Биг Мак атакует

Я лучше буду пеплом, чем пылью! Пусть лучше моя искра сгорит в сверкающем пламени, чем потухнет в сухой гнилушке. Я лучше буду великолепным метеором, каждый атом которого изумительно сияет, чем сонной и вечной планетой. Человеку пристало жить, а не существовать. Я не стану терять свои дни в попытках продлить их. Я буду использовать отпущенное мне время.

– Джек Лондон –

Через несколько недель жизни в поместье с Лизой и Мэгги, у каждого из нас установился свой привычный будничный распорядок, и, пересекаясь один или два раза в день, мы имели при этом достаточно личного пространства и времени. Они выходили к бассейну каждое утро около одиннадцати, чтобы искупаться, выпить лимонада и полчаса поваляться в шезлонге под солнцем. Мне было приятно, что они были рядом, и это не мешало моей работе.

Поздний завтрак – мой главный приём пищи, и каждый день я делаю одно и то же: выкладываю всё, что нахожу в холодильнике, начиная с того, что купил в магазинах этим утром, когда ходил в город с Майей. Я выбрасываю всё, что кажется слишком старым или непопулярным, а всё остальное кладу на кухонную стойку. Лето двигалось вперёд, и всё больше людей приходило и уходило в течение дня, они приносили свои продукты, купленные в магазинах перед приходом, так что это становилось всё больше похожим на некую коммуну. Приятно, когда еда не доставляет слишком много хлопот – без разногласий, без готовки и потом легко убираться. Также приятно быть довольно сносным хозяином, не слишком при этом утруждаясь. Я делаю несколько походов к этому буфету в течение дня, и перекусываю лепёшками с рыбой или чем-нибудь лёгким во время ночной прогулки с Майей и визита к Фрэнку, и это удовлетворяет моим запросам едока и обязанностям хозяина.

Обычно я каждый день покупаю что-нибудь новенькое, или то, что закончилось. Лиза освоилась с этим с самого начала и сама стала пополнять наши запасы. Легко понять, что популярно, а что нет, но также неплохо сохранять интерес, принося новые продукты, наблюдая, как к ним отнесутся. Непопулярные продукты естественным образом перемещаются к задней стенке холодильника или ящиков и выбрасываются примерно раз в неделю. В общем, это большая часть дневной рутины возле бассейна, где я работал, и куда другие люди приходили поговорить, или помочь, или просто искупаться, поесть и позагорать.

Спустя пару недель такого удобного ритуала Лиза придвинула стул к моему столу, где она обычно сидела во время ежедневного недолгого разговора. Сегодня у неё была необычная просьба.

– Мэгги хочет спросить, может ли она взять у вас интервью, как Джулия в первой книге?

Я оторвался от работы и изучающее посмотрел на Лизу, оценивая, правильно ли я её понял.

– Мэгги читала мою книгу? – спросил я.

– Она прочла обе ваши книги. И не один раз. У неё в ноутбуке есть электронные версии, так что она прочитала и дополнительные материалы. Она говорит, вы ненавидите йодль, любите смерть, и думаете, что вселенная это большой игривый щенок. Это правда?

– Ээ, насчёт щенка, да, – ответил я и посмотрел на неё поверх своих очков для чтения. – Прямо сейчас это не очень хорошая идея.

– Она прочитала ваши книги, так как, – она поколебалась и продолжила, – подслушала ссору между её отцом и мной, и ей пришло в голову, что вы виновны.

– В чём?

– В, ээ, развале нашего дома и нашей семьи, я полагаю.

– Понятно, – сказал я, ничего не поняв.

– Должен сказать, – сказал я ей, – и поверьте, мне очень не хочется это говорить, что вообще-то я не могу принимать участия в, ээ, человеческих делах. Извините, я знаю, как глупо это звучит, но так обстоят дела. Если вы предполагаете, что ваша дочь может извлечь пользу, проведя время со мной как часть процесса её исцеления, или это поможет ей найти правильный путь, то вы ошибаетесь. Никто не получит от меня пользы, не таким образом.

