Лев Толстой

Да уж, чувствовал я себя, мягко говоря, неважно. Три дня запоя еще никому не шли на пользу. С работы я отпросился до конца недели, сказав, что заболел – и тут практически не соврал. Не то, чтобы у меня что-то конкретно болело, но состояние было такое – врагу не пожелаешь. Возможно, это билась в судорогах заключенная в отравленный организм загадочная русская душа. Чтобы как-то выйти из этого состояния каждое утро приходилось снова пить. Это немного приводило в чувство – но только для того, чтобы вернуться на следующее утро тем же скверным состоянием тела и духа. Похоже, с печенью придется скоро распрощаться…

Печень… Перед тем, как я умру, я завещаю свою печень какому-нибудь медицинскому институту. Думаю, в банке со спиртом она будет себя чувствовать еще лучше, чем душа, которая отправится в рай. Так я пытался думать. Но зеленый осьминог страха обвивал меня своими щупальцами все плотнее…

Каждому свой крест. Каждому свое блядское существование. Каждый сдохнет как герой. С каждым днем я ощущал неотвратимость смерти все сильнее. Этому миру суждено умереть в корчах и муках…

Нужно было попытаться бросить пить, остановиться… Я пробовал думать об этом. НО! Я много раз бросал пить, так часто это умеют делать только закоренелые пьяницы…

Спас – никогда бы не подумал – Псих. Хотя спас ли?.. Но этот вопрос носил уже метафизический характер. Псих позвонил мне днем, когда злое солнце сверлило дырку в моей голове, и позвал вечером на концерт. Бесплатный. Это был шанс. Я спустился вниз в магазин, взял бутылку джина и принялся ждать.

Ожидание могло бы длиться вечность, но джин помог. Каким-то непостижимым образом он сумел разорвать спираль времени и переместил меня на нужное количество часов вперед. Приблизился вечер, солнце сдало свои позиции, и я тихо злорадствовал, зная, что ему осталось не так уж долго. Ночь – вот время, которое я любил и люблю.

Часов в семь, начале восьмого я выдвинулся из дома. Соображал я к тому времени плохо, но соображал. Главное – задать вектор, а дальше ноги вынесут. Если вы все еще в состоянии ходить, конечно.

Прохлада метро привела в чувство. Вой ветра в тоннеле и грохот вагонов сливался в какую-то сумбурную какофонию – что самое странное, приятную моему уху. Видимо, в сознании произошли какие-то необратимые изменения…

Я выбрался на поверхность на Площади Восстания. Закурил. Мимо тянулась вереница людей – или теней, я не разобрал, - смотреть на которых не хотелось. Я и не смотрел…

Вскоре появился Псих в компании своих знакомых. В общем-то и моих знакомых, но некоторые из этих людей были мне не очень приятны. Впрочем, как выяснилось вскоре, их компания немного тяготила и Психа. Мы двинулись к клубу.

По дороге я предложил взять пива. Поддержал мое предложение только Псих. Хотя этого было достаточно, чтобы мы, плюнув на остальных, пошли в магазин. Пиво было холодным и вкусным. Хотя на четвертый день пьянки – какая разница?

У клуба мы встретили Доктора. Доктора я был рад видеть, хоть при виде меня его явно передернуло.

- Не важно выглядишь, - заметил он.

- Я себя и чувствую подобающе…

- Бухаешь?

- Нет, радуюсь жизни.

Доктору было этого достаточно, чтобы прекратить свой допрос. Он тоже сходил взять пива и вскоре вернулся с парой бутылок. Мы встали у входа в клуб и принялись пить пиво. Знакомые Психа исчезли в недрах клуба. И слава богу.

- А кто выступает-то? – спросил я наконец Психа.

- Я вообще не особо в курсе. Но есть одна дельная команда – Питер Пэн называется…

Я глотнул пива – вроде, становилось лучше.

- И что играют?

- Хард-рок… не, серьезно – типа Лед Зеппелин, только тексты панковские и драйв…

- Ладно, посмотрим.

Доктор хлопнул меня по плечу:

- Ты как дошел до такой жизни?

- Ну, шел-шел и дошел…

- Не хочешь – не говори.

- Да говорить, собственно, и нечего.

Он отхлебнул пива.

- Согласен. Твоя рожа говорит за тебя.

Мы посмеялись. Потом допили пиво и, аккуратно составив пустые бутылки на тротуаре, зашли в клуб. Где-то в его недрах играла музыка.

Концерт оказался так себе. Ни рыба ни мясо. Порадовали только те самые ребята, которых знал Псих, - Питер Пэн. Они дали такого забойного рок-н-ролла, что я плясал, не останавливаясь. С потом вышли почти все токсины. Псих что-то кричал, Доктор дергался в языческой пляске, а я махал руками так, словно внутри меня был какой-то сумасшедший механизм. Оторвались по полной что называется.

Мы разгоряченные и довольные вывалились из клуба. На улицу медленно надвигалась ночь. Настроение значительно поднялось. Псих предложил взять еще пива. Никто не отказался – еще бы. Знакомые Психа исчезли в неизвестном направлении, это тоже радовало – у них были кислые физиономии, словно кто-то им что-то был должен.

Взяв пива, мы вернулись к клубу. У входа стояли музыканты из Питер Пэна. Мы по очереди пожали им руки в знак благодарности за отличный концерт и угостили пивом. Парни не отказались. Поболтали немного о музыке, потом они двинули к метро. Разъезжаться по домам не хотелось. Естественно, откуда-то появилось еще пиво.

У клуба было много народу, так же отдыхающего и пьющего. Мы зацепились языками с какими-то парнями. Они что-то рассказывали, я особо не слушал. Потом к ним подошли их девушки и тоже что-то говорили. Я опять же не слушал. Псих им что-то вещал. Я же пил пиво и чувствовал некоторое облегчение.

Потом одна из девушек сказала, что ее зовут Вера, и она хочет быть милиционером. Интересно так получилось: Вера – милиционером. В рифму даже.

- Зачем тебе это? – решил я вклиниться в разговор.

- Что зачем? – спросила Вера, не понимая сути моего вопроса.

- Милиционером зачем становиться?

Она ненадолго задумалась. А потом принялась сбивчиво выдвигать тезисы.

- Во-первых, у них красивая форма…

Я вспомнил серые мундиры, внушавшие страх рахитичным подросткам и лысым интеллигентам.

- Во-вторых, быть милиционером престижно…

Мимо промелькнула провонявшая мочой и немытыми телами камера предварительного заключения.

- В-третьих, я хочу чувствовать себя уверенно. Мне нужна корочка, с которой я ничего и никого не буду бояться.

Тут она почти попала пальцем в небо. Я ужаснулся от того, что все в этом мире так просто: есть корочка – ты человек, нет – червь навозный. Настроение начало портиться.

- И, в-четвертых, их, дураков, - она показала на знакомых парней – если надо, от тюрьмы спасу.

«То есть отмажу, ты имела в виду», - подумал я. Но решил промолчать. Пиво в горло больше не лезло.

- Понятно, - коротко сказал я, каждой клеткой своего организма ненавидя мир, в котором молодые девушки мечтают быть милиционерами. – Теперь мне все понятно. – Я повернулся к Психу и Доктору, - парни, пошли отсюда, а то меня сейчас стошнит…

Похоже, Псих понял, о чем я, - он тоже двинул прочь. Доктор попрощался с парнями и пошел за нами.

- Милиционером, блядь… - изрек Псих.

- И не говори. Самое забавное – что ради корочки…

- Да сейчас все ради корочки.

- То-то и оно, - я остановился, - пойдем еще за пивом, я снова хочу напиться.

Потом мы пили пиво в парке. На улице медленно, но верно темнело, хоть и стояла пора белых ночей, что, несомненно, означало только одно: время давно перевалило за полночь. Псих опоздал на метро.

- Ладно, не напрягайся, - я глотнул пива, - переночуешь у меня. Ты же не хочешь быть милиционером?

- Я ученым быть хочу.

Псих учился в аспирантуре, и я понимал, о чем он. В стране, где молодежь валом валит в милицию, чтобы сшибать деньги с мигрантов и пьяниц, на науку денег нет.

Вскоре мы решили расходиться. Доктор жил неподалеку и ему до дома было рукой подать, нам же предстояла небольшая прогулка по замершему (сомневаюсь, что спящему) в ожидании очередной жертвы гетто. Мы распрощались с Доктором.

