Стилистическое использование частей речи

Задумываясь о богатстве русского языка, нельзя упускать из виду и стилистику частей речи. Умелое их использование открывает широкие возможности усиления эмоциональности, яркости речи. Ведь имена существительные, прилагательные, числительные, местоимения по своим стилистическим функциям представляют неоценимый источник выразительности художественных описаний. Глаголы позволяют писателю живо передать движение, они незаменимы в повествовании.

В зависимости от главенствующей роли имен или глагольных форм говорят об именном или о глагольном типе речи. Это во многом определяет стиль художественных произведений, ораторских речей.

Рассмотрим более подробно стилистическое использование разных частей речи как источника ее выразительности, живости, яркости.

Информативная роль существительных не вызывает сомнения: именно в этой части речи обычно сосредоточено основное содержание сообщения. Однако не следует забывать и о том, что имена существительные выполняют в речи и эстетическую функцию. Они вовлекаются в систему выразительных средств и обретают соответствующую экспрессивную окраску.

Большими потенциальными возможностями создания образной речи обладают конкретные существительные. Умелое введение их в текст создает зримые картины. Например:

Вчера я приехал в Пятигорск, нанял квартиру на краю города, на самом высоком месте, у подошвы Машука: во время грозы облака будут спускаться до моей кровли. Нынче в 5 часов утра, когда я открыл окно, моя комната наполнилась запахом цветов, растущих в скромном палисаднике. Ветки цветущих черешен смотрят мне в окна, и ветер иногда усыпает мой письменный стол их белыми лепестками (Л.).

Особая стилистическая ценность конкретных существительных определяется их изобразительными возможностями при описании художественных деталей. В этом случае слова, называющие бытовые реалии, нередко весьма «прозаические» вещи, заключают в себе большую образную энергию и представляют неограниченные изобразительные возможности для описания жизни героев, обстановки, картин природы, быта. Вспомним гоголевские строки:

— Прошу покорно закусить, — сказала хозяйка. Чичиков оглянулся и увидел, что на столе стояли уже грибки, пирожки, скородумки, шанишки, пряглы, блины, лепешки со всякими припеками: припекой с лучком, припекой с маком, припекой с творогом, припекой со сняточками, и невесть чего не было.

Возможность стилистического использования подобных существительных в процессе предметно-образной конкретизации в русской литературе свидетельствовала о торжестве реалистического метода.

Большой простор для стилистических наблюдений открывает выразительность русских имен и фамилий. Они отличаются большим разнообразием словообразовательных вариантов — от интимно-ласковых (Ванюшка, Ванятка, Ванечка, Ванюша) до пренебрежительных и грубых (Ванька, Ванюха). Стилистически противопоставлены официальные имена (Иван Иванович Иванов) и разговорные (Ваня).

Выразительность личных имен обусловлена еще и тем, что многие из них восходят к греческим корням и несут в себе скрытое символическое значение: Митрофан — слава матери; Елена — избранная, светлая и т.д.

Русский язык предоставляет неограниченные возможности и для словотворчества. Еще в эпоху классицизма русские драматурги сочиняли выразительные фамилии-характеристики: Правдин, Стародум (Фонвизин). Галерею отрицательных персонажей, наделенных красноречивыми фамилиями, пополнили писатели XIX в: Молчалин, Скалозуб (Грибоедов); Буянов, граф Нулин (Пушкин); Держиморда (Гоголь).

Есть фамилии, отражающие ущербность героев: Макар Девушкин, князь Мышкин (Достоевский); насмешливо-иронические: Красоткин, Поцелуев (Гоголь); остросатирические: учитель Вральман (Фонвизин), судья Ляпкин-Тяпкин (Гоголь). Однако наряду с богатым набором сниженных фамилий в русской литературе известно и немало имен собственных, которые воспринимаются не как нейтральные, а как «хорошие», открытые для создания вокруг них ореола положительных эмоциональных оттенков; ср.: Онегин, Печорин, Ларины, Ленский, Инсаров, Ростов. Подобные фамилии кажутся красивыми благодаря их эстетическому звучанию.

