I. Агония и падение королевства

Когда осложнение болезни короля Балдуина IV все чаще стало препятствовать его личному правлению, юный государь стал искать вокруг себя кого‑то, кто мог бы его заменить. В 1176 г. он предложил графу Фландрии регентство (бальи) королевства: тот отказался. Затем этот регентство было предложено Гуго III герцогу Бургундскому, которому предстояло жениться на Сибилле. Гуго не согласился. Тогда появилась мысль выдать Сибиллу за иерусалимского барона Балдуина де Рама, который стал бы регентом королевства во время несовершеннолетия трехлетнего Балдуина (V). Но в то время как Балдуин де Рам, который только что уговорил Саладина отпустить его на свободу (он попал в плен в 1179 г.), направился в Константинополь, чтобы выпросить у Мануила Комнина денег для выкупа, графиня Сибилла вновь вышла замуж. По наущению коннетабля королевства Амори де Лузиньяна^{234} (которого Эрнуль обвинял в том, что он обязан своим назначением на этот пост благосклонности Агнессы де Куртене), Сибилла приказала прибыть в Сирию его родному брату, Гвидоги, и влюбилась в него. Балдуин IV, на которого его мать Агнесса де Куртене (несмотря на свой развод с Амори I) оказывала большое влияние, согласился на этот брак, и Гвидо де Лузиньян, младший отпрыск в доме баронов, игравших сравнительно незначительную роль в Пуату, стал, таким образом, графом Яффы и Аскалона и наследником королевства в период малолетства юного Балдуина.

Помимо этого неудачливого молодого человека – и бесхарактерного – окружение Балдуина IV вызывало особенную тревогу: ловкий и отважный, но беспринципный авантюрист Амори де Лузиньян стал преемником доблестного Онфруа II Торонского на посту коннетабля, до этого времени пребывая на службе короля в качестве камерария. Титул маршала королевства, принадлежавший старому соратнику по оружию Амори I Жерару де Пужи, только что перешел к фламандскому рыцарю Жирару де Ридфору. Этот Жирар (которому вскоре было суждено стать Великим Магистром ордена тамплиеров) питал непримиримую ненависть к главному вассалу короля, Раймунду Триполийскому. И главой королевской администрации, сенешалем, являлся не кто иной, как Жослен де Куртене Эдесский, дядя Балдуина IV, старый сеньор Харима, попавший в плен к туркам в 1164 г. и получивший свободу двенадцатью годами позже^{235}. Гильом Тирский открыто обвинял в алчности сестру Жослена Агнессу, которая опустошала королевскую казну: Балдуин IV не осмеливался противоречить матери и своему окружению: «В то время как он [граф Триполи] находился далеко от двора, а король был болен и не мог заниматься делами королевства, то желанием всех стало оборачивать в свою пользу доходы с земли; и не было среди них ни одного честного человека, который удержал бы их^{236}. Прежде всех повинна в этих злоупотреблениях мать короля, которая не была благоразумной женщиной; ибо очень любила власть и была очень жадна до денег; в этом помогал ее брат, сенешаль страны, и не было ни одного барона, который указал бы им». Прибавим к этим персонажам патриарха Ираклия, избранного, несмотря на свои прегрешения, 16 октября 1180 г., благодаря покровительству, которое оказывала ему Агнесса Эдесская, и тогда становится ясно, в какой атмосфере неразберихи и гнусности агонизировал несчастный Балдуин IV в 1180–1182 гг.

Самым жадным был, без сомнения, сенешаль Жослен. Потеряв графство Эдесское (1151 г.), затем Харим (1164 г.), он составил из многочисленных пожалований крупный домен, который выведен в «Ассизах» на пятое место среди бароний королевства, под именем «сеньории графа Жослена». Изначально ему был пожалован всего лишь замок Сен‑Эли, но он прибавил к нему прочие владения: его женитьба на одной из наследниц Генриха Буйвола де Мильи, сеньора де Сен‑Жорж и дю Букио, принесла ему треть этой значительной сеньории, расположенной в горах под Акрой. В 1178 г. он выпросил себе аббатство Гранашери и землю Гильома де Круази. В 1179 г. он купил у камерария Жана часть его «камерарного» фьефа (de feodo camerariae regis), в Ланахии и Казаль‑Бланке, около Акры, и получил оммаж от Алома де Горанфло; затем приобрел, за 4500 безантов, земли виконтессы Акры Перонеллы, равно как, за. выплату годовой ренты в 600 безантов, тот самый фьеф Сен‑Жорж (который принадлежал старшей дочери Генриха Буйвола, вышедшей замуж за Адама де Бейсана) с регентством над сыновьями Адама. В 1181 г. граф добыл еще ренту («ассизу») с таможни («цепи») Акры, которая принадлежала Филиппу Рыжему, кузену короля, уступившему ее в благодарность за заем в 2000 безантов, предоставленный ему Жосленом. Сенешаль передал королю замок Сен‑Эли, но взамен вынудил уступить себе Шато дю Руа с его угодьями, ренты в 1000 безантов с Тира и Акры, замок Марон и оммажи, которые до этого приносили королю за свои фьефы Жан Банье, Сен‑Жорж, и Жоффруа ле Тор. В 1183 г. Жослен получил новую ренту в 1000 безантов с таможни («цепи») Акры, увеличив свой домен в окрестностях этого города, и добился отмены налогов на сахар, который вырабатывали в его владениях. В это время Онфруа IV Торонский, сеньор Трансиордании, женился на сестре Балдуина IV, Изабелле. Он передал королю свою сеньорию Торон и взамен принял ренту с таможни («цепи») Акры и Марона, которые Жослен согласился ему уступить. Но Жослен не остановился на этом: в качестве вознаграждения он добился от Ги де Лузиньяна все той же Торонской сеньории и Шатонефа (1186 г.) и прикупил к этому, за 5000 безантов, фьеф Кабор, заставив короля отдать ему завещанное имущество своей сестры Агнессы. Другие финансовые операции также прибавили ему богатства, и он выдал свою старшую дочь замуж за брата Ги де Лузиньяна, Гильома де Баланса, дав за ней в приданое… все те же фьефы, которые только что получил от Ги – Торон, Шатонеф, Кабор и «камерарный» фьеф^{237}.

