ПРИБАВЛЕНИЕ Отрывки из «Conduct of life» Р. У. Эмерсона

Озарение мысли изводит человека из рабства в свободу. По всей справедливости можем мы сказать о себе: мы рождаемся, и после того возрождаемся; и не раз, не два, а несколько раз совершается, наше возрождение. Опыты, последовательно получаемые нами, до того важны, что новые предают забвению старые. Но день из дней, но великий праздник из праздников жизни есть тот, в котором внутреннее око, раскрываясь, видит повсеместность Единства, вездесущность Закона и усматривает, что то, что есть, должно быть, и есть наилучшее.

Когда свет касается наших глаз, мы начинаем видеть, а иначе — нет. Так и с истиною: она озарит наш дух, и мы внезапно расширяемся до ее размеров, и растем, растем — почти под рост мирам.

Такое внутреннее прозрение делает нас сторонниками и блюстителями порядка вселенной, наперекор всему и многому; наперекор своим собственным выгодам, равно как и выгодам других. Человек, говорящий по своему внутреннему прозрению, провозглашает о себе то, что истинно для его духа; сознавая его бессмертие, он говорит, я бессмертен; сознавая его непобедимость, утверждает: я могуч. Силы эти не в нас, но мы в них. Они от Творца, а не от творения. Они касаются всего, и всему дают изменение. Они то ставят непроходимые пространства между теми, кто их воспринял, и теми, кто остается им чужд. Чуждающиеся их — это толпа, это стадо. Но для других весь мир людской представляется комедией, и комедией несмешною.

Я замечал, что когда душа достигает некоторой ясности в умозрении, она действует по поводам и по соображениям, которые гораздо выше и чище эгоизма. * * *

Величие, до которого мы внезапно возвышаемся (при озарении свыше нашего мышления), заключается в уничтожении личности, в презрении себялюбия: водворенные в сфере Закона, мы его присяжные. Бывало, мы пройдем несколько шагов по этой тропинке, а потом побродим по другому направлению. Теперь же, подобно воздухоплавателям, уже не заботимся о точке, с которой поднялся наш аэростат, о точке, к которой он пристанет; чувствуется одно: свобода и слава на таком пути. * * *

Солнечная система не заботится о своей репутации. Знайте, что так же прочно установлено право на уважение Истины и Честности. Отмеряйте сомнению на этот счет сколько угодно дюймов. Дух окрылится, возвратится и все преисполнит собою. Он вытесняет вторгшихся. Он уравновешивает чрезмерность той или другой власти:

И самой крови в нас благими Небесами Предписано течение к добру.

Что за улика в скептицизме эта низкая такса, какою оценивают высочайшие умственные и нравственные способности!

Другая язва того же скептицизма гнездится в недоверии к человеческой добродетели. Всякий порядочно одетый зажиточный господин убежден, что увсех людей точно столько же добродетели, сколько у него!.. Как проворно заподозривают вас в низких побуждениях! Вглядитесь, каким снисхождением пользуется порок в почетных и хорошо обусловленных сословиях общества! Коварство снедает даже благомыслящих, в сущности, добрых людей; и перед бестрепетными, прямодушными, откровенными поступками они прибегают к полумерам и минутным двоедушным полууступкам. * * *

«Есть две преотвратителъные для меня вещи, — сказал Магомет, — ученый с его безверием и невежа с его суеверием».

Все великие эпохи были эпохи верований. Я разумею под этим то, что всех проявлениях необычайной энергии, например во времена великого переселения народов, во времена возникновения искусств, в те времена, когда живали герои, когда слагались поэмы, душе человеческой было не до шуток Нет! Она серьезно утверждала свои убеждения в истинах духовных; она охватывала их так же осязательно, как рука охватывает меч, кисть, резец.

