История развития

Случай 1

В первый раз мы увидели Альфи во время краткого обследования в моей клинике, когда ему было шесть лет. До восемнадцати месяцев его развитие было нормальным. В возрасте восемнадцати месяцев он перенес судороги, вызванные лихорадкой. Его госпитализировали на шесть недель, но никаких признаков энцефалита или менингита не было обнаружено. Домой он вернулся совершенно другим. Такой неожиданный поворот в развитии является типичным для детских симбиотических психозов. Мать сказала, что он превратился в дикое животное; он стал злобным. Однако, мы должны иметь в виду, что кроме конвульсий у него никогда не было никаких признаков повреждения мозга. Семья была чрезвычайно дисгармоничной, и в этот период ссоры между родителями часто были столь неистовыми, что приходилось вмешиваться полиции. Отец, повар-китаец, который совсем немного говорил по-голландски, оставил семью вскоре после того, как Альфи вернулся домой из больницы. Мать была хаотичной, примитивной, беспорядочной и истеричной женщиной. У нее было двое детей; старший сын был невротиком, но хорошо адаптированным социально и в школе.

История Альфи шла по обычному сценарию. Когда ему было шесть лет, детское психиатрическое отделение не смогло никуда его определить, потому что он был слишком трудным ребенком для специализированной школы или детского учреждения для заброшенных детей. Его вспышки агрессии и непредсказуемое импульсивное поведение представляли угрозу для него самого и окружения. В семилетнем возрасте он прошел очень обширное обследование в детском неврологическом отделении, где был дезориентирован, неконтактен и кататоничен. Неврологическое обследование не подтвердило и не исключило органических причин его расстройства, и тогда его приняли в детскую психиатрическую больницу. Поначалу его приводили на несколько часов в день, позже он начал оставался на весь день, а через год его поместили на полное стационарное лечение. Я встречался с ним регулярно пять раз в неделю с тех пор, как ему было восемь лет. Альфи был для нее тираном.

В первые месяцы Альфи произносил лишь несколько стереотипных слов: "Ушко, носик", посапывая над ухом своей няни или прикасаясь к ее носу. Когда постепенно начала появляться речь, в ней было много конкретизмов и неологизмов. Однако, становилось все более очевидным, что отсутствие речи у Альфи было обусловлено тем, что его постоянно одолевали агрессивные фантазии. Конкретизмы также, насколько их можно было понять, были вызваны тем, что каждое слово имело агрессивный подтекст. Первое время его "лечение" заключалось в том, что он приходил в мой кабинет с няней, каждый раз теребя пальцами одну и ту же игрушечную машинку, затем почему-то чувствовал, что на него нападают, и нападал на меня или убегал. Поскольку речь отсутствовала, интерпретировать его поведение было очень трудно. Иногда вспышки агрессии были связаны с какими-то событиями в его жизни.

Мать Альфи рассказала мне, что каждый поход к парикмахеру вызывал сильнейшие вспышки гнева. То, как она справлялась с этой ситуацией, иллюстрирует тип неправильного обращения, от которого страдала проверка реальности ребенка. Соседского мальчика увезли на "скорой" в больницу. Альфи видел машину "скорой помощи" и больного мальчика. Мать сказала ему, что мальчик стал косоглазым, потому что не хотел стричься, и теперь ему будут делать операцию на глазах. Альфи также не давал стричь себе ногти. Матери удавалось сделать это, когда он спал, и потом она говорила ему, что часть ногтей отпала ночью. Это постоянное взаимодействие между матерью и сыном, в котором каждый вызывал у другого тревогу, приводило к постоянному перевозбуждению и каждый раз вело в направлении уничтожения проверки реальности у ребенка. Тревога матери по поводу его вспышек раздражения была так велика, что она искала всяческие причудливые решения, чтобы предотвратить их.

Одно из самых сильных желаний Альфи заключалось в том, чтобы быть чистокровным голландцем. Это желание означало, что все неприятное, особенно его беспокойство по поводу его собственной агрессивности, проецировалось на его китайскую половину. Образ отца-китайца преобразовался в образ монстра. Альфи выражал свое желание стать голландцем, выкрикивая: "Я хочу, чтобы у меня были светлые волосы, у меня должны быть светлые волосы". Мать сказала ему, что его дядя-моряк привезет ему светлые волосы, но в стране, откуда он только что приехал, светлых волос не найти.