В связи с подобными скупками, по большей части осуществленными в ущерб королевскому домену одним из главных чинов королевства, понятен страх, который охватил клику, окружавшую Агнессу Эдесскую при новости о прибытии графа Раймунда III Триполийского в Иерусалим в 1182 г.: граф Раймунд был самым близким родственником Балдуина IV после его сестер, занимал пост регента в период несовершеннолетия короля и пользовался необычайным влиянием в среде баронов, которые с трудом переносили засилье придворной камарильи, куда более пагубное, чем в правление Амори I. Тогда Балдуина IV смогли убедить, что Раймунд в действительности прибыл захватить корону, чему необходимо помешать: король запретил своему кузену и основному вассалу (Раймунд владел в королевстве Галилеей), пересекать границу государства. Скандал, разразившийся из‑за этого оскорбления, был огромен: бароны выступили посредниками и смогли с большим трудом заставить Балдуина отказаться от своего решения^{238}.

В 1183 г. болезнь Балдуина сильно осложнилась; ему пришлось оставить бразды правления своему шурину, что было в рамках закона, сохранив для себя город Иерусалим и ренту в размере 10 000 безантов. Но Ги слишком возгордился; его военная кампания против Саладина в октябре 1183 г. подверглась критике со всех сторон, и, главное, он совершил существенный промах, поведя себя как король, несмотря на простой титул регента: когда Балдуин IV попросил обменять Иерусалим на Тир, климат которого полагал более полезным для своего здоровья, Ги отказал ему. В ярости король собрал своих основных вассалов, Ибеленов (которые не простили Ги женитьбу на Сибилле в обход Балдуина де Рама), Раймунда III, Боэмунда III Антиохийского, Рено Сидонского и передал регентство над королевством Раймунду. Введя новшество в кутюмы королевства – мера, которая показывает, насколько неуверенно чувствовал себя на троне Балдуин IV, ибо она напоминает действия первых Капетингов – государь приказал также короновать юного Балдуина V, родившегося от первого брака Сибиллы. Кроме того, чтобы помешать Ги претендовать на трон, король приказал немедленно обвенчать свою вторую сестру Изабеллу с Онфруа IV Торонским, хотя ему не исполнилось и одиннадцати лет (ноябрь 1183 г.). Подумывали даже разлучить Сибиллу с Ги, но тот увез свою жену в Аскалон. Балдуин IV призвал Ги предстать перед Высшей курией; Ги ответил, что не может прибыть по причине болезни. Король даже лично появился под стенами Аскалона: Ги запер ворота и отказался его впустить. Тогда Балдуин объявил о конфискации графства Яффы и Аскалона и занял Яффу^{239}.

После король собрал в Акре «парламент» королевства, чтобы обсудить вопросы как внешней (воззвание к новому крестовому походу), так и внутренней политики: он настоял на признании Сибиллы незаконнорожденной, равно как и себя, отметив, что сам получил королевство от своего дяди и крестного отца «filliolage»^{240}, оправдывая таким образом факт своего правления – и попросил лишить Ги и Сибиллу наследства. Патриарх Ираклий и магистры военных орденов захотели вступиться за Ги. Король не обратил на них внимания: тогда эти трое высших лиц королевства отказались отправиться на Запад, чтобы призвать к новому крестовому походу. Это был настоящий мятеж, но Балдуин IV остался государем (несмотря на то, что Аскалон находился в руках у Ги, который напал на бедуинов вопреки дарованному им королевскому покровительству, что окончательно рассорило его с королем). Тогда Балдуин IV собрал своих баронов; он готовился умереть и приказал им поклясться, что регентство на период несовершеннолетия Балдуина V будет доверено Раймунду III. Матери ребенка было отказано в его попечении: эта задача была поручена самому близкому родственнику юного короля, сенешалю Жослену. Со своей стороны, Раймунд III попросил, желая избежать обвинения в видах на корону, чтобы крепости были отданы на сохранение тамплиерам и госпитальерам, чтобы в случае смерти маленького Балдуина регентство оставили за ним еще на десять лет, до того момента, как государи Запада смогут решить, чьи права на престол являются более вескими – Сибиллы или Изабеллы. Балдуин V был коронован, и его дядя вскоре умер. Однако магистром ордена тамплиеров был только что избран маршал королевства Жирар де Ридфор^{241}: таким образом, один из двух орденов попал в руки заклятого врага нового регента.

