Глава 18. Надо дышать, напомнила себе Софья

Надо дышать, напомнила себе Софья. Комната вдруг как будто съежилась, и весь мир сократился до нависшего над ней прекрасного лица Стефана.

Усталость ломила тело, и рана пульсировала болью, но потребность утопить ужас последних дней в объятиях этого мужчины превосходила все прочие желания. Рядом с ним она чувствовала себя в безопасности, под полной защитой, хотя и вряд ли смогла бы найти этому чувству разумное объяснение.

И что самое удивительное, такое положение дел нисколько ее не пугало. Скорее наоборот.

Сопротивляясь желанию еще больше сократить разделявшее их расстояние и ощутить обжигающий вкус его поцелуя, Софья рассеянно потрогала пальцем повязку на шее.

– Мы говорили о Чарльзе Ричардсе, – напомнила она слегка охрипшим голосом.

– Неужели? – Он уже поглаживал ее обнаженные предплечья, подбираясь все выше и выше, к коротким рукавам сорочки.

Нет, нет, нет. Она сделала глубокий вдох. Нельзя отвлекаться. Нельзя. Сначала нужно успокоить мать. Убедиться, что с ней все в порядке.

– Да, говорили. – Софья представила, как беспокоилась мать и сколько всего ей пришлось пережить. Что бы ни говорил Стефан, они любили друг друга и заботились одна о другой. – И позвольте напомнить, что, пока мы здесь сидим, сэр Чарльз может сбежать.

Он отстранился и посмотрел на нее со снисходительной усмешкой.

– Вы, возможно, уже убедились, что у меня длинные руки. В конце концов я заставлю его заплатить за все злодеяния.

Она закатила глаза – боже, какая самоуверенность.

– Как бы вы ни были уверены в своих возможностях, мне все‑таки нужно поскорее попасть в Санкт‑Петербург.

– Я уже пообещал, что уведомлю графиню о вашем состоянии.

– А если сэр Чарльз попадет в Петербург раньше и обманом убедит мою мать заплатить прямо сейчас?

Ее упрямство определенно действовало ему на нервы.

– Сэр Чарльз не в том состоянии, чтобы добраться до вашей матери. Откровенно говоря, я вообще не уверен, что он выживет после полученной от вас раны. В таком случае вы лишили меня права на месть.

Софья поежилась. Она нисколько не переживала из‑за того, что ударила врага ножом. Пусть даже он и умрет – не жаль. Только бы не тронул больше никого, не причинил боли другой женщине.

– Наверняка мы ничего не знаем.

Какое‑то время оба молчали. Стефан смотрел на нее со все более возрастающим скептицизмом.

– Вы ведь спешите в Санкт‑Петербург не только поэтому, да? Есть и другая причина?

– Мне нужно быть дома, с семьей. После всего, что я перенесла, в этом ведь нет ничего странного?

– Странного ничего, но это определенно подозрительно. Вы – женщина непростая, а у таких женщин редко бывает только один мотив. Мне понятно ваше желание поскорее воссоединиться с семьей, но ваша спешка объясняется и чем‑то еще. – Он снова сжал ее руки – не сильно, не до боли, но как будто давая понять, что ему не нравится ее скрытность. – О чем вы мне не говорите? О чем умалчиваете?

Почему он так настойчив? И откуда у нее это чувство, что вся ее жизнь принадлежит ему?

– Согласна, у вас было право знать, зачем я приезжала в Мидоуленд. В конце концов, это ваш дом. Но причины моего желания вернуться в Санкт‑Петербург не касаются никого, кроме меня самой.

Вызов был брошен, и его глаза тут же вспыхнули опасным блеском.

– Нет, Софья. Вы сами вторглись в мою жизнь, так что теперь не жалуйтесь. Я не допущу, чтобы вы что‑то скрывали от меня.

– Я приезжала в Англию для того, чтобы помочь матери, – ответила она, пытаясь не поддаться накатившей вдруг панике. – У меня и в мыслях не было вторгаться в вашу жизнь.

Его взгляд опустился к лифу сорочки.

– Но закончили вы в моей постели. Сердце пропустило еще один удар.

– Это здесь ни при чем.

Если бы только он не был герцогом Хантли, а она дочерью княгини Марии. Если бы они были просто мужчиной и женщиной, без обязательств перед семьями.

Как легко было бы ей влюбиться в него.

– Стефан, – прошептала она, – отпустите меня.

