Глава девятнадцатая

Энни быстро что‑то записала, потом снова подняла глаза к монитору и прокрутила страницу ниже. Было утро понедельника. В воскресенье почти вся следственная группа получила заслуженный выходной, первый почти за две недели, с тех пор как произошло убийство Ника Барбера. Энни провела утро за домашними делами, день – на сайте «Мэд Хэттерс», а вечером с удовольствием приняла ванну и насладилась бульварными журнальчиками, которые припасла для такого случая. В обеденное время она сходила с Бэнксом, Брайаном и Эмилией в гринтонский «Бридж». Эмилия была совершенно очаровательна, и Энни испытала тайный трепет восторга, познакомившись с подающей надежды актрисой. Это знакомство впечатлило ее гораздо сильнее, чем встреча с сыном Бэнкса, рок‑звездой, с ним она виделась и раньше, хотя Брайан тоже был по‑своему очарователен и гораздо менее спесив, чем ей запомнилось. Похоже, он повзрослел и освоился со своим успехом, в нем пропало юношеское страстное желание постоянно самоутверждаться.

Кофе, стоявший возле ее правой руки, почти совсем остыл, и она скорчила гримасу, отпив глоток. Вокруг Энни в комнате отдела шла бурная деятельность, но она, почти не обращая на это внимания, по‑прежнему сидела в Сети, чувствуя, что наконец приближается к разгадке тайны тех чисел, что были нацарапаны в книге Ника Барбера.

С некоторым разочарованием она обнаружила, что решение загадки не содержит в себе ничего эзотерического, внятного лишь посвященным. Не то чтобы она надеялась, что расшифровка записи сразу все прояснит и позволит раскрыть дело, нет. Она удивлялась, как не догадалась раньше.

На сайте «Мэд Хэттерс» Энни не нашла ничего полезного, однако обнаружила на нем ссылки, которые привели ее на более подробные фанатские сайты. Видимо, Ник Барбер шел тем же путем, сидя в «Иствейл компьютерс», а хозяин магазина услышал лишь обрывок песни с официального сайта. Теперь Энни продиралась сквозь ярко‑оранжевые и ярко‑красные готические буквы, выступающие на черном фоне логотипа, и многочисленные мигающие стрелки – все это указывало на то, что здесь потрудился некий юный веб‑дизайнер, которому очень хотелось продемонстрировать свою крутизну, а удержать его было некому. Скоро глаза у нее зачесались, появилось такое чувство, словно по ним прошлись наждаком.

Занеся на бумагу последнюю строчку, Энни распечатала документ, отправила адрес сайта в закладки и закрыла браузер. Как следует потерев глаза, она отправилась на поиски чашки свежего кофе, но обнаружила, что пришла ее очередь заваривать. Когда она наконец вернулась за стол, уже почти подошло время ланча. Энни решила устроить себе перерыв и отдохнуть от гостеприимных помещений полицейского управления.

– Как раз о тебе думала, – обрадовалась она Бэнксу, заглянувшему спросить, как идут дела. – Я устала от тесноты. Может, сводишь меня в это новое бистро возле замка, и мы обсудим то, что мне удалось найти?

– Что? – возмутился Бэнкс. – Обед вдвоем, два дня подряд? Поползут слухи!

– Деловой обед, – уточнила Энни.

– Ладно. Годится.

Темплтон, все сильнее морща лоб, наблюдал за ними. Энни взяла бумаги, и они с Бэнксом вышли на вымощенную булыжником рыночную площадь. Денек для нынешнего времени года был отличный: начисто отмытое голубое небо и лишь небольшой намек на прохладный ветерок. Туристы, приехавшие из Тисайда на двух автобусах, высаживались у рыночного перекрестка и сразу же устремлялись в ближайший паб. Часы на церкви пробили двенадцать, когда Бэнкс с Энни пересекли площадь и двинулись по узкой извилистой улочке, ведущей наверх, к замку. Бистро притулилось под небольшим пролетом каменной лестницы, примерно на полпути к вершине холма. Заведение открыли всего месяца три назад, и о нем уже появилось несколько доброжелательных отзывов в местной печати. Благодаря раннему часу было занято всего два столика, и хозяин радушно предложил Бэнксу и Энни выбрать любой из оставшихся. Они предпочли угловой: так они будут сидеть спиной к беленым стенам, никто не сможет заглянуть им через плечо. Полуподвальное окно пропускало мало света, и в нем видны были только ноги прохожих, однако приглушенного настенного освещения хватало, чтобы читать.

Оба решили пить газированную минеральную воду: Энни вообще не любила спиртного за ланчем, а Бэнкс заметил, что в последнее время даже один‑единственный бокал вина, выпитый днем, нагоняет на него сонливость. Бэнкс заказал сэндвич с говядиной и картошку фри, а Энни – омлет с сыром и зеленый салат. Разлив воду по стаканам, они уселись изучать результаты ее утренних изысканий. В бистро звучала музыка – иствейлское представление о парижском шике: Шарль Азнавур, Эдит Пиаф, немного Франсуазы Арди, – но настолько тихо, что совсем не мешала. Бэнкс отломил кусок багета, намазал маслом и посмотрел в заметки Энни.

– Очень просто, – пояснила она, – это даты концертных выступлений «Мэд Хэттерс» с октября шестьдесят девятого по май семидесятого.

– Но это восемь месяцев, а рядов цифр всего шесть.

– В декабре и феврале они не выступали, – пояснила Энни. Она показала Бэнксу распечатку. – Все это я разузнала на сайте, которым заправляет, видимо, самый рьяный их поклонник. Детали, которые некоторые из этих людей выкладывают, просто потрясают. В общем, для такого автора, как Ник Барбер, это был сущий дар небес.

– Но все ли даты точные?

– Я уверена, там есть ошибки, – признала Энни. – В конце концов, эти сайты никто не редактирует, и ляп сделать легко. Но в целом, я бы сказала, они совпадают с действительностью.

– Значит, «Мэд Хэттерс» выступали шестого, восьмого, девятого, двадцать первого, двадцать второго и двадцать пятого октября? Это надо понимать так?

– Да, – ответила Энни. Она протянула Бэнксу следующую распечатку. – А вот те места, где они играли.

– «Купол» в Брайтоне, бальный зал «Локарно» в Сатерленде, Золотой зал в Портсмуте. Их неплохо мотало.

– О да.

– А даты в кружочках?

– Их всего три, как ты видишь, – сказала Энни. – Двенадцатое января, девятнадцатое апреля и девятнадцатое мая семидесятого года.

– Есть какой‑то смысл в том, что тут два девятнадцатых числа?

– Я еще пока не понимаю, почему он вообще их обвел.

– Может, это он отмечал месячные какой‑нибудь из своих девушек?

Энни ткнула его локтем под ребра:

– Не груби. И потом, месячные не бывают так нерегулярно. Во всяком случае, обычно.

