои права правам короля. Вместо «Книги короля» бароны захотели составить Книгу вассалов. Феодалы, помнившие старое право, такие как Рауль Тивериадский, Рено Сидонский, Жан Старый д'Ибелен, заботливо сохранили и передали своим наследникам память об «ассизах», выгодных для вассалов. Великие юристы XIII в., Филипп Новарский, Жан д'Ибелен, граф Яффы, Жоффруа ле Тор, а также горожане, такие как Филипп Бедуин, Бальан и Никола Антьом (не был ли один из них автором «Ассиз палаты горожан», созданных примерно между 1229 и 1244 г., где попытался облечь кутюмы иерусалимской «буржуазии» в рамки учебника римского права?)^{640}, попытались, основываясь на этом материале, вновь создать иерусалимское право в виде умело упорядоченного кодекса, подкрепив его своими собственными юридическими теориями. «Книга в форме спора» Филиппа Новарского (в последней редакции составлена после 1260 г.)^{641} еще отчасти является сборником кутюм, но вот «Книга Жана д'Ибелена», написанная около 1265 г., представляет собой настоящий юридический трактат, чье влияние испытает на себе все последующее право, начиная с «Книги Жака д'Ибелена» (датируется 1271–1286 гг.).

Жан д'Ибелен, граф Яффаский, сын Филиппа Ибелена и внук Бальана II д'Ибелена, сеньора Наблусского – одна из самых интересных фигур латинского Востока в XIII в. Блестящий рыцарь, он заслужил уважение Людовика Святого и признательность Жуанвиля, наравне со своим кузеном Жаном д'Арсуфом являясь предводителем франкской знати. Но вместе с тем Жан д'Ибелен показал себя «ловким сутягой (soubtil plaideor)» (быть названным ловким юристом означало самую высшую похвалу, с помощью которой общество, замешанное на праве, могло отличить одного из своих пэров), но его ловкость иногда граничила с мошенничеством. Иначе «почему он, делая прекрасные заявления о достойном поведении судящихся, цинично советовал прибегать к нечестным методам?»^{642}

Суть конституциональной теории, построенной Жаном д'Ибеленом, сводится к тому, что в основе иерусалимского права лежит своего рода «феодальный договор» (отдаленно напоминающий «Общественный договор Жан‑Жака Руссо») и взаимные обязательства сторон. Для баронов XIII в. король был лицом выборным, и избрание Готфрида Бульонского крупными магнатами во время первого похода представлялось им не чем иным, как избранием одного из иерусалимских баронов равными ему по положению прочими «баронами» королевства – что, однако, неверно^{643} – и обязательства, которые принял на себя Готфрид, легли в основу правовой системы Иерусалимского государства. В 1231 г. Бальан Сидонский, обращаясь к Филанжиери, озвучил теорию баронов: «эта земля не была завоевана не каким‑то важным сеньором (chief seignor), но крестоносцами и пилигримами. И когда они ее завоевали, то выбрали сеньора по /всеобщему/ согласию и дали ему королевскую сеньорию, а после вместе, расспросив мудрых людей, создали те установления и ассизы, которые хотели хранить и уважать, затем поклялись соблюдать их, и предложили поклясться в том же сеньору»^{644}. Непременным условием, на которое король или регент были вынуждены пойти перед тем, как начать править, была клятва в том, что они будут соблюдать ассизы королевства и не станут покушаться на привилегии, дарованные их предшественниками.

Верность же сеньору королевства (Жан д'Ибелен, писавший перед реставрацией короля Гуго, употреблял только выражение «верховный сеньор (chief seignor)» не была непременным условием тесного оммажа, но лишь последствием соблюдения правителем прав своих вассалов. Поэтому‑то в истории королевства XIII в. встречаются случаи, когда вассалы, посчитавшие себя оскорбленными своим сеньором, отказывали ему в службе и оставляли свой фьеф с общего согласия. «Юристы стали рассматривать оммаж как своего рода двусторонний контракт, налагающий на сеньора и на вассала взаимные и сравнимые обязанности. Таким образом, они существенно изменили их взаимное положение»^{645}. Несмотря на беспристрастность, свидетельство которого граф Яффы предоставил на страницах своего труда и в споре о конституционных теориях^{646}, его книга ознаменовала новый период в разложении монархического права. Будет поучительно сравнить составленный им перечень проступков, караемых конфискацией фьефа, с аналогичным перечнем, приведенным в «Книге короля» (воспроизводящим ассизу Балдуина II)^{647}. Вассалу грозит утратить свой фьеф в том случае, если он еретик, отрекся от своей веры и перешел к мусульманам, «…поднял руку на своего сеньора…, с оружием выступил против своего сеньора на поле боя… покусился убить или обездолить своего сеньора, и это замечено и доказано… воспротивится ассизе… будет обвинен в измене и побежден на поле (то есть в судебном поединке)», а также если сдал крепость врагу, а мог бы ее защищать дальше, или предал своего сеньора, выдав его врагу. Список этих проступков куда более короток по сравнению со старым сборником кутюм Амори II, и сами условия, при которых возможна конфискация, стали довольно ограниченными: «тот, кто отказывается подчиниться требованию своего сеньора, ежели отказ разумен», более не считается виновным, а наказание за мятеж предусматривается только в том случае, если сеньор и вассал сойдутся в битве.