- Ну что, пойдем? – сказал я Психу.

- Пойдем, - Псих как-то странно мотнул головой, - только пивка надо взять.

- По дороге возьмем.

Странным образом мы заблудились. Или это проклятое гетто не хотело выпускать нас из своих лап. В общем, нам пришлось поплутать среди узких улочек и темных переулков. И ни одного магазина мы, естественно, на своем пути не встретили.

Зато встретили весьма странных ребят. Возле среднего класса машины (нам с Психом и самое худшее корыто было не по карману) хорошо одетые парни – были опознаны нами как мальчики-мажоры из таких же мажорных клубов – от души мутузили друг друга. Причем делали они это с каким-то особым зловещим энтузиазмом, словно спрятанная под дорогим шмотьем животная энергия (в общем-то обычных зверьков) наконец-то вырвалась наружу, чтобы крушить всех и вся на своем пути. Их глаза горели ненавистью, а кулаки свистели так, что чувствовалось: кончится все это нехорошо. Мы с Психом быстрой походкой засеменили прочь. Где-то сзади кричали:

- Да ты пес! И жизнь у тебя песья!

Я перекрестился про себя. Уж какими бы потерянными для этого мира мы не были, мы оставались все-таки людьми. Из этих ребят, похоже, их кривой мирок животных инстинктов давно вытравил все, в том числе и душу, если она там, конечно, когда-то водилась. Позади автомобиля растрепанный парень в джинсах от «Гуччи» тащил по асфальту тело в таких же джинсах от «Гуччи», вцепившись в его руку. Тело было окровавлено и не подавало никаких признаков жизни, чем особенно напоминало мешок. Так в армии мы таскали тяжеленные мешки с грязным бельем в прачечную, а потом назад – в каптерку.

- Вот, блядь, бывает же, - только и сказал Псих, когда мы удалились от места побоища на приличное расстояние.

- Не говори – словно с цепи сорвались.

- Теперь я, по крайней мере, знаю, чем занимаются дети богатых родителей, когда им становится скучно спускать папины денежки, - сделал заключение Псих.

- Лучше бы нам больше никого не встретить, а то что-то мне такие сцены не нравятся.

- Да ладно, пусть парни пар выпустят, а то двигаются они мало.

- Им бы его на заводе выпускать или в армии…

- Это точно.

- Сейчас бы пивка…

Пива мы взяли, когда все-таки выбрались из этого проклятого места. Вдалеке светился Большеохтинский мост. До дома оставалось немного. Я снова вспомнил дерущихся у машины парней. И чего людям спокойно не сидится, когда все есть? Хотя какая разница как выглядит гопник: как вокзальный приблуда с фиксой во рту или же как накрахмаленный педераст?..

Когда перешли мост, Псих предложил:

- Давай на набережной постоим, пива попьем.

- Давай, - согласился я. Охта хоть и не была самым спокойным районом, но все же такого, как полчаса назад, я здесь не видел. Возможно, пока.

Вокруг раскинулась теплая июньская ночь, через мост проносились редкие машины, шли еще более редкие люди, в речной воде плавно покачивался свет от подсветки моста. Картина умиротворяющая. И приятная горечь пива во рту.

Мимо нас по реке проплыл небольшой теплоход, на котором играла музыка. На верхней палубе танцевали люди. Наверное, какой-нибудь корпоратив. Я плюнул в воду.

На той стороне высилось темное здание, на крыше которого горела красными буквами крупная рекламная вывеска. Свет от нее падал на гладь реки у противоположной набережной. Вслед за волнами, распространившимися от теплохода, свет пополз от набережной к середине моста, а от нее – по направлению к нам. По мере приближения волн к набережной, где стояли мы, приближался и свет – красные расплывающиеся зигзаги. Красивый эффект.

- Шикарно, - сказал я, глядя на распространение света.

- Это надо снимать, - поддержал Псих.

Свет вместе с волнами разбивался о плиты набережной, красные сполохи плясали во влажном речном воздухе. Мою душу впервые за несколько дней наполнило умиротворение. Я знал, что это всего лишь временное состояние, что мне предстоят еще миллионы таких трагических периодов, наполненных одиночеством и пустотой, бесконечным похмельем в опостылевших стенах съемной комнаты, но я его принял, пустив его в душу и слившись с ним.

- Хорошо! – подумал я вслух.

- И не говори, - Псих протянул свою бутылку к моей, и мы стукнулись ими.

Иллюзии… иллюзии… Мы переполнены ими. Мы живем на войне – войне с самими собой – где редкие моменты спокойствия воспринимаются как привал перед нескончаемым кровавым походом, полным яростных опустошающих битв…

- Ладно, пойдем к дому, - предложил я минут через пять молчания.

- Пойдем.

В ларьке у дома мы взяли еще по пиву и последующие полчаса провели, сидя на кухне за разговором, плавающим среди табачного дыма и спутанного сознания. Ночь за окном замерла, и мне казалось, что наши слова улетают за окно, освещаемое снаружи тусклым уличным фонарем, к реке, где сливаются с волнами и одиноким красным светом рекламной вывески, а затем несутся дальше, в сторону Балтийского моря. Потом мы все-таки легли спать.

Утро было близнецом предыдущего. Те же эсхатологические ощущения. Гибель богов – и тому подобное. Мы с Психом выпили чаю. Помогало слабо. Все то же ослепительное солнце било в глаза, тот же пронзительный ветер гулял по душе.

Психу надо было на собеседование. Ихтиопатолог – это человек, который вскрывает рыб. Патологоанатом водного мира. Вот что я узнал. Еще я вызвался прогуляться с Психом – хотя бы до остановки автобуса. Сидеть дома было невыносимо – мое перевернутое естество не выносило замкнутого пространства.

Мы вышли в наполненный шумом и суетой июньский день. Психу надо было на Лиговку, я предложил прогуляться до комплекса Смольного через мост – оттуда ходил автобус. Мы пошли.

Мимо громыхал транспорт, и шли люди, мне было плевать. Я рассуждал о тленности бытия, в котором остывало мое никому не нужное сердце. Ветер на мосту немного освежил.

Потом мы взяли пива. Пиво было холодным и вкусным. Оно немного взбодрило. Мы дошли до остановки автобуса – и пошли дальше. Псих особо не торопился. По пути в основном молчали, изредка перекидываясь короткими фразами. Говорить как-то не хотелось.

Допив пиво, взяли еще. Присели в сквере на Суворовском. Рядом находилось какое-то офисное здание, и мимо сновали неугомонные клерки. Их суета была смешна. По крайней мере, мне и в моем состоянии.

- Вот, - сказал Псих, - полстраны в трущобы загнали, а полстраны – в офисы. А наукой заниматься никто не хочет…

- Какая наука? Наука – это вариант с трущобами. Безденежье и вечная фрустрация по поводу того, что не можешь реализовать свой потенциал. Хотя во втором варианте – то же самое в большинстве случаев…

- Ты прав. У нас вообще страна, населенная могучими по потенциалу людьми, при этом ощущающими себя полными неудачниками. Такая вот загогулина.

- Сдается мне, что так было всегда, на протяжении всей истории, - я глотнул пива, - я вот тоже ощущаю себя глубоко несчастным человеком: машины нет, квартиры нет, женщины нет, в конце концов… Да и чужие мы здесь, в этом городе, как будто…

- Нет, - Псих указал на офисное здание, - это они чужие.

- Ладно, чего уж о грустном. Все относительно: на машине можно разбиться насмерть, в квартире можно сгореть при пожаре, женщина может запилить или к другому уйти… Давай лучше об ихтиопатологии поговорим – там что действительно рыб вскрывать надо?

- Да, надо. Чтобы причину смерти выяснить.

- Кому надо знать, от чего умер карась? У нас люди мрут как мухи.

- Понимаешь, контора аквариумы производит. И типа надо выяснять, от чего сдохла рыбка, чтобы понять – все ли в порядке с аквариумом, не он ли причина ее преждевременной кончины.

- А-а-а. Теперь понял.

Допив, мы пошли дальше. Навстречу чему-то неизвестному. Может быть, счастью. А, может, какой-то еще более темной беде.