– Значит, ты не рассматривала эту версию?

Энни пропустила его замечание мимо ушей и приготовилась продолжать, но тут им принесли еду. Они сделали короткую паузу, чтобы расположить на столе бумаги, тарелки, ножи и вилки, а потом вернулись к беседе.

– Интервал – почти два месяца, потом – всего месяц.

– Даты выплат долга за наркотики?

– Может быть.

– А где они играли в те дни?

Энни сверилась с записями:

– Двенадцатого января – в Кардиффе, в «Топ рэнк сьют», девятнадцатого апреля – в брайтонском «Куполе», а девятнадцатого мая – в Плимуте, в клубе «Ван Дейк».

– Разнообразнее не бывает, – заметил Бэнкс. – Ладно. Теперь нам надо выяснить, есть ли вообще какой‑то смысл во всех этих датах и местах.

Хозяин подошел проверить, все ли у них в порядке. Они заверили его, что все отлично, и он стремительно удалился. Подобная тактичность в Йоркшире долго не продержится, подумала Энни, поймав себя на том, что размышляет: интересно, французский акцент у него такой же искусственный, как шевелюра?

– После ланча привлеку себе в помощь Уинсом, – сказала Энни. – А ты чем займешься?

– Думаю, пора мне нанести еще один визит Вику Гривзу, – ответил Бэнкс. – Посмотрю, удастся ли в этот раз добиться от него большего толку. Я хотел захватить с собой Дженни Фуллер, но она уехала в турне с лекциями, а больше никому из знакомых я не могу доверить такое предприятие.

– Ты осторожнее, – предупредила Энни. – Помни, что случилось с Ником Барбером, когда он чересчур заинтересовался Гривзом.

– Не беспокойся. Я буду осторожен.

– И удачи, – добавила Энни. – Она тебе понадобится – судя по тому, что я о нем знаю.

Бэнкс вырезал клейкий бурый хрящ из своего стейка и отодвинул на край тарелки. От этого зрелища Энни слегка замутило, и ее порадовало, что она вегетарианка.

– Знаешь, в чем беда? – пожаловался Бэнкс. – Я так и не могу решить, то ли Гривз действительно рехнулся, то ли он просто классический английский чудак.

– Может быть, тут нет особой разницы, – заметила Энни. – Ты об этом не думал?

На общинном лугу Линдгарта было припарковано множество автомобилей, и невдалеке, собравшись кучками, совещались пешие туристы в весьма серьезном снаряжении. Бэнкс нашел местечко возле почты и, оставив там машину, пешком двинулся вверх по улице, к коттеджу Вика Гривза. Он надеялся, что на сей раз Гривз окажется чуть адекватнее, и припас несколько вопросов, чтобы при необходимости подстегнуть память бывшего клавишника. Со времени своего последнего визита сюда Бэнкс пришел к выводу, что Стэнли Чедвик по личным причинам сильно заблуждался насчет виновности Патрика Мак‑Гэррити. Теперь Бэнкс знал не только то, что Гривз был двоюродным братом Линды Лофтхаус, но и что Ник Барбер был ее сыном, а значит, Гривз и Барбер тоже были дальними родственниками, хотя Бэнкс не помнил, как называется такая степень родства: внучатый кузен или что‑нибудь в этом роде. Но важнее всего было то, что эти факты подразумевали связь между двумя разными делами, а связи всегда воодушевляли Бэнкса.

Он прошел по короткой тропинке и постучал в дверь. Занавески на окнах были задернуты. Дом молчал. Бэнкс вспомнил, что и в прошлый визит Гривз подошел к двери далеко не сразу, так что постучал еще. Когда и на этот раз ему не ответили, он обошел дом; на задах располагались вымощенный булыжником дворик и сарай. Он заглянул в заляпанное окно кухни и увидел, что внутри царит такой же безукоризненный порядок, как при первом визите.

Полный любопытства, Бэнкс попробовал толкнуть заднюю дверь. Она подалась.

Он понимал, что вступает на зыбкую почву, проникая в жилище подозреваемого в одиночку, без ордера на обыск. Бэнкс подумал, что при необходимости сможет оправдаться. Вик Гривз – психически неуравновешенный субъект, и он, Бэнкс, опасался, что с ним могло что‑то случиться. Но он все равно надеялся, что не наткнется ни на одну решающую улику, нерасторжимо связывающую Гривза с убийством Барбера или Линды Лофтхаус, иначе ему придется долго убеждать суд принять эту улику к рассмотрению. Он решил ни к чему не прикасаться, а позже, если потребуется, вернуться, получив все официальные разрешения.

Входя в дом, Бэнкс ощутил, как по спине у него пробежала боязливая дрожь. Энни недаром его предупреждала. Если он намекнет, что так близко подошел к истине, Гривз может сорваться с цепи, как, по мнению Бэнкса, он сорвался и в случае с Ником Барбером. Возможно, Гривз уже знал, кто стучится к нему в дверь, и теперь притаился в засаде и выжидает, вооруженный и готовый к нападению. Бэнкс осторожно продвигался по полутемной кухне. Слава богу, хоть все ножи были на месте – в гнездах деревянной стойки. Бэнкс замер в коридоре, ведущем к гостиной, и прислушался. Ничего, только ветер треплет ветки деревьев, где‑то вдалеке заводят машину, лает собака.

В бледном свете, сочащемся сквозь занавески, он увидел, что и гостиная пребывает в том же виде, что и раньше: повсюду стопками громоздятся газеты и журналы. Бэнкс остановился у лестницы и снова окликнул Гривза, назвав по имени. Ответа не было.

Напряженный и настороженный, Бэнкс стал подниматься по скрипучим ступенькам. Время от времени он замирал, но по‑прежнему ничего не слышал. Остановился на площадке и снова прислушался. Ничего. Коттедж был маленький, и, кроме туалета и ванной, оставалось осмотреть лишь две спальни. Бэнкс проверил первую из них и обнаружил, что она почти так же забита газетами и журналами, как гостиная. Потом вошел во вторую, которой, видимо, пользовался Гривз.

В одном углу валялся матрац, на нем – куча простыней и одеял, напоминающих некое причудливое гнездо. Бэнкс осторожно поворошил простыни носком ботинка. Никого: ни прячущегося человека, ни мертвого тела. Хотя простыни были сбиты в ком, они были чистые и пахли яблоками. Больше в комнате ничего не было, кроме гардероба и комода, полных старой, но чистой одежды и аккуратно сложенного нижнего белья.

Мельком осмотрев уборную и ванную (безрезультатно), Бэнкс спустился вниз и вновь вошел в гостиную. У него появилась идеальная возможность здесь порыться, но, судя по всему, у Гривза не было ничего такого, ради чего стоило бы начинать поиски. Ни сувениров, ни памятных вещиц, связанных с «Мэд Хэттерс», никаких фотографий или подарков. Насколько мог судить Бэнкс, в коттедже было только самое необходимое: туалетные принадлежности, одежда, кухонная утварь да еще старые газеты и журналы.

