Глава 22. Пройдя вслед за лакеем по лабиринту комнат и коридоров, Геррик остановился перед дверью, за которой когда‑то помещался рабочий кабинет императора Петра

Пройдя вслед за лакеем по лабиринту комнат и коридоров, Геррик остановился перед дверью, за которой когда‑то помещался рабочий кабинет императора Петра, и подавил тяжелый вздох.

В глубине души он надеялся, что Александр Павлович попросил прийти только ради того, чтобы отвлечь какого‑нибудь докучливого дипломата, утомившего императора просьбами либо требованиями. Такое случалось довольно часто.

Теперь Геррик понял, что ошибся. Выбор кабинета указывал на то, что речь пойдет о делах не государственных, а частных. Мало того, старый солдат даже мог бы предположить, какие мысли не дают царю покоя.

Бросив взгляд на боковую дверь, Геррик представил, как выходит через нее и попадает в сад, но тут же одернул себя, расправил плечи и шагнул в кабинет. Откладывать неминуемое бессмысленно.

Закрывая дверь, он по привычке скользнул взглядом по сумрачной комнате, одной из его самых любимых во всем дворце. В отличие от большинства других здесь не было бьющей в глаза пышности и роскоши, позолоты, сверкающих каменьев и искрящихся канделябров. Неброская красота таилась в резных дубовых панелях и изысканном паркете. Мебель тоже отличалась простотой: массивный письменный стол и книжные шкафы с увесистыми, в кожаных переплетах фолиантами. Почетное место занимал огромный глобус императора Петра на деревянной подставке, свидетельство его увлечения навигацией.

Единственным ярким пятном были три больших настенных портрета. Самый большой изображал, конечно, императора Петра в сияющих доспехах; второй показывал сидящую на коне императрицу Екатерину. С третьего на зрителя смотрел сам Александр Павлович, облаченный в военную форму.

Пробежав по кругу, взгляд Геррика остановился наконец на самом царе, стоявшем под своим портретом с грустной улыбкой на еще привлекательном лице.

Высокий, представительный, в элегантном голубом сюртуке, замечательно совпадавшем с цветом умных, проницательных глаз, и черных панталонах, Александр Павлович до сих пор, хотя золотистые кудри уже начали отступать со лба и редеть, сохранял тот шарм, что на протяжении многих лет оставался самым ценным его достоянием.

– Геррик.

– Государь. – Геррик поклонился. – Вы желали поговорить со мной?

– Да. – Император сделал приглашающий жест. – Бренди?

– Нет, благодарю вас.

Сделав пару шагов вперед, Александр Павлович повернулся к собственному портрету. Геррик стал рядом с ним.

– Вы долго и верно служили мне, mon ami.

Глядя на портрет, Геррик усмехнулся. Написан он был вскоре после победы над Наполеоном Бонапартом, во времена триумфа, славы и национальной гордости.

– Да уж. Тогда мы были молодыми идеалистами, а сейчас…

– Идеалистами… – вздохнул Александр Павлович. – Знал бы я тогда, какое это бремя, носить столь тяжкую корону, наверное, оставил бы Москву Корсиканскому Чудовищу.

Геррик недовольно фыркнул. Наполеон, возможно, и был военным гением, но непомерная гордость и безрассудная уверенность в непобедимости своей армии привели его к неминуемому поражению, а Россию – к славной победе.

– В конце этот зазнайка не удержался даже в Париже, – возразил он. – И вы, конечно, не обрекли бы нас на страдания под властью жирного Бурбона?

Взгляд царя машинально метнулся к портрету Екатерины.

– Нет. Бабушка прокляла бы меня из могилы. Она видела на троне только меня.

– Мудрый выбор.

– Мудрый ли?

– У меня сомнений не было и нет.

Император пристально посмотрел на старого слугу из‑под полуопущенных век.

– Нам бы всем твою уверенность. А вот меня постоянно гложут сомнения.

Геррик привычно сохранил маску бесстрастности. В последнее время приступы меланхолии приходили к царю все чаще. Сражаясь с предателями, тайными обществами и даже наемными убийцами, Геррик ничего не мог противопоставить тем страхам, что поедали Александра Павловича изнутри.

– Вы имеете в виду что‑то конкретное? – мягко спросил он.

С видимым усилием император прогнал нависшую над ним черную тучу, голубые глаза блеснули той силой, что таилась в глубоком, остром уме.

– Да, mon ami.

– Как я могу послужить вам?

Подойдя к столу, Александр Павлович налил в бокал бренди.

– Можете рассказать мне, что за игру ведет сейчас княгиня Мария.