«Книга Жана д'Ибелена и подобные ей работы главным образом развили теорию, столь дорогую для феодального права, принципы которой были заложены уже в «Ассизе о верности» Амори I – возможность вассала сопротивляться самоуправству сеньора. Однако этот принцип не был свойствен лишь одному латинскому королевству: «Отзвуки этого знаменитого «права восстания» [зародившегося уже в каролингскую эпоху] были слышны в XIII и XIV вв. во всем западном мире… об этом свидетельствуют английская Великая хартия вольностей 1215 г., венгерская «Золотая булла» 1222 г., сборник кутюм Иерусалимского королевства, привилегии бранденбургской знати, акт об арагонской унии 1287 г.»^{648}. Право «отказать в своей службе (gager son service)» сеньору, который принял решение наперекор своим верным людям, «без ведома и рассмотрения курии», даже открыто бороться с ним, было признано за вассалами, и те не замедлили претворить его на практике.

Другой характерной чертой «Иерусалимских ассиз», описанных Жаном д'Ибеленом, является их формализм. Необыкновенная забота о соблюдении процедурных требований, которая присутствует в юридических правилах, привела бы в восторг самого Бридуазона из пьесы Бомарше. Восточные юристы строго следовали этому формализму и стремились избегать конституционных осложнений, прибегая к возможностям процедуры^{649}. Мы не будем здесь анализировать колоссальную компиляцию графа Яффаского и его соперников: скажем только, что конституционное право, провозглашенное в «Ассизах», связывало действия государя и ставило его в зависимость от баронов и их правящего органа, Высшей курии. Пустующий трон позволил баронам развить до крайности правовые положения, которые изначально попросту должны были защищать вассалов от королевского произвола, и отныне подчинить суверена тем, кто был обязан приносить ему оммаж и хранить верность.

В этом отношении Гуго III Лузиньян‑Антиохийский приобрел горький опыт. С 1271 г. его рыцарство с Кипра начало отказываться от службы в Сирии, устав от того, что каждое лето приходилось переправляться за море, дабы защищать Святую Землю. Точнее, киприоты упрекали короля в том, что он требует выполнять эту службу в силу феодального договора, уверяя, что, если бы Гуго смог снискать привязанность своих рыцарей, они бы упрашивали разрешить сопровождать его в походе. Этот спор тянулся долгие годы – он начался по случаю прибытия принца Эдуарда Английского; в 1273 г. решили установить срок службы за пределами королевства четыре месяца в год, и, в 1279 г., киприотские рыцари, как только истекли четыре месяца, бросили своего государя в самый разгар военной кампании^{650}.