Достоверно то, что каждый гений начинает свой по- лет с горных вершин праводушия и что всякая степень необыкновенной красоты в мужчине или в женщине заставляет предполагать в них какую-нибудь нравственную прелесть. * * *

Слишком часто встречаются люди, неспособные жить: им препятствует к тому или их несоразмерность к собственным потребностям, или их измучивает политика, гадкая обстановка, хвори, — и они бы рады получить отставку от должности жить. Но по премудрому инстинкту спрашивается: «В чем же поможет им смерть? — Разве смерть есть чистая отставка?» Не желайте же смерти из слабодушия. * * *

Каждый человек заботится о том, чтоб не дасться в обман своему ближнему. Напоследок настает, однако же, тот день, когда он начинает радеть, чтобы самому не обмануть ближнего. Вот это хорошо! Это значит, что он выменял свою рыночную тележенку на колесницу Солнца!.. Что за день восстает тогда, когда мы примем к сердцу учение Истины; когда решимся отдавать — как лучшему достоянию — предпочтение сути над фактом, сути над внешностью, здравомыслию над высокопарностью и кривлянием; году — над днем; жизни — над годом; личным свойствам — над видимым успехом; что за день, когда мы познаем, что справедливость будет нам оказана и что, если медленна наша судьба, зато длинно, продолжительно и будущее наше поприще. * * *

С течением жизни люди научаются более любить искренность и менее домогаться того, чтоб их только тешили да забавляли. С усовершенствованием характера увеличивается вера в нравственное чувство и умаляется вера в блестящие обещания. В молодости восхищаешься и талантами, и каждым личным отличием. Но, сделавшись постарше, мы смотрим уже на совокупность свойств и действий, как на выражение духа, то есть подлинной ценности человека. Нам дается тогда другое мерило; дастся внутреннее око, которое пренебрегает тем, что сделано доя глаз, а видит насквозь творца; у нас имеется тогда ухо, которое не слышит того, что говорят люди, а слышит то, о чем они умалчивают. * * *

Гораздо выше вопроса о загробной жизни стоит вопрос о наших заслугах. Достойный бессмертия, будет бессмертен; и кто хочет быть великою душою в будущем мире, должен сделаться великою душою в здешнем. * * *

Никогда еще не рождался человек -— как бы мудр и добродетелен он ни был — без того, чтоб один-двое или более спутников не являлись в мир вместе с ним для оценки его даров, для провозглашения их миру. С каким благоговейным умилением замечаю я, что нет такого человека, который бы мыслил, который бы действовал в одиночку. Ассистенты, ниспосланные Промыслом, вместе с ним призываются к жизни. Переряженные то так, то этак — будто полицейские чиновники, переодетые в штатское платье, — они идут бок о бок с ним и следят за ним шаг за шагом по всем Царствам времени. * * *

То, что означается словами нравственное, духовное, — вот вековечная сущность; и какими бы химерами не исказили их, слова эти, без всякого сомнения, столетия за столетиями, примут свой настоящий смысл. Я не знаю слов, которые имели бы большее значение. Конечно, по общепринятому определению, ощупью стискивая духовное, нам описывают его как невидимое, тогда как настоящее значение духовного есть существенное. Это тот закон, который исполняется сам собою, совершает все без всякого посредничества, и который нельзя постигнуть несуществующим. Люди иногда выражаются так «Да это просто нравственное чувство». * * *

Вы говорите, что теперь нет религии? Это все равно что утверждать в дождливую погоду, будто нет солнца, в самую ту минуту, когда вы свидетели его преобладающего влияния. Конечно, религия образованных сословий состоит теперь именно в их отклонении служить поддержкою и порукою тому, к чему, бывало, они считали священным долгом прилепляться. Но по самой этой сдержанности они мгновенно подчинятся другому образу верований, когда час их настанет. Оно есть, то начало, служащее основою мироздания; все языки силятся его выразить, все действия — уяснить. Эта основа — простое, тихое, необъяснимое и неизъяснимое присутствие невыразимо — мирно пребывающего в нас законного нашего Владыки. И пред таким уставом согласно преклоняются люди мысли и правды всех веков и сословий. С этим сознанием сопряжено внезапное и обширное приращение могущества.

И никогда не остаемся мы без некоторого намека, что придет тот день, когда мы вступим в отношения с существами действительными: та суть, что в нас, с сутью, что в них.