Мимо мелькнул Московский вокзал с его вечной мешаниной людей и сумок, стройка, скрежещущая и завывающая неизвестными нам механизмами, дальше поплыли здания Лиговского проспекта. Навстречу двигались чем-то озабоченные люди, я смотрел на них и понимал: я в этой толпе чужой. Я не хочу того, что хотят они. Я не умею того, что умеют они. Я словно старое пугало в чужом огороде.

Потом мы повернули в какую-то улочку, пошли по ней. Здесь людей было меньше, и ощущал я себя лучше. Дошли почти до железнодорожных путей, артериями тянущихся от Московского вокзала, потом еще повернули. Район был наполнен какими-то разрушающимися зданиями, темными складами и пакгаузами, мусорными контейнерами, вокруг которых крутились бездомные коты. Мы прошли мимо открытого ангара, где двое черных людей, перепачканных мазутом, ковырялись в каком-то механизме. Ругались они тоже по-черному. Их окружал мрак.

- Черные люди, - сказал Псих, - пиздец.

Да уж. Мир населен потемневшими от его несовершенства людьми, он перепачкан нечистотами кривой действительности. Просто сгусток грязи. Или свернувшейся крови.

Вскоре мы дошли до искомого здания. В итоге я проводил Психа не до остановки, как собирался, а прямо до места собеседования. Что ж это лучше, чем сидеть дома и помирать.

Псих исчез в недрах здания, а я устроился на небольшом газончике в тени старой липы. Здесь было совершенно пустынно, даже автомобили практически не ездили. Я расслабился, прислонившись к стволу дерева. В голове лихорадочно неслись мысли. Я закрыл глаза, чтобы собраться. И вскоре у меня родилось стихотворение:

Мне восемнадцать,

меня зовут Вера,

и я хочу стать

милиционером.

Ходить буду в форме

красивой и серой,

когда я стану

милиционером.

Спасу от тюрьмы

мальчика Геру,

лишь только я стану

милиционером.

Всех научу

хорошим манерам

вместе с дубинкой

милиционера.

Для патриотов

буду примером –

ведь я хочу стать

милиционером.

А всем несогласным –

высшую меру

стоит мне стать

милиционером…

Я улыбнулся сам себе. Все-таки хорошая рифма Вера - милиционером. Решил, что обязательно расскажу Психу, когда он вернется. А пока достал сигарету и закурил.

Псих не заставил себя ждать. Он вылетел из дверей зданий, улыбаясь во все тридцать два.

- Ну как? – спросил я его.

- Да так… пообщались с теткой, она обещала перезвонить.

- А я вот стихотворение сочинил.

И я рассказал Психу стихотворение. Он курил и слушал, потом сказал:

- Нормально так. Жизненно. Про ту девочку из клуба вчерашнего.

- Да, задела она меня. Зачем ей быть милиционером?

- А зачем это все? – Псих обвел рукой окрестности. – Тем более, ты сам в стихотворении и ответил.

- Куда теперь?

- А теперь по пивку. И я бы что-нибудь съел.

В ближайшем магазине на параллельной улице мы взяли по пиву и пирожку. Уселись на скамейке напротив магазина. Сверху на нас смотрело солнце и редкие облака. Мы смотрели на них в ответ.

- Эх… - сказал я, делая очередной глоток пива.

- Что? – спросил Псих.

- Да так… странные мы люди. Вроде, нам плохо – нет там ничего, перспектив мало… а, вроде, и хорошо…

- Это нормально. Это означает лишь одно: мы еще живы и способны думать.

- Вот эта-то способность думать и пугает.

- Если не хочешь думать, тебе надо идти к тем черным людям.

Я глотнул еще пива.

- Думать-то я, положим, хочу, но куда эти мысли заводят?

- Да уж… попробуй тут разберись.

Потом мы шли через город. Город бился в конвульсиях, иногда переходил на крик, бросался в истерику, затем стихал, следом вновь взрывался новой порцией крика. Город был по-своему безумен: как-то кипуче и чересчур страстно.

Кажется, на Вознесенском проспекте мимо нас пролетел парень на старом совдеповском велосипеде в папахе и с кинжалом на боку. Он мчался сквозь пространство, словно верховой казак в сабельную атаку. При этом он кричал:

- Инородцы! Иноверцы!

Что-то в нем пугало. В том смысле, что его появление на улицах этого города уже о чем-то свидетельствовало. Он исступленно крутил педали, его лицо напоминало ритуальную маску или же изображение бога войны. Видимо, в нем сорвалась какая-то давно сжимаемая пружина, и теперь он несся, рассекая воздух, чтобы сражаться со своими внутренними монстрами и чудовищами внешнего мира.

- Твою мать, инородцы и иноверцы… - засмеялся Псих, когда велосипедный витязь – так я его про себя окрестил – исчез вдали.

- Похоже, на парня конкретно накатило…

- Да уж…

- Достало все это, я сам скоро так поеду, велосипед осталось только достать…

Псих задумался. Потом достал сигарету.

- Знаешь, - сказал он, закуривая, - действительно все это достало. Однообразие, ложь по ящику, все эти клоуны в Кремле… Я вот в октябре девяносто третьего года с пацаном знакомым на Красную площадь ездил гильзы собирать – много их там было. Ну, после этой пальбы по Белому дому… Что они доказали? Что демократия – это только красная тряпка для обезумевшей толпы? Что русские в русских могут стрелять на каждом углу, дай только затравку? Что?..

- Да уж… как тут жить не по лжи, когда заставляют жить по конституции, продавленной танками…

- В том то и дело. Нас изначально макнули головой в дерьмо, а теперь требуют, чтобы мы по-человечьи жили. Как? На эти сраные копейки, которые они кидают молодым научным сотрудникам? Или же… как работать на заводах, которых попросту нет? Нас превратили в тесто, которое можно мять как угодно на свой лад.

- Пластилин.

- Чего?

- В пластилин они нас превратили. Теперь при помощи телевизора вылепливают те фигуры, которые им на данный момент выгодны и интересны.

- Да, точно.

- И не видно этому конца. Может, поэтому мы такая наркопьянь?

- Может. Хотя, может, и нет.

- В смысле?

Псих выкинул окурок.

- В том смысле, что мы еще пока в силах что-то изменить. Я вот, например, хочу поесть и желательно чего-нибудь похожего на суп, я в силах это изменить. А ты?

- Да я тоже не против.

- Тогда давай менять.

Пройдя еще квартал, мы зашли в небольшую столовую, где было немного народу и невысокие цены. В общем, там все было небольшим. К сожалению, даже порции. Но мы взяли себе по солянке и хлеба. Горячая жидкая еда была очень нужна организму, который в последние дни видел исключительно другие жидкости и от того пребывал в каком-то разболтанном состоянии.

- Знаешь, - сказал Псих, хлебая суп, - а ведь этот парень прав. Такое ощущение складывается, что нашу страну захватили самые настоящие инородцы и иноверцы. Чужаки, не имеющие ничего общего с народом.

- Я бы даже сказал – инопланетяне.

- Ага.

Поев, мы пошли дальше. Цели как таковой у нас не было, мы просто гуляли, иногда совершая налеты на магазины с целью купить еще пива. В парке у Адмиралтейства мы долго умывались в фонтане. Я чувствовал, что меня покрывают какие-то пыль и грязь, неизвестного мне происхождения, я старался как можно скорее их с себя смыть. Окружающие люди при этом как-то странно на нас смотрели. По барабану.

Умывшись, мы пошли на Васильевский остров. На Дворцовом мосту нас накрыло порывом прохладного ветра, и внутри немного посвежело. Мы зашли в Университет, побродили там по коридорам с портретами светочей отечественной науки, воспользовались туалетом и двинули дальше.

В одном из дворов мы повстречали странного мужика с тележкой из супермаркета. Тележка была доверху гружена всяким хламом: какими-то тряпками, палками и еще чем-то, чего я не разглядел. Мужик стоял и улыбался.

- Ребята, сигаретки не найдется? – спросил он, когда мы поравнялись с ним.

Мы остановились, я порылся в карманах, нащупал пачку, достал и протянул ему сигарету.

- А это что? – спросил Псих, указывая на тележку.

Мужик задумался, принимая из моих рук сигарету. Затем ответил:

- Это жизнь моя.

Коротко и ясно, в общем-то. Я улыбнулся.

- А где живешь? – Псих продолжил свой допрос.

- Да под каждым кустом, - не растерялся мужик.

- Так и живешь?

- Так и живу.

На этом Псих отстал. Мужик остался улыбаться, а мы пошли дальше.

