IV. Счастливая невеста

До утверждения завещания Карла Готлиба над его имуществом была учреждена опека, причем Оскар Готлиб добился того, что опекуном был назначен он. Поэтому Готлибы остались жить в доме покойного банкира, и молодой Рудольф Готлиб по‑прежнему держался с независимостью будущего владельца, твердо надеясь, что правосудие «восстановит права законных наследников».

Выявление огромного имущества покойного требовало присутствия всех служащих. Поэтому на другой день после вскрытия завещания к работе вернулись все, не исключая и Эльзы.

– Вы?.. – удивленно встретил ее Зауер. – В качестве кого явились вы сюда?

– В качестве стенографистки, – просто отвечала она.

– Миллиардерши не служат стенографистками! – ответил он ей. Отведя Эльзу в сторону, Зауер сказал: – Прошу вас, присядьте… Нам с вами нужно серьезно переговорить…

Они уселись. Отто, бледный после бессонной ночи, тер лоб рукой, собираясь с мыслями.

– Со вчерашнего дня у меня в голове такой кавардак, что я потерял способность связной речи. Или я подозревал Штирнера в преступлении неосновательно, или… или он опаснее, чем я думал… Но одно для меня ясно, что между мною и вами воздвигается неодолимая преграда… Вы уходите от меня, Эльза!

Эльза с недоумением и упреком посмотрела на него.

– Скажите мне искренне, Эльза, положа руку на сердце, вы ничего не знали о том… счастье, которое ожидало вас?

– Ничего не знала, – твердо отвечала Эльза.

– Но должны же вы знать по крайней мере о той вашей необычайной, – подчеркнул Зауер, – услуге Карлу Готлибу, которая оценена им выше всех его богатств?

– Насколько помню, никакой услуги я ему не оказывала.

Зауер опять приложил руку к своему разгоряченному лбу.

– От этого можно сойти с ума… Допустим, что тут замешан Штирнер – впрочем, я уже сам не уверен в этом, – допустим, он как‑нибудь повлиял на старика Готлиба, ловко убедил его в этой несуществующей услуге, которая будто бы обязывала Готлиба быть вам благодарным… Но почему Штирнер тогда не употребил завещание на свое имя? Или… – Зауер вдруг весь как‑то выпрямился, и лицо его исказилось болью. – Простите, Эльза, но я должен задать вам еще один крайне щекотливый вопрос: может быть, между вами и Карлом Готлибом были близкие…

Эльза встала возмущенная.

– Ну, ну, не буду, успокойтесь! Садитесь, прошу вас… Вы же видите, что я вне себя… Мне приходят в голову совершенно нелепые мысли. Ах, это такая пытка!.. Я должен сразу высказать вам все мои сомнения, они мучили меня всю ночь. Чего я не передумал!.. Я думал, может быть, вы… дочь Готлиба…

– Послушайте, Зауер, я сейчас же уйду, если вы…

– Или, может быть… – ха‑ха‑ха! – вы действуете заодно со Штирнером и являетесь только ширмой для него…

Эльза встала вторично, но Зауер взял ее за руку и насильно посадил:

– Садитесь! Вы должны это выслушать. Поймите, то, что я говорю вам так резко, открыто, в лицо, будут говорить и уже говорят за вашей спиной. Неужели вы не понимаете, что это завещание бросает тень на ваше доброе имя?

– Слушайте, Зауер, я люблю вас – видите, я говорю вам это открыто, – но всякому терпению есть конец. Если в вас говорит даже безумие, то… я не переношу таких форм безумия. Кто дал вам право оскорблять меня безнаказанно?

– Право, право! Кто дал право подвергать меня пыткам ужасных подозрений?.. Откуда они? – Зауер замолчал и устало опустил голову.

Эльзе стало его жалко. Она ласково коснулась его руки и тихо сказала:

– Никто вас не подвергал пыткам, вы сами мучаете себя. И для чего? Ведь поймите, Отто, что в наших отношениях ничего не изменилось, и я не понимаю, о какой стене вы говорите.

– Как ничего не изменилось? А миллионы, миллиарды Карла Готлиба! Вы одна из самых богатых женщин в стране, а я… У меня своя, мужская гордость. Я беден и не хочу, чтобы про меня говорили, что я женился на деньгах. Деньги! Разве это не стена?

– Да кто вас убедил в том, что эта стена из мешков с золотом будет стоять между нами? Никакой стены нет и не будет!

