Сентября 1969 года, вторник. – Да, что такое? – спросил Чедвик, когда Кэрен сунула голову в дверь его кабинета

– Да, что такое? – спросил Чедвик, когда Кэрен сунула голову в дверь его кабинета. – Я же тебе сказал, я не хочу, чтобы меня отвлекали.

– Срочный звонок. Ваша жена.

Чедвик снял трубку.

– Милый, как я рада, что тебя застала, – заговорила Джанет. – Боялась, что не смогу до тебя дозвониться. Я не знаю, что делать.

Чедвик ощутил тревогу в ее голосе.

– Что случилось? – спросил он.

– Только что звонили из школы, спрашивают, где Ивонна. Сказали, что попытались со мной связаться раньше, я тогда была в магазине. Ты знаешь, какая у них назойливая директриса.

– Ее нет в школе?

– Нет. И тут ее тоже нет, я на всякий случай заглянула к ней в комнату.

– Заметила что‑нибудь необычное?

– Нет. Тот же беспорядок, что и всегда.

Утром Чедвик отбыл в управление еще до того, как дочь проснулась.

– Как она себя вела за завтраком?

– Спокойно.

– Ушла в школу как обычно?

– Мне так показалось. Ну, то есть она захватила сумку и надела плащ. Это на нее не похоже, Стэн.

– Скорее всего, ничего особенного, – сказал Чедвик; под ложечкой у него засосало от страха, но он попытался не обращать на это внимания. Мак‑Гэррити в тюрьме, но вдруг кто‑то из остальных решил отомстить ей за рейды наркоотдела? Похоже, он глупо поступил, назвав свое имя дружку Ивонны, но как ему было иначе вразумить его? – Слушай, я сейчас же еду домой. Оставайся там, вдруг она вернется.

– Может, мне обзвонить больницы?

– Пожалуй, – согласился Чедвик. – И осмотри хорошенько ее комнату. Не исчезло ли что‑нибудь: одежда, вещи… – По крайней мере, это займет Джанет до его прихода. – Я уже еду. Постараюсь как можно скорее.

Иствейлская общая больница была самым крупным подобным лечебным учреждением в округе, следовательно, ее персонал был перегружен работой, а ее отделения – наполнены больными до предела. На Кинг‑стрит, на задах полицейского управления, высилась викторианская каменная глыба с высокими, продуваемыми сквозняками коридорами и огромными палатами с большими подъемными окнами, несомненно, изначально предназначавшимися для того, чтобы впускать зимнюю стужу для больных туберкулезом, которые тут некогда лечились.

В отделении скорой помощи сейчас, во вторник, в обеденное время, было довольно спокойно, и с помощью одной из медсестер они довольно быстро нашли Келли Сомс. Занавески возле ее койки были опущены, но, как объяснила сестра, скорее чтобы создать ей уединение, чем по каким‑то более серьезным причинам. Когда они прошли по палате и сели рядом с ней, Энни с облегчением увидела (и услышала), что большинство травм оказались поверхностными. Выяснилось, что кровь у нее текла из головы, где были самые серьезные порезы и ссадины, но Келли отделалась лишь сотрясением мозга; сейчас голова была обвязана бинтами. Лицо – в синяках и кровоподтеках, губа рассечена, над глазом – шов, но, как заверила медсестра, у девушки не нашли ни переломов, ни внутренних повреждений.

Энни ощутила огромное облегчение, которое, впрочем, нисколько не умерило ее гнева по отношению к Кевину Темплтону и Келвину Сомсу. Все могло обернуться гораздо хуже. Она взяла Келли за руку и сказала:

– Простите меня. Я не знала. Честное слово, я не знала, что так случится.

Келли ничего не ответила, продолжая глядеть в потолок.

– Вы можете нам рассказать, что произошло? – спросил Бэнкс.

– Разве не ясно? – проговорила Келли. Речь у нее была невнятная из‑за обезболивающего, которое ей давали, и из‑за рассеченной губы, но слова вполне удавалось разобрать.

– Предпочел бы услышать это от вас, – заметил Бэнкс.

Энни, все еще держа руку Келли в своей, попросила:

– Скажите нам, где он?

– Не знаю, – ответила девушка. – Честно. Последнее, что я помню, – голова у меня словно взорвалась.

– Кто‑то ударил вас ножкой от стула, – пояснил Бэнкс. – Это сделал ваш отец?

– Кто ж еще?

– Что же все‑таки произошло?

