Глава шестнадцатая. – Это мне кажется или у нас тут действительно сегодня какая‑то не та атмосфера?

– Это мне кажется или у нас тут действительно сегодня какая‑то не та атмосфера? – спросил Бэнкс у Энни, встретив ее в коридоре в четверг утром.

– Не та атмосфера – это мягко сказано, – отозвалась Энни. Голова у нее все еще болела, хотя, перед тем как выйти от Уинсом, она приняла парацетамол. К счастью, она всегда возила в багажнике запасной комплект одежды. Не из‑за распущенности или еще чего‑нибудь в этом роде; однажды, несколько лет назад, будучи еще простым констеблем, она точно так же напилась и осталась у подруги – это случилось после того, как Энни рассталась со своим бойфрендом. Кто‑то в отделе обратил внимание на то, что она не переоделась, стало быть, не была дома, и Энни на несколько дней стала мишенью неостроумных сексистских шуток. Кроме того, после этой истории ее сержант начал приставать к ней, когда они ехали в лифте после работы.

– Выглядишь ты хреново, – заметил Бэнкс.

– Спасибо.

– Не хочешь ничего рассказать?

Энни огляделась, чтобы убедиться, что никто не подслушивает. Отлично, подумала она, в собственном управлении у меня развивается мания преследования, дожили.

– Как ты думаешь, мы сможем улизнуть в «Голден гриль», да еще чтобы об этом особенно не трепались?

– Конечно, – заверил ее Бэнкс. У него был такой вид, словно он, черт побери, не понимает, на что она намекает.

День был солнечный и пронизывающе‑холодный, и большинство людей, глазевших на витрины на Маркет‑стрит, надели свитера под ветровки или анораки. Они обогнали пару тяжеловооруженных туристов, облаченных в новомодное снаряжение, каждый нес по два длинных заостренных штыря, похожих на лыжные палки. Эти штуки, может, и пригодятся им, когда они станут взбираться на хребет Фремлингтон, подумала Энни, но на булыжных мостовых Иствейла от них мало пользы.

Их знакомая официантка поздоровалась с ними, и вскоре они уже сидели над горячим кофе с песочным печеньем, глядя сквозь затуманенное окно на потоки людей, текущие по улице. Энни почувствовала внезапный приступ тошноты, когда сделала первый глоток кофе, но вскоре ей стало получше. Впрочем, почти незаметная дурнота еще все же чувствовалась.

Энни и Уинсом провели веселую ночку, поделившись признаниями в большем количестве, нежели Энни могла бы себе представить. Когда она размышляла об этом холодным похмельным рассветом, она вдруг осознала, что у нее, по сути, нет настоящих подруг, нет никого, с кем она могла бы вот так поболтать, побыть глупенькой, позаниматься всякой девчачьей ерундой. Она всегда думала, что это побочное следствие ее профессии, но, возможно, это было следствием ее характера. Бэнкс был такой же, но у него, по крайней мере, были дети. У нее, конечно, жил в Сент‑Айвсе отец, но они виделись редко, и потом, это совсем другое: несмотря на все его милые чудачества и желание вести себя как друг и наперсник, он все же оставался отцом.

– Чем же ты таким занималась сегодня ночью, что теперь у тебя вид как у ожившего мертвеца? Да и чувствуешь ты себя, судя по всему, соответствующе.

Энни скорчила гримасу:

– Ты знаешь, как я обожаю, когда ты делаешь мне комплименты.

Бэнкс коснулся ее руки, на лице у него мелькнуло заботливое выражение.

– Я серьезно.

– Если уж тебе так нужно знать, я напилась с Уинсом.

– Что‑что ты сделала?

– Что слышал.

– С Уинсом? Я даже не знал, что она вообще пьет.

– Я тоже. Но теперь это официально установлено. Она может меня перепить.

– Это, конечно, подвиг.

– Вот и я о том же.

– Ну и как все было?

– Сначала немного неловко, ну, субординация и все такое, но ты же знаешь, я никогда не придавала этим вещам особого значения.

