Рапунцель: часть 2

Он пробрался туда в сумерках, пролез через каменную ограду, но сильно перепугался, увидав перед собой колдунью.

— Как ты смеешь лазить в мой сад,— сказала она, гневно на него поглядев,— и красть у меня, как вор, мой зеленый рапунцель? Тебе плохо за это придется.

— Ах,— ответил он,— вы уж меня простите, ведь я решился на это по нужде: моя жена увидала из окошка ваш зеленый рапунцель и почувствовала к нему такую страсть, что, пожалуй, умерла бы, если бы его не отведала.

Гнев у колдуньи немного прошел, и она сказала ему:

— Если это правда, что ты говоришь, то я позволю тебе набрать рапунцеля столько, сколько ты пожелаешь, но при одном условии: ты должен будешь отдать мне ребенка, который родится у твоей жены. Ему будет у меня хорошо, я буду о нем заботиться, как мать родная.

И он со страху согласился на все. Когда жене пришло время рожать и она родила дочку, явилась тотчас колдунья, назвала дитя Рапунцель и забрала его с собой.

Стала Рапунцель самой красивой девочкой на свете. Когда ей исполнилось двенадцать лет, колдунья заперла ее в башню, что находилась в лесу; в той башне не было ни дверей, ни лестницы, только на самом ее верху было маленькое оконце. Когда колдунье хотелось забраться в башню, она становилась внизу и кричала:

— Рапунцель, Рапунцель, проснись, Спусти свои косоньки вниз.

А были у Рапунцель длинные, прекрасные волосы, тонкие, словно из пряжи золотой. Услышит она голос колдуньи, распустит свои косы, подвяжет их вверх к оконному крючку, и упадут волосы на целых двадцать аршин вниз — и взбирается тогда колдунья, уцепившись за них, наверх.

Мы можем подойти к этой части повествования с разных сторон. Если мы рассмотрим ее на внешнем уровне как указание на инцестуозные отношения между отцом и дочерью, то мы можем сказать, что отчаянная попытка отца избежать того, чтобы быть заколдованным, приводит к принесению дочери в жертву ведьме. Придя в ужас от встречи с бессознательным, он проживает это за счет своей дочери. В этом представлена базовая динамика сексуального абьюза отца над дочерью. Дочь, "захваченная" инфляционными фантазиями исключительности и "особой тайны", разделенной с идеализированным взрослым, попадает под чары отца и утрачивает свою собственную жизнь.

Этот паттерн действует и без сексуального абьюза. В более общем смысле, наша история предполагает, что дочь, идентифицируя себя с бессознательным своего отца (часто с его бессознательной нищетой и страданием), теряет возможность жить своей собственной жизнью. В этой связи я вспоминаю пациентку, которой снилась, что она дает кровь для переливания своему отцу через соприкосновение кончиков их пальцев. Эта женщина оказалась единственной связью этого несчастного человека с его жизнью, с его чувствами, и несмотря на то, что дочь чувствовала глубокую "любовь" к своему отцу (идентификацию с ним), в этом сне появился ужасный образ, показывающий, какую цену она заплатила за это,— кровь, символ самой жизни.

В нашей истории мы не находим криков протеста матери Рапунцель, когда ее дочь исчезает в "башне" колдовства. Кажется, что мать сама находится под действием чар и не в состоянии обеспечить своему ребенку жизнь в реальном мире. Она просто отказывается от дочери, следуя за околдованным отцом. Работы, посвященные теме детского абьюза, полны описаний таких пассивных матерей, обычно также перенесших абьюз, приносящих своих дочерей в жертву буквальному или психологическому инцесту. Мы могли бы подробно исследовать множество подобных тем в межличностных и семейных отношениях, которые соотносятся с нашей историей. Однако корни всех этих внешних паттернов и семейных драм лежат в мире внутренних объектов членов семьи — бессознательных "комплексов", которые, как обнаружил Юнг, разделяются всеми членами семьи. Так что мы обратимся к нашей истории как ко внутренней драме — своего рода рассказанному сну, приснившемуся продуцирующей образы (imaginary) психике. Тогда различные персонажи предстанут как "частичные объекты" или "комплексы", т. е. внутренние персонификации гипотетической психики.