Отто Зауер смотрел на Эльзу, еще не понимая, но уже чувствуя облегчение.

– Что вы хотите сказать, Эльза?

– Да то, что совсем не надо быть юрисконсультом Отто Зауером, не спать ночей, доводить себя до помешательства, чтобы понять всю неловкость получения этого наследства. Я и не думаю принимать дара Карла Готлиба. Я откажусь от прав на наследство, вот и все.

– Эльза! Вы? – Зауер крикнул так громко, что Эмма Фит, работавшая в другом конце комнаты, прекратила свою трескотню на машинке.

– Что с вами, Зауер? Вы меня испугали.

– Ничего, флейлейн, это от радости, оттого, что я вдруг стал богат! Богат безмерно!..

– Значит, вы женитесь на Эльзе? – по‑своему поняла Эмма и бросилась целовать смеющуюся подругу и поздравлять сияющего Зауера.

– Что это за семейная сцена? С чем вас поздравляют? – вдруг услышали они голос вошедшего в комнату Штирнера.

– Такое счастье! Эльза выходит замуж за Зауера!.. И они будут безмерно богаты! – воскликнула Эмма, обращаясь к Штирнеру.

– Это правда? – спросил Штирнер.

Эльза и Зауер переглянулись. Эльза помедлила несколько мгновений и потом твердо сказала:

– Да, это правда. Можете нас поздравить.

Зауер был так счастлив, что крепко пожал протянутую Штирнером руку:

– Ну что ж, поздравляю вас, мои будущие хозяева, если, впрочем, вы пожелаете воспользоваться моими услугами. А если нет, всего хорошего! Чемодан на плечи, собираю своих собак и отправляюсь с бродячим цирком… Делать нечего, придется искать другую кассиршу… Может быть, куколка согласится? Эмма, вы согласны? Что с вами, деточка? Вы плачете?

– Это… от… радости! – проговорила Эмма.

– Так ли? – смеялся Штирнер. И, погрозив ей пальцем, он сказал: – Куклы также должны уметь скрывать свои чувства. Признайтесь, вам немножечко жалко Людвига, а? Чуточку любили его, а?..

Вошел лакей.

– Господин Готлиб‑старший просит господина Отто Зауера в кабинет.

Зауер кивнул головой Эльзе и неохотно вышел из комнаты. Оставшись наедине с Эльзой, Людвиг Штирнер вдруг стал серьезным.

– Это решено, фрейлейн Глюк?

– Да, это решено.

Штирнер задумался. Потом спросил:

– А я? Я не имею у вас ни малейших шансов на успех?

– Теперь меньше, чем когда‑либо… Послушайте, Штирнер, вы, как мне кажется, единственный человек, который может рассеять туман во всем этом деле. Ответьте мне на несколько вопросов.

– Я вас слушаю.

– Можете ли вы объяснить мне тайну завещания?

– Она умерла вместе с Карлом Готлибом.

– Этот ответ не совсем удовлетворяет меня. И еще один, самый тяжелый вопрос: существует ли связь… между составлением завещания и внезапной смертью Карла Готлиба?

– Самая тесная: как только умер Готлиб, стало возможным предъявить завещание к утверждению и вступить в права наследства – это вам скажет каждый юрист.

– Или вы не хотите меня понять…

– Или вы из деликатности выражаетесь слишком туманно. Говорите прямо: не являюсь ли я виновником смерти старика?

Эльза покраснела:

– Вы сами виноваты, Штирнер. Помните, вы называли честность пороком… И мне трудно примириться с мыслью, что среди знакомых, которым пожимаешь руку…

– Есть рука, обагренная кровью невинного младенца шестидесяти лет? И с этакими руками я осмеливаюсь просить вашей руки…

– Послушайте, Штирнер, где же вы? Так нельзя. Мы давно ждем вас, – проговорил Оскар Готлиб, появляясь в дверях комнаты.

Штирнер неохотно поднялся и вышел.

– О чем он с тобой так долго говорил? – подбежала к Эльзе любопытная Эмма.

– Он мне предлагал руку, сердце и земной шар в виде свадебного подарка.

– И что же ты? Два предложения в один день! Счастливая!

– Эмма, ты знаешь, я отказалась от наследства, – сказала Эльза.

Эмма широко раскрыла свои глаза.

– Ну, и ты не умней Штирнера!..