Он стал рассеянно проглядывать газеты, лежащие на вершине стопки. «Норзерн эко» и «Дарлингтон энд Стоктон таймс», а также «Йоркшир ивнинг пост» за последние три месяца, внизу – трехгодовалой давности. Журналы были на всевозможные темы: от компьютеров (хотя Бэнкс не видел у Гривза компьютера) до нумизматики, – но ни одного издания, посвященного рок‑музыке, да и вообще хоть какой‑нибудь музыке. На многих журналах до сих пор сохранилась наклейка «бесплатно», а некоторые так и не были извлечены из полиэтиленовой обертки.

Не найдя ничего интересного среди периодики, Бэнкс направился к сараю, стоящему на заднем дворе. Висячий замок был разомкнут и болтался на задвижке. Бэнкс открыл дверь. Он ожидал увидеть внутри очередные стопки газет, но сарай был пуст, пахло землей и деревом. В углах потревоженные пауки забегали по паутине, а один особенно крупный экземпляр пересекал оконное стекло. Бэнкса передернуло. Он терпеть не мог пауков лет с пяти, когда нашел одного у себя под подушкой.

Бэнкс вышел, притворив за собой дверь. Он подумал, что здесь должен бы находиться велосипед Вика Гривза. Но велосипеда не было. Значит, Гривз решил покататься – или же целенаправленно поехал в какое‑то место?

Бэнкс вернулся к машине и вытащил мобильник. Связь была скверная, но это было лучше, чем ничего. Крис Адамс ответил почти сразу.

– Мистер Адамс, – произнес Бэнкс. – Где вы?

– Дома. А в чем дело?

– Вы не знаете, где сейчас Вик Гривз?

– Я ему не сторож.

– Нет, конечно, но из всех, кто с ним знаком, вы к этой должности ближе всего.

– Извините, я не в курсе. А что такое?

– Я заехал к нему, его нет, и велосипеда я не нашел.

– Время от времени он куда‑нибудь выбирается.

– В какое‑то определенное место?

– Просто катается. Я не знаю, куда он ездит. Слушайте, вы хотите сказать, что есть какие‑то причины для беспокойства?

– Никаких. Я пытаюсь его найти, чтобы задать еще несколько вопросов.

– О чем?

– Об убийстве Ника Барбера. Думаю, мы почти у цели.

– Вы знаете, кто его убил?

– Еще нет, но, мне кажется, я приближаюсь к разгадке.

– И Вик это знает?

– Мне не известна степень информированности мистера Гривза. Но готов поручиться, что иногда он бывает чрезвычайно проницательным.

– С Виком не угадаешь, что у него задержится в голове, а что сразу вылетит.

– У вас есть какие‑нибудь предположения, куда он мог поехать?

– Нет. Я же вам сказал. Время от времени он совершает велосипедные прогулки. Это помогает поддерживать форму.

– Если выяснится, где он, пожалуйста, дайте мне знать.

– Хорошо.

– И еще одно, мистер Адамс.

– Да?

– В ту ночь, когда утонул Робин Мёрчент… Вы ведь не спали?

– Кто вам это сказал?

– Да или нет?

– Я спал, причем крепко!

– Мы с вами оба знаем, что это брехня, мистер Адамс, и полиция, вероятно, поняла это еще тогда. У них просто не было улик, которые бы доказывали, что Робина Мёрчента убили или кто‑то помог ему умереть.

– Абсурд. Это Таня наплела? Вы говорили с Таней?

– Какая, собственно, разница?

– Разница такая, что она тогда набралась. Если вы с ней говорили, она вам, конечно, рассказала, что в свое время у нас с ней был, что называется, романчик. Она придерживалась традиционных способов достижения эйфории, причем чаще всего употребляла водку. Скорее всего, она так наклюкалась, что не могла отличить своей задницы от локтя. Таня затаила на меня злобу. В последние несколько лет мы с ней не в самых безоблачных отношениях.

Таня говорила ему другое, вспомнил Бэнкс. Кто из них лжет?

– Вот как. И почему же?

– Комбинация деловых и личных причин. И вас это не касается, добавлю. Слушайте, связь все хуже и хуже. Я отключаю телефон.

– Я бы хотел поговорить с вами еще раз. Вы не могли бы заехать к нам в управление?

– На следующей неделе буду проезжать мимо вас по пути в Лондон. Постараюсь заскочить, если будет время.

– Уж вы постарайтесь. И перед этим позвоните.

– Непременно. Если не забуду. До свидания, мистер Бэнкс.

Убирая мобильный, Бэнкс заметил, что его ждет голосовое сообщение. Он с любопытством нажал на кнопку и после обычного вступления услышал голос Энни: «Надеюсь, у тебя все хорошо. Мы с Уинсом, кажется, добились кое‑какого успеха и хотели бы с тобой поболтать об открывшихся обстоятельствах. Не мог бы ты заглянуть в управление, когда вернешься? Это может оказаться важным. Пока».

Что ж, подумал Бэнкс, разворачивая машину в сторону Иствейла и ставя старый диск Роя Харпера «Искры воспоминаний среди архивов забвенья», есть повод для радости: хоть кто‑то добился успеха.

Уинсом сказала, что компьютер с выходом в Интернет ей больше не нужен, поэтому они прошли в кабинет Бэнкса. Золотые стрелки на голубом циферблате церковных часов показывали без десяти двенадцать, и рыночная площадь была запружена туристами и вышедшими за покупками местными жителями, сновавшими туда‑сюда по узким улочкам, которые лучами расходились от нее. Теплело, и Бэнкс приоткрыл окно дюймов на шесть, чтобы впустить немного свежего воздуха. Шум машин, обрывки музыки, смех и разговоры – все это казалось далеким и приглушенным. В комнату слегка тянуло запахом выхлопных газов от дизельных двигателей проезжающих мимо машин.

– Сдается мне, ты сегодня утром неплохо потрудилась, – заметил Бэнкс, глядя, как Уинсом водружает кипу бумаг на его стол.

– Да, сэр. Я больше трех часов просидела на телефоне и в Интернете и думаю, что вы сочтете результаты очень интересными.

– Выкладывай.

Они расселись полукругом у стола Бэнкса, чтобы всем было видно.

– Итак, – заговорила Уинсом, беря первый лист, – начнем с двенадцатого января шестьдесят девятого. Концертный зал «Топ рэнк сьют», Кардифф.

– Что там произошло? – спросил Бэнкс.

– Ничего. Во всяком случае, в самом «Топ рэнк сьют».

– А где же тогда?

– Не гони лошадей, – призвала его Энни. – Пусть Уинсом рассказывает, как ей удобно.

– Я поговорила с архивистом одной из тамошних крупных газет, – продолжала Уинсом. – Она называется «Саус Уэльс эко». Этот парень удивился, что его опять спрашивают об этой дате.