– Никогда, – с ледяной уверенностью ответил он. – Вы – моя.

– Я начинаю думать, что по‑настоящему сумасшедший не он, а вы.

– Очень даже может быть. – Он поймал ее настороженный взгляд. – И все же почему вы так спешите вернуться в Санкт‑Петербург?

Софья демонстративно вздохнула – нет, таких упрямцев ей еще не встречалось. Слушает ли он вообще, что ему говорят?

Да и стоит ли с ним спорить? Только головную боль заработаешь да щелчок по собственной гордости.

– Когда сэр Чарльз увез меня с постоялого двора, мне пришлось оставить там свои вещи, – бросила она раздраженно.

На его лице появилось какое‑то странное выражение.

– Они так важны для вас?

– Да. Я спрятала письма под подкладку баула. Он застыл с открытым ртом, как будто она застала его врасплох. Маленькая, но все же победа.

– Ловко.

– Какое там ловко. – Она состроила скорбную гримасу. – Да, мне удалось уберечь письма от сэра Чарльза, но мне не на что вернуться на тот постоялый двор, а если б я даже и смогла, то кто знает, что сталось с моими вещами. Их могли растащить слуги. Их мог забрать любой.

Его губы расползлись вдруг в неожиданной улыбке.

– Нет, не любой. У нее перехватило дух. Неужели?..

– Так вы…

– Да. Я забрал все ваши вещи. Она растерянно посмотрела на него.

– Но как вы узнали, что я была там? Он покачал головой:

– Я же говорил, Софья, от меня ничего утаить нельзя.

– Как бы мне хотелось доказать, что вы не правы, – пробормотала она.

Он медленно погладил ее по руке:

– Вы могли бы проявить большую благодарность в отношении человека, спасшего ваши драгоценные письма.

– Я, конечно, ценю ваше…

Не дождавшись, пока она закончит, Стефан подался вперед и накрыл ее губы восхитительно сладким, чарующим и волнующим поцелуем.

– Предпочитаю благодарность более осязаемую, – прошептал он, продолжая ласкать ее руки, плечи и шею. Добравшись до повязки, пальцы остановились. Горячее дыхание – но уже не страсти, а ярости – опалило ей щеку. – Если сэр Чарльз еще не умер, клянусь, я задушу этого подонка своими руками.

– Любой, кто это сделает, окажет людям услугу, – согласилась Софья, с дрожью вспоминая, с каким удовольствием сэр Чарльз мучил своих пленников, как вспыхивали его глаза, когда он прижимал к ее горлу лезвие кинжала. – Ему нравилось пугать меня. Нет, не просто пугать, а причинять боль. Думаю, я не первая женщина, которую он обрекал на такие страдания.

– Больше он вас не тронет. – Стефан осторожно провел пальцем по краю повязки. – Клянусь.

– Я больше беспокоюсь о тех несчастных, у кого нет никакой защиты от этого чудовища. – Она покачала головой. – Нужно предупредить Геррика Герхардта.

Он перенес ласки ближе к ее губам.

– Об этом побеспокоитесь завтра.

– Пожалуй. Сегодня мне хотелось бы… – Нить мыслей прервалась под обрушившимся шквалом легких, дразнящих поцелуев. – Перестаньте… прекратите…

– Я делаю вам больно?

Софья уперлась ладонью ему в грудь. Ну конечно он делал ей больно. Только не в физическом плане. Его ласки были истинной магией. Его прикосновения творили чудеса. Поэтому‑то она и не находила в себе сил сопротивляться сладкому соблазну. Но в самом сердце тревожной глухой болью сидела мысль о том, что его жизнь прочно и навсегда связана с Англией. Как и женщина, которую он рано или поздно поведет под венец.

А потому чем больше времени она проведет с ним сейчас, тем хуже будет потом.

– Сейчас не время для поцелуев.

Он еще раз припал к ее губам, потом со вздохом отстранился и состроил печальную гримасу:

– К сожалению, вы правы.

Легкость, с которой он согласился, отдалась уколом разочарования, но Софья напомнила себе, что ее ждут куда более важные дела.

– Где мои вещи?

– По‑моему, Борис оставил их в конюшне, вместе с лошадью. Не глупите. – Она попыталась подняться, но он решительно заставил ее опуститься на подушку. – Оставайтесь в постели, а я схожу за ним.