- Под каждым кустом… - пробормотал Псих, - под каждым кустом… Вот так и живем – под каждым кустом.

Потом мы пили пиво в каком-то дворе, небо над нами хмурилось. Ветер пригнал темные грозовые тучи. Психу позвонили. Он долго общался, потом убрал телефон в карман и сказал:

- Нас приглашают в поход.

- Куда?

- На Большие Скалы, это Карельский перешеек.

- Да знаю я, где эти скалы.

- Едем?

Я задумался, прикинул все варианты, а потом ответил:

- Почему бы и нет.

В это время начался дождь, и мы побежали к метро. Поехали к Психу. У Психа распили еще бутылку водки, которая одиноко скучала в полупустом холодильнике, и легли спать.

С утра было так же муторно, как и все предыдущие дни. Но сознание, похоже, начинало привыкать к этому состоянию и уже не подавало сигналов тревоги. Плохо тебе или хорошо – это лишь состояние духа, а русский дух способен вынести все.

Мы по-быстрому собрались, так как через час от Финляндского вокзала уже отходила электричка. Псих выдал мне свой старый свитер, так как я вышел из дома в одной рубашке с коротким рукавом, сам же запихал в рюкзак шерстяное одеяло. На этом, в общем-то, наши приготовления и закончились. Если вы думаете, что в поход надо тащить с собой кучу всякого ненужного хлама, вы сильно ошибаетесь. Природа по-настоящему принимает лишь тех, кто максимально близок к ней в своей простоте.

По дороге зацепили по пиву и поспешили к метро, попутно заглушая признаки накатывающей абстиненции. В метро ехать надо было недолго – пару станций – и мы их почти не заметили, поглощенные борьбой с потерявшим контроль организмом.

Приехали за пять минут до отправления. Бегом пересекли зал вокзала и у турникетов встретили ребят. Это были старые знакомые Психа, я их тоже немного знал. Они вручили нам билеты, и мы все вместе помчались к электричке.

Электричка тронулась, как только мы расселись по местам. Успели. Ребята принялись раскидывать свои вещи по полкам, а мы с Психом откинулись на лавках. После беготни надо было перевести дух и привести сердцебиение в норму.

Наконец, ребята тоже уселись. Из черного пакета, который они сунули под лавку, показались бутылки с пивом. Хорошо. Нам с Психом вручили по экземпляру.

Электричка миновала депо и понеслась сквозь промышленную зону. Я сделал большой глоток из бутылки. Мое состояние потихоньку приходило в норму. Мы покидали проклятый мегаполис, который все эти дни высасывал из меня соки жизни. Нас ждала дикая природа, наполненная ароматами леса, тишиной и спокойствием.

- Что вы взяли с собой? – спросили нас ребята.

- Вообще-то ничего, - улыбнулся Псих, - но у нас есть деньги, так что в Кузнечном надо будет посетить магазин.

- Как-то вы не по-походному одеты…

- Зато в нас куча походной энергии!

На том разговоры о нашей экипировке закончились. Да и не имели они смысла. Если ребята ехали отдохнуть и полазать по скалам, то мы бежали из гнусной мрачной реальности, в которой увязали последние дни, недели и месяцы, навстречу своей собственной русской мечте. Мечте о спокойствии, гармонии и единении с природой. Да, так все и было.

Мимо замелькали пригородные станции, из пакета появилось еще пиво. Электричка несла нас прочь от усталости и безнадеги большого города. Я предложил Психу пойти покурить.

Мы вышли в тамбур. Достали сигареты.

- Что-то ребята какие-то загруженные, - сказал я, прикуривая.

- Да ладно, нормальные ребята, - Псих тоже прикурил, - просто у них не было таких насыщенных событиями последних дней.

- Возможно.

В тамбур вошел торговец с ящиком – из тех, что снуют по электричкам и норовят впихнуть людям что-нибудь – в общем-то, все равно что – «за одну российскую десяточку»:

- Ребята, пиво, сухарики…

- Нет, спасибо, у нас все есть. А героина у вас не найдется?

- Нет, вы что!..

- Тогда нам ничего не надо.

Торговец пошел дальше. Мы выкинули окурки в угол тамбура и вернулись в вагон. Ребята пили пиво и разговаривали. Псих подключился к их беседе, мне говорить не хотелось. Я смотрел в окно. За окном мелькали заборы и покосившиеся дома. За окном мелькали какие-то сгорбленные люди, похожие на знак вопроса. Вопроса, давным-давно сформулированного классиком: «Кому на Руси жить хорошо?»

В голове вяло шумели мысли, медленно пульсировала кровь. Я прикрыл глаза. Только монотонный стук электрички, свист гудков, гул от разговоров в вагоне. Черт, и чего же мы все-таки хотим от жизни?

Появились контролеры. Билеты у нас были взяты до ближайшей от Финляндского вокзала станции, которую мы давно проехали. И тем не менее, мы их показали. На контролеров это никоим образом не подействовало.

- Вы уже проехали свою станцию.

И тут Псих взорвался:

- Да тут все станции мои. Это моя страна. Чего я должен платить какие-то совершенно неразумные деньги за то, что поеду посмотреть свою – повторяю свою – русскую природу. Для чего? Для того, чтобы какой-нибудь железнодорожный чиновник построил себе очередную дачу? Да эти электрички – они ж советские еще, их не ремонтируют, а люди деньги платят… куда эти деньги деваются? Вот вам! – И он протянул им под нос дулю.

Контраргументов у контролеров не оказалось. Немного подумав, они, видимо, решили, что вступать в диалог тут бесполезно, и двинули дальше. У остальных пассажиров, по крайней мере, были билеты, и они с безумным видом не задавали вопросов, на которые у контролеров не было ответа, – так, вероятно, они решили. И слава богу.

- Билет им нужен… - не унимался Псих. – Да если б он стоил десять рублей – не проблема. А то тут сто с лишним… За что?

- Ладно, успокойся, - я хлопнул Психа по плечу, - ребята просто делают свою работу, чтоб поиметь с нее хоть какие-то гроши. Они на твои деньги дач точно не строят.

- То-то и оно, - Псих смягчился, - где там еще пиво, мне стресс снять надо.

Пиво тут же нашло страждущего. Психу протянули бутылку, и он углубился в изучение ее содержимого.

В общем-то, он был прав. На каждом углу с нас требовали денег за то, что нам было положено по праву рождения на этой земле. Нас обкрадывали. Обкрадывали те, кто еще вчера жил по соседству, делил с нами коммунальные тяготы, встречал праздники и ругал власть. Потом они сами стали властью. И теперь ругали их. Потому что так погано устроен наш человек: обретя власть, он забывает о предназначении власти – управлять остальными, в первую очередь, для того, чтобы они – остальные – жили в достатке и удовлетворенности, и начинает только набивать карман. Им бы Макиавелли почитать…

Ладно, черт с ним, с Макиавелли. Достали все эти рассуждения. Они только погружают в пучину проблем, но не решают их. Я глотнул пива. Голос в динамике объявил название очередной станции. Мы приближались.

Вскоре электричка проскочила Приозерск и поползла меж гранитных валунов, на которых росли ели. Иногда между ними мелькали редкие домики, а в низинах блестели темной водой небольшие болотца. Здесь, в этой глуши, нам предстояло очиститься и найти свою собственную русскую мечту – если можно так сказать, по аналогии с мечтой американской.

В Кузнечном на платформе было достаточно многолюдно – почти все с палатками и рюкзаками. Позади здания станции за небольшим столиком сидели четверо бородатых мужиков со спиннингами и вещмешками и пили водку. Мы обогнули большую грязную лужу и подошли к магазину.

В магазине мы с Психом взяли еще пива и водки, а также немного еды. Все поместилось в три целлофановых пакета. А вот сигарет взять забыли. Но именно в тот момент мы о них как-то позабыли.

Ребята планировали добраться до места на машине. Беда была в том, что, принимая в расчет меня и Психа, нас было пятеро. Местные таксисты либо отказывались напрочь либо ломили заоблачную цену. Идея с машиной мне не нравилась. Поход должен быть пешим. Похоже, судьба была согласна со мной, так как через пятнадцать минут поисков машины ребята все-таки плюнули на эту затею и согласились идти пешком.

