Добросердечная Дэви, войди в эфирное присутствие, распространяясь далеко выше и ниже своей формы

Однажды в одной из церквей после длинной и скучной проповеди священник объявил, что сразу после молитвы будет собрание церковного совета. После службы к священнику пер­вым приблизился какой-то незнакомец. Священник подумал: «Здесь должно быть какое-то недоразумение», потому что чело­век был ему совершенно не знаком. Он был даже не похож на христианина, его внешний вид говорил о том, что это мусульма­нин. Поэтому священник сказал: «Мне кажется, что вы не поняли объявление. Здесь должна быть встреча церковного совета».

Незнакомец ответил: «Я так и понял - и если есть кто-то, кому здесь еще более наскучило, чем мне, то я готов встретиться с ним». (Шутка построена на близком звучании английских слов «board" - церковный совет и «bored» - соскучившийся, тоску­ющий.)

Кажется, что это ситуация, которая возникает повсемест­но. Посмотрите на лица людей или на свое собственное лицо в зеркало, и вы почувствуете, что вам все наскучило больше всех, вам будет казаться, что невозможно, чтобы нашелся человек, которому бы все наскучило больше, чем вам. Вся жизнь кажется непрерывной скукой, непрерывной тоской - сухой, безотрадной, малозначительной; вы каким-то образом терпите ее как тяжкое бремя.

Почему так получается? Жизнь не предназначена для того, чтобы быть скукой или тоской. Жизнь не предназначена для того, чтобы быть страданием. Жизнь является торжеством, празднеством, вершиной радости, - но это только в поэзии, в мечтах, в философиях. Иногда появляется Будда или Кришна, которые кажутся глубоко празднующими, но они выглядят как исключения, в которые невозможно поверить; они не реальны, они лишь идеалы. Кажется, что их никогда и не было. Они являются исполнениями наших желаний, мифов, мечтаний и надежд, но не реальностями. Реальностью кажется наше со­бственное лицо - скучное, тоскующее, страдающее, с выражени­ем муки на нем, - и вся жизнь является чем-то, что нужно просто как-то пережить.

Почему так получается? Ведь это не должно быть основной реальностью жизни, это не может быть основной реальностью жизни, потому что это происходит только с человеком. Деревья, звезды, животные, птицы... такого больше нигде нет. За исклю­чением человека никто не скучает, никто не тоскует. И если даже и случается иногда боль, то она является мгновенной; она никогда не превращается в страдание. Она никогда не становит­ся постоянным наваждением; она никогда не остается навсегда. Это нечто мгновенное, случай; это не продлевается.

Животные могут испытывать боль, но они не страдают. Боль выглядит как несчастный случай; они переступают через нее. Они не несут ее, она не становится душевной раной. Она забывается и прощается. Она уходит в прошлое; она никогда не становится частью будущего. Когда боль становится чем-то постоянным, раной, не случаем, а реальностью, сущностью, как если бы вы не могли существовать без нее, тогда она становится проблемой - и эта проблема возникает только в человеческом уме.

Деревья не страдают. Кажется, что они не испытывают мучений. Это не значит, что смерть не случается с ними; смерть случается, но это не является проблемой. Это не значит, что здесь нет болезненных ощущений; они есть, но они не являются самой жизнью. Они возникают и исчезают только на периферии. Глубоко внутри, во внутреннем ядре, жизнь остается праздно­ванием. Дерево все время празднует. Смерть случится, но она случится только однажды, она не переживается постоянно. За исключением человека все находится в праздничном настрое­нии. Тоскует только человек - тоска является явлением, свой­ственным человеку. Что же здесь не так? Что-то должно быть не так.

В некотором смысле это может быть и хорошим признаком. При помощи скуки, тоски вы можете дать определение челове­ческому существу. Аристотель давал определение человеческо­му существу как существу рациональному. Это может и не быть полностью истинным; это не на сто процентов истина, потому что существует различие только в степени проявления этого свойства. Животные тоже рациональны - менее рациональны, но не абсолютно нерациональны. Имеются животные, которые всего лишь немного ниже человека по уму. Они тоже по-своему рациональны - не в такой степени, как человек, но и они не полностью лишены разума. Различие только в степенях, и человек не может быть определен только наличием разума. Но при помощи тоски вы можете определить его: он является единственным тоскующим животным.

И это состояние тоски может дойти до таких пределов, что человек может совершить самоубийство. Только человек может совершить самоубийство; никакое животное на самоубийство не пойдет. Это абсолютно человеческое свойство. Когда тоска доходит до такой степени, что невозможной становится даже надежда, тогда вы сами опускаете на себя смерть, потому что выносить все это больше не имеет смысла. Вы можете выносить эту тоску, эту боль только в том случае, если на завтра у вас есть еще какая-то надежда. Сегодня плохо, но завтра что-то случит­ся. Из-за этой надежды вы продолжаете выносить все это.