– Игру?

– Мария обладает множеством талантов, но ей никогда не обмануть меня. Что у нее неприятности, я понял сразу же по возвращении в Петербург. Я не стал требовать объяснений, надеясь, что она успокоится, когда из Англии возвратится Софья, но теперь вижу, что дела идут только хуже и хуже. – Он прислонился к столу, пригубил бренди. – Она даже не встает с постели.

Геррик покачал плечами, мысленно проклиная княгиню Марию, из‑за которой он сам оказался в затруднительном положении.

– Вы упоминали, что она ссылается на недомогание.

– Будь она по‑настоящему больна, не стала бы отказываться от моего личного врача и просить не навещать ее до полного выздоровления. Мария обожает, когда все суетятся вокруг нее.

– Верно.

– Должен признаться, поначалу я заподозрил, что она завела любовника.

Геррик удивленно вскинул брови. Притворяться на этот раз не пришлось.

– Мария всегда была верна вам, государь.

Получив необходимое подтверждение, Александр Павлович кивнул и в упор посмотрел на Геррика.

– Ее что‑то гнетет. Я хочу знать, что именно.

– Почему бы вам не спросить саму княгиню?

– Мне нужна правда.

Геррик позволил себе легкую усмешку. Княгиня никогда не отличалась прямодушием и честностью и обращалась ко лжи всякий раз, когда это шло ей на пользу.

– Хотите, чтобы я спросил у нее?

– Геррик, вы же не станете притворяться, будто не пользуетесь полным ее доверием, – мягко предупредил император. – В трудном положении она всегда полагается на вас. И разумеется, вы знаете обо всем, что происходит в Петербурге.

Понимая, что загнан в угол, Геррик состроил гримасу. Император был далеко не глуп, хотя и предпочитал не замечать неприятностей, предоставляя разбираться с ними другим. Требуя ответа, он не принимал ничего другого.

– Вы доверяете мне, государь?

– Я доверил бы вам саму жизнь, – без малейших колебаний ответил царь.

– Тогда вам следует смириться с тем, что в ваших интересах не знать деталей нынешних затруднений княгини.

Император допил бренди и поставил бокал на стол.

– Ей угрожает опасность? Геррик ответил не сразу.

– Полагаю, что нет.

– А Софья? – не отставал император. – Она как‑то замешана в происходящее?

– К несчастью.

– Поэтому она и ездила в Англию?

– Да.

Александр Павлович оттолкнулся от стола и с рассеянным, как могло показаться, видом подошел к глобусу.

– Как ни стараюсь, не могу представить, что может дать такое путешествие.

– Ничего, – сухо ответил Геррик, – кроме нескольких бессонных ночей.

Император нахмурился.

– Меня не удивляет, что Мария отправила свою дочь за три моря. Меня не удивляет, что Софья не смогла отказать матери, обратившейся к ней с мольбой о помощи. Но вы меня разочаровали.

– Я понятия ни о чем не имел до отъезда Софьи из Санкт‑Петербурга. Мне… – Геррик тщательно подбирал слова. При всей беспечности и даже безответственности княгини, император был искренне привязан к ней. Вероятно, именно эта импульсивная, авантюрная сторона ее натуры, столь отличная от его серьезности, и привлекала его в первую очередь. – Мне это не очень понравилось. К счастью, она благополучно вернулась.

– Да, вернулась. – Император повернул голову и поймал взгляд Геррика. – Но не одна.

– Полагаю, вы имеете в виду герцога Хантли?

– Довольно странно, что он выбрал для посещения Петербурга то же самое время, когда Софья вернулась из Англии.

– Не странно, – пробормотал Геррик. – Опасно.

– Есть причины для беспокойства? – Александр Павлович вопросительно вскинул брови.

Геррик удержал слова, которые, услышь их император, стоили бы герцогу свободы. Его личное недовольство поведением Хантли, неотступно преследующего Софью, вряд ли оправдало бы войну с Англией.

– Герцог несомненно одержим Софьей, но я не думаю, что от него исходит какая‑то опасность. Хотя он сейчас, похоже, не вполне способен рассуждать здраво.

– А что Софья? Она тоже увлечена им?

– К сожалению.

– Почему к сожалению? Пара была бы достойная.

Неожиданная реплика императора застала Геррика врасплох.

– Если герцог готов предложить руку и сердце, Софье придется переехать из России в Англию и жить там. Княгиня будет в отчаянии.

Александр Павлович с задумчивым видом пожал плечами:

– Возможно, Софье пора искать свое счастье, а не угождать другим.

