Убийственная подружка

Я знал, что сдохну, если останусь сидеть в четырех стенах, так что позвонил Лизе и спросил, какие у нее планы на вечер. Оказалось, никаких, хотя мне почудилось, что в ее голосе проскользнуло недоверие. Я заехал за ней в восемь (Элиот украдкой показал мне «фак»), и мы отправились в боулинг. Лиза считает, что боулинг – приятное времяпрепровождение.

Пришлось ждать, пока освободится дорожка. Я поймал на себе Лизин взгляд.

– В чем дело? – спросила она.

– В смысле?

– Ты плачешь. В чем дело?

Я коснулся лица. И правда, на пальцах остались влажные капли.

– А, – ответил я, – наверное, инфекция какая‑нибудь. Я плачу? Ничего я не плачу. – Я неубедительно хохотнул. – С чего бы мне плакать?

Когда я привез Лизу домой, Элиот уже спал. В такое время мы обычно занимались всякими грязными делишками. Вот и на этот раз мы попытались заняться сексом, но у меня от расстройства не стояло.

– Так… – Лиза перекатилась через меня и откинулась на подушку, пристально глядя на мой профиль. – Ну и кто она?

– Она?

– Книга о знаменитостях!.. – отрезала Лиза. Для парикмахера у нее был острый язычок. – Ответь мне, с кем ты встречаешься?

– Ладно, – согласился я. – Случилась интрижка, однако теперь все. И секса у нас не было.

– Поэтому ты и плакал?

– Плакал, потому что не было секса?.. За кого ты меня держишь? За младенца?

– Нет. Скорее за ребенка, который скрывает что‑то от мамочки.

– Что ты имеешь в виду? – разозлился я.

– Ты же ее любишь, Марк. У тебя на лице написано. Глаза сияют. Прямо витаешь в облаках. А теперь у тебя не стоит – даже когда я изображаю из себя надсмотрщицу.

Не спрашивайте.

– Есть одна, но у нас чисто платонические отношения, – изворачивался я.

– То есть?

– То есть я не испытываю к ней сексуального влечения. Просто она настроена на мою волну, я могу с ней говорить о чем угодно.

– Так даже хуже! Хуже, чем если бы ты с ней спал. – Кажется, Лиза разозлилась. – Я что, такая дура, что со мной уже поговорить нельзя?

– Да нет, нет, ты умная! – пытался я сгладить углы. – Образования, правда, не хватает…

Лиза кинула в меня подушкой и нарекла массой любопытных слов; некоторые, очевидно, она выдумала прямо на месте.

Я встал и оделся, испытывая невероятное облегчение. Когда я спустился на первый этаж, у лестницы поджидал Элиот в пижаме. Лицо у него было растерянное.

– Что случилось? – спросил он.

– Исполнилась твоя мечта. Мы с твоей мамой расстались.

– Ничего себе… – протянул мальчик. – Жалко.

Я был тронут. Оказывается, вся его неприязнь проистекала от боли. А в глубине души он ко мне привязался.

– Ценю твой порыв, – сказал я и похлопал его по плечу.

– Странно без тебя будет.

– Спасибо, Элиот. – Я открыл входную дверь. – Береги себя, ладно?

Он кивнул. В лицо мне ударил промозглый ветер. Элиот стоял на пороге.

– Я буду скучать. – Его голос дрожал.

Я кивнул ему. К горлу подступали слезы.

– Буду скучать… Жаль, не придется больше над тобой издеваться, козел сраный! – выкрикнул Элиот и захлопнул за мной дверь.

Я остолбенел. Элиот победно хохотал за дверью. Потом мальчишка затопал по полу. Готов поклясться, он плясал от радости.

Когда я пришел домой, сразу проверил свой сайт. Там обнаружилось оскорбительное сообщение. Отправитель не поленился зарегистрироваться под именем «Ненавижу‑Марка‑ Мэддена».