В его сирийском королевстве неповиновение было еще большим. Хотя в 1264 г. «курия королевства и мессир Жоффруа де Сержин, и легат, и магистры, и коммуны, и собратства» одобрили кандидатуру Гуго^{651}, никто из них не собирался повиноваться приказам нового короля. На улочках Акры собратства продолжали свои стычки: двое из них, собратство Вифлеема (мелькиты из собратства Св. Георгия, расположенного на улице Вифлеема, возле Монмюзара?) и «Mosserins» (купцы из Мосула) дошли до того, что вступили в битву по всем правилам; первым покровительствовали госпитальеры, вторым – тамплиеры (которые обвиняли короля в сговоре с собратьями Вифлеема)^{652}. В местных сеньориях не забыли о духе независимости: если Тиром управляли наиболее преданные вассалы Гуго III, то Сидон теперь находился в руках у тамплиеров, которые превратили его в автономное владение. В Бейруте наследница этого города Изабелла д'Ибелен потеряла своего второго мужа, англичанина Эдмунда Л'Эстранжа; но умиравший препоручил попечительство над ней не королю, как того требовал обычай, а самому султану Бейбарсу (апрель 1272 г.). Гуго III занял сеньорию и увез Изабеллу на Кипр: Бейбарс потребовал, чтобы король вернул вдову обратно в Бейрут и предоставил ей самой выбирать покровителя; так сеньория Бейрута («Baruth») стала франкским эмиратом, подвассальным мамлюкской империи. Правда, Изабелла вскоре скончалась, успев сменить одним за другим двух супругов – сеньора Цезарейского Николаса Германца и Гуго Барле. Ее сестра Эскива, другая дочь Жана II д'Ибелен‑Бейрута, около 1280 г. принесла Бейрут в приданое сначала самому верному подданному Гуго III, Онфруа де Монфору, а затем сыну короля, Гвидо^{653}. Но самым сложным препятствием для Гуго было упорное противодействие ордена тамплиеров. В 1274 г. первый конфликт между королем и новым магистром ордена, Гильомом де Боже, удалось урегулировать при посредничестве Жана де Гральи; но магистр так и не смог свыкнуться с королевской опекой. Дальновидный политик, крупный французский барон, ловкий, но амбициозный и жестокий руководитель, он связал свою судьбу с партией Карла Анжуйского, своего родственника, и замыслил изгнать кипрского короля из Сирии. Гильом начал с того, что принялся систематически игнорировать права короны: в октябре 1276 г. орден купил у одного рыцаря поместье Фоконнери, возле Акры. Магистр не спросил согласия у короля на эту покупку, пойдя наперекор ассизам королевства. Гуго III не смог снести это новое оскорбление: он только что потерял отца, Генриха Антиохийского, погибшего в результате кораблекрушения по пути из Акры на Кипр, и сильно оплакивал его смерть (27 июня 1276 г.). К тому же, с 1275 г., король боролся в графстве Триполи – где ему отказали в регентстве над его кузеном Боэмундом VII – с тамплиерами (которые с 1278–1281 гг. будут вести с юным Боэмундом VII яростную борьбу, ознаменовавшуюся грабежами и вспышками взаимной жестокости). Устав от затруднений, не силах восстановить королевский авторитет, Гуго покинул Акру из‑за покупки Фоконнери «и других столкновений с орденами, коммунами, собратствами, которые он не мог ни прекратить, ни довести до желаемого конца»^{654}.

Население Акры, брошенное своим «верховным сеньором», возмутилось, и ордена с собратствами и частью итальянцев отправились в Тир умолять Гуго III вновь взять в руки бразды правления. Однако Гильом де Боже и венецианская колония воздержались от этого демарша, поэтому Гуго уже не смог отказаться от своего шага, согласившись, правда, назначить людей на должностные посты в королевстве, чтобы придать властям легитимность; в который раз он сделал коннетабля Бальана д'Ибелена бальи королевства, и отплыл на Кипр, предварительно написав папе и королям Запада, что не способен справиться с царившей в Сирии анархией.

Гильом де Боже только и ждал этого момента: его посланцы прибыли в Рим к принцессе Марии, которая продолжала требовать Иерусалимский трон. Не осмеливаясь предстать перед Высшей курией Иерусалима, Мария Антиохийская в 1272 г. вынесла свою тяжбу на рассмотрение римской курии. Процесс затянулся несмотря на то, что в октябре 1272 г. Григорий X приказал провести расследование: прокурор Гуго III возразил, что, согласно праву королевства, тяжба, затрагивающая наследование короны, подлежит суду иерусалимских баронов. Тем не менее Марии удалось добиться, чтобы в 1276 г. дело было передано в римскую курию. Фактическое отречение Гуго III только благоприятствовало претензиям принцессы^{655}.

Кроме того, Мария сошлась с Карлом Анжуйским, который, захватив Сицилию у незаконнорожденного сына Фридриха II, Манфреда, вернулся к грандиозным планам, что Гогенштауфены и итало‑норманнские короли лелеяли в отношении Италии и Востока. Помимо видов на Византийскую империю, Карл мечтал о титуле Иерусалимского короля, который носили его предшественники и, в 1275 г., поддержал своего вассала Гуго де Бриенна, графа Лекки, готовившего нападение на Кипр^{656}. Едва Марии удалось возобновить слушание своего дела в римской курии (до этого престол понтифика пустовал), как она решила уступить свои права Карлу Анжуйскому: в конце 1276 г. или, скорее, в начале 1277 г., 15 января в присутствии собрания кардиналов она торжественно передала сицилийскому королю свои права на Иерусалим в тех пределах, как их установили судьи и легисты, в обмен на пожизненную ренту. Таким образом, права Карла Анжуйского на латинское королевство основывались единственно на нотариальных грамотах, которые были тогда составлены, и родстве Марии с Иерусалимской королевой, умершей семьдесят лет тому назад; права необычайно сомнительные, связанные с разводом Изабеллы Иерусалимской в 1190 г.^{657}.