Раймунд без затруднений получил регентство: его первым шагом стало заключение мира с Саладином. Графиня Агнесса Эдесская только что умерла, избавив регента от оппозиции в королевском окружении; граф Жослен, как казалось, принял его сторону; старый маркграф Монферратский, дед юного короля, прибыл, чтобы поселиться в королевстве; Сибилла и Ги, не имея возможности противодействовать (как и коннетабль Амори), пребывали в своем графстве. Казалось, все предвещало графу Триполийскому, которого открыто поддерживали бароны, спокойное правление в течение десяти лет; чтобы возместить издержки, которые повлечет за собой регентство, Балдуин IV на время передал ему сеньорию Бейрута.

Но спустя год после смерти Балдуина IV юный Балдуин V также скончался. Казалось, что в соответствии с клятвой, данной баронами прокаженному королю, правление королевством надлежало оставить в руках Раймунда в ожидании момента, когда папа, император и короли Франции и Англии решат, должен ли трон достаться Сибилле или Изабелле, и будущим королем станет соответственно Ги или Онфруа. Возможно, даже рассчитывали отдать корону Раймунду на период этого ожидания; у самого Раймунда, которому предстояло отдать свое графство пасынку – юному Раймунду, сыну Боэмунда III Антиохийского, не было детей; ему исполнилось примерно сорок восемь лет, и он, как родной кузен Амори I, обладал правами на корону, которая, как полагали мусульмане, по свидетельству Ибн Джубайра, должна была отойти именно ему. Но гораздо вероятнее, что предпочтительной кандидатурой для баронов являлся Онфруа Торонский.

Однако при подобном раскладе не учли «эдесскую» камарилью, отстраненную от «прибыльных» дел на период правления Раймунда, которая начала действовать с необычайной быстротой. Сенешаль Жослен тайно перешел в лагерь своей племянницы Сибиллы; он полностью обманул Раймунда, убедив графа, что его намерение сопровождать тело юного короля в Иерусалим для похорон расценят как попытку государственного переворота, и для него более прилично было бы удалиться в свои владения до созыва «парламента». Раймунд отправился в Тивериаду, а граф Жослен, чьи сеньории Шато‑дю‑Руа и Торон разделяли Галилею и Акру, стремительно завладел Акрой (и без сомнения – Тиром) и отобрал Бейрут у людей графа Триполийского. После этого Сибилла появилась в Иерусалиме вместе с Ги; сеньор Трансиордании Рено де Шатильон (родственник Онфруа) прибыл оказать им поддержку в надежде избавиться от господства Раймунда, который с неудовольствием воспринимал его грабительские операции. Патриарх Ираклий и Великий Магистр тамплиеров, всей душой преданные Ги и Сибилле, помогли им устроить поспешную коронацию.

Бароны без промедления собрались на заседание Высшей курии, которую, имели право созывать только король или регент королевства, тем самым получив преимущество. Раймунд напомнил им о клятве, принесенной Балдуину IV, согласно которой Ги формально был лишен права наследовать корону, и послал двух аббатов и двух рыцарей в Иерусалим, чтобы напомнить о запрещении покойным королем проводить коронацию Сибиллы, только что пригласившую баронов на ней присутствовать. Напрасный труд: Роже де Мулен, Великий Магистр госпитальеров, правда, попытался воспрепятствовать этой коронации; он в какой‑то мере нейтрализовал действия тамплиеров, поддерживавших Ги, и удерживал у себя один из трех ключей от королевской сокровищницы, где хранилась корона. Однако ключ у него отняли. Шпион, посланный «парламентом» из Наблуса в Иерусалим (город был переведен на осадное положение, ворота заперты, и чтобы туда проникнуть, этому сержанту пришлось переодеться монахом), смог лишь присутствовать на коронации Сибиллы Ираклием, и на сцене выбора королевой своего мужа, чтобы совместно носить корону (это показывает, что Ги был всего лишь принцем‑консортом, так как сама Сибилла, а не патриарх, возложила на его голову корону).

Высшая курия еще не обладала той властью, которую присвоит себе в XIII в. Это лучше всего подтверждает ее бездеятельность. Раймунд III, правда, намеревался оказать сопротивление: опираясь на союз с госпитальерами и великолепные отношения с Саладином (к вмешательству которого он рассчитывал прибегнуть), граф попытался убедить Онфруа принять корону. Но тот не решился развязать междоусобную войну и спровоцировать иностранную интервенцию; к тому же будучи бесхарактерным человеком, Онфруа не подходил на роль государя и бежал в Иерусалим, где одним из первых принес оммаж королю Ги (август – сентябрь 1186 г.). Остальным баронам оставалось только покориться. За исключением Раймунда III, который заперся в Тивериаде, и Балдуина де Рама, который передал все свои фьефы сыну Фоме и отбыл в Антиохию, все собравшиеся на «парламенте» в Акре принесли оммаж Ги. Государственный переворот успешно завершился, и Ги смог вознаградить своих сторонников, основав свою партию в среде иерусалимской знати. Именно тогда он подтвердил за Жосленом все пожалования, сделанные ему в правление Балдуина IV, прибавив даров и от себя, и вызвал с Запада еще одного своего брата, Гильома де Баланса, который стал сеньором Торона, женившись на дочери сенешаля^{242}.