– И вы не будете против, если она пожелает выйти замуж за англичанина?

Император вздохнул:

– Мы с Марией были слишком эгоистичны. Я бы хотел только одного: чтобы Софья досталась человеку, который будет любить ее и ценить, как она того заслуживает.

Слова несогласия замерли на языке. Геррик вдруг понял, что его собственная привязанность к Софье мешает непредвзятой оценке ситуации.

Привыкнув к тому, что она во всем полагается на него, он воспринимал ее замужество с поистине родительской ревностью. Для отца уход дочери – пуля в сердце. Неудивительно, что ему так хотелось всадить эту самую пулю в зад герцогу.

По иронии судьбы, именно настоящий отец Софьи напомнил ему, как это жестоко, мешать девушке обрести счастье с человеком, который предложит ей любовь и преданность.

– Без нее Петербург опустеет, – грустно сказал он.

Император улыбнулся.

– Знаете, Геррик, возможно, вам следует подыскать себе жену и самому обзавестись детьми. Из вас получится заботливый отец.

Геррик поежился и потянулся к бренди.

– Не приведи Господь.

Возвращение в Санкт‑Петербург стало для сэра Чарльза тяжелейшим испытанием выдержки и выносливости.

После бегства из домика в лесу он едва успел перевязать кровоточащую рану, после чего лишился сознания. Очнувшись через какое‑то время в пустом сарае, сэр Чарльз еще долго лежал на грязном полу, корчась от боли и проклиная собственную слабость. Когда же удавалось забыться, в сон вторгались кошмары из далекого и не самого счастливого детства, и в этих кошмарах он плакал от страха, слыша шепчущий в ухо голос матери.

Сэр Чарльз не знал, сколько прошло времени, прежде чем лихорадка спала и Иосиф снова загрузил его в карету и продолжил изнурительное путешествие. Слабость осталась, но по мере того, как колеса отмеряли километры, мысли все чаще отвлекались от боли и обращались к планам мести.

К тому времени, когда карета подкатила к столице, он уже сто раз убил Софью ста разными способами.

И каждая новая попытка доставляла ему все большее удовольствие.

Разгорающаяся ярость придала англичанину сил, так что, когда экипаж наконец остановился, он самостоятельно выбрался на мостовую и обвел окрестности недовольным взглядом.

День стоял солнечный, но запущенный приземистый склад выглядел хмурым даже под ясным голубым небом и на фоне далекой набережной, о которую разбивались накатывающие волны.

В эту часть Петербурга джентльмены предпочитали не заглядывать, и на то у них имелись весьма веские причины.

– Куда ты меня привез? – прохрипел он, обращаясь к Иосифу, который, привязав лошадей, присоединился к своему господину. – Я же сказал отвезти меня домой.

Обезображенное шрамом лицо как будто раскололось в ухмылке.

– Отвезти домой? Где вас, может быть, уже ждут? – Слуга пожал плечами. – У вас, наверное, из‑за лихорадки голова повредилась.

– Не забывайся, – сердито одернул его сэр Чарльз.

– Так вы хотите, чтобы я спас вас от тюрьмы? Или, может, прямо туда и отвезти?

Сэр Чарльз не в первый уже раз проклял рану, из‑за которой полностью зависел от Иосифа. Однако ощущение собственной уязвимости отнюдь не улучшило настроения.

– Лучше оказаться в тюрьме, чем попасть в руки Дмитрия Типова.

До сих пор все свои сделки с вожаком преступного мира сэр Чарльз проводил через посредников, но до него, конечно, доходили слухи, что Типов скрывается от закона среди подонков общества.

– А вы не думаете, что люди Типова следят и за вашим домом? – спросил Иосиф. – Я почему‑то сомневаюсь, что человек, наводящий страх на весь Петербург, настолько глуп, чтобы не подумать об этом.

Слуга был, конечно, прав. Когда кого‑то ищут, то в первую очередь берут под наблюдение его дом. И все же ему надо придумать, как добраться до содержимого потайного ящика в письменном столе. В этом ящике хранились не только кое‑какие деньги, но и фальшивый паспорт, необходимый на тот случай, если придется выехать из России, а также кое‑какие вещицы, которые он забирал у своих жертв на протяжении многих лет. Потеря их была бы невосполнимой утратой.

– Я не могу выехать из России без своих вещей.

Обхватив сэра Чарльза за талию, Иосиф повел его к складу. Вдалеке шумело море, и его тяжелое дыхание было единственным звуком, нарушающим тишину.

– Прежде чем отправляться в путешествие, надо подлечиться. Полежите недельку, наберитесь сил, а заодно и подумайте, как забрать то, что надо.