Секретарь Гильома де Боже, прекрасно осведомленный об этих событиях, пустил слух, что Гуго III покинул Акру из боязни перед Карлом Анжуйским; якобы король бежал, чтобы не находиться в Акре во время прибытия туда наместника Карла Анжуйского^{658}. На самом деле наместник прибыл в Святую Землю весной 1277 г.: им оказался Рожер из Сан‑Северино, граф Марсики, приведший с собой маленькую эскадру, и нескольких рыцарей, и тотчас же по приезде обосновавшийся в замке тамплиеров. Бальи Акры, Бальан д'Ибелен, от которого потребовали сдать королевскую цитадель графу Марсики, попытался организовать хоть какое‑то сопротивление; но ни король Гуго, ни бароны Акры, теперь ставшие на сторону Лузиньяна, не осмелились противостоять анжуйцу, которого поддерживали тамплиеры. Когда рыцари этого ордена помогли Рожеру проникнуть в крепость, Бальану пришлось бежать (7 июня 1277 г.). Сложней было добиться, чтобы вассалы короны признали Рожера бальи и принесли ему оммаж. Однако, когда наместник Карла Анжуйского пригрозил изгнать их из своих земель, отнять фьефы и дома, вассалам пришлось покориться. Гуго мог помочь им только советами, несмотря на все раздражение, вызванное его смещением с трона. Боэмунд VII Антиохийский даже принес оммаж Карлу Анжуйскому.

Как и в 1226–1231 гг., королевство Акры вновь оказалось во власти «лангобардов» во главе с Рожером из Сан‑Северино, «королевским бальи и генеральным викарием Иерусалимского королевства». Первым шагом нового бальи стало оттеснение франкской знати от крупных коронных должностей, чтобы назначить на эти посты преданных слуг анжуйца. Пост сенешаля, вакантный после отъезда Жана де Гральи (ставшего сенешалем английского короля в Гаскони), был доверен шампанскому рыцарю, Эду де Пуалешьену, племяннику того самого Симона де Бри, который был возведен на папский престол под именем Мартина IV и стал опорой Карла Анжуйского. Должность коннетабля, до этого принадлежавшая Бальану д'Ибелен‑Арсуфу (или, возможно, с 1272 г., его сыну Жану д'Ибелену), перешла к некоему бургундскому рыцарю, скорей всего прибывшему на Сицилию с королевой Маргаритой Бургундской, Рихарду де Неблану. Маршалом стал акрский барон, тот самый, кто в 1269 г. защищал в Высшей курии права Гуго III на корону от посягательств принцессы Марии: таким образом Жак Видаль был вознагражден за свое присоединение к партии анжуйца^{659}. Виконт Акры, Гильом де Флери, был вынужден уступить свое место Жерару ле Раша.

Сам французский гарнизон стал орудием в руках нового бальи: его командир Гильом де Руссильон отказался (как и патриарх, и Великий Магистр госпитальеров) помочь Бальану д'Ибелену 7 июня 1277 г. После смерти Гильома (1277 г.) Рожер сам назначил ему заместителя, до прибытия Эда де Пуалешьена, который взял на себя руководство этим маленьким отрядом. Чтобы окончательно привлечь на свою сторону знать и горожан Акры, Карл Анжуйский распорядился объявлять о своих правах на корону с церковных кафедр и побудил папу перевести одного из своих приближенных, Гуго де Труа, епископа Трои (de Troja), в епископство Вифлеемское. В Святой Земле Гуго предстояло бороться с последствиями протестов короля Кипрского, заявленных в римскую курию (процесс возобновился 28 марта 1279 г., а епископ был назначен в Вифлеем 5 октября).