Келли выпила немного воды, которую ей протянула Энни; девушку передернуло, когда пластмассовая соломинка коснулась пореза на губе. Она отставила стакан и безразличным голосом заговорила:

– Он выпил. Не как обычно, не просто пару пинт перед обедом, а по‑настоящему, как раньше пил. Виски. Начал за завтраком. Я ему сказала: не надо, а он – ноль внимания, вот и все. Я села в автобус и поехала в Иствейл, по магазинам, а когда вернулась, он все еще пил. Он тогда уже серьезно набрался, я видела. Бутылка была уже почти пустая, лицо у него было красное, и он бормотал что‑то себе под нос. Я за него переживала. И боялась. Как только я открыла рот, он как с цепи сорвался. Кричал, кто я такая, чтоб ему указывать. Честно сказать, мне показалось, что он решил, будто я – не я, а моя мать, так он со мной разговаривал. А потом он стал просто опасным, по‑настоящему. Сначала только орал на меня, не нападал, ничего такого. Это когда я позвонила в наш местный участок… Как только он меня увидел с телефоном, тут и началось. Он стал как безумный: надавал пощечин, толкал, а потом стал избивать меня, все ломать, крушить мебель. Я ничего не могла, только руки выставила перед лицом, чтобы как‑то защититься, вот и все. Как он меня обзывал!.. Не могу повторить. Так же он мать ругал, когда у них случались скандалы.

– Что случилось с вашей матерью? – спросила Энни.

– Умерла в больнице. У нее было что‑то не то с внутренностями, не знаю что, докторам не удалось вовремя поставить диагноз. Когда наконец спохватились, уже было поздно. Она так и не проснулась после операции. Папа говорил что‑то о неправильной анестезии, я не знаю точно. Мы не докапывались. Он так и не смог это толком пережить.

– И с тех пор у вашего отца развился повышенный собственнический инстинкт?

– Я ему нужна, только чтобы за ним ухаживать, вот и все. Сам‑то он о себе заботиться не может. – Келли отпила еще воды и закашлялась, струйка потекла по подбородку. Энни взяла со столика бумажную салфетку и вытерла. – Спасибо, – поблагодарила Келли. – А что теперь будет? Где папа? Что с ним станет?

– Мы пока не знаем, – ответила Энни, взглянув на Бэнкса. – Но мы его найдем. А там посмотрим.

– Я не хочу, чтобы с ним что‑нибудь случилось, – заявила Келли. – Ну, я знаю, что он плохо поступил и все такое, но я не хочу, чтобы с ним что‑то случилось.

Старая история: обиженные защищают обидчика, подумала Энни.

– Посмотрим, – произнесла она. – А сейчас отдыхайте.

Вернувшись в управление, Бэнкс зашел в кабинет к суперинтенданту Жервез и рассказал ей о Келли Сомс. Кроме того, он намекнул, что знает о том, что Темплтон наушничает, и предупредил, чтобы она не возлагала особых надежд на точность его информации. Это стоило сделать – хотя бы ради того, чтобы увидеть, какое у нее стало выражение лица.

Затем он попытался на какое‑то время выкинуть из головы Келли Сомс и ее проблемы и, перед тем как отправиться в Лидс на встречу с Кеном Блэкстоуном, снова сосредоточиться на расследовании убийства Ника Барбера. Двое констеблей изучили коробки с бумагами Барбера, доставленные из его лондонской квартиры, и пришли к выводу, что там лишь старые статьи, фотографии и деловая переписка и все это не имеет отношения к его путешествию в Йоркшир. Очевидно, всю текущую работу он взял с собой, и она исчезла. Бэнкс нашел по радио виолончельную сонату Брамса и стал заново проглядывать старые номера «Мохо», которые Джон Батлер вручил ему в Лондоне.

Ему не понадобилось много времени, чтобы понять: Ник Барбер свое дело знал. Кроме материалов о «Мэд Хэттерс», иногда печатавшихся в журнале, здесь имелись также его статьи о фолк‑певицах Шиле Макдональд и Бриджет Сент‑Джон, о Джо Энн Келли, блюзовой певице, «Комусе», группе, которая играла прогрессив‑рок, – их старые альбомы недавно были переизданы. Похоже, интерес к «Хэттерс» пробудился в нем, как и говорили Бэнксу примерно пять лет назад, хотя музыкой он увлекался с детства.

Детство. Бэнкс вспомнил, как у него мелькнула мысль об одной весьма маловероятной возможности, когда Саймон Брэдли рассказал ему о нежелательной беременности Линды Лофтхаус. Нетрудно выяснить, прав я или нет, решил он, перелистывая дело в поисках телефона Барберов.

Услышав в трубке голос Луизы Барбер, Бэнкс назвался и произнес:

– Я понимаю, это, наверное, странный вопрос, и я никоим образом не хочу обеспокоить вас или расстроить, но скажите, Ник был приемным ребенком?