Другую группу стилистически активных имен собственных составляют географические наименования. В русском литературном языке их значения обогащаются различными ассоциациями. Так, в годы Великой Отечественной войны острое политическое значение обрели многие географические названия: Брест, Сталинград, Волга, Урал, Ялта и др.

Прилагательное — самая живописная часть речи. Русский язык выделяется богатством «качественных слов», по количеству прилагательные уступают только существительным.

Обращение к прилагательным диктуется необходимостью в деталях обрисовать внешность героя: Вижу, как теперь, самого хозяина, человека лет пятидесяти, свежего и бодрого, и его длинный зеленый сюртук с тремя медалями на полинялых лентах (П.). Прилагательные участвуют и в создании психологического портрета персонажа, описании его привычек, уклада жизни и т.д. В русской художественной литературе сложилась богатая традиция стилистического освоения прилагательных в различных описаниях, и прежде всего в пейзажных зарисовках. Проиллюстрируем это примером описания лунной ночи: ...Появилась луна, обливая море серебряным блеском. Большая, кроткая, она медленно плыла вверх по голубому своду неба, яркий блеск звезд бледнел и таял в ее ровном, мечтательном свете (М.Г.).

Отказ писателей от использования прилагательных при изображении природы в художественном тексте может стать своеобразным стилистическим приемом, демонстрирующим ироническое отношение автора к «высокому» слогу, стремление к «деромантизации» пейзажа. Этот прием показан, например, в рассказе М. Горького «Месть»: Соловьи и луна, тени, запах цветов — все это имелось налицо и в количестве гораздо большем, чем было нужно по ходу дел. Читатель невольно сравнивает эту фразу с пейзажной зарисовкой в начале рассказа (Эта река и камыш, по ее берегам, а за ним темные, пышные деревья так хороши, облитые чудным, приветливым светом луны...); отказ автора от использования прилагательных-эпитетов расценивается как выражение протеста против фальши «красивых слов».

Значительные выразительные возможности заложены в формах степеней сравнения имени прилагательного. Они указывают на более (или менее) интенсивное проявление качественного значения, что делает их экспрессивными: Можно краше быть Мери, но нельзя быть милей (П.); Молчалин прежде был так глуп! Жалчайшее созданье! (Гр.) Писатели и публицисты используют различные сочетания форм степеней сравнения, создающие гиперболизм при указании на преобладание того или иного признака: Дороги хуже худшего (Ч.).

Умение автора найти точное прилагательное нередко выступает критерием хорошего слога. Однако при употреблении прилагательных важно сохранять чувство меры, не злоупотребляя определениями, порождающими многословие. А.П. Чехов советовал молодому Горькому: «Читая корректуру, вычеркивайте, где можно, определения» (выделено нами — И.Г.).

Многие считают, что числительные не интересны с точки зрения выразительности речи, так как обычно используются лишь для точной передачи количественной информации. Но иногда статистические данные более интересны, чем самые красивые слова. В.Г. Белинский замечал, что бывает так, когда «самые увлекательные, самые патетические места ораторской речи вдруг сменяются статистическими цифрами, сухими рассуждениями, потому что толпа убеждается не одной красотой живой речи, но... и фактами» (рецензия на «Общую риторику» профессора И. Кошанского»).

Опытные ораторы в выступлениях стараются избегать употребления числительных, так как на слух они воспринимаются с трудом — статистика утомляет аудиторию. Иное дело — письменная речь. Здесь числительные незаменимы как самая информативная часть речи, выступающая, в определенных условиях, и как сильный источник эмоциональной речи. Какой всплеск эмоций могут вызвать числительные, например, в рубрике «Очки, голы, секунды», адресованной болельщикам и спортсменам! Однако нас больше интересует использование числительных писателями.