– Опять?

– Вот именно, – подтвердила Уинсом. – Вероятно, Ник Барбер проделал кое‑какую подготовительную работу еще до того, как отправился в Йоркшир. Особенно его интересовали даты гастрольных концертов «Мэд Хэттерс» в интервале между Бримлейским фестивалем и смертью Робина Мёрчента.

– Поэтому я удивляюсь, зачем ему понадобилось заходить на сайты группы из «Иствейл компьютерс» и записывать то, что он и так знал, в книгу, которая у него с собой была, – вставила Энни.

– Джон Батлер, редактор «Мохо», говорил, что Барбер всегда очень скрупулезно проверял факты, – заметил Бэнкс. – Когда он делал материалы, он сверял все сведения как минимум дважды. Возможно, он как раз этим и занимался, готовясь к очередной беседе с Виком Гривзом.

– Логично, – согласилась Энни. – Давай дальше, Уинсом.

– Иногда ему приходилось обращаться в редакции местных газет, чтобы узнать, не сохранилось ли у них старых подшивок, но обычно в этом не было необходимости. Почти все, что ему было нужно, доступно в газетном хранилище Британской библиотеки, и он мог читать эти материалы в виде микрофильмов в газетном зале. Кстати, среди его лондонских телефонных звонков есть несколько исходящих, которые были адресованы в эту библиотеку, а также в редакции местных газет интересующих нас городов: Плимута, Кардиффа и Брайтона.

– Что он обнаружил?

– Сначала, – сказала Уинсом, – он, очевидно, просто искал обзоры, посвященные выступлениям «Мэд Хэттерс». Может быть, ему нужны были цитаты, чтобы украсить ими статью. Как вы и сказали, сэр, он был человек въедливый. И, похоже, пытался показать эпоху в широком контексте: всякие мелкие заметки о том, что происходило в тот день в Бристоле или Плимуте, чем тогда интересовались местные жители и тому подобное. Дать фон.

– Но в этом ничего необычного нет, – заметил Бэнкс. – Он был музыкальный журналист. Думаю, еще он рыскал в поисках любых старых фотографий группы и всех их пиратских записей, какие удастся отыскать.

– Да, сэр, – подтвердила Уинсом. – Конечно, он не изучал каждый концерт – они за этот период выступили более чем в ста мелких и крупных городах, – но в читальном зале он действительно освоил довольно много материала. Я говорила по телефону с библиотекаршей, которая обслуживала его в Британской библиотеке, и она дала мне список публикаций, которые он читал, и переслала по факсу распечатки микрофильмов тех газет, которые выходили в три интересующих нас дня. Она очень помогла. Кажется, она была даже рада поучаствовать в полицейском расследовании. Собственно говоря, Барбера, как вы понимаете, интересовали номера газет, выходившие на следующий день после того или иного концерта.

– Потому что рецензии появлялись именно тогда, – отметил Бэнкс.

– Именно так. Ну так вот, – продолжала Уинсом, – в этих отзывах ничего особенно занятного нет. Видимо, в тот вечер музыканты были в хорошей форме, даже Вик Гривз. Я предполагаю, что Ник Барбер больше заинтересовался другой новостью. – Она взяла из своей кипы еще один лист и повернула его на столе, чтобы Бэнксу было удобно читать. – Извините за качество, сэр, но у библиотекарши было слишком мало времени, уж как получилось.

Распечатка была крошечная, и Бэнксу пришлось достать очки. Это было сообщение о молодой женщине по имени Гвинет Харрис, которую нашли мертвой в Бьют‑парке, почти в центре Кардиффа, в шесть утра тринадцатого января. Ее обнаружил пожилой мужчина, вышедший гулять с собакой. По всей видимости, Гвинет схватили сзади и пять раз ударили ее в сердце острым предметом, напоминавшим лезвие пружинного ножа. Других подробностей не было.

– Господи, – произнес Бэнкс. – Как Линду Лофтхаус.

– Есть и еще. – Энни кивнула Уинсом, и та взяла другой листок.

– Двадцатое апреля семидесятого года. «Брайтон энд Хоув газетт», номер вышел на следующий день после того, как «Мэд Хэттерс» выступили в тамошнем «Куполе» – очевидно, не лучшим образом. Обозреватель пишет, что Гривз, казалось, пребывает в почти бессознательном состоянии, один раз Рэгу Куперу пришлось даже подойти и положить его пальцы на нужные клавиши, чтобы он сумел взять аккорд. Но главное – тут есть заметка о молодой девушке по имени Анна Хиггинс, которую обнаружили мертвой на пляже возле Западного пирса.

– Зарезана? – спросил Бэнкс.

– Да, сэр. На этот раз нападали спереди.

– Могу предположить: то же самое случилось после третьего концерта, дату которого Ник обвел кружочком?

– «Вестерн ивнинг геральд», двадцатое мая семидесятого, среда, рецензия на концерт «Мэд Хэттерс» и заметка об Элизабет Треговен, семнадцати лет, найдена мертвой в Хоу‑парке, город Плимут. Ее, в отличие от других, задушили.

– Значит, если это совершил один и тот же человек, – заговорил Бэнкс, – он становился все смелее, наглее и относился к жертвам, так сказать, все более личностно. Что касается первых двух, то он даже не хотел, чтобы они его видели, но третью он зарезал спереди, а последнюю задушил. Это все?

– Да, сэр, – ответила Уинсом. – Может, есть и еще, но Ник Барбер занимался только этими тремя. Видимо, для него этого оказалось достаточно.

– Любому было бы достаточно, – заметил Бэнкс. – Если считать Линду Лофтхаус в Бримли, у нас получается, что четырех девушек убили в непосредственной близости от тех мест, где только что выступали «Мэд Хэттерс». Кто‑нибудь из девушек был на концертах? Они были как‑то связаны с группой?

– Мы пока не знаем, – ответила Энни. – Уинсом решила, что лучше как можно скорее познакомить тебя с промежуточными результатами, а нам надо еще побегать. Нужно узнать о расследованиях по этим делам, если эти данные доступны, и связаться с местными управлениями полиции, выяснить, что у них есть в архивах. Сам знаешь, мы никогда не сообщаем газетам все данные.

– Да, вот еще один факт, – добавила Уинсом. – Не знаю, интересно это или нет, но «Мэд Хэттерс» на протяжении почти всего августа шестьдесят девятого ездили с гастролями по Франции.

– И что же? – спросил Бэнкс.

– У нас пружинные ножи под запретом, но купить их во Франции – проще простого. И я не думаю, что в те годы на вокзалах и в аэропортах стояли металлодетекторы.