Посмотрев через эту интерпретативную линзу, мы могли бы сказать, что ребенок персонифицирует ту "невинную" часть психики, которая хранит воспоминания о травме и которая подверглась отщеплению для того, чтобы сохранить всю личность от распадения или деградации. Как носитель личностного духа этот ребенок является в этой истории ключевой фигурой мотива искупления и восстановления творческого "очарования" жизни. Однако Защитник/Преследователь, ведьма, пресекает контакты с реальностью, слишком хорошо зная только одно: насколько разрушительными были такие контакты в прошлом. В итоге это приводит к своего рода принесению ребенка в жертву на внутреннем уровне. Захваченная в ловушку колдовских чар, детская часть существует в подвешенном состоянии, она не может умереть, но она не в состоянии и жить, находясь в заточении "несмертия". Порой, в сновидениях, мы находим эту частичную личность заключенной внутри стеклянного шара или внутри космического аппарата, запертой на чердаке или зарытой в землю. Иногда она спит или находится в измененном состоянии сознания, околдована, анестезирована или аутична. В наших предыдущих случаях мы видели этого ребенка в сердитой, напуганной "маленькой девочке" Линоры, в видении "ребенка в открытом космосе" Мэри, а также в случае "ребенка-призрака", медленно спускающегося в руки Патриции и ее бабушки, которые должны "освободить" его.

В мифологии эта ситуация часто представлена сюжетом, в котором одна часть "я" увлекается в подземный мир, как, например, в мифах об Эвридике или Персефоне, которых стережет Князь Тьмы. И тогда в верхнем мире возникает проблема: все замерзает и ничего не растет (так мстит Деметра до тех пор, пока не получает Персефону обратно). Другим образом этого состояния может послужить Чистилище, в котором заключены души невинных (младенцев и патриархов). Там их не могут достать языки адского пламени, но они переносят вечные страдания малой степени, томясь в бесконечном ожидании, находясь в подвешенном состоянии, ни здесь, ни там. Еще один образ этого состояния мы находим в легенде о Граале: это образ Опустошенной Земли, которая окружает Замок Грааля после таинственного ранения Короля-Рыбака. Испытывая ужасные мучения, причиняемые раной, Король влачит существование, оставаясь за пределами своего обычного жизненного уклада, потому что некому задать необходимый вопрос для того, чтобы связать два мира. Когда Парсифаль задает его ("Кому служит Грааль?"), Королю позволено умереть, и воды снова текут в Опустошенную Землю, которая вновь расцветает.

В нашей истории Рапунцель представляет ту часть личности, которая удерживается в заточении. В случае Мэри, который мы привели ранее, мы видели ее как аддиктивную часть личности. Здесь же она предана (addicted) ведьме, жизни под ее "чарами". Я думаю, что негативная энергия этих колдовских чар является самым мощным сопротивлением, с которым сталкивается терапевт, работая с пациентами типа Рапунцель и со своей собственной частью, идентифицирующейся с травмами пациента. Этот соблазняющий откат в работе является результатом того, что внутреннее убежище*, в котором преследуемое эго помещается во время кризиса, является также миром, который открыт воздействию трансперсональных энергий. Уединение Рапунцель в ее внутреннем убежище — это не просто уход в область ранее интроецированных "архаичных внутренних объектов" или регрессивная защита в стремлении к инфантильному всемогуществу, но, как подчеркивал Юнг, также регрессия в мир мифических и архетипических "объектов", обладающих своими собственными целительными свойствами и эффективностью. Начиная собственно с защиты и обслуживая позже защитные механизмы, этот мир фантазии также предоставляет таким пациентам подлинный доступ в коллективную психику и во внутренние тайны, которые не так-то легко доступны "хорошо адаптированным" индивидам. Правда, это также делает их инфляцированными, самодостаточными, упрямыми и недоступными; мы обсудим эту проблему, когда будем рассматривать реакцию колдуньи на вторжение Принца в башню. Мистерии, дающие опору жизни, поддерживающие покинутый личностный дух во внутренних башнях наших травмированных пациентов, приходят из глубин существа и разума, намного превосходящего узкие возможности эго. Это — трансперсональный или архетипический смысл системы самосохранения.

* Другое значение английского слова "sanctary" — святилище.