В добавление к такого рода подрыванию его способности к проверке реальности, он постоянно подвергался чрезмерной стимуляции. Она началась на втором году его жизни с беспрестанными драками между матерью и отцом и далее продолжалась во время постоянных ссор между матерью и ее следующими один за другим любовниками. Он спал в кровати матери, когда она была одна, а когда приходил друг матери, Альфи отсылали в его комнату. В то время как мать, несомненно, чрезмерно стимулировала его, Альфи сам постоянно провоцировал ненормальную стимуляцию. Он шел за матерью в туалет и бывал взбешен, когда она пыталась не пускать его. Когда он шел в туалет, мать должна была идти с ним и держать его ягодицы, пока он испражнялся. Мать была убеждена, что для Альфи будет невозможным ходить в туалет в больнице, если этот ритуал не будет выполняться. Ко всеобщему потрясению он смог испражняться через два дня, хотя он никогда не ходил в туалет в клинике все то время, пока приходил только на один день.

Такого рода чрезмерная стимуляция постоянно обнаруживается в анамнезе психотических детей. Конечно, правда и то, что мы находим ненормальные виды стимуляциии и в случаях невроза; однако, у психотических пациентов, как у детей, так и у взрослых, стимуляция обычно более интенсивная и дезорганизующая.

Альфи не контактировал используя речь. Его стереотипные высказывания "ушко, носик" и его обнюхивание людей не создавали впечатления, что он стремится к контакту с человеческим объектом; скорее казалось, что он использует человеческие существа как расширение своего собственного тела.

После нескольких месяцев лечения он начал рассказывать мне о своем страхе, что его убьют, приготовят и съедят. Часто это является главным страхом при детском психозе. Психоз фазы сепарации-индивидуации покоится на слабой дифференциации Я и объекта, и огромная тревога утраты этой дифференциации, выражается в страхе быть съеденным объектом. Чем больше Альфи мог рассказать мне о себе, тем очевидней была спутанность между Я и объектом. Его главным защитным механизмом была проекция, также приводящая к сплошной диффузии. Большую часть времени со мной он проводил, называя меня разными именами; однако, так же часто он говорил: "Вы обезьяна", и потом убегал к своей няне с криком: "Профессор говорит, что я обезьяна". В больнице это не создавало трудностей, но дома его бедная мать была реципиентом всей его критики по отношению к ней или его проецируемой самокритики, которая, как он утверждал, исходила от меня: "Профессор говорит, что ты сумасшедшая", и т.д. Очень трудно пришлось социальному работнику, помогавшему матери поддерживать некое подобие позитивного отношения.

Альфи не шел ни на какой контакт с другими детьми до тех пор, пока однажды не сказал своей няне: "Мне пришла в голову чудная мысль, что мы с Ричи могли бы быть друзьями". Еще через год лечения он сказал: "Питер - мой друг, и я ему во всем подражаю". Я полагаю, это иллюстрирует его растущее чувство идентичности. На высоте агрессивного взрыва, однако, он мог вновь полностью утратить свое чувство идентичности. Когда я однажды спросил его: "Почему ты так сердишься, Альфи?", он ответил: "Я не Альфи, я все что угодно".

Состояние постоянного возбуждения у этих детей вызвано отчасти их недостаточной способностью к катексису объекта. Ни либидо, ни агрессия не могут быть отвращены от Я. Эти дети постоянно затопляемы внешними и внутренними стимулами, с которыми они не могут справиться, и которые таким образом препятствуют развитию их эго. И все же трудно сказать, где причина, а где следствие: постоянная ли избыточная стимуляция слишком велика для эго, или неспособность эго связывать стимулы ведет к излишней стимуляции. Малер указывает на противоречия в развитии эго как на одну из предпосылок детской шизофрении. У психотических детей вообще есть области очень ущербного функционирования эго и другие области высоко развитых способностей.

Альфи, например, замечательно рисовал и лепил. Первое время рисование и лепка полностью находились под влиянием его стереотипных попыток отвратить тревожные фантазии. В конце нашей работы шкафы в кабинете были полные крокодилов, которые давали ему магическую способность поглощать вместо того, чтобы быть поглощенным.

Из того, что я уже описал, ясны оральные и анальные фиксации Альфи. Вдобавок, он демонстрировал сильное соперничество с друзьями матери. Когда мать завела нового любовника, третьего за несколько лет, Альфи полностью регрессировал, потеряв контроль над мочеиспусканием и дефекацией. Он очень открыто боролся за свое место возле матери и пытался помешать этим новым отношениям. Взаимное пересечение ранних фаз развития типично для детского психоза. Нет явного доминирования одной фазы; вместо этого мы видим фрагменты оральных, анальных и эдипальных черт.

В добавление к вышеописанным симптомам, у Альфи было иллюзорное ощущение величия, которое не было скорректированно проверкой реальности. Он кричал: "Я стану, я стану" и верил, что таким способом он действительно сможет превратиться в чистокровного голландского мальчика. Он пытался выпрыгнуть из окна, убежденный в том, что это не повредит ему. Однако, в то же время он был охвачен ипохондрическими страхами. Обе установки могут рассматриваться как результат гиперкатексиса различных аспектов Я.