Даже самый разгар материальной деятельности заключает в себе некоторые последствия, благоприятные для нравственного преуспевания. Энергия современной деятельности способствует развитию индивидуальностей; и люди набожные кажутся одиноки и заброшены. Но это и есть шаг вперед, шаг в надлежащем направлений. Небо никогда не обходится с нами по образцу представительных правлений. Всевышний говорит каждому поодиночке: «Каково-то идет с тобою? Собственно с тобою? Хорошо ли? Худо ли?» * * *

Последний урок, извлекаемый из жизни, хоральный гимн, вздымающийся от всех стихий, от всех ликов ангельских, это — добровольное повиновение, а свобода — приневоленная Когда ум просветлел, когда сердце склонилось ко благу, тогда человек с восторгом предает себя дивному мировому порядку и сознательно совершает то, чему глыба камня содействует лишь вследствие своего устройства. * * *

Когда человек непреодолимо чувствует потребность высказаться, его слово служит пособием ему и нам. Выражая свою мысль другим, он уясняет ее и для самого себя. Но если он выводит ее только напоказ, она заводит в нем порчу. * * *

Природа раз навсегда положила премию на одну правду. Что делается для эффекта, видно, что делается для эффекта; что делается по любви, чувствуется, что делается по любви. Человек внушает почтение и привязанность, потому что в ожидании их он не пробавлялся ложью. * * *

Есть ли что-нибудь неисправнее навыка в легкомыслии? Невозможно сделать ручной ни муху, ни гиену. * * *

Кому назначено умудрять многих, тот должен быть лишен всякого покровительства. * * *

Отборные души — вот кто приносит нам пользу, а не отборное общество. Отборное общество — это только средство самоохранения от уличной или кабацкой грубой пошлости. В общем итоге, отборное общество не имеет ни идей, ни цели. Оно доставляет нам ту же услугу, что прачечная или лавка с благовонными товарами, а не ту, что извлекается от поместья или от фабрики. * * *

На нас лежит долг благодарности в отношении каждого великого сердца, каждого гениального ума; в отношении всех тех, кто положил свою жизнь или свое состояние для помощи делу справедливости; кто прибавил новую отрасль знания, кто придал жизни новую красоту по своей любви к изящному. * * *

О чем наша ежедневная мольба? О том, чтобы быть вытянутыми по условной мерке: «Восполните, благо-утробные боги, мои недостатки в изворотливости, в наружном виде, в моем положении и состоянии — во всем, что ставит меня в некотором отдалении от того вожделенного хоровода; восполните недостающее мне, да буду я одним из тех, кому дивуюсь, и да стану с ними на короткую ногу!»

Но премудрые боги произносят: «Нет, мы имеем для тебя в виду нечто лучшее. Горькими унижениями, повсеместными поражениями, лишением всякого сочувствия, расстоянием целых пучин разногласия ты познакомишься с истинами и с человечностью пообширнее тех, которые в ходу у щеголеватых джентльменов».

И медленно-медленно выучиваем мы тот урок, что есть одно величие, одна мудрость — намерение и внутренняя решимость человека. Когда радость, или горе, или собственное развитое мышление убедят его в том, тогда и леса, и села, и города с их лавочниками и извозчиками, безразлично от пророка и от искреннего друга, отразят ему необъятность небес, многочисленную населенность одиночества. * * *

Жизнь каждого походит на робкого и неопытного зрителя. Мы исполняем должное и называем это наилучшими именами. Нам очень нравятся похвалы нашим действиям, но совесть говорит: «Это сделано не тобою!» И немногое можем мы сделать друг для друга. Мы напутствуем юных нашим сочувствием, разными старыми изречениями мудрецов и провожаем их до ворот арены. Но достоверно то, что не вследствие наших напутствий или старинных изречений, но единственно силою, свойственною ему, силою, не известною ни нам и никому другому, каждый из этих юных должен устоять или пасть.