В который раз Святая Земля, вместо Кипрского королевства (чей недостаток ресурсов компенсировался близостью к Сирии и общностью интересов двух государств), стала зависеть от далекой Сицилийской короны. Пагубные результаты этого подчинения обнаружились уже во время монгольского похода в 1281 г.: в декабре 1280 г. в Сирии надеялись извлечь пользу из этой экспедиции (Кипр и Триполи готовились помочь монголам), но прекрасно сознавали, что из‑за войн, которые вел король Сицилии, не могут рассчитывать на подмогу извне – письмо епископа Хевронского Эдуарду I демонстрирует, насколько анжуйское господство оказалось неэффективным в деле обороны Акры^{660}. Прекрасные отношения между Карлом Анжуйским и султаном Каира не гарантировали сирийским франкам полной безопасности (о чем свидетельствует вышеупомянутое послание), но зато парализовали их внешнюю политику. Конечно, Карл планировал крестовый поход, но другие заботы временно отвлекали его от этого мероприятия: когда он умрет, 7 января 1285 г., а вслед за ним и папа Мартин IV (28 марта 1285 г.), Святая Земля практически уже будет утрачена, несмотря на интерес, проявляемый к ней со всех сторон.

Тем не менее, власть Карла не встретила такого же сопротивления, как в свое время власть Фридриха II, хотя и была. признана без особого энтузиазма: король Сицилии, овеянный престижем своего брата, Людовика Святого, был настоящим вождем «внешней Франции», которому подчинялись итало‑норманнское королевство (уже почти полностью итализированное), княжество Морея, остатки Латинской империи Константинополя. И Рожер из Сан‑Северино не был столь энергичным и жестоким правителем, каким был Филанжиери; он снискал поддержку тамплиеров и нейтралитет других орденов, и, за исключением Генуи, итальянские коммуны к нему благосклонны. В 1281 г. ему удалось рассудить тяжбу в пользу госпитальеров между этим орденом и пизанцами (речь шла об охране участка крепостной стены от ворот Сен‑Антуан до Мопа (Maupas)), не оттолкнув от себя тосканскую коммуну^{661}. Однако можно предположить, что население Акры скорее терпело господство сицилийского короля над собой, чем принимало его добровольно: чувство верности к Гуго III было еще слишком живо, и франкская знать довольно медленно переходила в лагерь Карла Анжуйского.

К тому же далеко не все старое королевство признало власть Сан‑Северино. Весьма вероятно, что Тир оставался предан королю Кипра (Жан де Монфор был шурином короля Кипрского). Если венецианцы и примирились наконец с сеньором Тира (1 июля 1277 г.), то лишь благодаря посредничеству Гильома де Боже, а не анжуйского бальи. Во всяком случае Тир станет плацдармом, откуда Гуго III начнет отвоевывать свое королевство. Как только ему удалось собрать великолепное войско, куда входило семь сотен рыцарей, Кипрский король высадился в Тире (1278 или 1279 г.) и завязал переговоры с жителями Акры, раздавая им без счета деньги. Его многочисленные сторонники в лице пуленов, пизанцев и прочего люда склонялись к тому, чтобы высказаться в его пользу, но тамплиеры остались на стороне Анжуйца, и страх перед вмешательством этих грозных рыцарей помешал движению за Лузиньяна набрать силу. Кроме того, киприотские рыцари заявили королю, что четыре месяца их службы за пределами родного острова истекли, и покинули Сирию. Лишившись части своей армии, Гуго был вынужден забросить свою затею и вернулся на Кипр вслед за своими вассалами. Там он приказал конфисковать все владения тамплиеров на острове и разрушить их замки: умиротворение конфликта наступило лишь в 1282 г.^{662}.

Именно тогда произошла неожиданная развязка: 30 марта 1282 г. население Сицилии, без сомнения, подстрекаемое Михаилом Палеологом, взбунтовалась против анжуйцев, и после резни в ходе «Сицилийской вечерни» призвало на трон арагонского короля Педро III. Новый сицилийский король сошелся в беспощадной схватке с Карлом Анжуйским, у которого отныне осталась только корона Неаполя. Мартин IV объявил о начале крестового похода на Арагон, где французскому королю Филиппу III предстояло встретить свою смерть. Анжуец, к которому военная удача повернулась спиной, осознавал, что более не может поддерживать свою власть над Святой Землей: одним за другим он отозвал к себе Рожера из Сан‑Северино (14 октября 1282 г.) затем епископа Вифлеемского (1284 г.), и доверил должность бальи Эду де Пуалешьену, которого продолжал поддерживать Гильом де Боже. Тогда Гуго III появился в Сирии: 1 августа 1283 г. он высадился в Бейруте, где Онфруа де Монфор незамедлительно признал его власть. Оттуда король направился в Тир; но его армия, следовавшая вдоль побережья, была атакована сарацинами в ущелье неподалеку от Сидона (между Шастелле^{663} и Дамором). Это нападение обошлось королю в потерю одного рыцаря и нескольких пехотинцев, но в нем он увидел руку сидонских тамплиеров (7 августа).