Вместо того чтобы примириться с Раймундом III и сплотить вокруг нового государя знать из иерусалимских родов, клан Лузиньянов постарался припереть графа Триполи к стенке: вне всякого сомнения, следует видеть в этом руку Жирара де Ридфора, ставшего одним из основных советников короля. От Раймунда потребовали отчитаться за доходы королевства за период его регентства, что должно было привести графа в ярость; тем более что у него отняли Бейрут, доходы с которого предназначались, чтобы покрыть административные траты Раймунда – требования подобного рода, предъявленные к регенту, были беспрецедентными. Ибн‑аль‑Асир^{243} уверяет, что именно последнее оскорбление толкнуло Раймунда III на мятеж: он не только отказался принести королю оммаж, но укрепился в своем княжестве Галилейском и завязал опасные переговоры с Саладином. Султан обещал ему свою помощь (по крайней мере, чтобы защитить его княжество, если оно подвергнется нападению со стороны короля), вернул пленников, которых держал в своих крепостях и даже направил в Тивериаду мусульманских «рыцарей, сержантов и арбалетчиков». Правда, этот шаг не помешал Саладину продлить с Ги де Лузиньяном перемирие, заключенное в 1185 г.: благодаря братоубийственным войнам во франкском лагере мусульманский государь стал играть между Тивериадой и Иерусалимом роль арбитра, как в свое время Фульк Анжуйский делал в отношении Дамаска и Алеппо. Тем не менее потребовалось вмешательство Бальана д'Ибелена, чтобы остановить Ги, который намеревался атаковать, по наущению Жирара де Ридфора, Раймунда III. Начались переговоры: граф потребовал, чтобы в обмен на подчинение ему вернули Бейрут.

Вслед за этим еще один акт неповиновения государю поставил королевство в необычайно опасное положение. Невзирая на перемирие, Рено де Шатийон вновь возобновил в 1182 г. свои безумные грабежи: он захватил огромный караван в Аравийской Петре (начало 1187 г.?). В который раз Саладин потребовал правосудия от Ги де Лузиньяна, и король, сознавая его правоту, приказал Рено вернуть добычу мусульманам. В очередной раз Рено отказался, добавив, что он является таким же господином на своей земле, как Ги на своей. Это заявление о собственной независимости еще сильнее, чем в 1182 г., грозило поставить королевство на грань распада. Ги пришлось ответить Саладину, что он не в силах осуществить правосудие. Война была объявлена, и Саладин собрал из Египта, Сирии и Верхней Месопотамии неисчислимую армию, с которой принялся опустошать франкскую Трансиорданию. 29 апреля Ги де Лузиньян созвал последний «парламент» в Иерусалиме, на котором было решено любой ценой установить мир с Раймундом III, и, кажется, вызвать из Антиохии Балдуина де Рама. В это время Саладин, сообразно с договором, который он заключил с Раймундом, потребовал от графа пропустить мусульманские войска, направлявшиеся грабить окрестности Акры. Ошеломленный Раймунд не осмелился порвать договор: он лишь попросил султана, чтобы этот грабеж длился день и не затронул ни бургов, ни городов. Просьба была удовлетворена: население, предупрежденное об опасности, укрылось за крепостными стенами, когда Великий Магистр тамплиеров Жирар де Ридфор со ста пятьюдесятью рыцарями (в основном тамплиерами) напал на семь тысяч мусульман. Эта безумная атака обернулась битвой при Казаль Робере (1 мая 1187 г.), откуда Жирар бежал почти в одиночестве: Великий Магистр госпитальеров, втянутый в эту авантюру против воли, погиб, а население Назарета, последовавшее за Жираром, почти все попало в плен.

Раймунд III тут же прекратил двойную игру: он отослал из Тивериады мусульманский гарнизон и поспешил принести Ги оммаж в Наблусе. Боэмунд III Антиохийский прислал в королевскую армию своего сына Раймунда и объявил о своем подходе, а Жирар де Ридфор, благодаря богатствам тамплиеров, набрал значительный отряд: армия собралась возле Назарета, в Саферии. Тогда Саладин подошел к Тивериаде и начал ее осаду в надежде заманить Раймунда III в пустынные земли, окружавшие столицу Галилеи: графиня Эскива укрылась в цитадели (2 июля 1187 г.)

Во франкской армии полностью отсутствовало единое командование: Ги де Лузиньян прислушивался к мнению то одних, то других советников, и злой случай повелел, чтобы он всегда выбирал самое дурное решение. Раймунд III понимал, что успех кампании будет зависеть от наличия воды, так как стоял июль. Он заявил королю, что скорее предпочтет увидеть, как падет Тивериада и его супруга окажется в плену, чем двигаться на помощь городу: гораздо лучше, по мнению графа, было бы укрепиться вокруг водного источника, как в 1183 г., и дождаться отступления Саладина, чтобы затем измотать нападениями его арьергард и восстановить Тивериаду. Жирар де Ридфор обвинил Раймунда в трусости: получив вызов, тот предложил королю идти спасать Тивериаду. И вся армия двинулась к Саферии. Там Раймунд еще раз повторил свои доводы: в Тивериаде имелся только маленький фонтан, и не было смысла толкать на гибель всю армию. Наконец с его мнением согласились, и военный совет разошелся: но сразу после этого Жирар де Ридфор, оставшись наедине с королем, убедил Ги, что Раймунд стремиться обесчестить его, обрекая на позорную бездеятельность. Ги позволил себя уговорить и приказал армии выступать (3 июля 1187 г.)