После недолгого молчания в трубке раздался всхлип.

– Да, – ответила Луиза Барбер. – Мы его взяли, когда ему было всего несколько дней от роду. Мы его растили как своего, всегда к нему так относились.

– Уверен, что так и было, – заверил Бэнкс. – Судя по той информации, которую мы собрали, Ник вел здоровую и счастливую жизнь и у него было множество преимуществ, которых он, скорее всего, лишился, если бы вы его не усыновили. Мне нужно выяснить… Скажите, он знал? Вы ему говорили?

– Да, – ответила Луиза Барбер. – Мы ему сказали давно, как только решили, что он сумеет это принять.

– И что он сделал?

– Когда узнал? Ничего. Он сказал, что считает своими родителями нас, и больше ничего не было.

– Он когда‑нибудь интересовался своей биологической матерью?

– Как ни странно, да.

– Когда это было?

– Лет пять‑шесть назад.

– По какой‑то конкретной причине?

– Он нам сказал, что не хочет, чтобы мы думали, будто тут есть какие‑то проблемы или это как‑то связано с нами, просто его друг, который тоже был усыновлен, убедил его, что это важно выяснить, для того чтобы почувствовать себя полноценной, гармоничной личностью.

– Он ее нашел?

– Он сказал только, что узнал, кто она, но отыскал ли он ее, встречался ли с ней – мы понятия не имеем. Поймите, нас этот разговор, конечно, расстроил, а Нику не хотелось причинять нам боль.

– Вы помните ее имя? Он вам его называл?

– Да. Он сказал, что ее зовут Линда Лофтхаус, но это все, что я знаю. Мы просили Ника больше о ней с нами не говорить.

– Имени достаточно, – заметил Бэнкс. – Спасибо вам большое, миссис Барбер, и примите мои извинения за то, что я разбередил вашу рану.

– Да она и так все время болит. Я надеюсь, это никак не связано с… с тем, что произошло с Ником?

– Мы не знаем. Пока для нас этот факт – еще один фрагмент головоломки. Всего хорошего.

– До свидания.

Бэнкс повесил трубку и задумался. Итак, Ник Барбер действительно был сыном Линды Лофтхаус. И он наверняка узнал, что мать убили всего года через два после его рождения и что она была двоюродной сестрой Вика Гривза, а это, несомненно, подогрело интерес Ника к «Мэд Хэттерс».

Новые сведения вызвали у Бэнкса множество вопросов. Согласился ли Барбер с общепринятой версией по поводу ее убийства? Поверил ли, что его мать убил Патрик Мак‑Гэррити? Или он обнаружил, что это сделал кто‑то другой? Если он набрел на какие‑то данные, указывающие, что Мак‑Гэррити был невиновен или имел сообщника, тогда он мог легко попасть в сложную ситуацию, не зная, насколько она для него опасна. Но все это зависит от того, прав ли оказался Чедвик насчет Мак‑Гэррити. Самое время отправиться в Лидс и потолковать с Кеном Блэкстоуном.

В этот же день, в четверг, Бэнкс добрался до Лидса чуть больше чем за час. Свернув с Нью‑Йорк‑роуд в квартале Истгейт и затем двинувшись по Миллгарт‑стрит, он оказался у главного управления полиции в Лидсе около половины четвертого дня. Он полагал, что, как и многое другое, это дело можно было бы провернуть и по телефону, но предпочитал личные контакты, если это было возможно. Все‑таки мелкие нюансы и смутные впечатления не очень хорошо передаются по проводам.

Кен Блэкстоун поджидал его у себя в кабинете – крошечном закутке, отделенном перегородками от большой комнаты, полной очень занятых детективов. Кен был облачен в свой лучший костюм в мелкую полоску, купленный в одном из магазинов «Бёртон», и ослепительно‑белую рубашку; серый полосатый галстук заколот серебряной булавкой в форме перьевой ручки. Из‑за редких растрепанных седых волос, которые кудрявились над ушами, и очков для чтения в золоченой оправе он больше походил на профессора, чем на сотрудника полиции. Они с Бэнксом были знакомы много лет, и Бэнкс считал, что Кен для него ближе всех прочих к понятию «друг», если не считать Грязнули Дика Бёрджесса, но Бёрджесс сейчас жил в Лондоне.