Итак, волшебница (или ведьма в нашей истории) представляет собой персонификацию колдовского потенциала психики — "матери-колдуньи" —альтернативы реальной матери, которой не удалось посредничество между магическим миром и ребенком. Можно было бы сказать, что этот образ представляет архетип Ужасной Матери со всей силой ее колдовских чар, однако это было бы лишь отчасти верно. Ведьма несет в себе также часть, служащую жизни. Она говорит: "Я буду о нем [о ребенке] заботиться, как мать родная". Мы также знаем, что жизнь под опекой колдуньи была не такой уж и плохой. Сказка говорит нам, что Рапунцель выросла и стала самой красивой девочкой на свете, у нее был очаровательный голос, она пела, как птичка, у нее были великолепные светлые волосы, прекрасные, как золото, короче говоря, она была принцессой — puella aetemus'", прекрасной, невинной, пленительной, но замкнутой внутри некой сферы (bubble).

* Вечная девушка (лат.)

Оберегающая роль ведьмы в нашей истории состоит в том, что она не допускает вреда, который могло бы причинить Рапунцель травматическое взаимодействие с внешним миром и людьми. Это означает, что ведьме необходимо препятствовать появлению какого-либо желания,— она всякий раз должна атаковать любую надежду или желание, как только они появятся. В этом смысле ведьма абсолютно негативна. Обычно пациенты типа Рапунцель отлично знакомы с ее или его голосом, звучащим во внутреннем мире. Именно этот голос говорит: "это все неважно", "не высовывайся", "на самом деле ты вовсе не хочешь этого", "отложи это назавтра", "ты только разочаруешься". Или в том случае, если пациент находит в себе храбрость рискнуть и испытывает унижение или отвержение в результате своей попытки, это она увещевает: "Я предупреждала тебя, тебе следовало бы прислушаться ко мне... это было глупо, и ты получил то, что заслуживаешь". Перфекционизм колдуньи — еще одна интересная вещь, касающаяся роли этого персонажа во внутреннем мире травмы. Ничто в реальном мире не может сравниться с ее утонченным идеализмом или блестящими интеллектуальными рационализациями: "Реальный мир прогнил,— говорит она,— не стоит вкладывать в него душу... Ты хочешь создать семью? — Взгляни на уровень разводов... Ты хочешь работать с психоаналитиком? — Посмотри на них, все они шарлатаны, во всяком случае, все они продажные... Ты хочешь улучшить свою жизнь? — Для этого тебе придется оставить свои принципы и стать светским хлыщом". И так далее.

Ведьма как одна из составляющих системы самосохранения также является и утешителем. Только она приносит успокоение исключительно печального и мелодраматического свойства, в действительности это — благонамеренный обман. Как будто каждый раз на ночь она читает сказки рапунцелевой части личности, но сказки эти исключительно сентиментальны. Это происходит примерно так: "Ты была сиротой, и никто не любил тебя, не видел твою душевную красоту, но я нашла тебя и взяла к себе домой, мы обрели друг друга в этом жестоком и падшем мире, в котором почти все извращено и банально. Никто, кроме меня, не понимает тебя, со мной ты никогда не будешь одинока в жизни". Это блаженное самоуспокоение приносит временное облегчение боли и ее рационализацию. Но постепенно оно утрачивает свою действенность, "попытки" психики прибегнуть к диссоциации для того, чтобы защитить себя от острой травмы, приводят, как и во всех невротических циклах, к ослаблению и хронической травматизации личности. Так что человек, в конце концов, приходит к поиску помощи.

Мы сможем лучше понять смысл образа ведьмы в истории Рапунцель, если рассмотрим универсальное, архетипическое значение ведьмы, т. е. если мы амплифицируем образ. Мы обнаружим, что ведьмы относятся к разновидности чародеев, связанных с ночью и смертью. Они персонифицируют измененное состояние сознания. Часто они обладают даром пророчества, они пожирают детей и они не плачут. Нечувствительность колдуний является одним из признаков, по которым они могут быть распознаны. Если ведьму уколоть шпилькой, то она не почувствует боли. К тому же, любой участок тела, нечувствительный к боли (такой, как шрам), может считаться отметкой ведьмы или дьявола. Итак, ведьмы ассоциируются с психическим оцепенением — неспособностью чувствовать боль. Эти образы могут быть истолкованы как персонификации способности психики анестезировать саму себя, диссоциировать, замораживать или гипнотизировать эго изнутри.

Теперь мы снова возвращаемся к нашей истории.

Date: 2015-06-06; view: 545; Нарушение авторских прав