Жара была невыносима, а моральный дух бойцов невелик. Казалось, все предвещало плохой исход для армии: разве не схватили колдунью, рабыню‑мусульманку одного сирийца из Назарета, когда та уже наводила порчу на христианское войско, чтобы, как сама призналась, предать его в руки Саладина? Колдунью сожгли, но разве ее чары не возымели успех вопреки всему^{244}? Саладин с 60‑тысячным войском преградил дорогу 30 тысячам франкских воинов (из них 1200 рыцарей и 4000 туркополов), которые так и не смогли добраться до источника, занятого неприятелем, и разбили лагерь вечером 3 июля. 4 июля христианская армия продолжила путь. С начала марша франки подвергались нападениям мусульман и вскоре увидали перед собой основные вражеские силы. Быть может, если бы христиане решились атаковать Саладина без промедления, им удалось бы пробиться к Тивериаде и ее озеру; но, по совету Раймунда III, решили укрепиться на Хаттинском холме. Наличие перебежчиков свидетельствуют о растерянности, царившей в рядах франков: обессилевшие от голода и жажды – что еще более усугублялось поджогом мусульманами кустарника – иерусалимская армия была окружена и атакована неприятелем на холме в тот момент, когда начала разбивать лагерь. Правда, рыцари сравняли счет, героическими рейдами неоднократно отгоняя врага, в результате чего даже Саладину на миг угрожала опасность. Но скоро напор франкской конницы ослабел: последним рывком Раймунд III, Раймунд Антиохийский, Рено Сидонский и Бальан д'Ибелен прорвали ряды мусульман и спаслись вместе со своими отрядами; вся остальная армия во главе с королем попала в плен. Королевство Иерусалимское погибло^{245}.

Саладин показал себя великодушным победителем: он принял Ги с подобающим почетом: однако еще раз задетый заносчивым Рено де Шатийоном, султан приказал обезглавить этого рыцаря‑разбойника и казнить всех тамплиеров (кроме их Великого Магистра) и госпитальеров как заклятых врагов Ислама. Он также сумел извлечь выгоды из этого решающего сражения. Армия, разбитая при Хаттине, включала в себя почти все силы королевства: мусульманам оставалось только занять крепости. Саладин проделал это с необычайной ловкостью и благородством, которое изумляло самих франков и вызывало упреки мусульман: везде, где франкские гарнизоны готовились оказать сопротивление, он предоставлял им свободный выход с имуществом. Если подобное поведение и вызвало сосредоточение в прибрежных городах населения из захваченных городов, то оно также способствовало быстрому переходу в руки мусульман мощных крепостей и разрешало султану не тратить на осады время, в течение которого с Запада могли прибыть новые подкрепления. 5 июля 1187 г. Тивериада сдалась Саладину. 9 июля Саладин заполучил Акру, предложив Жослену III, бежавшему с поля битвы, свободный выход для всего населения. Возможно, Саладин надеялся уговорить горожан и итальянских купцов остаться в его подданстве: но ему не удалось этого добиться. Эйюбидская армия поделила добычу: не было ни одного эмира или советника Саладина, кто не получил бы во владение дом в Акре; одному правоведу Иса‑аль‑Хаккари – не забудем, что победа при Хаттине была победой правоведов, свыше века трудившихся для расцвета суннитской доктрины – было пожаловано все имущество тамплиеров в городе. Сам государь не смог без огорчения взирать на грабеж, которого ему хотелось бы избежать: разрушение крупного цеха по производству сахара и т. д.

Отныне городам внутренних областей, поселениям, которые были основаны, как мы видели, во времена активной франкской колонизации, угрожала опасность. Повсюду население, если вовремя узнавало о катастрофе при Хаттине, пыталось укрыться в крупных укрепленных городах – печальный исход женщин и детей, поскольку все мужчины присоединились к королевской армии. «Жакерия» мусульманских крестьян разрасталась: Бальан д'Ибелен, мчась к Иерусалиму, нашел Наблус пустым (до этого он сообщил новость о поражении в Саферии и Лионе, проделав большой крюк, чтобы избежать мусульманских разведчиков) без жителей, бежавших из города при первом известии о Хаттине^{246}; спустя несколько часов мусульманские крестьяне ринулись грабить его предместье. Цитадель еще держалась, как и замок Фев, расположенный к северу: лишь обитатели этих двух городов из всего населения Галилеи и Самарии смогли избежать рабства.

В то же время другая мусульманская армия, вышедшая из Египта в направлении севера, захватила Яффу и Мирабель. Аскалон сопротивлялся. Саладин вынудил сдаться Торон после долгой осады и почетной капитуляции (26 июля), затем занял Сарепту и Сидон. Бейрут, несмотря на отсутствие гарнизона, продержался десять дней, время, которого хватило, чтобы договориться об эвакуации горожан (9 августа); и главные города графства Триполи, Джебайл и Ботрон, были сданы в качестве выкупа за своих сеньоров, попавших в плен при Хаттине. Затем Саладин спустился к Филистии, чтобы захватить Аскалон, который до сих пор доблестно защищали горожане: он воспользовался средством, уже примененным в Джебайле – предложил Ги де Лузиньяну свободу в обмен на сдачу города. Куда более сознательный, чем Жирар де Ридфор, который в то же время приказал капитулировать Газе и соседним укреплениям, король Иерусалима объявил защитникам, что не желает, чтобы они сдавали Аскалон ради него, но если крепость не в силах далее сопротивляться, пусть знают, что капитулируют по его приказу. Однако аскалонцы не желали и слышать о сдаче, несмотря на уговоры Жирара де Ридфора. Крепость сдалась только спустя полуторамесячной осады (5 сентября): обитатели со всем своим движимым имуществом были отправлены в Александрию, где уполномоченные Саладина лично проследили, чтобы итальянские купцы, которым вовсе не хотелось принимать на борт этих нежелательных пассажиров, все же перевезли их на Запад (март 1188 г.).