– Нет, это не то, что я предлагаю…

– У меня нет контекста, или даже воспоминаний о контексте, в котором можно вести какой-либо светский разговор, кроме самого простейшего. Я даже многих слов не помню, или почему одно может быть лучше чем другое. Я могу быть совсем неправильным…

– Я признательна вам за…

– Не думаю, что вы можете быть признательны крушению поезда…

– Я не это хотела…

– Я совершенно бесполезен в отношении…

– Джед!

– А, да?

– Вы можете меня не перебивать?

– Мм, – я задумался, – да?

– А что, если она не будет касаться личных вопросов? Она будет оставаться имперсональной, непредвзятой?

– Она сможет? Ничего не понимаю. Как такое возможно?

– Возможно, если у неё будет взрослый наставник.

– Вы?

– И её дедушка.

– О, – я задумался, – да это запланировано.

– Это обсуждалось.

– И вы с Фрэнком будете что? Консультировать её? Натаскивать?

– Мы можем помочь ей придумать хорошие вопросы и понять ваши ответы. Просмотреть с ней её записи. Не думайте, будто мы хотим вас препарировать.

Это меня рассмешило.

– Препарировать это нормально, – сказал я. – Я не нахожу ничего неприятного в острых лезвиях, это тупые мне жутко не нравятся. Но всё равно, я не могу согласиться. Приведите её, мы поговорим, а потом посмотрим.

Она нахмурилась.

– Не понимаю, почему это должно быть так сложно, – сказала она.

– Не понимаю, в чём тут сложность, – ответил я.

***

Причина, по которой я не дал согласия, была в том, что это не пришло в соответствие или в фокус, и я осознаю это. Я буду наблюдать, и если станет ясно, что это должно произойти, тогда мы сможем это сделать. Так работает моё соглашение со вселенной о третьей книге. Единственная причина, по которой я нахожусь здесь и контактирую с этими людьми, это третья книга. Иначе, чем для третьей книги, не могло возникнуть и вопроса о том, чтобы меня допрашивала возможно злая или обиженная молодая особа, натасканная своей матерью в кризисе и немного чокнутым дедом. Я не стал бы встречаться с этими людьми и отвечать на их вопросы более глубокие, чем дебит или кредит, бумага или пластик*.

–-------

*Популярная дискуссия в Америке, какой из материалов более экологичен

–-------

Вот, например, эта девочка, Мэгги. У меня нет личной заинтересованности, сбудется ли её план относительно меня. Не то, чтобы у меня была способность питать интерес, и по какой-то причине я его не питаю, но у меня нет такой способности. У меня нет контекста, внутри которого один результат может быть лучше или хуже другого. Но что у меня есть, тем не менее, так это соглашение со вселенной. Я напишу книгу, если всё сложится – такова сделка. Вселенная точно знает, что я имею в виду под этим, и я тоже. То есть, это именно то, что мы видим сейчас в этой ситуации с Мэгги. Части должны встать на свои места без нужды заставлять их или подгонять. В действительности это соглашение не более, чем вдох вступает в соглашение с выдохом. Это просто распознавание, узнавание. Я являюсь частью процесса. Он работает так, как работает.

Всё, что я могу сказать на этой ранней стадии, это вселенная хочет третью книгу, потому что части безошибочно встали на свои места, и так происходило на каждом этапе пути. Мозаика складывается, и я уверен, что интервью с дочерью Лизы тоже встанет на место. Тем не менее, это ещё не произошло. Оно ещё не защёлкнулось в пазу, поэтому мы подождём. Может быть, оно защёлкнется, а может, нет. Я могу всё испортить, плохо сыграв свою роль. Сказать девочке «да» прежде, чем «да» станет очевидным для меня, было бы некорректным и неприятным. Это было бы искусственным, насильственным, испуганным, эгоистическим, то есть неправильным. Придёт время сказать «да», и всё пройдёт как по маслу, безупречно, первоклассно, если позволить этому произойти.