– Знаю. Ты уважаешь личность, а не чин.

– Именно. В общем, под конец вечера мы уже вышли за всякие границы приличия и немного повеселились. Называли друг друга «Энни» и «Уинсом», потому что «Уинни» она ненавидит. У нее просто дьявольское чувство юмора, когда она дает себе волю, эта Уинсом.

– О чем вы говорили?

– Не твое дело. О своем, о девичьем.

– Стало быть, о мужчинах.

– Вот ведь самомнение! Что заставляет тебя предположить, что мы стали бы тратить бутылочку отличного пойла из «Маркса и Спенсера» на то, чтобы обсуждать вашего брата?

– Поставила меня на место. И как вы с ней сегодня утром встретились на работе? Смущались?

– Да нет, похихикали.

– А с чего все началось?

Энни опять почувствовала, что к горлу подкатывает тошнота. Она попробовала приказать ей пройти – как лишним мыслям при медитации, – и этот метод, кажется, сработал, по крайней мере – на время.

– Началось с сержанта Темплтона, – наконец ответила она.

– Кев Темплтон? Из‑за его повышения?

– Нет, повышение тут ни при чем. И говори тише. Конечно, Уинсом разозлилась и из‑за этого. И ее можно понять, правда? Мы знаем, что она идеально подходит для его должности, но мы знаем и то, что идеально подходящий человек не всегда занимает нужное место, даже если этот человек – темнокожая женщина. Вы, белые мужчины, вечно жалуетесь, когда место от вас уплывает, как вы считаете, из‑за соображений политкорректности, но бывает и наоборот.

– Ну и что же тогда?

Энни рассказала ему, как, по словам Уинсом, вел себя Темплтон с Келли Сомс.

– Похоже, довольно жестко, – признал он, когда она закончила. – Но я не думаю, что он должен был предвидеть, что девушку будет тошнить.

– Он этим наслаждался. Вот в чем дело, – ответила Энни.

– Так решила Уинсом?

– Да. Только не надо мне тут этой вашей мужской солидарности! Если ты будешь продолжать в том же духе, я уйду. У меня сейчас нет настроения выслушивать ваши шовинистские штучки.

– Господи, Энни, мы же с тобой давно знакомы! К тому же, насколько я вижу, тут сидит всего один мужчина.

– Ну… В общем, ты понимаешь, о чем я. – Энни провела рукой по растрепанным волосам. – Вот черт, у меня похмелье, а вдобавок еще и голова в мерзком виде.

– Голова у тебя в отличном виде.

– Врешь, но все равно спасибо. В общем, такая вот история. Да, и еще эта чертова суперинтендант Жервез вчера на меня накинулась у себя в кабинете.

– Там‑то ты что делала?

– Зашла пожаловаться на личные замечания, которые она позволила в отношении меня на совещании. Я рассчитывала как минимум услышать извинения.

– А получила?

– Издевательские и еще более личные замечания, а также приказ перейти на чтение и обработку показаний.

– Сурово.

– Очень. И она предостерегала меня насчет тебя.

– Что?

– Да‑да. – Энни опустила глаза и стала разглядывать свой кофе. – Кажется, она думает, что между нами опять что‑то есть.

– Как ей вообще могла взбрести в голову такая мысль?

– Не знаю. – Энни сделала паузу. – А Темплтон – ее подпевала.

– И что?

Энни наклонилась вперед и оперлась ладонями на стол:

– Как она узнала о том, что ты выпил пива в «Кросс киз» в тот вечер, когда мы приехали на убийство Барбера? Тогда Темплтон тоже был в пабе. – Энни взъерошила волосы. – Слушай, Алан, может, у меня мания преследования, но тебе не кажется, что Кев Темплтон наушничает?

– Но с чего он взял, что у нас с тобой «что‑то есть», как ты выражаешься?

– Он знает нашу историю, а в Мурвью‑коттедж мы приехали вместе. И оставались в Лондоне на ночь. Он сложил два и два и получил пять.