Числительные, как и другие части речи, вовлекаются в систему выразительных средств. Мастера художественного слова ценят числительные, которые при описании событий создают впечатление достоверности, правдивости изображения. Это важно, например, в повествовании о военных событиях, когда писатель использует фактические данные, извлеченные из тех или иных документов:

Полк Карпова занимал оборону на линии: высота 251 — деревня Петелино — разъезд Дубосеково... Они сконцентрировали свыше 80 танков, два полка пехоты, шесть минометных и четыре артиллерийские батареи.

(А. Кривицкий)

При таком включении числительных в художественную речь читатель ощущает их иностилевую принадлежность, но именно это и придает повествованию особую действенность, заставляя поверить автору.

При стилистической оценке местоимений прежде всего обращает на себя внимание их особая употребительность в разговорной речи. В живом общении их конкретизация легко достигается жестом, интонацией. Мы любим употреблять местоимения и для выделения особо значимых слов: Дима, он не подведет. Экономика, она требует внимания профессионалов... Такое (двойное) указание на предмет речи далеко не всегда стилистически оправдано. Тем более лишними оказываются местоимения в таких, например, предложениях: Перед своей смертью он покаялся; Окончив свою школу, Ольга осталась в родной для нее деревне. Однако это вовсе не означает, что местоимения следует избегать. Нужно научиться их использовать как источник выразительности речи.

Обращение к местоимениям художников слова всегда продиктовано эстетическими мотивами. Чтобы понять это, проанализируем выразительные возможности некоторых местоимений. По богатству экспрессивных красок на первом месте среди них стоят личные местоимения. Введение в текст личных и притяжательных местоимений я, мы, мой, наш, приводит к субъективации авторского повествования. Этот стилистический прием широко используют писатели и публицисты. Так, журналист, выступая в очерке от первого лица, создает впечатление достоверности описываемых событий, как бы «приближая» их к читателю:

Я вхожу в комнату, где живет режиссер Алексей Герман... и будто попадаю в знакомый по экрану мир.

Личные местоимения в прямой речи, которая тоже является сильным источником экспрессии, создают «эффект присутствия» читателя в описываемой ситуации:

Узнаю, что многие вещи германовской квартиры переселялись в павильон и снимались в фильме. Зачем?

— Мне это было очень важно. Висел портрет отца, портрет матери... Соврать под их взглядом было немыслимо.

Если же в речи происходит замена личных местоимений первого лица формой третьего лица, — создается «эффект отстранения», описываемое отдаляется, что также может стать стилистическим приемом:

Это был сон о возвращении в детство... Будто я вхожу в наш двор... Здесь сидят все наши ребята... Мне навстречу выходит мальчик, и я знаю, что он — это я. Выходят мать и отец, совсем молодые, смотрят на него и молчат.

Особое стилистическое значение имеет выбор форм числа личных местоимений, отражающих или официальный, или дружеский, интимный характер речи. Вспомним выразительный переход к обращению «на ты» в письме Татьяны к Онегину:

Я к вам пишу...

Теперь, я знаю, в вашей воле

Меня презреньем наказать.

И вдруг:

Другой!.. Нет, никому на свете

Не отдала бы сердце я!

То в вышнем суждено совете...

То воля неба: я твоя;

Вся жизнь моя была залогом

Свиданья верного с тобой;

Я знаю, ты мне послан богом...

Однако в разговорном стиле, лишенном лиризма, употребление местоимений я, мой и в особенности их навязчивое повторение создают неблагоприятное впечатление. Это отражает нескромность говорящего, его стремление подчеркнуть свой вес, влияние. Вспомним сцену хвастовства Хлестакова в комедии Гоголя «Ревизор»:

Я принимаю должность... только уж у меня: ни, ни, ни! Уж у меня ухо востро! Уж я... О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку... Я такой! Я не посмотрю ни на кого...

В толковых словарях русского языка дается особое значение местоимений он, она, — «любимый», «любимая» (герой, героиня романа), которое имеет яркую эмоциональную окраску. Например: Ночная синяя чернота неба в тихо плывущих облаках, везде белых, а возле высокой луны голубых... Она боком сидит на подоконнике раскрытого окна и, отклонив голову, смотрит вверх — голова у нее немного кружится от движения неба. Он стоит у ее колен (Бун.).