Лиза не понимает, почему это должно быть таким сложным, потому что она не видит, насколько это просто. И я обращаюсь так не только с ней и с её дочерью, так я делаю всё. Так интегрированное существо устанавливает связь и гармонию со вселенной, и безусильное совершенство, ясно видимое в каждом аспекте неэгоистичсекого творения, доставляет радость также на личностном уровне. Я овладел вселенной через безусловную сдачу. Я достиг абсолютного контроля путём отпускания всякого контроля. Ничего не контролируя, я контролирую всё. Только взяв на себя контроль, могу я утерять его.

Я не помню, что значит работать, трудиться, делать что-то неприятное для себя. Я не провожу различия между работой и не-работой, будним днём и выходным. Я не беру отгулов и не ухожу в отпуск. В среднем, я провожу около четырёх часов в день за работой, но я не думаю об этом как о работе, как я не думаю, что прогулка с собакой это игра, а поход в магазин это домашняя работа. Для меня почти абсурдна идея, чтобы делать то, чего мне не хочется. Если же что-то нужно сделать, придёт время, когда мне захочется это сделать. Если время не приходит, я этого не делаю, и этого не нужно было делать. У меня нет расписаний, или назначенных дел, или режима дня. У меня нет концепции обязанности, долга, ответственности. У меня нет ни связей, ни уз, ни членства.

Однако, для Лизы именно этим и была жизнь – расписания, обязанности, ответственность – бесконечное вращение тарелками. Всю свою взрослую жизнь она только и делала, что неистово крутила тарелками на палочках, как старом водевиле, снуя туда-сюда в вечной панике, боясь, что одна из них может упасть и разбиться, каждый год добавляя всё больше, демонстрируя этот одержимый, жуткий танец не по пять минут в день, но каждую минуту каждого дня в течение многих лет без конца и края, до тех пор, пока…

Пока просто не остановилась бы.

Что она в конце концов и сделала. Она встала между двух невообразимых вещей – продолжать крутить тарелками и перестать крутить тарелками – но мало по малу за три года одна невообразимая вещь стала менее невообразимой, и это произошло. Она остановилась. Все тарелки с грохотом попадали и разбились на мелкие кусочки, и теперь она пытается понять, что уцелело, если что-то и уцелело, после такой вероломной измены. Было ли это вращение тарелками тем, кем она была? Или лишь тем, что она делала? Прошло уже два месяца, но она всё ещё не знает.

Не с каждым бывает так же, конечно, и возможно, очень немногие чувствуют, что тонут в собственной жизни. С некоторыми происходит всё гораздо хуже, чем с Лизой, с некоторыми намного лучше, но здесь нас касается не качество неосознанной жизни, а сама неосознанность, которая принимает многие формы. Одержимое вращение тарелками это одна из них.

Если бы мне пришлось прожить всего один, даже относительно спокойный, день из прежней жизни Лизы, или, если на то пошло, нетрудный день из жизни её мужа, я бы подумал, что проклят. Простая встреча с приятелями в воскресенье, чтобы попить пива и посмотреть футбол, была бы адской мукой. Высшая точка в году Лизы и Дэнниса – отпуск – кажется мне непереносимым испытанием. Если мне пришлось бы провести пять минут на круизном корабле, или в Лас-Вегасе, или там, где ходят люди в костюмах мышей, я постарался убежать бы оттуда как из горящего дома. То, что люди подвергаются таким испытаниям добровольно, ради удовольствия и за умеренную плату, находится совершенно вне моего понимания.

Как всегда, важно помнить, что мы говорим не обо мне лично. То же самое будет верно для любого, даже скромно развитого, Взрослого Человека. Или, может быть, это аспект однонаправленности – человек, выполняющий специфическую задачу, любой, кто сконцентрирован полностью на одной вещи, исключив все остальные, найдёт, что все остальные, не входящие в его задачу занятия, одинаково скучны. А может, и то и другое. Возможно, каждый человек, находящийся в состоянии развивающейся Взрослости, испытает естественное уменьшение своих интересов от многих до нескольких и даже до одного, когда войдёт в сонастроенность, когда расчистит мусор и откроет своё истинное призвание. А может, ни то, ни другое. Может, я просто становлюсь старым болваном.