Бэнкс посмотрел в окно, пытаясь переварить то, что ему рассказала Энни, потом спросил:

– И что же? Он выслуживается перед новым супером?

– Похоже на то, – согласилась Энни. – Кев смышленый, к тому же честолюбивый. Он думает, мы – зануды и неудачники. Он уже сержант и сдаст экзамены на инспектора, как только ему выпадет шанс, но Темплтон уверен: чтобы продвинуться на этой работе, хороших оценок за экзамены мало. Полезно получить рекомендации от начальства. Наша мадам Жервез полагает: она создана для великих свершений, как минимум для того, чтобы стать главным констеблем, так что немного лизоблюдства Темплтону не повредит. Во всяком случае, такова моя версия.

– Ну что ж, звучит убедительно, – ответил Бэнкс. – И эта история с допросом Сомсов мне тоже не понравилась. Иногда мы вынуждены делать такие неприятные вещи – хотя я уверен, что в нашем случае можно было бы всего этого избежать, – но мы не должны ими наслаждаться.

– Уинсом считает, что он еще и расист. Как‑то раз она подслушала, как он отпускает замечания насчет «черных» и «пакисташек», когда он думал, что она не слышит.

– К сожалению, в этом он у нас в полиции вряд ли уникален, – заметил Бэнкс. – Слушай, я с ним потолкую.

– Можно подумать, от этого будет много пользы.

– Ну, к суперинтенданту Жервез мы же точно не можем пойти. Наш Красный Рон, наверное, выслушал бы, но для меня это как школьное ябедничанье. Не в моем стиле. Нет, если с Кевом Темплтоном и можно что‑то сделать, мне, видимо, придется сделать это самому.

– И что ты можешь сделать, если конкретно?

– Как и сказал: потолковать с ним, посмотреть, смогу ли я его вразумить. С другой стороны, думаю, было бы даже лучше, если бы я намекнул Жервез, что у нас на него кое‑что есть. Она сразу его отбросит, как горячую картофелину из пословицы. Я имею в виду не так‑то удобно, черт побери, иметь при себе шпиона, который раскрывает себя на первом же задании, а? К тому же делает неверные выводы.

– Умно.

– Слушай, мне сегодня надо в Лидс, повидаться с Кеном Блэкстоуном. Хочешь присоединиться?

– Нет, спасибо. – Энни состроила мрачную гримасу. – Я должна читать показания. И потом, я себя сегодня так чувствую, что попробую удрать пораньше, приехать домой, принять горячую ванну и пораньше завалиться спать.

Они расплатились и вышли из «Голден гриль». Перейдя дорогу под легкой моросью, они приблизились к полицейскому управлению. Когда они вошли, констебль, сидевший за столиком дежурного, окликнул Энни:

– Мне передали для вас сообщение, мисс, – сказал он. – Из Линдгарта. Местный бобби только что позвонил, говорит, на ферме Сомсов просто ад кромешный. Этот старик Сомс, видно, просто обезумел от ярости.

– Мы выезжаем, – ответила Энни и посмотрела на Бэнкса.

– Кен Блэкстоун подождет, – заявил он. – Нам стоит надеть сапоги.

Энни сидела за рулем, а Бэнкс пытался хоть что‑то выяснить по мобильному, но связь то и дело прерывалась, и в конце концов он махнул на нее рукой.

– Этот ублюдок Темплтон! – ругалась Энни, сворачивая на Линдгарт‑роуд возле фордхемского паба «Кросс киз». В голове у нее мелькали соблазнительные картинки: взять Темплтона и заживо сварить в кипящем масле. – Он мне за это ответит. Ему это с рук не сойдет.

– Успокойся, Энни, – призвал ее Бэнкс. – Давай сначала выясним, что произошло.

– Что бы там ни было, он виноват. Все из‑за него…

– Если так, придется тебе встать в очередь, – заметил Бэнкс.

Энни озадаченно глянула на него:

– Что ты имеешь в виду?