Споткнувшись на неровной мостовой, сэр Чарльз скривился от острой боли в боку и процедил сквозь зубы:

– Все из‑за той ведьмы… чтоб ей гореть в аду…

– Всему свое время.

– Проследи за ней. Я не хочу ее упустить.

Не обращая внимания на кучи мусора, Иосиф повернул к боковой двери.

– Она думает, что раз вернулась домой, то ей теперь и бояться нечего. Никуда не денется. Там ее и найдете, когда выздоровеете и решите наказать.

Сэр Чарльз представил миг расплаты: Софья молит о пощаде, стоя на коленях, а он перерезает ей горло кинжалом. По телу прошла волнительная дрожь.

– Я придумаю для нее наказание, которым смогу насладиться.

– Если попадемся, сможем насладиться виселицей, – предупредил Иосиф, открывая массивную деревянную дверь. – Да не забывайте и про Типова.

Переступив порог и оказавшись в просторном, затянутом паутиной и заполненном тенями помещении, англичанин недовольно поморщился.

– Что это такое? Рай для крыс?

Иосиф помог господину опуститься на пыльный, полусгнивший пол.

– Я иногда останавливаюсь здесь, когда надо исчезнуть с улицы.

– Здесь грязно.

– Бывает и хуже. А здесь не так уж и плохо.

– Ты спятил? – усмехнулся англичанин. – Я не какой‑нибудь смерд, чтобы валяться в грязи.

– Жаль, конечно, что вам пришелся не по вкусу мой дом, но, как говорится, бедняки не привередничают.

Замерев от неожиданности, сэр Чарльз с тревогой уставился на выступившего из тени стройного мужчину с длинными иссиня‑черными волосами, забранными сзади в хвост, и поразительными золотистыми глазами на узком лице.

Какой‑то смерд, сказал он себе, отметив тем не менее и дорогой крой темно‑красного сюртука, и аристократичные черты лица. Даже сапоги его, начищенные до блеска, могли удовлетворить любого, самого придирчивого дворянина.

Все, несомненно, краденое.

Что ж, местных он, может быть, и обманет, но не сэра Чарльза.

И все же по спине сбежала холодная струйка беспокойства.

– Вы кто, черт возьми, такой? – проворчал англичанин.

С улыбкой на губах, небрежной походкой незнакомец вышел из тени и прошелся по складу.

– Меня знают под многими именами и личинами.

– У меня нет настроения играть в ваши игры.

– Очень жаль, поскольку игра уже началась. Игра, которую я очень долго ждал.

Что‑то тянуло Чарльза прочь, подальше от приближающегося незнакомца, но он пересилил инстинктивный позыв, повторяя себе, что не дрогнет перед каким‑то крестьянином.

– Обряжаетесь джентльменом, чтобы производить впечатление на чернь? – презрительно усмехнулся сэр Чарльз.

– Местная, как вы выражаетесь, чернь ненавидит господ. – Незнакомец остановился, скрестив руки на груди. – Я произвожу впечатление своей готовностью убить любого, кто посмеет вывести меня из себя.

– Если вы надеетесь испугать меня, то имейте в виду: у вас ничего не получится.

– И кто теперь притворяется, а, сэр Чарльз?

Англичанин скрипнул зубами. Будь у него чуть больше сил, этот наглец уже истекал бы кровью.

– Мне притворяться ни к чему.

Сделав еще шаг, незнакомец остановился и посмотрел на сэра Чарльза сверху вниз.

– Вы блефуете и пытаетесь вести себя как смельчак, хотя в душе вы всего лишь жалкий трус, живущий за счет слабых.

Сэр Чарльз вздрогнул. Нет. Этого не может быть. Незнакомец не может знать правду. Ее ведь не знает никто.

– Довольно. Либо вы уходите, либо мой слуга выстрелит вам в сердце, – выдохнул он, с облегчением отмечая, что Иосиф уже вытащил заряженный пистолет.

Однако вид направленного ему в грудь оружия не только не смутил, но, напротив, развеселил незнакомца.

– Предпочитаете прятаться за спину черни? И это считается храбростью у почтенных джентльменов?

– Иосиф, убей этого шута, – рявкнул сэр Чарльз. Незнакомец расхохотался уже в полный голос:

– Да, Иосиф, убей шута.

– Наконец‑то, – пробормотал Иосиф и, повернувшись, направил пистолет на англичанина.

Не понимая, что происходит, сэр Чарльз отшатнулся и недоуменно воззрился на слугу:

– Да что с тобой?