Бросив строгий взгляд, обещавший самые суровые кары в случае неповиновения, Стефан подошел к печи, подбросил пару поленьев и, убедившись, что дрова занялись, вышел за дверь.

Оставшись одна, Софья попыталась подвести итог затянувшемуся и опасному путешествию, которое близилось‑таки к концу.

Письма у нее.

Ее матери ничто не угрожает.

Так почему же хочется плакать?

* * *

Русская ночь, как и следовало ожидать, оказалась не по‑летнему холодной. И слава богу.

Проведя с Софьей полчаса наедине, он с удовольствием окунулся бы сейчас в ледяное озеро, чтобы хоть немного остудить разгоряченное желанием тело.

И не только тело.

Эта женщина обладала потрясающим талантом доводить человека до белого каления.

Но если так, то почему же он, не слушая голоса здравого смысла и позабыв о правилах хорошего тона, вбил себе в голову, что должен вернуть ее в Мидоуленд?

Стефан тряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли, и пересек полянку перед домом.

– Борис?

– Поесть вы, конечно, не принесли? – прозвучал голос сверху.

Стефан поднял голову и увидел спускающегося по дереву слугу.

– Нет, не принес. – Он пожал плечами. – Ужин еще не готов. Служанка тушит зайца и говорит, что нужно еще подождать.

– Ох уж эти женщины, – вздохнул Борис. – Хорошо, что я сам припас пару зайцев. Пожалуй, поджарю их на костре. Если хотите, можете присоединиться.

– Спасибо за приглашение, но сейчас меня больше интересует другое. Госпожа Софья желает забрать свои вещи.

– А… – Борис поморщился. – Совсем забыл.

Стефан нахмурился, уже чувствуя, что Борис приготовил ему неприятный сюрприз.

– Забыл? Что забыл?

– Когда ставил лошадей в конюшню, заметил, что баул госпожи Софьи где‑то затерялся.

– Проклятье. – Предчувствие не подвело, и ему это не нравилось. – Что‑нибудь еще пропало?

– Нет, больше ничего. Я поискал в лесу, думал, он просто свалился с вашего седла, но ничего не нашел.

Спрашивать, хорошо ли он искал, Стефан не стал. Если Борис сказал, что ничего не нашел, значит, дальнейшие поиски бессмысленны.

– Его забрали, – пробормотал герцог, перебирая в уме возможные последствия случившегося.

– Похоже на то, но кому могли понадобиться женские вещи?

Ответа не было, и Стефан, покачав головой, похлопал своего спутника по плечу:

– Ладно, Борис, посматривай здесь. Я так понимаю, что приключение еще не закончилось.

Он с удовольствием остался бы на свежем воздухе, остыл и успокоился, но пропажа вещей направила мысли в иное русло. В голову лезли всевозможные, самые невероятные объяснения случившегося, но ни одно не выглядело достаточно убедительным.

Возможно, именно поэтому, подойдя к кровати, Стефан отвел глаза, чтобы не встречаться с испытующим взглядом Софьи.

– Я ждала, что вы принесете мой баул, – непривычно сдержанным тоном спросила она.

– Ваш баул пропал.

Прежде чем он успел что‑то добавить, Софья соскочила с кровати – в одной сорочке, с растрепанными волосами и горящими глазами.

– Что?

– Оставайтесь на месте, черт бы вас побрал, – процедил Стефан и, подхватив готовую броситься в бой Софью на руки, уложил на кровать, после чего опустился рядом.

– Что вы сделали с письмами? – прошипела она, гневно сверля его взглядом.

Он нахмурился. Боже, как же она хороша! Прелестное лицо раскраснелось, восхитительные волосы рассыпались по подушке. Вот бы заключить ее в объятия, подмять под себя…

Осторожнее, напомнил себе Стефан. Когда она в таком настроении, от нее чего угодно можно ждать.

– Я же сказал…

– Вы сказали мне, что нашли их, что письма у вас, а теперь приходите и сообщаете, что они вдруг пропали каким‑то непонятным образом. – Она впилась в него глазами. – Вы приказали слуге спрятать их?

Стефан даже не сразу понял, что его обвиняют в краже писем. Оказывается, это он виноват! Когда же она, наконец, поверит ему? Что еще ему нужно сделать, чтобы удостоиться ее доверия?

– Вы совсем рехнулись? – негромко, но с угрожающей ноткой прохрипел он. – Если бы я хотел утаить эти проклятые письма от вас, оставить себе, я бы никогда не сказал вам, что они у меня. Вы это понимаете?