– Если бы ты сейчас ясно мыслила, тебе могло бы прийти в голову…

– Вот только не надо этой покровительственности, – бросила Энни. – Говори прямо.

– Тебе могло бы, в частности, прийти в голову, что если что‑то стряслось из‑за действий сержанта Темплтона, то первым человеком, который от него постарается избавиться, станет суперинтендант Жервез.

Энни посмотрела на него и свернула на подъездную аллею, ведущую к ферме Сомса. Она уже видела впереди патрульную машину, припаркованную у дома.

– Но она сама ему приказала так действовать, – напомнила Энни.

Бэнкс только улыбнулся:

– Тогда ей казалось, что это хорошая мысль.

Энни резко затормозила, разбрызгивая комья грязи, они вылезли из машины и направились к полицейскому, дежурившему у дома. Дверь в дом была нараспашку, и Энни слышала доносящиеся изнутри звуки рации.

– Констебль Коттер, сэр, – представился стоявший у дверей. – Мой напарник констебль Уоткинс внутри.

– Что произошло? – спросил Бэнкс.

– Пока не совсем ясно, – ответил Коттер. – Но у нас был циркуляр из Иствейла. Отдел особо важных просил нас сообщать обо всем, что связано с Сомсами.

– Мы рады, что вы так оперативны, – вмешалась Энни. – Кто‑нибудь пострадал?

Коттер глянул на нее.

– Да, мэм, – ответил он. – Молодая девушка. Его дочь. Она позвонила в участок, и было слышно, что в доме кто‑то ругается и крушит мебель. Она была испугана. Попросила нас приехать как можно скорее. Мы приехали, но к тому времени, как мы сюда добрались… Да вы сами увидите.

Энни первая вошла в дом, коротко кивнула констеблю Уоткинсу, который стоял в гостиной и, озираясь, почесывал в затылке. В комнате все было вверх дном: пол усеян битым стеклом, разломанный стул лежал на столе, окно разбито, настольные лампы перевернуты. Даже небольшой книжный шкаф был отодвинут от стены, и его содержимое валялось на полу вперемешку с осколками.

– На кухне то же самое, – доложил констебль Уоткинс, – но этим ущерб имуществу вроде бы ограничивается. Наверху все в целости.

– Где Сомс? – спросила Энни.

– Мы не знаем, мэм. Его не было, когда мы приехали.

– А что с его дочерью, с Келли?

– В иствейлской больнице, мэм. Мы позвонили в отделение скорой помощи.

– Как она?

Констебль Уоткинс отвел глаза:

– Не знаю, мэм. Трудно сказать. Мне показалось, дело скверное. – Он показал в глубину комнаты. – Много крови.

Энни посмотрела внимательнее. Теперь она заметила темное пятно на ковре и выломанную ножку стула. Келли. О господи!

– Так, – произнес Бэнкс, выходя вперед. – Я хочу, чтобы вы с вашим напарником организовали розыск Келвина Сомса. Он не мог уйти далеко. Если нужно, обратитесь за помощью к полицейским констеблям из Иствейла.

– Есть, сэр.

Бэнкс повернулся к Энни.

– Пошли, – сказал он. – Здесь мы больше ничего сделать не сможем. Нанесем визит в больницу.

Энни не нужно было просить дважды. Когда они вернулись в машину, она обоими кулаками ударила по рулю и изо всех сил попыталась удержать в себе слезы гнева. В голове у нее по‑прежнему стучало от вчерашних вечерних излишеств. Она почувствовала ладонь Бэнкса на своем плече, и это помогло ей удержаться от слез.

– Все нормально, – сказала она спустя недолгое время и мягко освободилась от его руки. – Мне просто надо было выпустить пар. Подумать только, а я‑то думала, что приеду домой пораньше и спокойно выкупаюсь.

– Можешь вести машину?

– Все в полном порядке. Правда. – Чтобы продемонстрировать это, Энни завела мотор и медленно тронулась по длинной ухабистой аллее; она не стала разгоняться, пока они не выбрались на шоссе.