Каким образом человек выходит победителем из какого бы то ни было обстоятельства, остается тайною для всякого другого существа в мире; и лишь тогда только, когда он повернется спиною к нам и ко всем людям и возьмет опорою эту сокровенную свою мудрость, может он добыть себе то или другое благо. * * *

Общество хочет, чтоб его забавляли. Я не хочу, чтобы меня забавляли. Я хочу, чтоб жизнь не казалась вещью дешевою, но чтоб на нее смотрели как на нечто священное. Я хотел бы, чтоб каждый день — своею плодотворностью, своим благоуханием — походил на столетия. * * *

Дитя на руках кормилицы есть уже проводник, по которому видимо текут все силы, которые мы называем судьбою, любовью, разумом. По великолепию средства, выведем заключение о возвышенности цели. * * *

Когда он достигнет до выполнения законно назначенного ему круга деятельности, тогда каждого человека, рожденного в мире, будут приветствовать, как наисущественную необходимость. Прочь, громогласное «ура!» толпы! Воздадим уважение одинокому голосу человека, кто вымолвит свое одобрение по чести и по совести. * * *

Вот правило: пока мы не мыслим, нами распоряжаются как бездушными атомами; но мысль просветит нас, и мы становимся распорядителями всего, что ни есть на свете. * * *

Мы живем поочередно то воображением, то поклонением, то нашим сердцем. Жизнь есть последовательное поучение, которое надобно пережить, чтоб уметь понять. Все кажется загадкой — все; и ключ к одной разгадке представляет другую загадку. * * *

В этом царстве призрачности напрасно ищем мы, где бы постоянно установиться, на чем бы твердо основаться. Для нас нет другого краеугольного камня, кроме старательного, неукоснительного упражнения над своим собственным я и строгого изобличения всякой в нем двуличности или самообольщения. Как бы ни играли нами другие, мы не должны сметь играть сами собою, и в глубине души обходиться с собою с крайнею честностью и истиною. Я считаю простые детские добродетели правдолюбия и честности корнем всего, что ни есть превосходнейшего в личности человека. Говорите, как думаете, будьте такими, какими вы есть, и платите ваши обязательства всякого рода. Быть человеком состоятельным во всем, человеком, на которого можно положиться, чье слово связывает его самого как крепчайшая цепь; быть человеком, которого ничто на свете не заставит плясать под чью-либо дудку, ничто не рассеет прахом, ничто не подточит, — кажется мне предпочтительнее самой громкой молвы по всей вселенной. Существенность — это основание всякой дружбы, всякой религиозности, всего поэтического, всех искусств и знаний. При подошве и на выси всякого самообольщения я усматриваю то мошенничество, которое всегда научает нас жить и действовать для сохранения наружных приличий, наперекор нашим убеждениям, которые в часы здравомыслия неопровержимо доказывают нам, что одно то, что мы действительно есть, служит нам впрок с друзьями и приятелями, с людьми посторонними, с самою судьбою и роком. * * *

Сколько философии, ума, нравственности выразили древние персы следующим изречением:

Прельщен ты будешь, — знай! хоть ты мудрец из мудрых,

Так пусть же не порок, — добро тебя прельщает.

Во вселенной нет анархии, нет слепого случая. Всюду система, всюду постепенность. В ней каждое божество пребывает в своей области. Юноша, при своем вступлении в чертог небесной тверди, чувствует себя один на один с ними, — с божественными; они изливают на него свои благословения, они расточают ему удары и манят его к себе, ввысь, к своим престолам.

Внезапно и неожиданно начинают на него валиться снежные хлопья ложных истин. Ему чудится, что он очутился посреди необозримой толпы, которой подвластна и та дорога, и другая; что он обязан повиноваться движениям, направляемым этою толпою... и он кажется себе таким убогим, сирым, ничтожным. Безумное скопище толкает его туда и сюда; яростно повелевает делать то одно, то другое. Ему ли противиться его воле? Ему ли думать и действовать по-своему? Новые видоизменения и новые ливни разочарований ежеминутно ставят его в тупик, сводят с ума.

Но когда путем-дорогою воздух на мгновение прочищается и тучи несколько пораздвинутся, он опять видит их — божественных; они восседают на своих престолах, кругом и около него: они одни с ним одним.

Date: 2015-05-04; view: 376; Нарушение авторских прав