Сообщение было длинным, многие фразы многократно повторялись. Первого абзаца вполне хватит, чтобы получить о нем представление:

«Надеюсь, ты и сам знаешь, какой ты бесталанный и бесполезный кусок дерьма. Только дурак купит книгу после того, как ты ее облапал!.. Мерзкий гермафродит. Я прохожу мимо твоей лавчонки и чувствую, как воняют твои потные подмышки и твое сало из задницы – даже через закрытую дверь. Скоро ты сдохнешь от рака. Твой мозг будет расти, пока не вылезут глаза. Потом ты отправишься в ад – к таким же слабым, грязным и вонючим пидорам».

Я и раньше получал ругательные письма – от ведьмы, которая злилась, что в «Книге теней», которую я ей продал, теней не оказалось. Первым порывом было немедленно ответить. Потом я припомнил, что каждый мой взвешенный ответ ведьме порождал все более яростные письма с ее стороны. В конце концов дошло до того, что она угрожала мне проклятием, которое сгубит меня и всех моих потомков.

Я заблокировал анонима. Оставалось надеяться, что это не Каро сочинила послание – Каро, скатившаяся от странности к безумию.

Я продержался тридцать два часа. За это время я чуть было не позвонил ей семь раз. Подобно Уоррену, я бесцельно блуждал вокруг ее дома. Раньше я не знал такой боли. Каро была мне так нужна, что меня трясло. Я плакал по любому поводу.

Я включил телевизор – решил окунуться в утреннее дерьмо. Какой‑то работяга уверял, что его жена соблазнила его вступить в брак, выдав силиконовые сиськи за настоящие. Жена же заявляла, что грудь у нее от природы такая, а зрители голосовали по этому вопросу. Подавляющее большинство, а если точно, девяносто шесть процентов зрителей решили, что сиськи все‑таки искусственные. Было объявлено, что муж и зрители не ошиблись: сиськи и впрямь фальшивые!

Во второй части программы две женщины обсуждали, может ли трахаться мужик, у которого нет половины черепа. Одна – жена этого мужика, другая – его подружка. Обе из рабочего класса. Судя по всему, они хотели сказать, что человеку с половиной черепа нечего ловить на стороне, надо дома сидеть и лить горючие слезы.

Пока женщины переругивались, тот самый мужчина довольно улыбался. Он был рад, что попал на телевидение. Жена рассказывала, что, когда они занимаются любовью, этот извращенец вынимает из черепа металлическую пластину и показывает ей свои мозги.

– Все равно я его люблю, – говорила она. – Надеюсь, ребенок от него.

– Ребенок?! – взвизгнула подружка. – Какой ребенок?!

Ни о каком ребенке раньше она слыхом не слыхивала. Подружка расплакалась. Жена торжествовала. Мужик вынул из черепа стальную пластину и представил на обозрение свой мозг. Зрители ахнули.

Потом настало время новостей. Главная новость: на Ближнем Востоке убили британского корреспондента. Почему‑то зрители должны были ценить его жизнь выше, чем жизни миллионов мирных арабов, которые погибли в ходе военных действий. Вроде как арабов убивать можно, а вот жизнь белого журналиста – святое.

Я сидел, погруженный в скорбь, и в голове у меня звучал голос Каро. Ее мысли стали моими.

В надежде раздобыть немного валиума я отправился к врачу. Терапевт оказался милым старичком с отеческими интонациями в голосе. Его поседевшие волосы, аккуратно разделенные на косой пробор, готовили отступление с головы, а прическу (как и костюм) врач не менял, вероятно, со времен студенчества.

– На что жалуемся?

– Не могу дышать.

– И все же вы дышите, – мягко поправил меня доктор. – Не дышат только трупы.

– У меня наверняка гипертония. От гипертонии умирают, да?

Врач криво усмехнулся.

– Мистер Мэдден, вам приходилось встречать выражение «Слышал звон, да не знает, где он»?

– Да, доктор.

– И что, по‑вашему, оно означает?

– Что врачи, несведущие в своей профессии, очень опасны.

Доктор вздохнул, измерил мне давление, послушал сердце.

– Пульс немножко ускорен, а так все в норме. Постарайтесь расслабиться.