– Первым делом вот что, – начал Блэкстоун. – Подумал, тебе будет интересно взглянуть. – Он толкнул к нему через стол фотографию, и Бэнкс развернул ее на сто восемьдесят градусов. На снимке был запечатлен мужчина лет, пожалуй, сорока с небольшим: аккуратные черные волосы, прилизанные «Брилкримом», заостренные черты тяжеловатого лица, прямой нос и квадратный подбородок с небольшой ямочкой. Но больше всего внимание Бэнкса привлекли глаза. Они не выражали ничего. Считается, что глаза – зеркало души, эти были – шторами затемнения. Суровый, бескомпромиссный, преследуемый призраками прошлого человек, подумал Бэнкс. И высоконравственный. Он не знал, почему так кажется, может быть, это лишь фантазия, но так и чувствуешь отблеск несгибаемой веры, наложившей отпечаток на его жизнь. Неудивительно: и в Шотландии, и в Йоркшире таких людей было немало.

– Любопытно, – отозвался Бэнкс, возвращая фото. – Стэнли Чедвик, я полагаю?

Блэкстоун кивнул и объяснил:

– Сфотографирован при назначении инспектором в октябре шестьдесят пятого. – Он взглянул на часы. – Слушай, тут шумно и тесновато. Давай‑ка сходим попьем кофе, как ты?

– Я весь пропитался кофе, – сообщил Бэнкс. – Но можно устроить поздний обед. С утра ничего не ел.

– Отлично. Я не голоден, но присоединюсь.

Они прошли по Миллгарт‑стрит и направились в сторону Истгейта. Погода налаживалась, одаривая их той смесью облаков и солнца, которая часто бывает над Йоркширом, когда нет дождя; было не очень холодно – в самый раз для того, чтобы ходить в плаще или легком пальто.

– Тебе удалось что‑нибудь найти? – спросил Бэнкс.

– Я немного покопал, – ответил Блэкстоун, – и, похоже, это было довольно убедительное расследование, по крайней мере, на первый взгляд.

– Только на первый?

– Я еще не копал настолько глубоко. И не забывай, в основном дело вели в Северном Йоркшире, так что главная часть бумаг – там.

– Я их видел, – заметил Бэнкс. – Меня интересовала как раз западно‑йоркширская часть. И сам Чедвик.

– Чедвика тогда откомандировали в Северный Йоркшир. К тому времени после повышения он у нас провел несколько успешных дел и считался перспективным сыщиком.

– Я слышал, он был крутоват, вид у него именно такой.

– Я его лично не знал, но мне удалось найти пару отставных сотрудников, которые были с ним знакомы. Да, по всем отзывам, Чедвик был человек жесткий, но справедливый и честный и добивался результатов. У себя в Шотландии он получил суровое пресвитерианское воспитание, хотя один из его бывших коллег сказал мне, что, по его мнению, Чедвик утратил веру во время войны. И тут, черт побери, удивляться нечему, если учесть, что бедняга застал боевые действия в Бирме, да к тому же участвовал в высадке союзников на континент.

– Где он теперь?

Они подождали, пока зажжется зеленый, и перешли Вайкар‑лейн.

– Умер, – наконец сказал Блэкстоун. – По нашей базе данных персонала Стэнли Чедвик скончался в марте семьдесят третьего.

– Так рано умер? – удивился Бэнкс. – Для близких это, наверное, был страшный удар. Ему же было только пятьдесят с небольшим.

– Похоже, он сильно сдал в последние год‑два, – ответил Блэкстоун. – Он часто брал отпуск по болезни, из‑за этого поползли слухи, что он еле таскает ноги. Он ушел на пенсию по состоянию здоровья в конце семьдесят второго.

– Причины смерти?

– Ну, это не было убийство, если ты о нем подумал. У него давно были проблемы с сердцем, кажется, еще наследственные, к врачам он долго не обращался, а может, не обращал внимания на боли. Он умер от инфаркта, во сне. Но имей в виду, все это – по имеющимся документам и по воспоминаниям двух стариков, которых мне удалось разыскать. Часть информации уже недоступна, вообще неизвестно, где она. Мы перебрались сюда из Бразертон‑хауса в семьдесят шестом, я еще здесь не работал, и, конечно, кое‑что при переезде пропало, так что насчет всего остального можно только гадать.

Саймон Брэдли говорил, что Чедвик не отличался богатырским здоровьем, но Бэнкс не предполагал, что инспектор был настолько болен. Может быть, в его смерти все‑таки было что‑то подозрительное? Сначала Линда Лофтхаус, потом Робин Мёрчент, а потом и Стэнли Чедвик? Бэнкс не мог себе представить, что связывает этих трех человек. Чедвик расследовал убийство Лофтхаус, но не имел отношения к делу об утонувшем Мёрченте. Однако он все же встречался с «Мэд Хэттерс» в Свейнсвью‑лодж, а Вик Гривз был двоюродным братом Линды Лофтхаус. Возможно, Ивонна, дочь Чедвика, сумеет помочь, если только удастся ее разыскать.