– Может, вы сначала и хотели вернуть их мне, а потом поняли, чего они стоят, и передумали.

– То есть вы хотите сказать, что я намерен воспользоваться этими письмами, дабы шантажировать вашу мать?

Софья отвела взгляд.

– Я… – неуверенно начала она.

– А зачем останавливаться на шантаже? – продолжил Стефан уже другим, обманчиво мягким тоном. – Может быть, я собираюсь свергнуть царя Александра и занять его место на троне? Какая‑то капля романовской крови у меня вроде бы есть.

Очевидно, поняв всю абсурдность брошенных сгоряча обвинений, Софья смущенно покраснела и, не желая смотреть герцогу в глаза, опустила голову.

– Если их нет у вас, то где же они тогда?

– Судя по всему, их украли.

– Кто?

Ему и самому хотелось бы знать ответ на этот вопрос.

Предположений хватало, но все они не имели под собой никакой основы.

– Их мог украсть кто угодно. Местный, подумавший, что в бауле могут быть деньги. Или кто‑то из людей сэра Чарльза. Или даже…

Глаза у Софьи вдруг вспыхнули, как будто ее осенило.

– Иосиф…

– Кто?

– Тот человек со шрамом, что увез сэра Чарльза в карете.

Стефан напряг память. Иосифа, если его действительно так звали, он запомнил плохо. Небольшого росточка, ничем не примечательный, если не считать пересекавшего пол‑лица уродливого шрама. В тот момент его куда больше занимала рана на горле Софьи, чем какой‑то слуга, пытавшийся спасти раненого господина.

– Когда мы вошли, здесь его не было, – медленно, восстанавливая последовательность событий, произнес Стефан. – Вполне возможно, что он заметил нас еще на подходе к дому и решил спрятаться в лесу, чтобы не попасть к нам в руки.

Софья задумчиво жевала нижнюю губу. Похоже, ее все еще терзала какая‑то до сих пор не высказанная мысль.

– На постоялом дворе именно Иосиф обыскивал мою комнату. Он сказал сэру Чарльзу, что не нашел писем, но у меня уже тогда появились кое‑какие подозрения. – Она подтянулась повыше. – Может быть, он нарочно оставил письма там, чтобы потом вернуться одному и потихоньку забрать без ведома сэра Чарльза.

Видя в ее глазах нарастающую тревогу, Стефан приготовился к очередной схватке. Сейчас она потребует, чтобы они срочно вернулись в Санкт‑Петербург. И никакие доводы рассудка на нее, разумеется, не подействуют.

– Что ж, звучит вполне разумно, – согласился он. – Но если уж так получилось, что я самолично доставил письма ему в руки, то зачем ему рисковать всем, спасая сэра Чарльза?

Софья наморщила лоб, но плодов это напряжение умственных сил не принесло.

– Не знаю.

– Эти письма доставили всем немало хлопот и неприятностей, – бросил Стефан раздраженно. Сколько ж можно заботиться о матери? Ей бы давно уже пора подумать о себе. А то ведь и не заметит, как жизнь пролетит. – Почему вы их просто не сожгли? Всем стало бы только легче.

– Мать хочет сохранить их.

– Зачем?

– Она… она очень сентиментальная женщина. Ну вот, очередная ложь. И вовсе не надо залезать кому‑то в голову, чтобы понять – письма нужны княгине для каких‑то своих, скорее всего далеко не благородных целей.

Может быть, она рассчитывает с их помощью защитить себя и сохранить положение при дворе. Романовы славятся своей непредсказуемостью.

– А вот я думаю, что ваша мать – очень хитрая и расчетливая женщина. – Он выдержал ее взгляд и продолжал: – Письма нужны ей, чтобы остаться при дворе, и ради них она готова принести в жертву даже собственную дочь.

– Неправда.

– Почему вы всегда ее защищаете?

– Потому что она моя мать.

– Тогда и вести себя должна соответственно. А вам надо почаще думать головой, чтобы не попадать по ее вине в такие вот ситуации.

Софья встретила эти речи вполне предсказуемо. Конечно, ее упрямство, нежелание следовать логике раздражали, но ее неустрашимость, твердость духа не могли не вызывать восхищения.

– Только не говорите, что вы не поступили бы так же, если бы речь шла о вашем брате, лорде Саммервиле, – возразила она. – Или не пошли на риск ради себя самого.