На основе рассмотренного значения этих местоимений строится своеобразный стилистический прием «обманутого ожидания», когда местоимение с иным значением употребляется в препозиции по отношению к замещаемому существительному. Например:

Моя «она»

Она, как авторитетно утверждают мои родители и начальники, родилась раньше меня. Правы они или нет, но я знаю только, что я не помню ни одного дня в моей жизни, когда бы я не принадлежал ей и не чувствовал над собой ее власти. Она не покидает меня день и ночь; я тоже не выказываю поползновения удрать от нее, — связь, стало быть, крепкая, прочная... За ее привязанность я пожертвовал ей всем: карьерой, славой, комфортом... Хотите знать ее имя? Извольте... Оно поэтично и напоминает Лилю, Лелю, Нелли... Ее зовут — Лень (Ч.).

Из всех частей речи глагол выделяется как самая сложная и самая емкая, так как обладает широкими возможностями яркого описания жизни в ее развитии, движении.

Исследователи утверждают, что в глаголе, образно говоря, течет самая алая, самая артериальная кровь языка. А.Н. Толстой писал: «Движение и его выражение — глагол — являются основой языка. Найти верный глагол для фразы — это значит дать движение фразе»[16].

В художественной речи с помощью глагольных форм изображается динамика окружающего мира и духовной жизни человека. Если писатель хочет «вдохнуть жизнь» в повествование, он обращается к глаголам.

Важнейшая стилистическая функция глагола в художественной речи — придавать динамизм описаниям. Проиллюстрируем это примером:

Сотников сидел на головном в батарее тракторе... <...> Перед самым рассветом Сотников не выдержал и только задремал на сиденье, как громовой взрыв на обочине вырвал его из сна. Комбата обдало землей и горячей волной взрыва, он тут же вскочил: «Комсомолец» сильно осел на правую гусеницу. И тут началось... Танки расстреливали полк на дороге.

(В. Быков)

Речь, насыщенная глаголами, выразительно рисует стремительно разворачивающиеся события, создает энергию и напряженность повествования.

Мастера художественного слова и стилисты видят в глаголе и яркое средство образной конкретизации речи. По наблюдению М. И. Кожиной, «для художественного повествования или описания характерна постепенность в передаче события, действия, движения, состояния, мысли, чувства как осуществляющихся во времени, как бы «дробность» изображения и отсюда — эстетически обусловленная последовательность глаголов»[17].

Вспомним стилистическое употребление глаголов М. Шолоховым в романе «Тихий Дон»:

Григорий спустился к Дону, осторожно перелез через плетень астаховского база, подошел к прикрытому ставнями окну. Он слышал только частые удары сердца... Тихо постучал в переплет рамы... Аксинья молча подошла к окну, всмотрелась. Он увидел, как она прижала к груди руки, и услышал сорвавшийся с губ ее невнятный стон. Григорий знаком показал, чтобы она открыла окно, снял винтовку. Аксинья распахнула ставни. Он стал на завалинку, голые руки Аксиньи схватили его шею. Они так дрожали и бились на его плечах, эти родные руки, что дрожь их передалась и Григорию.

В подобном изображении состояния, чувств героев глаголы выступают незаменимым средством образной конкретизации речи. Это надо иметь в виду, когда приходится решать, какой тип речи следует предпочесть — глагольный или именной.

Глагол представляет действие как процесс в грамматических формах времени, лица, наклонения, залога. Именно в этих грамматических категориях получает исчерпывающее выражение понятие глагольности, отчего и установилось мнение, что глагол как часть речи «специально создан» для изображения действия.

Глагольные формы обладают неограниченными возможностями варьирования. Их секрет в том, что в речи очень часто одна глагольная форма может употребляться вместо другой, в переносном значении.