– Верно, – признал Бэнкс. – Отличная работа. Итак, куда же это нас ведет? Перед отъездом в Йоркшир Ник Барбер узнает о том, что за концертами «Мэд Хэттерс» в конце шестидесятых – начале семидесятых тянется след из трупов и первый труп принадлежит его родной матери. Очевидно, местные управления полиции в то время не обменивались информацией об этих убийствах, что неудивительно. Даже в конце восьмидесятых плохо налаженные связи между полицейскими силами помешали расследованию дела Йоркширского Потрошителя. Стэнли Чедвик был уверен, что поймал своего преступника, так что это дело его больше не интересовало. К тому же он был озабочен собственными проблемами, то есть Ивонной. А так как одну из жертв задушили, а не зарезали – другой почерк, – даже если бы Чедвик набрел на эту историю, что маловероятно, он бы не обратил на нее внимания. И кто мог рассматривать «Мэд Хэттерс» как общий знаменатель всех этих убийств?

– Очевидно, Ник Барбер, – ответила Энни. – Перед своим предполагавшимся вторым интервью с Виком Гривзом, в день, когда Барбера убили, то есть в пятницу, он утром отправился в «Иствейл компьютерс», чтобы подтвердить даты, и записал результаты на форзаце книги. От хозяина паба «Кросс киз» мы уже знаем, что у Барбера была привычка таскать с собой книжку, когда он ходил выпить или перекусить.

– Нам повезло, что он был так методичен, – заметил Бэнкс, – если учесть, что все остальные его исследовательские материалы украдены.

– Значит, ты думаешь, что убийца – Вик Гривз? – спросила Энни.

– Не знаю. Ну не похож он на убийцу!

– Но кто‑то же убил этих девушек, – возразила Энни. – И Вик Гривз всякий раз совершенно точно был где‑то рядом.

– Почему же он остановился? – спросил Бэнкс.

– Точно мы пока не знаем, – ответила Энни. – Быть может, распад его личности зашел слишком далеко и он больше не мог не то что нож в руке держать, но и вообще нормально функционировать. А Крис Адамс его выгораживал, всячески защищал.

– Думаешь, Адамс знает правду?

– Вероятно, – ответила Энни.

– Зачем ему выгораживать Гривза?

– Они старые друзья. Тебе же Таня Хатчисон так и сказала, верно? Они вместе выросли.

– А как объяснить смерть Робина Мёрчента?

– Возможно, он как‑то узнал.

– И ты думаешь, что Гривз убил и его?

– Это было нетрудно. Всего один небольшой толчок.

– Сложность в том, – заметил Бэнкс, – что мы вряд ли добьемся от Гривза признания.

– Мы можем хотя бы попытаться.

– Да. – Бэнкс встал и взял свою куртку. – Прекрасная работа, Уинсом. Продолжай. Выясни у местной полиции все подробности этих убийств.

– Куда ты? – спросила Энни.

– Мне кажется, я знаю, где Вик Гривз. Попробую с ним поговорить.

– Не захватить ли вам подкрепление, сэр? – предложила Уинсом. – Я хочу сказать, если он действительно убийца и вы его загоните в угол, он может быть опасен.

– Не стоит, – возразил Бэнкс, вспомнив, что Энни его тоже предостерегала. – Иначе мы уж точно ничего не добьемся. Он не вписался в общество, не умеет взаимодействовать с людьми и особенно боится незнакомцев. Можно только догадываться, как он отреагирует, если к нему подъедут две машины, полные полицейских. А меня он хотя бы видел раньше. Не думаю, что мне стоит его опасаться.

– Надеюсь, ты прав, – отозвалась Энни.

Бэнкс тоже на это надеялся, заводя «порше» и выезжая из Иствейла в сторону Линдгарта. Он вспомнил страх, овладевший им, когда он обыскивал коттедж Гривза, и во рту у него пересохло. В таких безумцах, как Вик Гривз, иногда может просыпаться невероятная сила, почти как у супермена. Хорошо, что он хотя бы сообщил Энни и Уинсом, куда направляется, и попросил дать ему двадцать минут, прежде чем на патрульной машине прибудет подкрепление. Нет никакой уверенности, что Гривз именно там – Бэнкс понял это, пересекая мост через реку Свейн и двигаясь к Линдгарту, – но все‑таки это была чертовски хорошая идея.

Агент по недвижимости говорила ему, что видела в окрестностях Свейнсвью‑лодж прогуливающегося человека, а Гривз замкнулся, как только услышал название этого места. Вероятно, оно накрепко связалось в его мозгу с определенным периодом жизни, и вполне естественно, что его тянет туда в моменты стресса или душевного смятения. Во всяком случае, именно на это надеялся Бэнкс, останавливая машину на поблекшем пологом склоне долины. Он открыл дверцу, и ветер хлестнул его по лицу.

Дверь, через которую он проходил в прошлый раз, сейчас была надежно заперта, и Бэнкс был уверен, что этим путем сюда никто не мог бы проникнуть. Сбоку от поместья грунтовая дорога сбегала с холма и уходила в сторону приречной деревушки Брейк; наверху Бэнкс разглядел боковой вход в два больших гаража, которые также были заперты. Довольно высокая каменная стена спускалась с холма параллельно этому проселку, но через нее, подумал Бэнкс, можно легко перелезть, особенно в одном месте, где не хватает нескольких камней. Попасть в дом, наверное, нельзя, не разбив окно, но любой, преодолев стену, мог получить доступ на территорию поместья.

Первым подтверждением этой идеи Бэнкса стал лежащий в канаве велосипед, покрытый куском синего полиэтилена, прижатого двумя камнями и с шумом трепетавшего на ветру. Очевидно, Гривз не сумел переправить через стену еще и велосипед.

Перемахнув через ограду, Бэнкс оказался в саду поместья, за бассейном, там, где гигантский запущенный газон устремлялся под уклон в своем долгом пути к реке. Он подошел к краю бассейна, покрытому мхом и лишайником; сам бассейн душила трава, и его дно было усеяно осколками стекла и пустыми банками из‑под пива «Карлсберг».

Он позвал Вика Гривза, но ветер принес имя обратно. Бэнкс вдруг осознал, что при виде любой тени всякий раз вздрагивает; страх сгустился в груди тяжелым комом. Он находился на открытом месте, и ему очень захотелось, чтобы Вик действительно оказался безобидным малым.

Пустая банка из‑под кока‑колы выкатилась с газона на твердую поверхность патио, и Бэнкс резко обернулся, готовый обороняться.

Когда он достиг ближайшей к дому стороны бассейна, ему показалось, будто что‑то высовывается из‑за одной из колонн, подпирающих верхнюю террасу. Там все тонуло в тени, но он был почти уверен, что различает чью‑то ногу и штанину, заправленную в сапог. Подойдя поближе, он увидел на штанине велосипедный зажим.

– Привет, Вик, – негромко произнес Бэнкс. – Ты не собираешься выходить?

После томительной паузы нога зашевелилась, поблескивающая лысая голова Вика Гривза появилась из‑за колонны.

– Ты ведь меня помнишь, Вик? – продолжал Бэнкс. – Незачем бояться. Я приходил тебя навестить, в твой коттедж.

