Монреаль

Только они сами могут понять себя,

и себе подобных,

Как душа понимает душу.

– Уолт Уитмен –

Я мог бы научиться ненавидеть Канаду.

Прошло два с половиной месяца. Я сидел в Монреале за уличным столиком одного из тех атмосферных маленьких кафе, которые люди находят очаровательными, однако, насколько я могу судить, это в основном просто сидение за столиком на улице. Передо мной стоял бокал, но из-за не очень понятных объяснений с не очень очаровательным официантом, я не вполне понимал, что в нём. Я был занят изучением странного меню, когда услышал голос, которого не слышал почти два года.

– Ну, как идёт жизнь просветлённая?

Я поднял голову и улыбнулся.

– О, прекрасно, спасибо. Выжимаю все соки, – продекламировал я. – А у тебя?

– О, я тоже абсолютно довольна, да, – ответила она. – Точно вовремя, я смотрю.

– Вежливость королей, – ответил я.

Она оставалась стоять. На глазах у неё были тёмные очки, но нетрудно было заметить, что она немного измотана.

– Добро пожаловать, – сказал я, указав на стул, за которым она стояла.

Эти слова подействовали на неё тяжело. Она невольно издала звук, похожий одновременно на икоту, смех и плач, но не села.

– Как новый вампир должен обращаться к создавшему его вампиру? – спросила она, по-прежнему оставаясь стоять.

Обычное приветствие, но это хороший вопрос, важный.

– В твоём случае, – ответил я, – как Джулия.

Она поднесла руку ко рту, всхлипнув, и кивнула головой.

– Кажется, её больше нет, – проговорила она сквозь едва сдерживаемые слёзы.

Когда ты «готов» – ты «готов», это правда, но это также начало. Как я уже говорил, новопробуждённый может потратить десяток лет на то, чтобы приспособиться к жизни, и это совсем не то, что ты можешь предположить.

– Понимаю, – сказал я мягко, – но поскольку она исчезла, тем самым позволив тебе сейчас быть здесь, ты могла бы почтить её память, взяв её имя.

На этот раз рыдание вырвалось из неё, и она стремительно пошла прочь. Я смотрел в меню, и никто не догадывался, что я думаю глубокие, просветлённые мысли. Прошло около десяти минут, прежде чем она вернулась. Я поднял глаза и увидел её снова стоящей за спинкой стула.

– Ты сядешь на этот раз, – спросил я, – или ты опаздываешь на какую-то встречу?

– Нет, – ответила она, слегка улыбнувшись, садясь, и снимая очки. – Я свободна.

Мы всё крутились и крутились,

пока не попали снова домой – вдвоём;

мы оставили всё, кроме свободы,

кроме нашей собственной радости.

– Уолт Уитмен –