Но тут обнажилась новая проблема: никто не знал куда идти. Я когда-то давно уже бывал на Больших скалах, но память с тех пор оказалась сильно потерта неограниченным употреблением разного рода веществ, что, в конечном счете, сильно сказалось на ее качестве. Тем не менее, я кое-как сориентировался в направлениях и сказал умолкшей группе, что идти надо через гранитный карьер, в карьере начиналась лесная тропа, известная в народе как улица Хошимина. Мы пошли искать дорогу в карьер и вскоре ее нашли. Это дело было отмечено открытием очередной емкости с пивом.

До карьера мы добирались минут двадцать. У въезда в карьер была будка диспетчерской, и мы попытались спросить у диспетчера, куда тут ходят туристы, но выглянувшая из нее женщина только пожала плечами: «Куда-то ходят…»

Жизнь научила меня не останавливаться, если на пути возникали преграды. То же самое можно было сказать и про Психа. Все остальные были, по всей видимости, людьми того же толка, хоть оптимизма в их глазах и поубавилось. Но так или иначе мы двинулись вглубь карьера.

По бетонке мимо нас грохотали один за другим БЕЛАЗы, груженые щебнем. Небо внезапно нахмурилось, и на землю упали первые крупные капли дождя. Это насторожило. Дождь как-то не входил в наши планы.

Однако он не заставил себя ждать, и минут через пять от неба к земле протянулись серебряные водяные нити. Вода полилась с такой силой, что я вымок уже через минуту. На наше счастье, на обочине бетонки метрах в ста стоял какой-то сарай, и мы поспешили укрыться в нем.

Внутри сарай был завален всяким хламом: обломками ящиков, трубками от противогазов, деталями электродвигателей и еще чем-то, назначения чего я не знал. На стене мы обнаружили табличку «Ответственный за станок – Пархоменко». Надо же – еще совсем недавно люди за станки отвечали, а теперь… я вспомнил дерущихся возле машины мажоров, им жизни-то их собственные страшно доверить. Еще неподалеку на земле валялась другая табличка «Не работай без надежного заземления». Обе таблички Псих забрал с собой – как память об ушедшей эпохе.

Вскоре дождь кончился, и мы вышли на улицу. По бетонке шагал парень с рюкзаком. Мы догнали его.

- Эй, дружище, - окликнул его Псих, - ты не на скалы идешь?

- На скалы, - парень остановился.

- А дорогу знаешь?

- Знаю.

- Тогда мы с тобой.

Парень пожал плечами:

- Пойдем.

Мы пошли за ним. Звали его Макс, он стрельнул у нас сигарету. Я протянул ему пачку. Он взял штуку. Я вспомнил, что сигарет мы не взяли. Ну и черт с ними, подумал я.

Макс приехал еще вчера вечером, но решил срезать по другой дороге и заблудился. Ночевать ему пришлось в лесу. Теперь вот он решил идти старым проверенным путем. На наше счастье.

- Чем занимаешься-то, Макс? – спросил я его.

- Вообще сантехником работаю. А так… в походы хожу, на гитаре играю.

В общем, такой же, как мы, человек. Уставший от городской суеты и несправедливого безумия жизни. У обочины стояли ржавеющие карьерные экскаваторы – здоровые махины, похожие на вымерших динозавров. Вымерших вместе со своей эпохой. Ребята их сфотографировали.

Карьер был огромен – зияющий гранитными зубами кратер, внизу которого даже БЕЛАЗы казались игрушечными моделями. Из-за верхушек елей показалось солнце. Его лучи заскользили по гранитным стенам карьера, рассыпаясь искрами на кварцевых прожилках.

Без Макса мы бы тропу не нашли. Не помогли бы даже мои воспоминания. Она начиналась резко, на одном из пологих склонов карьера. Мы сбежали по круче вниз и оказались в лесу. Могучие ели сомкнули над нами шатер из своих колючих лап, заслонив солнце и заодно дорогу, по которой мы только что шли. По земле бежали ручейки воды от недавнего дождя. Корни деревьев были сырыми, от них поднимался густой аромат гниения.

- Добро пожаловать на улицу Хошимина, - сказал Макс.

Мы присели на перекур. В лесу перекликались птицы, журчала вода, где-то метрономом куковала кукушка. Что-то я уже подустал, а идти еще километров десять по лесу. Необходимо было собраться с силами.

- Давно ходишь в походы? – спросил я Макса.

- С детства. Родители приучили.

Да уж, мне бы тоже не мешало почаще выбираться на природу. Я чувствовал, как потихоньку оживает что-то внутри, что-то долго и старательно вытравливаемое спиртом и прочей химией.

- Пошли дальше?

- Пойдем.

В лесу было грязно. Дожди, шедшие до этого недели две, превратили тропу во взбитую ногами глиняную жижу. Уже через десять минут ходу я понял, что беречь ботинки не только бесполезно, но и глупо, а потому пошел более уверенно, увязая подчас по колено в грязи. По пакетам, которые я нес в руках, били ветки. Иногда они попадали и по лицу. Но это было не самым страшным. Страшнее всего были комары, потому что они настолько обрадовались гостям, что принялись нас кусать с каким-то особенным усердием, садясь на все незакрытые одеждой места.

Где-то через полчаса мы устроили очередной привал. Достали пиво. Выпили. Дальше идти стало немного интересней. Правда, лес становился все более непроходимым. В низинах образовались самые настоящие болота, переправиться через которые, не промочив при этом ноги, не представлялось возможным. Вскоре все шли мокрые, но довольные.

Появилась новая неприятность: порвались пакеты с едой и пивом, и из них попеременно что-то вываливалось в грязь. Я все это собирал назад и шел так дальше еще минут пять, потом все повторялось. Это начинало изматывать. К тому же лес давил своим массивом, поражал волю, поглощал дух, заставляя отступиться и повернуть назад. Но это было не в моих принципах.

Следующий привал был возле руин брошенного финского хутора.

- Это они в финскую ушли, когда красная армия начала наступать, - сказал кто-то из ребят.

- Черта с два, - перебил я, - вы эту грязь видите? По которой мы идем… да разве тут вообще можно жить? Тут только русские и выживут с их упрямством-то…

- Это точно, - поддержал меня Псих, - они от жижы свалили, обосновались себе в чистеньком Хельсинки и живут припеваючи, а мы эту жижу возделываем, это вполне в нашем духе.

Спорить никто не стал. Покурили и пошли дальше. Лес то редел, обнажая небольшие поляны или болотца, то, наоборот, смыкался неприступной стеной елей. Мы пробирались сквозь него словно партизаны. Я воевал с пакетами: они превратились в решето. Вообще идея идти в поход с целлофановыми пакетами – одна из самых дурацких идей, какая может прийти человеку в голову, но все последние дни мы с Психом только и делали, что нарочно усложняли себе жизнь.

Вскоре впереди показалось озеро. Заросшее камышом оно сверкало гладью чистой воды. Я обрадовался: наконец лес расступился. Макс предложил перекурить. Все согласились.

- Идти осталось недолго, - сказал Макс, - за этим озером еще одно, а там уже начинаются скалы.

- Это хорошо, - сказали ребята.

- Я заебался, - сказал я.

Все промолчали. Меня вымотал не столько путь, сколько борьба с постоянно рвущимися пакетами. Псих поддержал меня. Часть еды мы переложили к ребятам в рюкзаки. Они согласились.

Потом мы шли еще минут сорок, то падая в топь, то взбираясь на гранитные кручи. Наконец Макс сказал:

- Все, ребята, мы почти пришли. – Он вздохнул. – Мне теперь немного в сторону, а вам прямо по тропе. Еще километр-два – вы на скалах.

Мы попрощались с Максом. Он ушел куда-то в лес. Мы пошли дальше. Через полчаса впереди показалось озеро, замкнутое среди скал. Вокруг озера шла дорога, забитая дорогими джипами. Вот они и сюда добрались. В смысле богатые жлобы, для которых даже русская природа – всего лишь недорогой аттракцион.

На другой стороне озера возвышалась большая скала, которая на фоне окружавшего ее леса напоминала замершего сказочного великана. Это и был конечный пункт нашего путешествия – гора Ястребиная. Мы двинулись к ней.

Мы обошли озеро, скользя по грязи. Грязи было много и вокруг озера, не только в лесу. Наконец начали подниматься на скалы – тут уже стало посуше. Повсюду торчали палатки и шатры разных мастей – видимо, офисный планктон выбрался проветриться на свежий воздух. Идея с походом за русской мечтой начинала отдавать гнильцой.