Ответил ему, однако, не слуга, а незнакомец, чей смех эхом разбежался по пустому складу:

– Вы же не думали, что я позволю вам ускользнуть из Петербурга, не приставив своего человека? У нас ведь еще осталось одно незаконченное дельце.

Как же поздно он все понял! Сэр Чарльз согнулся, как будто его ударили в живот. Ловушка. Западня. И он попал в нее, как последний простофиля.

Страх свернулся кольцами внизу живота. Колени задрожали.

– Типов… – простонал сэр Чарльз. Хозяин преступного мира отвесил шутовской поклон:

– К вашим услугам.

– Ублюдок.

– Так оно и есть. Но только я сим фактом горжусь.

– Вы, наверное, считаете себя умнее всех.

– По крайней мере не глупее. – Дмитрий бросил взгляд на слугу: – А ты что думаешь?

– Только не умнее всех.

– Ты, как всегда, честен. – Золотистые глаза сверкнули веселыми огоньками. – Надеюсь, он вам не грубил, сэр Чарльз? Вел себя с должным уважением?

Англичанин облизнул пересохшие губы. Злость на самого себя, вспыхнувшая, когда он понял, что его провели, уступала место ужасу. Дмитрий Типов определенно пришел сюда не для того, чтобы просто поиздеваться над ним.

Нужно что‑то придумать. И поскорее.

– Зачем вы привезли меня сюда? – спросил он и едва узнал свой голос, скрипучий и дрожащий.

– Не притворяйтесь. – Типов посмотрел на него с прищуром. – Вам прекрасно известно, почему вы здесь.

– Деньги будут…

Он не договорил – Типов перебил его коротким, без замаха, жестоким ударом в лицо.

Сэр Чарльз пошатнулся, застонал и свалился на грязный пол. Из разбитой губы текла кровь. В бок как будто воткнули раскаленную кочергу. Перед глазами поплыли круги. Сердце сжали холодные пальцы паники. Потом туман в голове рассеялся, в глазах прояснилось, и сэр Чарльз с опозданием понял, что на несколько мгновений покидал этот мир.

Человек с иссиня‑черными волосами стоял над ним с дьявольской усмешкой на губах и ненавистью в каждой черточке тонкого лица.

Теперь сэр Чарльз понял все. Этот человек был не просто разозлен потерей своих денег. Не просто раздражен неудобствами из‑за исчезновения проституток. Им двигало отвращение к сэру Чарльзу. Отвращение, исключающее милость, сострадание, прощение.

– Ваши попытки шантажировать княгиню Марию просто смешны. – Он презрительно скривил губы. – Вы лишь унизили себя. И теперь вам нечего предложить мне, кроме медленной, мучительной смерти.

Съежившись на полу, англичанин в отчаянии ухватился за последнюю надежду избежать страшной участи.

– Вас повесят за это, – прошипел он. – Я – дворянин. Вам придется отвечать перед императором.

Типов наклонился к нему, и сэр Чарльз увидел в его золотистых глазах что‑то такое, отчего в жилах застыла кровь.

– Вообще‑то мне позволено поступить с тобой по моему усмотрению. Я могу делать что хочу, и никто слова не скажет. Не стоило тебе похищать императорскую дочку.

– Лжешь.

Едва слово слетело с языка, как Типов поднялся и ткнул носком начищенного сапога в рану на боку жертвы. Сэр Чарльз забился от боли.

– Это она тебя ранила? – Типов ударил еще раз. Сильнее. – Да, девочка определенно с характером. Надо познакомиться.

– Я вскрою горло этой дряни, – процедил сквозь зубы сэр Чарльз.

– Задевает, что уступил женщине? Тебе ведь нравится, когда они беспомощные, когда они полностью в твоей власти. Тогда ты чувствуешь себя героем, да? Легко быть героем, когда надо справиться с перепуганной насмерть, беспомощной девчонкой.

– Убирайся к дьяволу.

Типов сунул руку в карман Чарльзу и вытащил его любимый кинжал.

– Уберусь, но сначала отправлю туда тебя. Разведаешь дорожку, – пробормотал он, поглаживая острое как бритва лезвие.

Сэр Чарльз попытался отползти, оттолкнувшись каблуками от трухлявой доски. Страх, которым он так наслаждался в своих жертвах, оказался далеко не так приятен, когда лезвие прижималось к его собственному горлу.

Из глаз выкатились слезинки.

– Пожалуйста, – простонал он. – Я найду деньги. Клянусь.

– Слишком поздно.

Лезвие рассекло лицо, и сэр Чарльз зашелся в крике.