Гуго не суждено было покинуть Тир. Зловещие предзнаменования сопровождали его въезд в город: в море упал боевой стяг Лузиньянов, глава еврейской общины скончался в тот самый миг, когда представлял Тору королю и т. д. Реставрации монархии в Акре по‑прежнему противились тамплиеры, поэтому ее пришлось отложить. Тем не менее Гуго III подготовил аннексию Тира в пользу Лузиньянов: смерть его шурина Жана де Монфора (27 ноября 1283 г.), хотя и причинила ему сильную боль, позволила ему навязать свои условия Онфруа де Монфору, сеньору Бейрута. Онфруа принес оммаж королю за остатки Торонской сеньории, но обязался передать Тир Гуго III, если тот до месяца мая выплатит ему 5000 безантов. Кончина Онфруа (12 февраля 1284 г.) разрешила королю пожаловать Тир одному из своих сыновей, Амори де Лузиньяну^{664}. Но вскоре за этим последним успехом политики реставрации Гуго III последовала его смерть (29 марта). Анжуйское правление в Акре длилось еще два года, ибо дело, прервавшееся с гибелью короля, было продолжено не при его наследнике Иоанне I, чье царствование, впрочем, оказалось очень коротким (11 мая 1284–20 мая 1285 гг.), а лишь тогда, когда брат Иоанна, Генрих II, взошел на кипрский трон.

Генрих II взялся завершить дело своего отца – восстановить монархию; в возрасте неполных четырнадцати лет, подверженный приступам эпилепсии, из‑за которых его и низложил его брат Амори (1306–1310 гг.), король сумел подготовить свое восшествие на Иерусалимский престол с тем же желанием избежать гражданской войны и с той же ловкостью, присущей его отцу. Кипрский посланник прибыл на переговоры с Великим Магистром тамплиеров, при посредничестве магистра госпитальеров, и подписанное соглашение положило конец недоразумениям, которые с 1273 по 1284 гг. приводили к конфликтам между королем Гуго и орденом. Теперь Гуго мог войти в Акру: 24 июня 1286 г. на борту величественного флота король Кипра и его рыцари вплыли в гавань огромного города под крики народа, приветствовавшего своего юного государя. Процессия горожан встретила короля у трапа, который вместе с ними проследовал в кафедральный собор. Анжуйский бальи укрылся в замке и созвал туда неаполитанские и французские войска (напомним, что они находились под началом сенешаля; но Эд был одновременно и бальи, и сенешалем), которые ему повиновались, правда, не все. Осада королевской цитадели длилась недолго: великие магистры орденов выступили посредниками: Генрих II согласился остановиться в резиденции сеньора Тирского и удовольствовался тем, что организовал блокаду Эда. В то же время он приказал объявить, что не рассматривает французских солдат, хотя и служивших королю Сицилии, как врагов и обязуется представить свои права на королевство на третейский суд короля Франции^{665}. Анжуйский бальи сдал крепость королю, дождавшись момента, когда он мог это сделать без ущерба для собственной чести, то есть тогда, когда у гарнизона закончились продукты (29 июня).

Коронация юного Генриха II в кафедральном соборе Тира (15 августа 1285 г.) ознаменовала собой, спустя почти полвека отсутствия королевской власти, конец анархии, в которой погрязло королевство. Уния между Кипром и Иерусалимом, к которой некогда стремился Амори II (помолвив своего старшего сына с принцессой Марией Иерусалимской‑Монферратской), была реализована, и притом не на время. «Сеньором королевства» отныне стал король, и иерусалимская аристократия, равно как и военные ордена, почувствовали необходимость в сильной власти, когда «королевству» грозила опасность, а само оно представляло собой лишь несколько городов, затерянных посреди враждебной страны. Возможная война между итальянцами в 1287 г. была предотвращена всеобщими усилиями. Но имелись ли теперь силы у Латинского королевства, чтобы выстоять в схватке с мамлюкской империей, готовившейся к решающему рывку? Пятнадцать праздничных дней, которые последовали за последней королевской коронацией были последними радостными днями: в 1288 г. падение Триполи, последовавшее за взятием мусульманами Латтакия (1287 г.), ознаменовало собой начало окончательного крушения франкской Сирии.