Березанская

Стало совсем весенне. Степь изумрудна - на бархате черного фона. Солнце сияет. Ветер ласковый, трепетный. Мы прошли Ирклиевскую - идем на Березанскую. По пути по рядам пошел разговор: "станица занята большевиками - придется выбивать".

Долетели выстрелы. Авангард столкнулся - будет бой. Остановились. Приказано: обойти станицу - ударить с фланга.

Корниловский полк уходит с дороги влево, идет зеленой пашней.

Легли за складкой. Трещат винтовки в стороне авангарда. Встали, двинулись густой цепью. В котловине видна Березанская. Только вышли на гребень, по нас засвистали пули, часто, ожесточенно. Упало несколько раненых, но цепь движется вперед, оставив на месте неподвижно лежащих людей и склонившихся над ними сестер.

Опять залегли. Над головами посвистывают пули. К цепи подходит шт.-кап. Садовень. "Вторая рота, снимите шапки… князь убит".

Не все расслышали. "Что? что?" - "Князь убит", - пролетело по цепи.

Все сняли шапки, перекрестились.

"Господа, кому-нибудь надо сходить к телу князя. Нельзя же бросить", - говорит Садовень.

Я встал, пошел вперед по указанному направлению.

На зеленом поле, под голубым небом лежал красивый князь, немного бледный. Левая рука откинута, лицо повернуто вполоборота. Над ним склонилась сестра Дина Дюбуа.

"Убит", - говорит она тихо.

"Куда?" - "Не могу найти - нигде нет крови".

Я смотрю на бледного князя и вспоминаю его радостным, танцующим лезгинку.

А кругом, отовсюду трещит стрельба. Наши цепи везде движутся вперед. В станице раздаются беспорядочные выстрелы. Большевики бежали. Далеко по полю лавой летит кавалерия…

Подвели Князева коня, с трудом положили мы тело поперек седла, и, поддерживая его, я повел коня к станице.

У маленького хуторка думаю получить подводу. Встретил товарища. Вошли во двор. Посреди стоит испуганная женщина…

"Хозяин дома?"

"Нема", - лепечет она.

"Где же он?" - "Да хиба ж я знаю, уихал".

Объясняю, что мне надо. Женщина от перепуга не понимает.

"Коней моих возьмете… так что я делать буду", - вдруг плачет она.

"Да не возьму я коней. Мне довести убитого надо. Давай телегу, сама садись, поедем с нами…"

Вместе запрягаем лошадей. На двор вбегает другая женщина, рыдая и причитая: "та як же можно, усих коней забирают…"

Я пошел узнать, в чем дело. На соседний двор въехали кавалеристы, стоят у просторного сарая, выводят из него лошадей. Около них плачет старуха, уверяя, что это кони не военные, не большевистские, а их, крестьянские…

"Много не разговаривай!" - кричит один из кавалеристов.

Я пробую им сказать, что кони действительно крестьянские. "Черт их разберет! здесь все большевики", - отвечает кавалерист.

Они сели на своих коней, захватили в повода четырех хозяйских и шумно, подымая пыль по дороге, поехали к станице.

У ворот, согнувшись, плакала старуха: "Разорили, Господи, разорили, усих увели…"

Я уложил на телегу тело князя, взял с собой хозяйку и поехал. При въезде в станицу лежали зарубленные люди, все в длинных красных полосах. У одного голова рассечена надвое.

Хозяйка смотрит на них вытаращенными, непонимающими глазами, что-то шепчет и торопливо дергает вожжами.

По улицам едут конные, идут пешие, скрипят обозные телеги. По дворам с клохотаньем летают куры, визжат поросята, спасаясь от рук победителей.

Нашел свой район - въехал на широкий зеленый двор, обсаженный тополями. Навстречу вышли Таня, Варя, офицеры. Осторожно сняли князя, положили на солому под деревом. Заплакали Таня, Варя и офицеры один за другим.

Ушли в хату, поставили часового.

Хата казачья. У печи готовит старая казачка, ей помогает молодая. Лицо обеих заплаканы. Старая сдерживается, у молодой прорываются рыдания, и она порывисто утирает лицо концом фартука. Трехлетний мальчик, крепко обхватив ее ногу, прижался и испуганно смотрит на нас.

"О чем плачешь, хозяйка?" - Обе молчат, только молодая громко всхлипнула.

"Расскажи, может, чем поможем…"

Молодая бросила работу, уткнулась в фартук, зарыдала. Старая со слезами начала рассказывать: "Сына маво, мужа ее вот, наблизовали, а теперь вот из станицы ушли, кто знает куды… может, и убили…"

"Да кто его мобилизовал-то?"

"Кто, хиба ж мы знаем кто? Большевики, что ли, так их называют…"

"Да зачем же он, казак, а пошел? ведь не все же пошли?"

"Как не итти-то? На двор пришли за ним. Говорят, расстреляем… ну и взяли, а теперь вот…"

Обе женщины плакали.

Вечером ушли в заставу. Ночь холодная, ветер сильный и злой, небо темное, ни зги не видно…

Расставили в степи караулы. Ветер пронизывает насквозь. Нашли маленький окопчик. Две смены залезли туда, а часовой и подчасок ходят взад и вперед в темноте большой дороги. Ветер гудит по проволоке и на штыках…

Новая смена. Старая спряталась в окопчике. Четыре человека скорчились, плотно прижавшись. Тепло. Тихий разговор. "Слыхали? Корнилов приказал старым казакам на площади молодых пороть?" - "Ну? за что?" - "За то, что с большевиками вместе против нас сражались".-"И пороли?"-"Говорят, пороли".

Наутро мы уходим на станцию Выселки.

Укладываем на подводу тело князя, а в дверях хаты, жалко согнувшись, плачет старая хозяйка. "Что ты, бабушка?"

"Как что,- наш-то, может, тоже так где лежит",- всхлипывает старуха…