Они свернули на Бриггейт, пешеходную улицу. Здесь было немало людей, явившихся сюда за покупками, многие из них были совсем молодыми, девушки‑подростки толкали коляски, а пареньки, идущие рядом с ними, казались слишком юными для отцовства. Впрочем, многие девушки тоже не очень походили на матерей, но Бэнкс чертовски хорошо знал, что они не просто помогают старшим сестрам. Уровень подростковых беременностей и венерических заболеваний рос устрашающими темпами.

Поскольку у него в голове по‑прежнему крутились мысли о Линде Лофтхаус и Нике Барбере, Бэнкс задумался о шестидесятых, о том времени, которое тогдашняя пресса окрестила «сексуальной революцией». Ну да, противозачаточные таблетки позволили женщинам заниматься сексом, не боясь залететь, но одновременно их использование оставляло им мало (или вообще никаких) оправданий для того, чтобы не заниматься сексом. Предполагалось, что во имя всеобщего раскрепощения женщины будут спать со всеми подряд, ибо, как утверждалось, они свободны это делать, а значит – должны. В этой субкультуре на них оказывалось давление, слабое или не очень, побуждающее их вести себя именно так. В конце концов, худшее, что могло произойти, – им пришлось бы лечить гонорею или выводить лобковых вшей, так что секс был относительно свободен от страхов.

Но тогда тоже часто случались нежелательные беременности, вспомнил Бэнкс, поскольку не все девушки принимали таблетки или хотели делать аборт, особенно в провинции. Одной из таких была Линда Лофтхаус, другой – Норма Каултон, жившая на одной улице с Бэнксом. Он помнил сплетни и сальные взгляды, которыми ее провожали, когда она приходила в местный магазинчик. Интересно, что случилось с ней и ее ребенком? Что случилось с сыном Линды Лофтхаус, Бэнкс теперь знал: он разделил судьбу матери.

– А что потом случилось с семьей Чедвика? – спросил Бэнкс.

– У него остались жена Джанет и дочь Ивонна, но никто не следил за их судьбой. Отыскать их, я думаю, будет нетрудно. Нам могли бы помочь в пенсионных службах или в отделах кадров.

– Сделай что можешь, – попросил Бэнкс. – Буду тебе очень признателен. У себя Уинсом подключу. Она с компьютером хорошо управляется. Дочка, конечно, могла выйти замуж и сменить фамилию, но мы попробуем поискать через списки избирателей, агентство регистрации автомобилей, национальную полицейскую базу данных и прочее. Вдруг повезет.

Они миновали тощего бородатого юношу, продававшего благотворительную газету «Биг исью» у входа в торговый пассаж «Торнтон». Блэкстоун купил номер, свернул и сунул во внутренний карман. Их обогнали двое молодых полицейских с карабинами «Хеклер энд Кох», на обоих были черные шлемы и бронежилеты.

– Теперь такая экипировка в порядке вещей, – заметил Блэкстоун.

Бэнкс кивнул. Его больше обеспокоило то, что этим служакам на вид было лет по пятнадцать.

– Извини, тебе от меня никакого проку, – проговорил Блэкстоун.

– Ну что ты, – возразил Бэнкс. – Ты мне помогаешь заполнить пробелы в общей картине, а мне сейчас именно это необходимо. Скоро придется читать дела и судебные протоколы, но я оттягиваю этот момент, потому что они на меня такую тоску нагоняют!

– Можешь заняться этим у меня в кабинете, после того как мы перекусим. Мне надо будет уйти. Хотя я тебя понимаю. Я бы тоже предпочел уютненько устроиться на диване и посмотреть сериалы про Флешмена или Шарпа. – Блэкстоун остановился в конце аллеи. – Давай на этот раз зайдем в «Шип». В «Уайтлоке» сейчас до черта народу, к тому же они изменили меню: стали слишком уж гнаться за модой. К тому же я как‑то не представляю тебя в кафе «Харви Николс» в квартале Виктория над фриттатой бри с чесноком.

– Ну не знаю, – возразил Бэнкс. – Ты удивишься, но я хорошенько мою руки перед едой и не против иногда отведать заграничных харчей. Но мне нравится название: «Шип» – корабль.

Они заказали по пинте «Тетли», и Бэнкс выбрал гигантский йоркширский пудинг, начиненный сосисками с соусом, после чего они уселись за столик в интерьере из бронзы и темного дерева. Блэкстоун был сыт, так что удовлетворился пивом.