1. При описании прошлых событий глаголы настоящего времени заменяют глаголы прошедшего времени: Вот ты трое идем на рассвете по зелено-серебряному полю; слева от нас, за Окою... встает, не торопясь, русское ленивенькое солнце. Тихий ветер сонно веет с тихой мутной Оки (М.Г.). Благодаря использованию такого настоящего времени события, о которых повествует автор, словно приближаются к читателю, предстают крупным планом: картина разворачивается как бы у нас на глазах. Стилисты называют такие глагольные формы настоящим историческим временем (или настоящим повествовательным).

Обращение к настоящему историческому придает живость и газетным репортажам: Атаки наших троек становятся все острее. На 12-й минуте нападающий неожиданным ударом открывает счет.

Писатели находят различные средства, помогающие усилить экспрессию глагольных форм в настоящем историческом. Такое употребление глаголов особенно оправдано при описании неожиданного действия, нарушающего закономерное течение событий: Пришли они, расположились поудобнее, разговорились, познакомились. Вдруг является этот... и говорит...

2. Экспрессивное использование глагольного времени позволяет употреблять настоящее и в значении будущего для указания намеченного действия: У меня уже все готово, я после обеда отправляю вещи; Мы с бароном завтра венчаемся, завтра же уезжаем... начинается новая жизнь (Ч.), а также для описания воображаемых картин: Об чем бишь я думал? Ну, знакомлюсь, разумеется, с молодой, хвалю ее, ободряю гостей (Дост.).

3. Употребление форм прошедшего времени в эмоциональной речи открывает еще большие возможности для усиления ее действенности. Очень оживляет повествование включение прошедшего времени совершенного вида в контекст будущего, что позволяет представить ожидаемые события как уже совершившиеся: Ну, в головы ты вылезешь, — кричит отец, — мундир на тебя, дубину, наденут. Надел ты, дурак, мундир, нацепил медали... А потом что? (Усп.), — или в контекст настоящего, когда действие оценивается как фрагмент повторяющейся ситуации: Хорошо, Никеша, в солдатах! Встал утром... Щи, каша... ходи! вытягивайся! Лошадь вычистил... ранец (С.-Щ.).

Возможно и разговорное употребление прошедшего времени совершенного и несовершенного вида в значении будущего или настоящего с яркой экспрессией презрительного отрицания или отказа: Так я и пошла за него замуж! (то есть ни за что не пойду за него!); Да ну, боялся я ее! (то есть не боюсь я ее!). В подобных случаях ироническая констатация действия означает, что на самом деле оно никогда не осуществится. Неадекватность формы и содержания таких конструкций и создает их яркую экспрессию.

Особая изобразительность прошедшего времени объясняется и тем, что в его арсенале, на периферии основной системы глагольных временных форм, есть такие, которые образно рисуют действия в прошлом, передавая их разнообразные оттенки. И хотя эти особые формы прошедшего времени носят нерегулярный характер, стилистическое их применение заслуживает внимания.

Выделяется ряд экспрессивных форм прошедшего времени. Им присуща преимущественно разговорная окраска, но основная их сфера — язык художественной литературы. Формы давнопрошедшего времени с суффиксами -а-, -ва-, -ива (-ыва-) указывают на повторяемость и длительность действий в далеком прошлом: Бывало, писывала кровью она в альбомы нежных дев (П.). Писатели прошлого легко могли образовать подобные формы от самых различных глаголов (бранивал, кармливал, танцовывал). В современном русском языке сохранились немногие из этих форм: знавал, хаживал, едал, говаривал. Грамматическое значение форм давнопрошедшего времени может усиливаться сочетанием их с частицей бывало: Заснул тяжелым сном, как, бывало, сыпал в Гороховой улице (Гонч.).