Вик не отвечал и не двигался. Он лишь не отрываясь глядел на Бэнкса.

– Давай вылезай, Вик, – попросил Бэнкс. – Я хочу задать тебе несколько вопросов, только и всего.

– Вика тут нет, – наконец ответил тот тоненьким голоском.

– Нет, он тут, – возразил Бэнкс.

Вик удерживал свои позиции. Бэнкс немного покружил вокруг него, чтобы найти точку, с которой Гривза лучше видно.

– Ну ладно, – сказал он. – Хочешь там оставаться – пожалуйста. Я с тобой отсюда поговорю, ничего?

Ветер завыл в нише под нависающей террасой, но Бэнкс успел разобрать что‑то вроде тихого «да». Гривз сидел, привалившись спиной к стене, сгорбившись, обняв руками колени, прижатые к груди.

– Я буду рассказывать, – предложил Бэнкс, – а ты только говори, прав я или нет, идет?

Гривз изучающе посмотрел на него серьезными прищуренными глазами и ничего не ответил.

– Было это давно, – начал Бэнкс. – Аж в шестьдесят девятом, когда «Мэд Хэттерс» играли на фестивале в Бримли. Там за сценой была одна девушка, ее звали Линда Лофтхаус. Твоя кузина. Ты для нее достал пропуск за сцену. Она была со своей лучшей подругой Таней Хатчисон, которая примерно через год стала участницей группы. Но это я забегаю вперед. Ты следишь?

Гривз опять промолчал, но Бэнкс мог поклясться, что заметил проблеск интереса в его глазах.

– Перемотаем пленку вперед, к последней ночи фестиваля. Играли «Лед Зеппелин», и Линде захотелось прогуляться, чтобы проветрить мозги, вот она и пошла в лес. За ней кто‑то последовал. Это был ты, Вик?

Гривз помотал головой.

– Ты уверен? – настаивал Бэнкс. – Может быть, у тебя был трип, может быть, ты не понимал, что делаешь? Что‑то ведь произошло, правда? Что‑то изменилось в ту ночь, у тебя внутри словно что‑то щелкнуло, и ты ее убил. Вероятно, ты не понимал, что натворил, или как будто смотрел откуда‑то сверху на то, как это делает кто‑то другой, но ведь это был ты, верно, Вик?

Наконец у Гривза прорезался голос.

– Нет, – произнес он. – Нет, он ошибается. Вик – хороший мальчик.

Ветер почти совсем заглушал его слова.

– Скажи мне, в чем я ошибаюсь, – попросил Бэнкс. – Скажи, я хочу знать.

– Не могу, – ответил Гривз. – Не могу сказать.

– Нет, можешь. А в Кардиффе, в Брайтоне, Плимуте? Там были другие девушки?

Гривз лишь мотал головой из стороны в сторону, бормоча что‑то, чего Бэнкс не мог разобрать за порывами ветра.

– Я стараюсь тебе помочь, – объяснил Бэнкс. – Но не смогу, если ты не расскажешь мне правду.

– Правды нет, – изрек Гривз.

– Есть. Кто убил этих девушек? Кто убил Ника Барбера? Ник узнал? Он предъявил тебе улики? За это его и убили?

– Почему вы не оставите его в покое? – раздался низкий голос за спиной Бэнкса. – Вы же видите, он не понимает, что происходит.

Бэнкс обернулся и увидел, что у бассейна стоит Крис Адамс; собранные в хвост волосы развевались на ветру, лицо рдело багрянцем, большой живот нависал над джинсами. Бэнкс подошел к нему.

– Думаю, он понимает, – ответил Бэнкс. – Но раз уж вы здесь, почему бы вам не рассказать мне, что произошло тогда, много лет назад? Думаю, вы знаете столько же, сколько он.

– Со всем этим давно покончено, – заявил Адамс.

– Может, вам бы и хотелось так думать, но прошлое не исчезает бесследно. Ник Барбер ведь раскопал всю эту историю, верно? И Вик его убил.

– Нет, все было не так.

– И убитых девушек не было в Кардиффе и Плимуте?

Адамс побледнел:

– Вы и о них знаете?

– Нам не так трудно было это выяснить, когда мы пошли по следам Ника. Он был методичен, и даже его убийце не удалось полностью уничтожить все, что он раскопал. Почему вы все эти годы защищаете Вика Гривза?

– Посмотрите на него, мистер Бэнкс, – сказал Адамс. – Как бы вы поступили на моем месте? Он мой самый давний друг. Господи, да мы с ним вместе росли. Он же как ребенок.

– Он убийца. А значит, он может убить снова. Вы не в состоянии надзирать за ним круглые сутки. Как я понимаю, вы приехали сюда только потому, что я вам позвонил и сказал, что дело близится к концу и я вот‑вот выясню, кто убил Ника Барбера. Вы догадались, где Вик. Он ведь бывал здесь и раньше, верно? И наверняка говорил вам об этом.

– Да, мне кажется, это место его привлекает, – спокойно ответил Адамс. – Но по поводу всего остального вы заблуждаетесь. Вик – не убийца.

Сначала Бэнкс решил, что Адамс просто хитрит, но тут у него в мозгу словно возник кончик ниточки, за который он потянул и вдруг обнаружил, что меняет местами кусочки мозаики, составляя из них другой узор; его поразило, как он не сумел увидеть этого раньше. Он пока не во всем был уверен, но картина постепенно прояснялась. Гривз – левша? Какой рукой Гривз помешивал похлебку, когда они встречались в прошлый раз? Бэнкс, хоть убей, не помнил.

Однако он был уверен в одном. Просматривая накануне вечером подаренный Брайаном диск, посвященный «Мэд Хэттерс», Бэнкс обратил внимание, что Робин Мёрчент играет на басу левой рукой – точно так же, как играет на своей гитаре Пол Маккартни. Тогда это просто отложилось у него в подсознании, и он не сделал никаких выводов и не попытался увязать этот факт с расследованием. Но теперь Бэнкс вдруг сообразил, что последнее убийство, о котором им известно, приходилось на девятнадцатое мая – примерно за месяц до того, как Робин Мёрчент утонул. Расклад по времени сходился, если только позже не было других подобных случаев, до которых Барбер не докопался. Бэнкс взглянул на часы. Он пробыл в Свейнсвью‑лодж всего десять минут.

– Робин Мёрчент, – произнес он.

– Браво, – отозвался Адамс. – Робин Мёрчент был, так сказать, паршивой овцой. О да, с виду он был вполне дружелюбный и милый, но под этой маской таились настоящие Джекил и Хайд. Его сознание было заражено кошмарным бредом Алистера Кроули. Вы слышали о Кроули?

– Только имя, – ответил Бэнкс.