Бэнкс рассказал Блэкстоуну об их непростой новой суперше и о том, что Темплтон, похоже, ходит перед ней на задних лапках. Потом они поболтали о неожиданном явлении Брайана и его новой подружки Эмилии, а затем принесли еду и пиво, и они снова вернулись к Стэнли Чедвику и Линде Лофтхаус.

– Думаешь, Кен, я сражаюсь с ветряными мельницами? – спросил Бэнкс.

– Это было бы уже не в первый раз, хотя я слишком мало знаю, чтоб так думать. И, кстати, твои усилия обычно не бывают напрасными. Может, объяснишь ход твоих размышлений?

Бэнкс отхлебнул пива, пытаясь привести мысли в порядок. Это было полезное, но трудное упражнение.

– Попробую, – проговорил он. – Суперинтендант Жервез считает, что прошлое есть прошлое и что виновный был наказан, но я не уверен. Господи, да убить Ника Барбера мог даже Крис Адамс: он не так далеко живет. Или даже Таня Хатчисон. Ее Оксфордшир тоже не на Луне. Если Ник Барбер действительно был таким въедливым музыкальным журналистом, как про него все говорят, то он мог что‑то выведать про то давнее убийство. Вик Гривз – один из немногих, с кем Барбер пытался обсуждать эту историю, перед тем как убили его самого. А еще я только что узнал, что Ник был сыном Линды Лофтхаус, сразу после рождения его усыновили Барберы, и он только пять лет назад выяснил, кто была его биологическая мать. Барбер был журналист, и я думаю, что он попытался как можно больше узнать про нее и ее время, потому что его и без того интересовала тогдашняя музыка и вообще тот период. И среди прочего он узнал, что Вик Гривз был ее двоюродным братом. Гривз тоже живет близко, от него можно пешком дойти до коттеджа Барбера, и кто‑то видел некую фигуру, которая пробегала в тех местах примерно в то же время, когда произошло убийство. Что касается Гривза и остальных, то я нашел в их прошлом несколько фактов, которые бросают на них подозрение. Это убийство Линды Лофтхаус, потому что она была за сценой на фестивале в Бримли вместе с Таней Хатчисон, а она была кузиной Гривза; кроме того – история о том, как утонул Робин Мёрчент, басист «Мэд Хэттерс», в тот момент и Гривз, и Адамс, и Таня Хатчисон находились в Свейнсвью‑лодж. И оба этих дела закрыты.

– Убийцу Линды Лофтхаус взяли, а гибель Мёрчента сочли несчастным случаем, верно?

– Верно. Убийцу Линды зарезали в тюрьме, так что он нам вряд ли поможет что‑то выяснить. К тому же, похоже, он был помешанный.

– Значит, ты подозреваешь людей, имеющих отношение к «Мэд Хэттерс», если не принимать во внимание ревнивых мужей или проходивших мимо бродяг?

– В общем‑то да. Крис Адамс сказал, что у Барбера было пристрастие к кокаину, но мы не нашли никаких доказательств. Если оно у него и было, то вряд ли серьезное.

– Вы еще не получили распечатку телефонных разговоров Барбера?

– Нет пока, но мы и не ждем многого от этих данных.

– Почему?

– В коттедже, где он жил, не было телефона, а мобильная связь в этих местах не работает. Если ему нужно было кому‑то позвонить, ему пришлось бы пользоваться автоматами в Фордхеме или Иствейле.

– А доступ в Интернет? Прыткий музыкальный журналист наверняка частенько сидел в Сети?

– Там нет ни телефонных линий, ни точки беспроводного доступа.

– А в Иствейле есть интернет‑кафе?

Бэнкс поглядел на Блэкстоуна, набил рот сосисками, запил изрядным глотком пива и только после этого ответил:

– Хорошая идея, Кен. В библиотеке Интернет дохлый, но на рыночной площади есть компьютерный магазинчик, и, думаю, мы могли бы там узнать. К сожалению, у владельца всего два компьютера, поэтому список посещенных сайтов и прочее наверняка часто стирают. Если Ник Барбер каким‑то из них пользовался, это было недели две назад, и все следы сейчас уже, скорее всего, давно исчезли. Но все равно стоит попробовать.

– Чем ты сейчас займешься?

– Ну, есть еще несколько человек, с которыми надо поговорить, – сказал Бэнкс, – Таня Хатчисон, Ивонна, когда мы ее найдем, но пока – у меня есть масса пробелов в моей коллекции дисков, а совсем рядом, на Бриггейт, маячит музыкальный магазинчик «Бордерс».

Бэнкс позвонил Энни из кабинета Блэкстоуна в Лидсе уже ближе к вечеру, и она была рада перерыву в утомительно‑рутинном чтении показаний. Сообщила, что Келли Сомс выздоравливает и ее, скорее всего, завтра выпишут; отца пока не нашли.