Формы прошедшего времени мгновенно-произвольного действия: Поехал Симеон Петрович с пряжей в Москву, дорогой и заболей (М.-П.) — указывают на быстрое действие, совершившееся в прошлом, подчеркивая его внезапность и стремительность. В отличие от форм повелительного наклонения, которым совершенно чуждо значение времени, эти глагольные формы всегда указывают на время. Они могут употребляться в одном временном плане с формами настоящего-будущего времени в рассказе о событиях прошлого: Идет он с уздечкой на свое гумно... а ребята ему шутейно и скажи... (Шол.); Привели Татьяну, барыня и спрашивает: — Ты о чем? — А та с простоты и ляпни... (П. Бажов). Впечатление неожиданности, мгновенности действия усиливают присоединяемые к глаголу элементы возьми и, возьми да и, которые придают действию оттенок неподготовленности, а порой и неуместности: Приехала экскурсия, мы с Костей — это наш штурвальный — стали комбайн показывать, а кто-то возьми да и запусти мотор (Кав.).

К экспрессивным формам прошедшего времени относятся и глагольно-междометные формы внезапно-мгновенного действия со значением стремительного движения или звучания: прыг, бух, толк и др. Они носят разговорно-просторечную окраску: Окунь сорвался с крючка, запрыгал по траве к родной стихии и... бултых в воду! (Ч.)

Глаголы будущего времени обычно получают заряд экспрессии при переносном употреблении в иных временных планах.

Будущее совершенного вида может указывать на действия, обращенные к настоящему времени: Словечка в простоте не скажут — все с ужимкой (Гр.).

Глаголы будущего времени совершенного вида часто рисуют быстро сменяющиеся и повторяющиеся действия безотносительно к моменту речи: И бубен свой берет невеста молодая. И вот она, одной рукой кружа его над головой, то вдруг помчится легче птицы, то остановится — глядит... (Л.)

В сочетании с частицей как глагол в форме будущего времени совершенного вида, использованный в значении настоящего исторического, указывает на внезапное наступление действия, отличающегося особой интенсивностью: Достает Прохор Палыч «послание» и кладет на стол. Иван Иванович берется читать и... как захохочет! (Троеп.).

Будущее несовершенного вида уступает в выразительности формам, которые мы рассмотрели. Переносное его употребление может привести к возникновению абстрактного настоящего, имеющего обобщающий смысл: В литературе, как в жизни, нужно помнить одно правило, что человек будет тысячу раз раскаиваться в том, что говорил много, но никогда, что мало (Писар.). В иных случаях его образность обусловлена модальными оттенками, которые будущее время может получать в речи. Выступая в собственном значении будущего времени, глаголы несовершенного вида способны выражать оттенок готовности совершить действие: Целый день марабу будет дежурить у бойни, чтобы получить кусок мяса (Песков). Если заменить форму будущего времени формой настоящего (целый день дежурит), признак готовности у глагола исчезнет.

Другой возможный модальный оттенок будущего несовершенного — уверенность в совершении действия: Вернувшись из далекого путешествия, будешь хвастаться, рассказывать диковинные вещи (Сол.).

В переносном значении нередко употребляются и глагольные видовые формы. Так, глаголы, имеющие форму несовершенного вида, в тексте как бы замещают глаголы совершенного вида, обретая характерные для них значения. Ср.: Прихожу я вчера и узнаю. — Пришел я вчера и узнал; Завтра же уезжаем и расстаемся навсегда. — Уедем и расстанемся... В этих случаях глаголы несовершенного вида обозначают конкретный единичный факт.

Глаголы в русском языке характеризуются разнообразием форм, передающих различные видовые оттенки действия. Особенно выразительны глаголы совершенного вида, обозначающие одноактный способ действия, с суффиксом -ану-, имеющие просторечную окраску и выделяющиеся оттенком резкости, неожиданности и интенсивности действия: резануть, рубануть. Близкие к ним по значению, но лишенные просторечного оттенка глаголы совершенного вида с суффиксом -ну-: кольнуть, свистнуть, крикнуть, стукнуть — выделяются своим динамизмом и изобразительными возможностями.

Разговорный характер носят глаголы несовершенного вида прерывисто- смягчительного способа действия, образованные с помощью приставки по- и суффиксов -ва-, -ива- (-ыва-): повизгивать, позевывать, покрикивать.