– Наркоман и распутник, он называл себя «самым порочным человеком на свете». Великое Чудовище. Его девизом было: «Твори что желаешь, ты сам себе закон». И Робин Мёрчент понял Кроули, можно сказать, буквально. Робин, представьте себе, даже пытался оправдать свои «человеческие жертвоприношения», как он их называл, когда со мной об этом говорил. Совести у него не было никогда, даже до того как он увлекся наркотиками, черной магией и прочей пакостью, которые превратили его в окончательного мерзавца и заставили думать, что он подобен Богу или, скорее, дьяволу. Но Робин это умело скрывал. А тут еще эти убийства в Лос‑Анджелесе! Их ритуальный подтекст его будто околдовал, он увидел в них важный оккультный смысл. Не знаю, помните ли вы, но Мэнсона в октябре того же года удалось поймать, и Робин стал ассоциировать себя с ним и прикидывать на себя его «героический» путь. Он ощущал себя посланцем тьмы. Но он не убивал богатых свиней, он убивал красоту и чистоту. Его подписью был цветок.

– Может, расскажете, что все‑таки произошло?

– Зачем?

– Потому что я все равно это выясню.

Адамс вздохнул и посмотрел через бассейн вдаль, точно вглядывался в скверное прошлое, от которого его отделяли четыре десятка лет. Он порылся в карманах, нашел сигарету и, нагнув голову, ладонью защитил огонек от ветра.

– Я застал его… что называется, на месте преступления, – заговорил он наконец. – В Винчестере. О пятом случае вы не знали, верно?

– Не знал, – подтвердил Бэнкс.

– Потому что я тогда спас ей жизнь. – Адамс говорил без тени тщеславия или самодовольства, просто констатировал факт. – У меня уже возникли подозрения насчет Робина. Я тогда был, пожалуй, единственным среди команды «Хэттерс», кто тратил время на чтение газет. Прочел и отзывы о наших концертах, и заметки об убитых девушках. Поначалу я не догадывался. Трудно всерьез поверить, что человек, который сидит рядом с тобой в автобусе на гастролях, – убийца. Но факты и кое‑какие воспоминания накапливались. То, что Робин говорил, то, как он отзывался о людях… А потом я вспомнил Бримли. Тот первый раз. Я не был до конца уверен, что это Робин, душа не принимала такой ужасной мысли, но сомнения меня мучили, я ведь не знал, где он в тот момент находился.

Поэтому в Винчестере – кажется, это было в июне, всего за неделю‑другую до его смерти – я пошел за Робином после концерта. Какая‑то девушка решила срезать путь и пойти через кладбище – нашла место, дурочка. Там‑то он на нее и набросился. Я шел за ним почти по пятам и, когда он кинулся на девчонку, закричал что есть силы. Было темно, и я понятия не имею, узнал ли он меня, но Мёрчент зарычал, точно дикий зверь, отпрыгнул в сторону и удрал. С девушкой все было в порядке. Я проводил ее, убедился, что она благополучно добралась домой, не раскрывая ей, кто я. Не знаю, заявила она об этом происшествии или нет, но в газетах ничего не появилось. Теперь проблема была в том, что делать с Робином. Я поговорил с ним. Он ничего не отрицал. Тогда‑то он и вывалил на меня всю эту чушь из Алистера Кроули и Чарльза Мэнсона, он пытался оправдать себя и свои поступки. Я не мог позволить ему продолжать убивать людей, но, с другой стороны, как представишь себе: процесс, приговор… Это было немыслимо. В те времена рок‑группам многое сходило с рук, но убийство… особенно такого рода… Мы были бы опозорены навсегда, особенно если учесть, что только‑только закончился суд над Мэнсоном. Группа бы после этого ни за что не выжила. Я не мог позволить, чтобы мои ребята пострадали, – после стольких лет каторжного труда, репетиций, гастролей. К счастью, проблема разрешилась сама собой.

– Нет, – возразил Бэнкс. – Не сама собой. Это вы убили Робина Мёрчента. Вы не были всю ночь в постели с Таней Хатчисон. Вы вышли к бассейну, чтобы с ним разобраться. Не знаю, собирались ли вы его убить, но, увидев его под кайфом, поняли, что у вас нет выбора. И все отлично сработало. Это было так легко. – Он глянул в сторону террасы. Вик Гривз еще был там и, видимо, слушал. – Но кто‑то вас увидел… Он вас увидел, верно, Крис? Вик вас увидел.

Пятнадцать минут уж точно прошло, лихорадочно подумал Бэнкс.

– Я не стану признаваться в убийстве, – заявил Адамс. – Думайте что хотите. Вы ничего не сможете доказать.

– И вы убили Ника Барбера, – продолжал Бэнкс. – Это ваш серебристый «мерседес» видели в ту ночь девушка из молодежного общежития и чета туристов. А фигура в поле – это был просто бегун. Глупо с моей стороны было думать, что это мог сделать Вик. Все, кто о нем говорил, были правы. Может, он слегка и болен на голову, но он мягкий человек и вовсе не агрессивный. После визита Барбера Вик разволновался и с помощью своих обычных околичностей поведал вам, что к нему приходил музыкальный журналист, который приставал с вопросами о прошлом, о Бримли, о Линде Лофтхаус и других убийствах. В Кардиффе, в Брайтоне, Плимуте. На эти вопросы знали ответы лишь вы и Вик. Журналист обещал вернуться. Оставил свою визитку. Вы решили, что Вик не выдержит еще одного интервью, не вынесет напряжения, сломается и расскажет все, чему он стал свидетелем много лет назад, поэтому вы убили Барбера. А Вика вы убить не смогли, ведь так? Хотя вы понимали, что вашу тайну хранит только он, и поэтому он был наиболее очевидной жертвой… Вы знали, что Линда Лофтхаус была биологической матерью Ника Барбера?

Адамс прижал кулак к груди и отшатнулся, точно его ударили.

– Господи, нет! – воскликнул он. – Я ни в чем не буду признаваться, – тут же добавил он. – Да, я говорил с Робином, убедился, что он знает о том, что я в курсе и слежу за ним. Остальное – случайность.

– Вы убили его, чтобы остановить, потому что были уверены: будут новые жертвы, в конце концов он попадется и из‑за него у вашей группы все пойдет прахом.

– В мире без него стало безопаснее, это точно. Но я не стану ничего признавать. Я не повинен ни в каком преступлении. Вы ничего не сможете доказать… И ведь как сейчас это было бы легко: всего лишь протянуть руку и… – Адамс, будто подкрепляя свои слова, вытянул руку и уронил ладонь на плечо Бэнкса. Потом грустно улыбнулся. – И просто чуть‑чуть толкнуть.

Уже почти двадцать минут. Помощь может прибыть в любую секунду.

Но толчка не последовало. Бэнкс, напрягшийся в ожидании схватки, почувствовал, что рука на его плече расслабилась. Он предвидел, что Адамс сейчас отвернется: этот человек смертельно устал, охраняя свою тайну. К тому же одно дело – убить Ника Барбера и уничтожить все его записи, но хладнокровно умертвить полицейского – это совсем другое.