Как я слышал, однажды случилось так, что один китайс­кий император приговорил своего премьер-министра к смертной казни. В тот день, когда премьер-министр должен был быть повешен, император пришел к нему, чтобы попрощаться с ним. Министр преданно служил ему в течение многих лет, но он совершил что-то, что так рассердило императора, что он приго­ворил его к смерти. Но, вспомнив, что это был его последний день, император пришел навестить его.

Когда император вошел, он увидел премьер-министра пла­чущим, из его глаз катились слезы. Император не мог предста­вить себе, что причиной этих слез была приближающаяся смерть, потому что министр был смелым человеком. Поэтому император спросил:

- Невозможно представить, чтобы ты плакал из-за того, что ты должен сегодня умереть - это непостижимо. Ты смелый человек, я убеждался в твоей смелости много раз, так что причиной должно быть что-то другое. Что это? Если я могу что-либо сделать для тебя, я сделаю это.

Премьер-министр сказал:

- Теперь ничего нельзя сделать, и нет никакого смысла что-либо говорить вам, но если вы настаиваете, то я все еще к вашим услугам - я подчинюсь вам и все расскажу.

Император настаивал, так что премьер-министр сказал:

- Дело не в моей смерти, потому что она не имеет большого значения - человек должен однажды умереть; смерть может наступить в любой день. Но я плачу оттого, что увидел вашу лошадь, стоящую во дворе.

- Плачешь из-за лошади? Почему?

- Я искал такой тип лошади всю свою жизнь, потому что я узнал один древний секрет - как научить лошадь летать, - но только лошадь определенного типа. Это лошадь того самого типа, и это мой последний день. Меня не волнует моя смерть, но вместе со мной будет утеряно это древнее искусство. Вот почему я плачу.

Император был возбужден, взволнован - если лошадь сможет летать, то это будет нечто особенное, - поэтому он спросил:

- Сколько дней это потребует?

- Как минимум год, и тогда эта лошадь начнет летать.

- Хорошо, я освобожу тебя на один год, но помни, если через год лошадь не будет летать, ты будешь снова приговорен к смерти и повешен. Но если лошадь полетит, ты будешь прощен и не только прощен. Я дам тебе половину своего царства, потому что я буду первым императором в истории, у которого есть летающая лошадь. Так что выходи из тюрьмы и не плачь.

Счастливый и улыбающийся премьер-министр подъехал на лошади к своему дому. Но жена его все еще плакала. Она сказала:

- Я все знаю, новость уже достигла нас раньше тебя, - но только один год? Я знаю, что у тебя нет никакого секрета, эта лошадь не сможет летать. Это просто трюк, обман, поэтому, если ты мог выпросить один год, то почему же ты не выпросил десять лет?

- Это было бы слишком много, - сказал премьер-министр. - То, что есть, уже слишком много - летающая лошадь это уже слишком много. Просьба о десяти годах была бы очевидной уловкой. Но не плачь.

- Это делает меня еще более печальной - то, что теперь я буду жить с тобой, а через год тебя повесят. Этот год будет сплошным страданием.

- Теперь я расскажу тебе один древний секрет, который ты не знаешь, - сказал премьер-министр. - За этот один год король может умереть, лошадь может умереть, я могу умереть. Или - кто знает? - лошадь может научиться летать! Целый год!

Просто надежда - и человек живет благодаря надежде, потому что он так тоскует. Когда тоска подходит к такой точке, в которой вы не можете надеяться, когда безнадежность стано­вится абсолютной, вы совершаете самоубийство. И тоска, и самоубийство свойственны человеку. Никакое животное не может совершить самоубийство, никакое дерево не может совер­шить самоубийство.

Почему так получается? В чем причина этого? Действи­тельно ли человек полностью забыл, как жить, как праздновать, как торжествовать. В то время как все существование торжеству­ет, как может человек отойти от этого, как может он создавать атмосферу печали вокруг себя?

Но так происходит. Животные живут инстинктами; они не живут при помощи сознания. Они живут инстинктами, механи­чески. Ничему не нужно учиться, они рождаются со всем тем, что им необходимо знать. Их жизнь протекает в чисто инстин­ктивном плане; у них нет никакого обучения. Они имеют встроенную программу, схему всего того, что им нужно для того, чтобы жить и быть счастливыми, поэтому они живут механичес­ки.

Человек утерял инстинкты; теперь у него нет готовой схемы того, как нужно жить. Вы рождаетесь без готовой схемы, без какой-либо встроенной программы. Для вашего движения не существует никаких механических линий поведения. Вы долж­ны прокладывать свои собственные пути. Вы должны заменить инстинкт чем-то другим, потому что инстинкт утерян. Вы должны заменить свой инстинкт интеллектом, сознанием. Вы не можете жить механически. Вы вышли из той стадии, когда возможна механическая жизнь - теперь это невозможно для вас.

Date: 2015-05-05; view: 566; Нарушение авторских прав