Мы взобрались на ровную площадку на скальной поверхности и решили остановиться здесь. Я наконец кинул доставшие меня пакеты на землю. Устал я от них. Я сел на землю, все остальные последовали моему примеру. Мы с Психом закурили.

- Черт, что-то я устал, - сказал Псих.

- Это все проклятая жижа, она высасывает энергию.

- Ага. Точно.

Потом мы поставили палатку и принялись организовывать костер. Все отправились на поиски дров. Дров было мало – во-первых, на скалах росло довольно-таки мало деревьев, во-вторых, тут стояло лагерем столько народу, что все дрова в округе уже попросту собрали. Но что-то мы все-таки нашли. Псих приволок откуда-то здоровое бревно.

Вскоре наш костерок взошел оранжевым цветком на гранитной глади. Тут же на площадке валялось несколько оструганных бревен, и мы сложили их вокруг костра – чтобы было на чем сидеть. Вечернее солнце медленно опускалось в зубастую пасть леса.

Ребята принялись готовить макароны с тушенкой, а мы с Психом достали еще пива. Вокруг сновали какие-то люди, и это напрягало. Весь наш поход за великой русской мечтой летел псу под хвост. Тут было полно людей на дорогих джипах, какого-то офисного планктона, всех этих мертвецов, которые приелись еще в городе. Я сказал об этом Психу.

- И не говори. Такое ощущение, что они повсюду. Ими пропитан воздух.

- Ради этого стоило топать сюда почти пятнадцать километров по жиже?

- Ради этого нет. А вот ради знакомства с жижей – да.

Я задумался над его словами. В общем-то, Псих был прав: хотя бы ради прогулки по жиже это можно было осуществить. Я взглянул на свои ноги: до колен они были перепачканы глиной – и ботинки и джинсы. Плевать. Я глотнул пива.

Псих достал таблички из сарая и разглядывал их. Я лег на спину и смотрел на небо, по небу плыли облака. Где-то кричали, кто-то кого-то звал. Залаяла собака. По верхушкам елей пробежался ветер, они зашумели своими приглушенными задумчивыми голосами.

Вскоре еда была готова, и мы сели подкрепиться. Только теперь я почувствовал, насколько я голоден. Все это время мысли о еде вытеснялись мыслями о рвущихся пакетах и назойливой жиже. Сейчас же в желудке заурчало так, словно он готов был принять слона целиком. Я набросился на еду.

Поев, мы спустились к озеру и помыли посуду. Потом вернулись назад на скалу, я лег и закурил. Псих сделал то же самое. После небольшого спора ребята решили пойти на гору и спуститься с нее в альпинистском снаряжении. Позвали нас, но мы отказались. Ну их к черту – эти буржуазные ценности с непременной работой и экстремальными увлечениями в свободное время. Вся моя жизнь была тем еще экстремальным увлечением. Я мог дать фору любому альпинисту, сноубордисту и… чем еще они там занимаются?

Ребята ушли. Мы с Психом уселись у костра и достали водку. Запивать решили водой, а закусывать черным хлебом.

- Все гениальное просто, - сказал Псих, наливая водку в кружки.

- Согласен. Все, что нас не убивает, нас делает сильней. Будем.

Мы выпили. Закусили хлебом. Солнце закатилось за верхушки елей. В лесу принялась куковать кукушка.

- Даже боюсь спросить, сколько мне лет осталось, - сказал Псих.

- Такими темпами – немного, - я улыбнулся.

- Да не, мы крепкие, мы из жижи растем. Не то что эти, - Псих мотнул головой, - которые на джипах прикатили.

- Жижевики.

- Кто?

- Жижевики. Это я про нас.

Псих засмеялся. Потом налил еще по одной.

- Ну, за жижевиков!

- Давай.

Водка окатила пищевод приятным теплом. Я не чувствовал опьянения, скорее какую-то приятную слабость, растекшуюся по всему телу. Хотелось застыть на этом месте и стать куском скалы. Я вспомнил, как лет пять назад потерял на скалах гашиш и решил, что его утащили муравьи. Я рассказал об этом Психу. Псих снова засмеялся:

- Вот у муравьев праздник-то был.

- Да. Представляешь, приходит каждый муравей вечером в муравейник, а главный муравей и спрашивает: мол, что ты за день сделал, чего в муравейник принес. Ну, все и отвечают: кто палочку, кто соринку, кто личинку какую-нибудь. А тут один выходит и говорит: а я гашиш принес. Думаю, на следующий день весь муравейник на работу не вышел…

Мы засмеялись.

- А того муравья главным муравьем избрали после этого, - смеясь, сказал Псих.

- При условии, что у муравьев, конечно, демократия.

- Ага.

Мы выпили еще. Мимо пролетела какая-то крупная птица, хлопая крыльями. Из-за скалы вышел парень с загипсованной рукой и спросил:

- Ребята, закурить не найдется?

Я посмотрел в пачку: там оставалось три сигареты. Ладно, мы не жадные. Тем более, одна сигарета никого не спасет. Я протянул ему сигарету.

- Спасибо.

- Ты где это так? - спросил его Псих.

- Да с третьего этажа на козырек упал. Ерунда.

Он ушел. Псих посмотрел ему вслед.

- Все-таки крепкие у нас люди. С третьего этажа упал и ерунда.

Вскоре вернулись ребята. Водку к тому времени мы допили. Они достали какую-то настойку, мы тут же протянули кружки.

- Ну как полазали? – спросил Псих.

- Нормально.

Выпили. Начало темнеть. Я подкинул дровишек в костер. Костер заплясал багровыми сполохами, по скале заскользили тени. Прокричала ночная птица.

Вскоре стемнело окончательно. Настойку мы тоже прикончили. Ребята решили ложиться спать, мы с Психом остались у костра. На том берегу озера в низине тоже горели костры, их было хорошо отсюда видно. Там что-то кричали или пели – разобрать было трудно. Я посмотрел в пачку с сигаретами – она была пуста.

- Сигареты закончились, - сказал я Психу.

- Так пойдем – стрельнем. Заодно с кем-нибудь познакомимся.

- Пойдем.

Пробираться в темноте по жиже оказалось не самым приятным занятием. Периодически мы проваливались по колено, жижа при этом жирно чавкала, словно хотела проглотить нас целиком. Мы забрели в какие-то кусты и долго из них выбирались. Ветки расцарапали мне лицо. Комары тоже усилили свой натиск, и вскоре я весь чесался от укусов. Где-то неподалеку послышались голоса, и мы пошли на них.

На пригорке стоял большой шатер, окруженный палатками, под которым сидело человек десять-пятнадцать. Они пили и разговаривали. Мы подошли к ним.

- Ребята, сигаретки не найдется? – спросил Псих.

Офисный планктон в чистом виде. Бараньи лица, апатия и безразличие. Никто не пошевелился. Повисла неловкая пауза.

- Нет, - наконец изрек кто-то из них.

- Вам что жалко? – не унялся Псих.

Смысла общаться с этим суррогатом человека я не видел. Я потянул Психа за рукав:

- Пошли.

Но тот только завелся:

- Жалко, да?

Какая-то девочка протянула нам пачку тонких дамских сигареток:

- Такие курите?

Псих молча взял две штуки. Хотел еще что-то сказать, но передумал. Мы пошли прочь.

На краю лагеря менеджеров или кто они там была разбита маленькая палатка, похожая на гроб. Псих обернулся:

- А что тут кто-то спит?

Молчание. Потом короткий ответ:

- Да, спит. Собака.

Псих рассмеялся. Собака в гробу.

- А как зовут собаку?

- Собака.

- Что, так и зовут?

- Да, так и зовут.

Псих постучал по верху палатки:

- Ну, спокойной ночи, собака по кличке Собака. Ты здесь, по-моему, единственный человек.

Мы пошли в темноту. Псих порывался двинуть куда-нибудь еще, но я его отговорил. Нас окружал враждебный мир пришельцев из города, богатых марсиан, приехавших на увеселительную прогулку. Говорить с ними не имело никакого смысла. Да и не хотелось. Мы вернулись к нашей палатке. Ребята уже спали. Мы скурили по сигарете и тоже легли спать. Что ни говори, а путь мы сегодня проделали нелегкий и имели право как следует отдохнуть и выспаться.