И тут в стремительном темпе произошло сразу два события: не успел Бэнкс шевельнуться или открыть рот, как услышал, что кто‑то бежит вниз по проселку, громко выкрикивая его имя. Слева донесся ужасный вопль, и темная фигура ринулась вперед, врезалась в Адамса – оба упали в глубокую часть бассейна. Подкрепление подоспело слишком поздно.

К тому времени, когда на место происшествия явились Энни и Уинсом, «скорая помощь» уже приехала и уехала. Темнело. Ветер, завывавший в кронах деревьев, щелях и укромных углах Свейнсвью‑лодж, мог, казалось, пробудить мертвых. Парни из криминалистической службы осветили территорию яркими дуговыми лампами и до сих пор расхаживали туда‑сюда в белых комбинезонах, точно космонавты по Луне. На дне бассейна, среди мусора, виднелись брызги крови. Энни увидела, что Бэнкс стоит возле бассейна в одиночестве, склонив голову; она подошла к нему и мягко дотронулась до его плеча.

– Как ты? – спросила она.

– Нормально.

– Я слышала, что случилось.

– Гривз подумал, что Адамс собирается поступить со мной так же, как с Робином Мёрчентом много лет назад. Вик тогда это видел. А потом по дороге с криками понеслись полицейские и напугали его. Ничьей вины тут нет. Сомневаюсь, чтобы кто‑нибудь мог это предвидеть и остановить.

– Адамс не собирался столкнуть тебя вниз?

– Нет. Из него вышел весь пар.

– Значит, ты думаешь, что Гривз видел, как Адамс столкнул в бассейн Мёрчента?

– Уверен. Тогда он сидел на ЛСД, и этот случай переломил его жизнь. Можешь себе представить? С тех пор Адамс его опекал, защищал – в равной мере и ради него, и ради себя самого. Адамс убедил его не болтать, а может быть, даже внушил, что все произошло иначе. Гривз был в таком смятении, он не мог доверять собственным суждениям. Но когда он увидел, как Адамс кладет мне руку на плечо у бассейна…

– …к нему вернулись воспоминания?

– Что‑то вроде, пусть даже сознание у него затемнено и логично размышлять он не может. Событие повторилось, и Гривз кинулся в бой. Все эти годы он был как сжатая пружина. Адамс уберегал его от всего, что могло бы подвести друга к моменту, когда пружина распрямится. Когда появился Барбер со своими расспросами про Бримли, Кардифф и Брайтон, такой момент чуть было не настал. Гривз слышал разговор Адамса с Мёрчентом возле бассейна, и каким‑то образом в его безумном мозгу должна была отпечататься история бесчинств Мёрчента. Гривз рассказал о посещении журналиста Адамсу, тот перепугался, что Барбер может нажать слишком сильно и Гривз не выдержит. Поэтому Адамс убил настырного журналиста. Ник Барбер не опасался Адамса и решил, что тот пришел с ним поговорить. Он просто болтал с ним, а когда повернулся взять сигареты, то Адамс, улучив момент, схватил кочергу. Ему повезло: он успел забрать вещи Барбера до того, как выключили электричество.

– Мы можем это доказать?

– Не знаю. Адамс смертельно устал от всей этой истории, но не будет ни в чем сознаваться. Он не дурак. Видела бы ты его там, внизу, как он рыдал, точно ребенок, когда баюкал голову Гривза у себя на коленях, хотя сам наверняка испытывал сильную боль.

– Что с ним?

– По словам медиков, вывих плеча, сломана пара ребер, порезы, ссадины, синяки.

– А Гривз?

– Неудачно приземлился. Сломал шею. Мгновенная смерть.

Энни помолчала, глядя на безжалостно залитый светом бассейн.

– Может, это и к лучшему.

– Может быть, – согласился Бэнкс. – Один Бог знает, как страдала его душа.

– Каковы наши планы?

– Попытаемся собрать как можно больше улик по Адамсу. Ему это с рук не сойдет, уж я постараюсь. Мы обратимся к криминалистам, проверим и перепроверим показания, снова опросим всех жителей деревни, изучим по минутам его алиби, ну и все такое прочее. Должно найтись хоть что‑то, что свяжет Адамса с убийством Барбера. Но не Мёрчента. Та история была слишком давно, и сейчас мы его уже не сможем прижать.

– Стефан говорит, что у него есть неидентифицированные отпечатки пальцев и волосы из гостиной коттеджа Барбера. Теперь он сможет сопоставить их с отпечатками Адамса.

Бэнкс посмотрел на нее, и тень улыбки промелькнула по его лицу.

– Тогда, я думаю, он у нас в руках, как по‑твоему? Преступник‑дилетант вроде Адамса никогда не смог бы идеально замести следы. А когда до него как следует дойдет то, что Гривз мертв, у нас, думаю, повысятся шансы воззвать к его совести. Теперь ему больше некого защищать.

– А как же «Мэд Хэттерс»? Прошлое? Репутация? Они, кажется, хотели устроить какое‑то мемориальное турне?

– Вполне возможно, что до прессы эта история не дойдет. Кардифф, Брайтон, Плимут… Зачем разглашать подробности, если Адамс признает себя виновным? Это дела давно минувших дней, убийца умер больше тридцати пяти лет назад. Может быть, местные управления полиции смогут поставить у себя галочку, отрапортуют об очередном успехе, улучшат свою статистику раскрываемости, но, скорее всего, дальше них это не пойдет.

– Пока не появится новый Ник Барбер.

– Все может быть, – согласился Бэнкс. – Но нас это уже не касается.

– Уинсом говорила с Плимутом и Кардиффом, там подняли старые дела, – сообщила Энни.

– И что же?

– В материалах указано, что у каждой девушки был нарисован на щеке цветок. Василек.

Бэнкс кивнул:

– Как у Линды Лофтхаус. Подпись Мёрчента.

– Эта подробность не разглашалась.

– Забавно, правда? – проговорил Бэнкс. – Если бы этот факт попал в газеты, мы бы сейчас, возможно, здесь не стояли.

Он поднял воротник куртки. Зубы у него стучали. И не только от холода.

– Кстати, – вспомнила Энни, – я только что видела, как Кев Темплтон пулей вылетел из кабинета суперинтенданта Жервез, и лицо у него было такое, точно его выпороли.

Бэнкс улыбнулся:

– Значит, все‑таки есть в мире справедливость. – Он посмотрел на часы. Полвосьмого. – Я помираю с голоду, – объявил он, – и не прочь выпить что‑нибудь серьезное. Ты как?

– А ты уверен, что к этому готов?

Бэнкс одарил ее непроницаемым взглядом, на его лице выделялись резкие тени от ярких дуговых ламп, глаза сверкали синевой.

– Пошли, – сказал он, поворачиваясь. – Мне уже осточертело это место.