Я наблюдаю за человеческими жизнями, и никогда не перестаю поражаться, как люди расточают единственное истинное богатство, которое у них есть, несмотря на то, что не знают, когда оно закончится, только что закончится когда-то, разбрасывая минуты, часы и дни словно это горячие угли. Что же ещё может означать пребывание во сне, как не такое бездумное распоряжение нашими собственными жизнями? Какой же симптом нахождения во мраке может быть более безусловным? Каждая минута, которую мы проводим забыв о ценности этой минуты, это минута неосознанности. Это не какая-то сумасбродная схема, как во времени поймать настоящий момент, это просто означает быть пробуждённым.

Лиза провела большую часть времени, запутавшись в колючем подлеске своей жизни. Не думаю, что она уникальна в этом отношении. Полагаю, большинство людей так связаны своими ложными верованиями, так туго запелёнуты в свои выдуманные личности, что пробиться к ним не может уже никакое знание о том, что такое жизнь, и как она работает, о том, кто они на самом деле, или о своём правильном положении в творении. Немногие понимают, что такое в реальности рай и ад, что они сгнивают в последнем, не догадываясь, что им по праву принадлежит первый. Возможно, это не кажется адом, когда мы внутри него, просто обычная жизнь, но когда мы выходим из него, как Лиза сейчас начинает понимать, мы видим наше прежнее состояние как бессознательные мученические корчи. Очень немногие люди имеют даже смутное представление о том, что такое живая духовность, интегрированность, богатство, сила и красота, и меньше всех так называемые специалисты.

Может быть, я преувеличиваю? Кажется, что да, но когда я пытаюсь опровергнуть свои ощущения на этот счёт, я только укрепляюсь и углубляюсь в них. При каждом удобном случае я, используя библиотеки, книжные магазины и интернет, разыскивал лучшее мышление, самые просветлённые умы, самых ясных собеседников на самые высокие предметы, выясняя послание, которое они несут. Сперва я начал думать более оптимистично о духовном состоянии человечества, но потом проступила тщедушность, ужасная эгоцентричность, которая является застывшей сталью, железобетоном иллюзии, и я неохотно отдал честь Майе, и решил больше никогда не пытаться.

***

Я вышел из задумчивости. Лиза смотрела на меня в ожидании. Мы, как я помнил, обсуждали идею о том, что её дочь Мэгги задаст мне пару вопросов.

– Если вы хотите знать, как я буду отвечать, – сказал я ей, – спросите меня что-нибудь.

Она минуту размышляла.

– Окей, – сказала она, смущённо засмеявшись, – если бы вам пришлось стать ингредиентом Биг Мака, каким бы вы были? И почему?

Я тоже засмеялся.

– Это и есть ваш вопрос? – сказал я. – Где вы такой откопали?

– Начальник отдела кадров задал мне его, когда я проходила собеседование, устраиваясь на стажировку однажды летом.

– И что вы ответили?

– Давайте не будем обо мне.

Я подождал.

– Это застало меня врасплох, – сказала она, – но вероятно, в этом и был смысл. Я сказала, что была бы особым соусом, так как он дерзкий, но загадочный.

Мы оба засмеялись.

– Что такого загадочного в особом соусе? – спросил я.

– Разве это не что-то вроде секретного рецепта?

– Не знаю. Я думал, это всем известный соус.

– Я тоже не знаю. Я даже никогда не ела Биг Маков, только знаю ингредиенты из рекламы.

– Вас взяли на работу?

– На стажировку. Да, взяли. Итак, как бы вы ответили, если бы Мэгги спросила? Каким бы ингредиентом Биг Мака вы были?

– Любым, у которого есть способность уничтожить своё существование.

Она уставилась на меня, не понимая, шучу ли я.

– Нет, ну правда. Что бы вы ответили, если бы Мэгги спросила?