Ряд способов действия выделяет особенно сильная экспрессивная окраска. Это прежде всего усилительный способ: разахаться, развоеваться, разоткровенничаться. Ему не уступает в экспрессии интенсивный способ действия, представленный несколькими группами глаголов, выражающих различные оттенки значения: загнать, заездить, закормить (эти глаголы указывают на результативность, которая иногда бывает осложнена оттенком такой полноты и интенсивности действия, что доводит объект до какого-то крайнего, выходящею из обычных границ состояния); убегаться, уходиться, уездиться (глаголы этой группы обозначают действие, которое вызывает усталость, бессилие субъекта); избегаться, изголодаться, исстрадаться (эти глаголы подчеркивают длительность, интенсивность и исчерпанность действия).

Экспрессивны и глаголы, обозначающие длительно-смягчительный способ действия: наигрывать, напевать, насвистывать. Они называют длительное и в то же время ослабленное, приглушенное действие и употребляются преимущественно в разговорном стиле.

Особый интерес вызывает использование видовых форм глагола в повелительном и сослагательном наклонении. В повелительном наклонении также возможна нейтрализация видового противопоставления глаголов: Сядь. — Садись; Зайдите! — Заходите! В таких случаях формы несовершенного вида имеют оттенок приглашения, а формы совершенного вида представляются более категоричным выражением побуждения, они означают скорее приказание, чем просьбу, ср.: Рассказывайте, рассказывайте, мы внимательно слушаем! — А ну, расскажи, как ты там жил в эти два года (М. Г.).

Для выражения совета с помощью сослагательного наклонения используется обычно несовершенный вид: Шла бы ты домой, Пенелопа! (шуточная песня); Молчали бы вы лучше. И только некоторые глаголы, означая желание, просьбу, употребляются в сослагательном наклонении преимущественно или исключительно в форме совершенного вида: вы попросили бы; ты сказал бы.

Особой гибкостью обладают и глагольные формы наклонения, которые также могут употребляться в переносных значениях. Так, форма повелительного наклонения в конструкциях, направленных к обобщенному лицу, означает невозможность действия: А попробуй скажи ему об этом. Куда там! (Троеп.); Жди от такого помощи, как же (Зал.). Эти конструкции выражают невозможность побуждения к действию.

Повелительное наклонение может означать вынужденную необходимость действия: У нее нет ни дома, ни родных. Хочешь не хочешь, а иди и слушай разговоры (Ч.). В подобных конструкциях отсутствует всякое побуждение.

Различные стилистические оттенки глаголам придают частицы, которые мы добавляем к формам повелительного наклонения. Так, известно, что добавление к форме повелительного наклонения постфикса -ка смягчает приказание: Посмотри-ка сюда! Однако этим не ограничивается стилистическая роль постфикса, он может придавать высказыванию оттенок интимности. Например, у Горького: Лексейка, боязно чего-то, поговори-ка ты со мной; иронии, насмешки: Нет, голубчик, иди-ка, иди! Я говорю — иди. В сочетании с формой повелительного наклонения, не имеющего, как правило, значения времени, постфикс - ка обычно указывает на действие, близкое к моменту речи: Дай-ка мне книгу!

Частица пускай, вовлекаемая в образование форм третьего лица повелительного наклонения, придает им разговорную окраску: пускай говорит, пускай все узнают. От нее стилистически отличается частица пусть, которая, наряду с частицей да, используется в пожеланиях, придавая речи торжественную окраску: Пусть всегда будет солнце... (Ош.); Да здравствует солнце, да скроется тьма! (П.).

Следует отметить особенность употребления вида глагола в повелительных предложениях при утверждении и отрицании. В побудительной конструкции совершенный вид глагола используется в утвердительном предложении и сменяется несовершенным видом — в отрицательном: Расскажите! — Не рассказывайте!; Принеси! — Не приноси!; Останьтесь! — Не оставайтесь!; Вызовите! — Не вызывайте! Если же употребить повелительное наклонение совершенного вида (не расскажите!), то оно выразит предостережение.

Date: 2015-04-23; view: 1036; Нарушение авторских прав