Он только фыркнул, не найдя убедительных аргументов против ее логики. Всего лишь год назад Эдмонд притворился Стефаном, чтобы отвести от брата беду. Впрочем, это не означало, что он готов позволить Софье и дальше вести себя безрассудно и безответственно.

Ну да ладно, нужно лишь вернуть упрямицу в Мидоуленд, а там ей будет обеспечена самая лучшая защита.

– Да, я бы пришел на выручку брату, но потом все равно надавал бы тумаков за то, что заставил меня рисковать головой.

– Если я и решу надавать кому‑то тумаков, то уж точно не матери, – предупредила Софья, твердо глядя ему в глаза.

Он поймал ее дерзкий взгляд, оценил воинственное выражение лица, и все его раздражение как‑то вдруг схлынуло.

Да, она обладала особенным талантом выводить человека из себя и находить неприятности, и это она превратила его мирную жизнь в хаос, но при всем том была самой очаровательной, самой обольстительной женщиной из всех, кого он когда‑либо встречал.

– Вы поистине неблагодарная девчонка. – Стефан укоризненно покачал головой и, выпустив ее запястья, провел тыльной стороной ладони по атласной коже. – Мать толкнула вас в руки сэру Чарльзу, однако ж вы не жалуетесь, а мне, хотя я и спас вас от безумца, грозите надавать тумаков.

Софья смотрела на него с тем же неуступчивым выражением, но Стефан заметил, как она поежилась от его прикосновения. Да, эта женщина умела не только изрыгать огонь, но и откликаться на его ласки. Смешно, но, думая об этом, он преисполнился гордости.

– Я уехала из Мидоуленда, чтобы не подвергать вас опасности, – сказала Софья, как будто это объясняло все случившееся потом. – Остались бы дома, не пришлось бы спасать меня от безумца.

Стефан покачал головой – ну что за извращенная логика! – но при этом не удержался от улыбки.

– Так вы, получается, обо мне заботились?

Густые ресницы дрогнули и опустились, пряча глаза.

– Не хотела, чтобы вы пострадали из‑за российских заговоров.

Он рассмеялся и, наклонившись, зарылся лицом в золотых волнистых прядях с теплым ароматом жасмина.

– Почему бы просто не признаться, что я вам дорог?

– Если я не хочу, чтобы кто‑то умер, это еще не значит… – Его губы нашли чувствительное местечко у нее за ухом, и довести мысль до конца она уже не смогла. – О…

– Признайтесь хотя бы, что хотите меня. – Он захватил губами мочку уха.

– Не хочу, – прошептала она, откидывая голову и приглашая его к новым ласкам.

– Софья… – Прокладывая путь от уха ко рту, он не забывал об осторожности. Сегодня придется удовольствоваться малым, отложив остальное до той поры, когда заживет рана у нее на шее. – Голубка моя. Больше я вас не отпущу.

Она положила руки ему на плечи и сразу ощутила под тонкой тканью жар тела.

– Мне нужно домой.

Стефан вздрогнул, словно от удара. Неужели она думает, что он позволит ей уйти пешком?

Он отстранился, со страхом всматриваясь в лицо на подушке.

– Нет. В Санкт‑Петербурге будет ждать моя карета. Возвращайтесь со мной в Мидоуленд.

Она обхватила себя руками.

– Вы же знаете, что это невозможно.

Он сдержался, не дал воли злости и раздражению. Поднялся, подошел к печи, подбросил дров. Всю взрослую жизнь Стефан избегал отношений с женщинами, желавшими получить больше, чем он был готов предложить. И вот теперь женщина, отпускать которую он не хотел, твердо настроилась уйти.

Дрова потрескивали, волны тепла расходились по небольшой комнате. Отставив кочергу, Стефан оглянулся и встретил ее настороженный взгляд.

– Возможно все.

– Если станет известно, что я оставалась под одной с вами крышей без леди Саммервиль в качестве компаньонки, от моей репутации ничего не останется.

– Вы можете остановиться в Хиллсайде, – возразил Стефан. – Брианна с удовольствием примет вас у себя. Тем более сейчас, когда ей приходится проводить столько времени дома.

– А ваш брат будет меня проклинать.

Стефан прислонился к грубой деревянной стене.

– Эдмонд с радостью откроет свой дом, если будет знать, что тем самым сделает приятное брату.

– Нет, Стефан, – негромко, но твердо сказала она. – Мой дом в Санкт‑Петербурге.