Перед тем как Энни вышла из отдела, Уинсом, наконец, добилась толка от компании мобильной связи, но результаты ее разочаровали. Ник Барбер не совершал никаких звонков с момента заселения в коттедж, потому что этот район находится вне зоны покрытия. Конечно, он мог бы воспользоваться своим мобильником в Иствейле, но, судя по распечатке, он этого не делал. Если он что‑то и затевал, то держал в глубокой тайне. Тут нечему удивляться, подумала Энни. Она знавала нескольких журналистов, по ее впечатлениям, почти все они отличались скрытностью; впрочем, это вынужденная черта, ведь в их профессии главное – свежатинка, главное – успеть первым.

Темплтон только что вернулся из Фордхема, и Энни заметила его пристальный взгляд, когда склонилась над плечом Уинсом, чтобы прочесть ее записи. Она пошушукалась с Уинсом, а потом непринужденно положила ей руку на плечо – в глазах Темплтона зажглось жадное любопытство. С него и этого достаточно, подумала она, а если бы он пронюхал, что она ночевала у Уинсом, кто знает, какие немыслимые басни поведал бы он суперинтенданту Жервез. После разговора с Бэнксом гнев Энни поутих, хотя она по‑прежнему винила Темплтона в том, что случилось. Она знала, что незачем предъявлять ему обвинения: он просто не поймет. Бэнкс прав: пусть Темплтон сам себя прикончит, он уже встал на этот путь.

Энни захватила папку, лежащую на столе, сняла замшевый пиджак с вешалки у двери, сказала, что скоро вернется, и с улыбкой на лице стала спускаться по лестнице.

Холодный ветер носился по рыночной площади, и небо быстро заполнялось грязно‑серыми тучами, словно по промокашке расползались чернила. К счастью, идти недалеко, подумала Энни, поднимая воротник пиджака и пересекая оживленную площадь. Прохожие клонились под ветром, волосы у них развевались, пластиковые пакеты из «Сомерфилда» и «Бутса» трепыхались, точно внутри бились птицы. На остановке у рыночного перекрестка виднелся дарлингтонский автобус, но из него, похоже, никто не хотел выходить – как и входить в него.

Магазин «Иствейл компьютерс» открыли года два назад. Его владелец, Барри Джилкрист, был из тех, кто обожает разбираться в технических головоломках. В результате люди стали приходить к нему поболтать о своих компьютерных проблемах, и обычно Барри в конце концов решал их бесплатно. Энни понятия не имела, продал ли он за все время хоть один комп, но сильно в этом сомневалась: в «Олди» и даже «Вулворте» цены были куда ниже.

Барри принадлежал к числу очкастых моложавых людей без возраста, напоминающих Гарри Поттера. Энни частенько заглядывала в его магазин и была с ним в достаточно дружеских отношениях, она даже покупала у него диски и картриджи в попытке поддержать местный бизнес. У нее сложилось впечатление, что он к ней неравнодушен, потому что он всегда начинал смущенно путаться в словах, когда с ней разговаривал, и старался не смотреть ей в глаза. Но, в отличие от того же Темплтона, он вел себя не оскорбительно, и она с удивлением поймала себя на том, что испытывает к нему что‑то вроде материнского чувства. Для этого ей, пожалуй, было маловато лет, но иногда она думала, что в принципе, с большой натяжкой, по возрасту годилась бы ему в матери, если бы ему было столько лет, на сколько он выглядит. Это была отрезвляющая мысль.

– А, здрасте, – произнес он, отрываясь от монитора за прилавком и краснея. – Чем я могу вам сегодня помочь?

– Я по официальному вопросу, – сказала Энни с улыбкой. Судя по выражению, мелькнувшему на его лице, и по тому, как воровато он нажал на несколько клавиш, Энни решила, что он, наверное, смотрел в Интернете порно. На него это было вроде не похоже, но ведь никогда не знаешь заранее, чего ожидать, особенно если речь идет о фанатах компьютеров. – Может быть, вам и удастся нам помочь, – добавила она.

– Да‑да. – Он поправил очки. – Ну, конечно… э‑э… чем могу. Что‑то с компьютером у вас в управлении?

– Ничего подобного. Меня интересует доступ в Интернет.

– Но я думал, у вас…

– Не для меня. Недели две назад к вам мог заходить один клиент.

– А‑а. Ну, у меня их не так уж много, особенно в это время года. Туристы, конечно, это дело любят, заходят проверить почту, но у большинства местных или есть собственные компьютеры, или их это вообще не интересует, – заметил Барри Джилкрист с неизбывной тоской, словно хотел добавить: «И их не заинтересуешь».