Ночью пошел дождь. Его капли назойливо барабанили по верху палатки, выстукивая какой-то дикий марш. Похолодало. Я плотнее закутался в одеяло и прижался к спящим рядом телам. Заснул под дробь дождя.

К утру я замерз. Выполз из палатки, нашел в потемках свои ботинки – они оказались промокшими насквозь от дождя – и пошел к костру. Костер погас. На его месте была только мокрая зола и такие же мокрые обугленные щепки. Я решил поискать дров. Нашел немного хвороста и каких-то сомнительно гнилых поленьев. Тем не менее, через полчаса возни костер затеплился слабым боязливым огоньком.

Я настругал еще щепок от одного из бревен, на котором мы сидели вечером. Внутри дерево было сухим. Это придало костру новых сил, и он весело задымил. Захотелось курить. Я вспомнил, что сигарет нет. Нашел кусок газеты и завернул в него немного сухой листвы, раскиданной тут же. Прикурил от уголька, вытащенного из костра.

Курево было гадостным. Но все же я утолил свой зуд. Вскоре проснулись остальные. Псих выполз из палатки, матерясь, – всю ночь на него через какую-то дырку в куполе лила вода, и он вымок насквозь. Успокоила его только настойка, вытащенная из чьего-то рюкзака. Мы расселись вокруг костра и выпили. Похорошело.

Потом принялись готовить. Макароны с тушенкой. Замечательная пища на свежем воздухе, надо сказать. Пока все готовилось, мы с Психом решили сходить на гору, а заодно и поискать сигарет.

Но людей на нашем пути не попалось – видимо, офисные хомячки, напуганные непогодой, забились поглубже в свои джипы и палатки. Скользя по камням, мы поднялись на гору. Это была высшая точка всего скального комплекса. Внизу раскинулось озеро, над поверхностью которого ветер гнал облака дождевой мороси. Скала круто обрывалась вниз метров на пятьдесят, и от этого захватывало дух. Я посмотрел на угрюмый лес на той стороне озера. Внутри начало нарастать раздражение.

- Вот она Россия, - сказал Псих.

- Да жопа это, а не Россия, - буркнул я в ответ.

Внезапно мне со всей ясностью представилась эта наводненная жижей глушь, эта сырость и затхлость, которой дышал лес. Всплыли в памяти эти ребята под шатром, палатка, похожая на гроб, собака по кличке Собака. У них даже не хватило фантазии дать собаке какое-нибудь имя.

Я смотрел вперед и чувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Нет никакой великой русской мечты, красоты, воспетой поэтами, визуализированной художниками, есть лишь грязь, хлюпающая жижа, мрак, сырость и безысходность. И именно эта безысходность и заставляет нас жить, двигаться, бороться. Те, у кого есть возможность, валят отсюда, как финны в зимнюю войну сорокового года. Остальные остаются, и безысходность в их сердцах только растет. Она заставляет их забиваться в офисы, придумывать себе какую-то совершенно неплодотворную работу, впадать в депрессии, покупать джипы, чтобы выйти из этой депрессии и выделиться из массы себеподобных, а потом снова впадать в депрессию, потому что и джипы, и дорогие квартиры, и даже красивые бабы – все это надоедает, когда за окном тебя ждет только серость и грязь. Мы здесь живем не потому, что нам здесь нравится, а потому что другого места для нас не придумано. Да и как мы со своими испачканными жижей ногами посмеет ступить на ковер в сказочном дворце. Нет, нам суждено прозябать здесь – и это никакая не великая мечта, это крест. Это крест, который русский бог взвалил на наши плечи и заставил тащить в назидание всему остальному человечеству. Поэтому нас и боятся. Не наших ядерных ракет, не нашей разваленной армии, а именно нашего агрессивного упрямства, с которым мы зарываемся в землю, в эту податливую жижу. И поэтому не важно, кто ты, что ты, чем владеешь – все рано или поздно засосет жижа, поглотит и переварит. И, может быть, потому мы только и живы, что наши ноги в земле – ведь мы из земли растем, черт побери, из земли. В самом прямом смысле этого слова.

Я вспомнил табличку: «Не работай без надежного заземления». Вот! Вот оно! Вот в ней-то все и сказано было. Заземление! В нем все дело. Мы – заземленные люди. И никакой мечты нам не надо. Наша задача – просто выжить, сродниться с землей, из которой мы изначально вылезли. А если нас оторвать от земли, мы начинаем погибать.

Это было сродни Откровению. Это и было Откровение. Все, что я искал все эти годы, все, что заставляло меня впадать в истерики, депрессии, какие-то непонятные мне до конца маниакальные состояния, заставляло пить и употреблять вещества – все это было сокрыто в моей сущности. Сущности русского человека. Я был насквозь пропитан землей. И эта земля орошалась дождями моих слез и давала ростки моих побед.

- Пойдем отсюда, - сказал я Психу, - мне здесь не нравится.

- Пойдем.

Когда мы вернулись, макароны были уже готовы. Ребята вовсю стучали ложками. Мне с Психом тоже выдали по порции. Пока ели, допили настойку. Выпивки больше не осталось. Правда, была двухлитровая бутыль с пивом, но ее решили приберечь на обратный путь.

- Как вам на горе?

- Да так себе. Обычно, - коротко ответил Псих.

Поев и помыв посуду, начали собираться. Путь предстоял неблизкий – решили назад идти по дороге, а не по тропе. Да и, честно говоря, тропы во второй раз никто бы уже не выдержал. Продолжительность пути никому не была известна, поэтому желательно было выходить пораньше.

Упаковав палатку и вещи, мы потушили костер и выдвинулись. Спустились к озеру и в обход двинулись туда, где было наибольшее количество джипов. Там уходила в лес грунтовая дорога. Прощай, озеро и лес, прощайте скалы, прощай русская мечта, которая на самом деле никакой мечтой и не является. Прощайте.

Дорога была разбита колесами множества автомобилей и размыта дождями, так что грязи тут хватало. В этом плане от тропы ее отличало только то, что назойливые кусты не лезли своими ветвями в лицо. Шли молча, видимо, все устали и хотели скорее добраться до дома. Мне как-то говорить не хотелось, я думал.

Вдоль дороги высились раскидистые ели, под ними лежал густой сумрак и прелая листва. Местами попадались небольшие болотца и ручьи. Лес как лес, в общем. Ничего особенного.

Изредка дорога выплескивалась из леса в поле – если это можно было назвать полем – большие вырубки, где когда-то стояли финские хутора. Там до сих пор из травы таращились почерневшие гранитные фундаменты. Потом дорога снова ныряла в лес. Мимо нас проезжали те самые джипы с озера – хомячки возвращались домой. Проскочили несколько человек на горных велосипедах и небольшая группа пеших туристов.

Где-то через полтора часа пути мы сделали привал и выпили пиво. Лес вокруг шумел от волн накатывающего на него ветра. Начался мелкий дождь. Мы двинули дальше.

Вскоре мы вышли к озеру, заросшему камышом. В узкой протоке был устроен мост из тесно сложенных бревен. Мы переправились на другую сторону. Где-то в озере плеснула крупная рыбина. Дождь прекратился так же внезапно, как и начался.

…Мы шли уже два с половиной часа, а конца и края лесу не было видно. К тому же мы точно не знали протяженность пути, а потому могли только догадываться, сколько нам еще до ближайшего селения. Ребята подустали. Мы с Психом держались, но все же хотелось выбраться из леса побыстрей. В итоге решили поймать какую-нибудь попутную машину.

Попытки с четвертой получилось. Однако свободных мест в джипе хватило только для ребят, мы с Психом не поместились. Помахав им на прощание рукой, мы пошли дальше. Они уехали, а мы остались один на один с лесом.

Правда, мы предприняли несколько безрезультатных попыток поймать попутку, но все они проехали мимо не остановившись. Я окинул взглядом Психа и себя. В принципе хомячков можно было понять. Без рюкзаков, помятые, с двумя ржавыми табличками, один наголо бритый, а другой, наоборот, взлохмаченный как черт – мы не походили на туристов или даже деревенских жителей, скорее на бродяг или цыган. В итоге решили и дальше идти пешком.

Лес не кончался. В глазах уже рябило от бесконечных елок и берез. Я бы все отдал за то, чтобы вырваться в поле, на простор.

- Еще чуть-чуть и я сойду с ума, - сказал я Психу, - от этого леса сойду.