Тогда Саладин прибыл под стены Иерусалима, который намеревался захватить в первую очередь. Но Бальан д'Ибелен добрался до города в первых днях июля и установил там, как супруг Марии Комниной (вдовы Амори I), временное правительство. Он собрал войско, посвятив в рыцари шестьдесят горожан и юных аристократов; он также стал чеканить, с помощью церковной казны, монету, позволившую ему наполнить королевскую сокровищницу – вне всякого сомнения, малый обол из низкопробного серебра, без имени государя, а лишь с легендой «Turris Davit» с изображением башни Давида (которая присутствовала на монетах Балдуина IV)^{247} – и попытался снабдить население провиантом. Но битва при Хаттине произошла во время урожая; его не удалось собрать, и запасы продовольствия были очень ограничены. Проигнорировав королеву Сибиллу, Бальан потребовал, чтобы иерусалимляне принесли ему оммаж и повел себя как сеньор осажденного города, заручившись согласием патриарха, оказавшего ему активное содействие (но сам Ираклий не присутствовал в битве при Хаттине, уступив приору Гроба Господня обязанность нести во время схватки Святой Крест, попавший затем в руки к мусульманам вместе с армией). Благодаря двум месяцам передышки, город мог отказаться от предложения Саладина капитулировать: надеялись на помощь извне, так как новость о катастрофе уже достигла Запада.

Авангард эйюбидской армии, приближавшийся к стенам Иерусалима без всяких предосторожностей, потерпел серьезное поражение от горожан. 20 сентября осада началась, и франки, бившиеся за Гроб Господень, казалось, вновь обрели (вопреки мнению о вырождении, в котором их обвиняют историки и моралисты в стремлении объяснить причинами морального характера падение королевства, которому упадок нравов в какой‑то мере несомненно содействовал) былой пыл времен первого крестового похода. Чтобы свести на нет численное превосходство мусульман, осажденные даже задумали ночную вылазку, рискуя либо быть разгромлеными наголову, либо обратить в бегство армию Саладина. Патриарх Ираклий воспротивился этой идее, резонно указав, что в случае неудачи атаки тысячи женщин и детей беспрепятственно попадут в руки к мусульманам; можно также предположить, что презренный патриарх не хотел подвергать себя риску стать мучеником и предпочитал договориться о капитуляции.

Саладин отказался, и потребовалось, чтобы Бальан пригрозил разрушить мечеть Омара и весь город, а затем выйти и в безнадежной битве сразить как можно больше мусульман. Тогда султан отказался отомстить франкам за бойню 1099 г. (на что якобы надеялась мелькитская община города) и предложил жителям заплатить выкуп, чтобы иметь возможность направиться к Триполи. Саладин потребовал сто тысяч безантов, но Бальан побоялся, что не сможет собрать такую сумму. Договорились об индивидуальном выкупе: десять безантов за мужчину, пять – за женщину и один – за ребенка. Бальан заметил, что из городского населения только двое из каждых ста человек смогут выплатить этот выкуп: он добился, чтобы мусульмане освободили бедняков за общую сумму: 7000 человек за 30 000 безантов. Патриарх и зажиточные горожане внесли свою долю в этот выкуп, но госпитальеры и тамплиеры под предлогом, что хранившиеся в орденах деньги им не принадлежат, проявили прискорбную скупость: только под угрозой мятежа они открыли свою казну, впрочем, без особой щедрости. Помимо этих 7000 выкупленных людей (в реальности их число было гораздо большим, так как вместо одного мужчины можно было освободить двух женщин или десять детей), Саладин, чтобы засвидетельствовать свое уважение Бальану, «ради любви к нему» отпустил на волю 500 христиан. Так же он поступил и ради Ираклия. Брат султана, Аль‑Адиль, заполучил себе тысячу пленных и тотчас же освободил их^{248}. Саладин соперничал с ним в жестах великодушия: все остальное население проходило мимо его «офицеров», которые разрешали идти на волю старикам и детям, но сгоняли между первой и второй стенами юношей и девушек. Вообразим, сколь ужасным стало подобное расставание для нескончаемой вереницы несчастных, которые либо видели, как их близких угоняют в тюрьмы Египта или Сирии или – еще горший вариант – на невольничьи рынки для продажи во все гаремы Востока, или же сами были обречены на эту участь. Сколько же франкских семей были разведены в период от 2 октября до 10 ноября 1187 г. под надзором мусульманских солдат, которым Саладин поручил выполнить суровую полицейскую службу?

По данным Ибн‑аль‑Асира, численность изгнанного подобным манером из Иерусалима населения якобы достигала 60 000 человек, но не включил ли он в эту цифру местных христиан, которые остались в городе? Хроники дают существенно разные сведения на этот счет, и заявлению Бальана (якобы более 20 000 франков были настолько бедны, что лишь двое из каждых ста человек были в состоянии выплатить за себя десять безантов) недостает точности: Бальан мог попытаться разжалобить Саладина, сгустив краски. Допустим, что от трех до четырех тысяч человек заплатили выкуп; десять тысяч были освобождены Саладином и восемь тысяч выкуплены совместными усилиями. Шестнадцать или одиннадцать тысяч были обречены на рабство, из которых 5000 направили строить укрепления в Египет. Таким образом, в Иерусалиме могло находиться около 35 000 франков (нам неизвестно соотношение женщин, детей и беглецов): только двум старикам, пережившим первый крестовый поход, было разрешено остаться в городе^{249}.