Энни вынула из папки фотографию и передала ему.

– Вот этот человек, – пояснила она. – Мы знаем, что недели две назад он был в Иствейле. Мы решили, что он мог тогда зайти к вам и попросить воспользоваться Интернетом.

– Да, – ответил Барри Джилкрист, слегка побледнев. – Я его помню. Журналист. Это ведь тот, которого убили, да? Я видел в новостях.

– В какой день недели он приходил?

– По‑моему, в пятницу утром.

В день своей смерти, подумала Энни и спросила:

– Он сам вам сказал, что он журналист, или вы это слышали в новостях?

– Сам. Ему нужно было несколько минут, чтобы провести небольшое исследование, а там, где он остановился, доступа в Интернет нет. Я сказал ему, фунт в час, и он ответил, что его это устроит.

– Сколько он пробыл в Сети?

– Всего минут пятнадцать. Я даже не стал ничего с него брать.

– А теперь самое сложное, – сказала Энни. – Нельзя ли узнать, на какие сайты он заходил?

Джилкрист покачал головой:

– Мне очень жаль, но вряд ли. Ну да, я вам говорил, что в это время года у меня немного посетителей, но иногда они все же бывают, так что я постоянно стираю историю посещений сайтов и очищаю папки с временными интернет‑файлами.

– Но ведь, говорят, из компьютера нельзя без следа убрать сведения. Как вы думаете, нашим ребятам из технического отдела удастся что‑нибудь раскопать, если мы ненадолго одолжим вашу технику?

Джилкрист сглотнул.

– Заберете компьютеры? – жалобно спросил он.

– Да. Я ведь не должна вам напоминать, что у нас идет расследование убийства?

– Не должны. И мне очень жаль. Мне показалось, что он довольно славный парень. Сказал, что у него в ноутбуке есть система беспроводного доступа, но в том районе, где он сейчас живет, нет сигнала. Очень сочувствую. Мне пришлось немало повозиться, прежде чем я устроил здесь широкополосную связь.

– Значит, можно?

– Простите, что?

– Можно что‑нибудь найти, если они заберут компьютеры?

– Да им незачем это делать, – возразил он.

– Почему? – осведомилась Энни.

– Потому что я знаю, на какой сайт он заходил. Во всяком случае, знаю про один из них. Про первый.

– Рассказывайте.

– Я не подсматривал, вы не подумайте, но в таких делах, сами понимаете, трудно соблюсти тайну частной жизни. Компьютеры стоят открыто. Всякий может войти и увидеть, какой сайт человек посещает.

– Верно, – согласилась Энни. – Вы хотите сказать, что он не делал никаких попыток замести следы? Например, не стирал историю посещений сам?

– Он и не мог бы. Эта возможность есть только у администратора сети, а администратор – я. Предоставить доступ – это одно дело, но я не хочу, чтобы посетители копались в программах.

– Резонно. И чем же он занимался?

– Сидел на официальном сайте «Мэд Хэттерс». Я это определил, потому что сайт при загрузке играет кусочек их главного хита. Как уж называется эта вещь? «Любовь стояла на пути»?

Энни знала эту песню. Лет восемь назад это была просто бомба.

– Вы уверены? – спросила она.

– Да. Мне надо было обойти стол, чтобы проверить гнездо картриджа, и я видел из‑за его плеча снимки группы, биографии, дискографию и все такое прочее.

Энни знала, что Бэнкса это разочарует так же, как сейчас разочаровало ее. Что может быть естественнее для музыкального критика, пишущего о «Мэд Хэттерс», чем посещение их сайта?

– И это все?

– Кажется, да. Я услышал музыку, когда он сел за компьютер, а закончил он вскоре после того, как я проверил гнездо. Может, он и ходил еще по каким‑то адресам, но, если и так, потом он опять вернулся на ту страницу. – Джилкрист указательным пальцем поправил сползшие очки. – Это поможет?

Энни улыбнулась ему.

– Любая информация помогает, – ответила она.

– Только вот еще одно…

– Да?

– Знаете, у него была с собой книжка в бумажной обложке, как будто перед этим он сидел и читал где‑нибудь в кафе. И я видел, как он что‑то пишет в ней карандашом, сзади. Но я не разглядел, что именно.

– Интересно, – сказала Энни, вспомнив книгу Иэна Макьюэна, которую Бэнкс нашел в Мурвью‑коттедже. Он что‑то говорил о цифрах на заднем форзаце. Может быть, ей стоит на них взглянуть. Она поблагодарила Джилкриста за то, что он уделил ей время, и вышла навстречу ветру.