- Бывает. Это какой-то лесной психоз. Лес давит своим вековым молчанием, своей мощью и загадочностью. Городскому человеку трудно переварить лес. Скорее уж лес переварит его.

- Меня уже начал переваривать…

Где-то минут через сорок мы все-таки выбрались из леса. Дорога выплеснулась в поле, усеянное мелкими перелесками. Дышать стало свободнее.

Но тут мы столкнулись с очередной проблемой: дорога разветвлялась. Одна уходила прямо, другая сворачивала направо. Куда идти не знал никто. Автомобили как назло тоже не проезжали мимо уже с полчаса, спросить было не у кого. Мы с Психом остановились. Я посмотрел на часы.

- До электрички два часа. Сдается мне, что на нее мы не успеем.

- Выбраться бы отсюда.

Мы осмотрелись. Метрах в трехстах в перелеске стоял одинокий дом. Людей вокруг него не было видно, и оставалось только гадать: населен он или нет. Тем не менее, данный вариант стоило рассмотреть серьезно.

Мы было направились к дому, как тут же словно черт из табакерки появился помятый «жигуленок» с прицепом, который просвистел мимо нас, проехал еще метров сто, потом сделал лихой поворот на сто восемьдесят градусов и помчался назад в нашу сторону. Мы отчаянно замахали руками.

«Жигуленок» промчался мимо нас, потом вдруг резко затормозил и дал задний ход. За рулем сидел неопределенного возраста мужик, которого с равной степенью вероятности можно было назвать как молодым, так и старым. Я подошел к автомобилю.

- До Севостьяново далеко?

- Ну, километров пять.

- А по какой дороге?

- Да по любой.

- Не подкинете?

Мужик почесался.

- Вообще мне в другую сторону. Но садитесь.

Его логика настораживала и даже пугала. Судя по тому, что тут было только две дороги, и обе вели, по его словам, в сторону Севостьяново, а на скалы он явно не собирался, оставалось только гадать, куда это его «в другую сторону». Но мы сели.

- Я вас до карьера довезу. Там начинается еще одна дорога. Пойдете по ней. Через пару километров будет заброшенная ферма. Пройдете ее – и вы в Севостьяново.

Он дал газу. «Жигуленок» зарокотал, зашипел и заскрежетал одновременно и, подняв тучу пыли, рванул с места. Мы проехали, наверное, километра полтора, проскочили мостик через небольшой ручей, на котором стоял странный человек и, глядя ничего не выражающим взглядом вдаль, улыбался, потом свернули налево и помчались под откос по разбитой колее. Спустившись по склону, мужик остановил свой болид.

- Вот дорога, - мужик показал туда, где начинался разбитый проселок, - идите по ней. Пока.

- Спасибо. – Мы выбрались из «жигуленка» и пошли в сторону проселка.

«Жигуленок» рванул, обдав нас брызгами грязи из ближайшей лужи, сделал такой же лихой поворот на сто восемьдесят градусов, как и некоторое время назад, и принялся взбираться на склон. Проезжая мимо нас, мужик помахал рукой. Мы помахали в ответ. Мы вновь остались одни.

- Странный мужик, - сказал Псих. – Непонятный какой-то. Наматывает тут круги. Такое ощущение, что он сам не знает, куда ему надо, вот и гоняет по округе.

- Тут все странные. Ты того типа на мостике видел?

- Да. Маньяк какой-то…

- Вот-вот. Тут, похоже, одни сумасшедшие. У меня, кстати, тоже голова гудеть что-то стала – наверное, давление…

- Давление леса. У меня уже давно гудит.

- Тогда давай отсюда выбираться, пока крыша не рванула.

- Давай.

Пара километров, обещанная мужиком, на самом деле оказалась всей пятеркой. Об электричке, видимо, надо было забыть. По крайней мере, о ближайшей. С каждым шагом я все явственнее ощущал давление в голове. Словно какая-то неведомая сила сдавливала череп снаружи, стараясь вообще раздавить. Псих, похоже, ощущал то же самое. И, тем не менее, мы шли.

Где-то через час пути впереди показалась заброшенная ферма. Еще одно брошенное хозяйство некогда великой страны. Еще один символ нищеты и упадка. Здания фермы смотрели пустыми темными провалами окон, крыша в некоторых местах обвалилась, образовав провалы, похожие на раны. Все вокруг заросло бурьяном.

Ферму мы миновали в молчании. Еще через километр дорога, наконец, выплеснулась в деревню. От сердца отлегло. Я уж думал, что лес не кончится никогда.

- До деревни, вроде, добрались, - тихо сказал я.

- Вроде, да. Теперь бы еще и до станции.

- Торопиться некуда. На электричку мы опоздали, следующая пойдет только через три часа. Интересно, ребята уже уехали?

- Черт его знает. Может, да, а, может, нет.

В ближнем к лесу дворе древняя бабка приделывала калитку к забору. Калитка была массивная, металлическая. Не знаю, откуда у бабки только силы нашлись оторвать ее от земли? Но повесить ее явно было для нее затруднительно.

- Пойдем поможем, - сказал я Психу.

- Пойдем.

Мы подошли к бабке.

- Здравствуйте. Вам помочь?

Бабка посмотрела на нас и заулыбалась.

- Спасители мои. Помогите, будьте добры.

Мы взялись за калитку. Она действительно оказалась тяжелой. Тот факт, что бабка смогла ее оторвать от земли и даже пробовала повесить на петли, свидетельствовал о том, что люди тут жили крепкие и суровые. Не хомячки на джипах однозначно.

Немного повозившись, мы приладили калитку на место. Бабка обрадовалась.

- Ой, спасибо вам, милочки. Что бы я без вас делала. Молодцы какие. А то кобель, зараза, с цепи сорвался, удрал и калитку заодно снес.

- Да не за что, бабушка. А далеко тут до автобусной остановки?

- А вот прямо и идите, тут недалеко.

- Спасибо. До свидания.

- Это вам спасибо, помогли бабке. Дай бог вам здоровья крепкого…

- И вам, бабушка.

Когда мы отошли на почтительное расстояние, Псих сказал:

- Давай-ка отсюда побыстрее. Что-то не хочу я повстречать кобеля, которые такие здоровые калитки с петель снимать умеет…

- Я тоже.

Мы ускорили шаг. Прошли дворов пять и вышли на шоссе. На другой стороне виднелся павильончик автобусной остановки. Я огляделся – шоссе было пустынным в обе стороны, насколько хватало глаз. Видимо, транспорт тут ездил нечасто.

Метрах в пятидесяти от нас стоял мужик с незажженной сигаретой во рту. Мы решили стрельнуть у него курева. Мужик оказался пьян, но сигарет дал. Взамен мы дали ему прикурить, так как ни зажигалки, ни спичек у него не было.

- Гуляете? – спросил мужик, слегка покачиваясь.

- В поход ходили. А автобус до Кузнечного скоро придет?

- Скоро, - мужик икнул. Потом приблизился к Психу и загадочным голосом спросил, - Ты давление чувствуешь?

Опять это давление. Что-то в этих краях действительно было не так.

- Чувствую, - ответил Псих.

- Вот и я чувствую, - мужик выбросил окурок, - сколько живу – столько и чувствую. Да тут все чувствуют.

- Так уезжали бы.

- Куда? Давление повсюду, парни, повсюду. И вы никуда от него не денетесь.

Из-за поворота показались две молодые женщины с колясками. Поравнявшись с нами, они крикнули мужику:

- Чего ты тут стоишь, пьянь? Автобус теперь только утром будет…

- А вот хочу и стою…

Черт, автобус будет только утром! А это значит, что до Кузнечного снова идти пешком. Я проклинал все и вся.

- А автобус точно раньше утра уже не пойдет? – спросил я женщин с тающей надеждой.

- Точно.

- А до Кузнечного как можно добраться?

- Либо на машине либо пешком.

- И далеко идти?

- Километров где-то пятнадцать.

Надежда умерла, не успев родиться. Я повернулся к Психу:

- Слышал?

- Слышал, не глухой. Придется пешком идти.

- Тогда пошли.

- Пошли.

Попрощались с мужиком и двинулись в сторону Кузнечного. Интересно, сколько мы уже прошли? И сколько еще предстоит? Меркам местных я не доверял. Пятнадцать километров запросто могли оказаться и десятью и двадцатью и даже тридцатью. Что ж придется все устанавливать опытным путем.

К