В захваченном городе мусульмане прекратили доступ к Гробу Господню, вновь превратили церкви в мечети, в том числе и те, которые в период франкской оккупации были Templum Domini и Храмом Соломона. Церковь Св. Анны была превращена в 1192 г. в медресе, а резиденция патриарха («во главе улицы)», называемой патриаршей, около Гроба Господня, стала прибежищем суфий^{250}. В Иерусалим позвали еврейских беженцев, и греки заняли место франков в Святых Местах: одновременно с тем, как новый византийский император Исаак Ангел направил свои поздравления Саладину, греческий патриарх прибыл в Святой Град. Что касается отпущенных из города франков, то они направились к Триполи под охраной двойного эскорта франков и мусульман, получая пропитание от арабских крестьян; но в конце этого долгого пути триполийские рыцари‑грабители, осмелевшие ввиду болезни графа Раймунда III, отняли последнее имущество у беженцев и вынудили их бежать в Антиохию. В то же время Саладин, овладев всеми прибрежными крепостями, кроме Тира, принялся завоевывать мощные франкские крепости во внутренних областях, которые так долго защищали королевство от нападений с противного берега Иордана и теперь героически противостояли натиску мусульман, набросившихся на них с тыла. Если Шатонеф пал 26 декабря 1187 г., то Сафет и Бовуар держались соответственно до первых дней декабря 1188 г. и 5 января 1189 г., причем госпитальерам удалось нанести мусульманам серьезное поражение при Форбеле (2 января 1188 г.). По условиям капитулярии защитники этих крепостей смогли уйти в Тир. Графство Триполи, где в конце 1187 г. от горя скончался Раймунд III, начало поддаваться в начале 1188 г.; княжество Антиохийское потеряло множество крепостей, и его территория была сведена к нулю.

Вернувшись из Антиохии, Саладин завершил осады Бовуара и Сафета; к этому моменту лишь крепости Онфруа IV Торонского (попавшего в плен при Хаттине) по‑прежнему сопротивлялись, терпя нехватку в продовольствии. Хеврон мусульманам удалось взять к концу 1187 г.; но Крак продержался до ноября 1188 г., а Монреаль, самая далекая франкская крепость, которая менее всего могла рассчитывать на скорую помощь, пала только в конце весны 1189 г., после того, как ее защитники якобы продали своих женщин и детей бедуинам, чтобы обеспечить себя продовольствием и далее продолжить борьбу^{251}. Лишь одна крепость оборонялась дольше всех и стала опорным пунктом для франкской реконкисты: Бофор, который его сеньор Рено Сидонский защитил при помощи хитрости, убедив Саладина, что не имеет другого намерения, кроме как сдать ему крепость, но медлит осуществить свой замысел, поскольку хочет избежать карательных акций против своих людей. Когда же Рено был предан, то, подвергнутый пытке, он по‑прежнему продолжал воодушевлять своих вассалов: приказ о капитуляции крепости был отдан только в начале сентября 1189 г., но Бофор сопротивлялся, возможно, до 22 апреля 1190 г., благодаря своей обороноспособности, которую сумел организовать Рено, ведя свою опасную игру с Саладином.

После битвы при Хаттине, в то время как Бальан д'Ибелен предупреждал Наблус и Иерусалим об опасности, а Жослен занимался тем же в Акре, большинство баронов, уцелевших после схватки, сломя голову помчались в Тир. Раймунд III и его соратники постарались придать городу хоть какое‑то подобие защиты, прежде чем отправиться в Триполи и Антиохию. Тир, которого его фортификации и островное положение делали почти неприступным местом (известно, с каким трудом Александр Македонский овладел этим городом, а вавилоняне и ассирийцы перед ним – и крестоносцы после него), нуждался в бойцах. Вне всякого сомнения, что итальянцы притворились, что собираются укрыться на своих судах, когда Раймунд III решил заинтересовать их в обороне Тира: он сделал крупные пожалования генуэзцам и пизанцам, уравняв их в правах с венецианцами, которые до этого момента занимали в Тире первое место^{252}. Предприняв все, что он счел возможным, Раймунд отбыл в свое собственное графство (не потеряв интереса к Тиру, как и его наследник Боэмунд после его кончины), возложив на Рено Сидонского и тирского кастеляна труд защищать город^{253}. Но наступление Саладина оказалось быстрее, чем кто‑либо мог предположить, и все, кто пережил ад Хаттина и был свидетелем полного крушения обороны королевства, сначала считали невозможным противостоять двенадцати тысячам мусульман, без рыцарей и продовольствия, до того как подойдут подкрепления. Вот почему все бароны, которые разом обретут отвагу и, как сам Рено Сидонский, смогут защищаться, не верили, что в их силах сдержать первый удар Саладина: Жослен III капитулировал в Акре, вопреки воле зажиточных горожан и прочих жителей, 9–10 июля. В Тире, под стены которого устремился Саладин сразу после падения Акры, Рено и кастелян, видя уход триполийских и антиохийских рыцарей, вступили в переговоры и готовились сдать город: знамя Саладина было внесено в город, чтобы водрузить на цитадели в знак капитуляции.