– Любым ингредиентом, у которого была бы способность уничтожить своё существование.

– Серьёзно?

Я пару секунд раздумывал над тем, есть ли у меня другой ответ, но нет.

– Думаю, да.

– Ну, правда, Джед, подумайте. Ингредиенты Биг Мака не могут убивать себя.

– Тогда я убил бы себя, когда мог, пока они ещё не пришли.

– Кто не пришёл?

– Кто бы то ни был, кто превратит меня в бессильный ингредиент.

– Вы не ответили на дух вопроса.

– Мне кажется, я ответил, хотя сомневаюсь, что меня взяли бы на работу.

– На стажировку. Самоубийство не было одним из вариантов.

– Оно не было явным, но оно там было. Оно всегда есть.

– И как бы вы ответили, если бы Мэгги задала этот вопрос?

– Ну, нельзя быть уверенным, но, пожалуй, это звучит так, как я бы сказал.

Она смотрела на меня ещё одно большое мгновенье, затем резко откинулась.

– Бред, вам не кажется? – она потёрла глаза. – Ну ладно, не буду в вами спорить. Она читала ваши книги. Мы прошли точку невозвращения. Надо просто попробовать это сделать.

***

– Мистер МакКенна, можно взять у вас интервью для моего летнего сочинения?

– Нет.

– Почему нет?

– Я не знаю.

– Но почему ответ «нет»?

– Потому что он не «да».

– Вы дразнитесь?

– Нет, так только кажется. Я обращаюсь с тобой с уважением. Ответ «нет», потому что он не «да».

– Значит, если бы ответ был «да», это было бы потому, что он не «нет»?

– Нет. Если бы ответ был «да», он был бы «да», потому что на это было бы указано.

– Значит сейчас указано на ответ «нет»?

– Только потому, что на ответ «да» не указано.

– Как указано?

– Не знаю.

– Но вы знаете, когда на что-то указано?

– Да.

– Вы не можете просто подумать и выдать собственный ответ?

– Конечно могу, и ты можешь надеть повязку на глаза и идти по жизни, нащупывая дорогу тросточкой, но для чего? У тебя есть глаза.

– Я хотела попросить дедушку помочь мне с этим.

Я промолчал.

– Он и моя мама могут помочь мне задать хорошие вопросы и понять ваши ответы.

Я промолчал.

– Как вы думаете, это могло бы изменить ваше решение?

– Не было никакого решения, только наблюдение.

– Могло ли это изменить ваше наблюдение?

– Конечно.

– Правда?

– Не знаю.

– Но ответ может быть другим завтра?

– Конечно.

– А через десять секунд?

– Конечно.

Через десять секунд.

– А теперь на это не указано?

– Нет.

– Могу я вас завтра спросить об этом?

– Не знаю.

Несколько секунд она смотрела на меня.

– Мы ведь уже начали, не правда ли?

– Похоже, что так.

– Значит, на это должно быть указано.

– Должно быть.

– Можно спросить, как на это было указано?

– Что мы уже начали.

Она весло хихикнула.

– Muchas gracias, senor.

– De nada, senorita*.

–--------

*Большое спасибо, сеньор. – Не за что, сеньорита. (исп.)

–--------

***

– Полагаю, мы ещё поговорим с Мэгги, – сказал я Лизе, когда Мэгги отправилась спать. – Вы должны всегда присутствовать, и мне бы хотелось иметь копию её записок на тот случай, если они понадобятся для книги.

– Да, хорошо, конечно. Спасибо, что были так снисходительны и уравновешены. В последнее время я не чувствую себя уравновешенной.

– Всё идёт так, как идёт. Я уверен, вы в курсе, что если дело дойдёт до тяжбы за опекунство, они обвинят вас в поклонении грязному культу, и вы никогда больше не увидите своих детей без присмотра?

– Да, – сказала она уныло, – но здесь мы тоже прошли точку невозвращения.

Она обвела рукой окрестности.

– Мы уже живём в ваших владениях.

Date: 2015-05-22; view: 455; Нарушение авторских прав