В этот момент, то есть спустя десять дней после Хаттина, произошло новое событие: 14 июля 1187 г. маленькая пизанская или генуэзская эскадра, приплывшая из Константинополя и ускользнувшая из рук мусульман возле Акры, прошла под сводчатыми вратами, которыми запирался вход в тирскую гавань. На ее борту находился крупный барон с Запада: им был маркграф Конрад Монферратский, дядя Балдуина V, который оставил родину в 1185 г., чтобы присоединиться, к своему племяннику, и провел два года при дворе византийского императора, где играл значительную роль. Прибытие этих кораблей (это были две галеры), рыцарей из свиты Конрада и самого маркграфа, энергичного вождя, который привез с собой большие богатства, в корне изменили ситуацию. Зажиточные горожане Тира упросили Конрада принять командование обороной города.

Этот амбициозный барон, наполовину немец, наполовину итальянец, не колебался: как и Бальану в Иерусалиме, ему потребовалась полная уверенность в своих бойцах, иначе говоря, оммаж от них; но он пошел гораздо дальше: он потребовал от жителей клятвенно признать его сеньором города и поступить так же в отношении его наследников, что и было теми выполнено. Рено Сидонский, представитель сирийских баронов, которые при таком повороте событий оказывались лишенными своих владений, бежал из Тира вместе с тирским кастеляном, опасаясь, как бы Конрад не наказал их за переговоры с Саладином. Сам султан появился перед Тиром некоторое время спустя и нашел свое знамя во рву. Он предложил Конраду освободить его отца, старого маркграфа Монферратского, попавшего в плен при Хаттине, в обмен на капитулярию города. Конрад отказался, и Саладин, не настаивая, пустился в дорогу к Аскалону: он утратил преимущество, которое ему могла дать немедленная атака на Тир.

Конрад не терял времени даром: он приказал вырыть ров, который преграждал перешеек, отделявший город от суши, починил стены и призвал новых защитников: гарнизоны городов, которые капитулировали перед Саладином, нашли пристанище в Тире. Кроме того, Конрад замыслил создать из Тира итальянскую колонию, чтобы заинтересовать купцов из разных стран в обороне города, подтвердив и расширив пожалования Раймунда III. Один генуэзец, Ансальдо Бонвичини, стал кастеляном города; пизанцы получили от Конрада подтверждение дарений, сделанных им Балдуином III и Раймундом Триполийским, а также целый квартал из королевского домена, с поместьями в пригороде (октябрь 1187 г.) и привилегиями различного рода. Барселонцы обрели зеленый дворец, поместье, пекарню и торговые привилегии, так же как и марсельцы, жители Сен‑Жилль[‑дю‑Гард] и Монпелье (октябрь 1187 г.). Конрад даже пообещал пизанцам имущество в Яффе и Акре, а также владения Жослена III. Он повел себя как «наместник заморских королей»^{254}, не считаясь с правами прежних владельцев: можно отметить, что он особенно пользовался имуществом сторонников Лузиньяна (как это уже делал Раймунд III?), тамплиеров и Жослена, чтобы наделить им итальянцев, своих соотечественников. Итальянцы же, в свою очередь, оказали ему весьма активную поддержку, рассматривая защиту Тира как «сделку»; компания пизанских купцов, Вермильони, выторговала себе в обмен на участие в обороне Тира огромные привилегии в Тире и Акре и часть «сеньории Жослена» с Шато‑дю‑Руа^{255}.

Этот вариант защиты увенчался полным успехом: когда после захвата Иерусалима Саладин прибыл осаждать Тир, то не смог разместить свои осадные орудия на узком перешейке. Конрад же приказал построить подвижную батарею, «barbotes», которая обстреливала арбалетными стрелами мусульманские отряды^{256}. Египетский флот выслал к Тиру двенадцать галер: Конрад заманил из них пять в гавань, затем натянул цепь, преграждающую туда вход и захватил корабли противника: уравняв таким образом силы, он направил свои семь галер против мусульманских, пятеро из которых были выброшены на берег, а две бежали к Бейруту. Хотя буря на море и помешала подходу подкреплений, присланных Раймундом III Триполийским (десять галер с рыцарями и провиантом), Саладин, после своей неудачи на море (30 декабря 1187 г.) в ночь на 1 января снял осаду, которая продлилась два месяца. С этого момента защитники Тира и мусульмане сходились только в стычках, часто необычайно кровопролитных, особенно в 1189 г.^{257}.

Сирийские бароны, по примеру Раймунда III, не оставили Конрада в одиночку продолжать борьбу: до этого Триполи был центром франкского сопротивления; но постепенно все, что осталось от вооруженных сил Иерусалимского королевства, объединялось вокруг Тира. В октябре 1187 г. там можно было увидеть архиепископов Цезарии и Назарета, епископа Сидона, великих прецепторов тамплиеров и госпитальеров, предводителей их орденов, приора Сен‑Жилля, приведшего с собой подкрепления из командорств госпитальеров с юга Франции, Готье Цезарейского, Гуго и Рауля Тивериадских. На следующий год к ним присоединились Рено Сидонский и Пейен из Хайфы. Конрад со своим окружением и прообразом правительства (его сенешаль, «канцлер и нотарий»), выступил в роли регента королевства^{258}, но его положение было непрочным. «Сеньор Тира», силой узурпировавший королевский домен, подчинится ли он королю Ги, когда тот обретет свободу, или же отвергнет положение вещей, существовавшее до Хаттина? В который раз участникам крестового похода предстояло либо влиться в ряды жителей латинской колонии на Востоке, либо относиться к «пуленам» как к придатку оккупационной армии и пренебрегать их правами; начнут ли крестоносцы с «табула раза», восстанавливая «латинское королевство» или же согласятся признать незыблемыми права сирийских баронов, приобретших их в силу долгого владения и не прекращаемой борьбы против ислама?