– Простите?

– Вы вспотели, вас бьет дрожь… Что случилось?

– Я надеялся, это вы мне скажете. Врач заглянул мне в глаза.

– Вы что‑то приняли?

– Нет. Но не отказался бы. Он оторопел.

– Позвольте вас уверить: наркомания – не повод для шуток. Вы случайно не из‑за женщины переживаете?

– Откуда вы знаете?

– Скажем так: я прожил подольше вашего.

– Можете что‑нибудь мне выписать? Успокоиться бы…

– Вы влюблены, мой мальчик. – Доктор мягко улыбнулся. – Здесь вам ни одно лекарство в мире не поможет. Вы с ней говорили?

– Да. Но все без толку. – Он кивал – так, как будто наперед знал, что я скажу. – Она такое требует!..

– Как и все женщины.

– Думаете, стоит к ней вернуться?

– Если вам от разрыва так плохо, определенно да.

Каро знала распорядок отца назубок. По понедельникам Эйлин возила Гордона в бассейн. Кардиолог, видите ли, сказал, что это подходящее упражнение для престарелых ублюдков.

Мы поставили машину за углом и дружно пригнулись, когда мимо проехал «ровер» Гордона. Я успел заметить на пассажирском сиденье Эйлин – бледную и подтянутую. Гордон хмуро налегал на руль. Машина миновала нас с оглушительным треском. Я высунулся из окна: левое зеркало «фиата» отломилось и разлетелось на сотню осколков.

– Этот недоумок мне зеркало снес! И даже не остановился!

– Если бы он останавливался каждый раз, когда сносит зеркало, – философски заметила Каро, – он бы никуда не доехал.

– Но мы же встали на другой стороне этой гребаной улицы! Его паршивая машина двадцать раз могла проехать!.. Идиот!

– Ну вот, теперь ты понял? – осведомилась Каро.

Когда Гордон решил жениться, он попросил Каро вернуть ключи от дома, полагая, что они с Эйлин могут претендовать на некоторое личное пространство. Каро не возражала и вернула ключи. Но сначала сделала дубликат. Около десяти мы подъехали к дому. Каро открыла замки – сначала один, потом второй. Дверь распахнулась, в доме заверещала сигнализация. Каро подбежала к щитку в коридоре и ввела код. Мы вошли.

Мы направились прямо в кабинет Гордона. Комната пахла так же, как и ее обитатель, – какой‑то химией с примесью желчи. Создавалось впечатление, что в лаборатории кого‑то вырвало. Полки ломились от книг всевозможной направленности: навигация, археология, геология, скалолазание, школа выживания. Гордон относился к породе домашних искателей приключений. Как‑то, правда, решил в одиночку совершить поход в Девон, но вернулся домой три часа спустя под весьма неубедительным предлогом: он, видите ли, забыл суповые консервы.

Мы искали завещание. Я открыл ящик стола и обнаружил аккуратную черную тетрадь с наклейкой на обложке. «Идеи рассказов».

– Гляди‑ка, – сказал я Каро. – Твой папаша – подающий надежды автор.

– Господи… – вздохнула девушка. – Теперь он себя писателем возомнил.

Тетрадь была заполнена каракулями – очевидно, сюжетами рассказов. Я прочитал первое предложение и попытался засунуть тетрадь обратно в ящик прежде, чем Каро это заметила. Я опоздал. Она выхватила тетрадь у меня из рук и принялась листать. По мере прочтения усмешка на ее лице сменилась злобной гримасой.

– Вот гад!

Все рассказы были об одном.

Мужчина, его дочь, уединенный домик. Инцест?

Мужчина, его дочь, прогулка. Инцест? Мужчина, его дочь, необитаемый остров. Инцест?

Мужчина, его дочь, телефонная будка. Инцест?

– Он мечтал меня изнасиловать. Мой отец! Я росла в этом доме, а чертов ублюдок мечтал засунуть в меня свой отросток.

– Нельзя судить наверняка…

– Еще как можно, мать твою.

Она вытряхнула ящик и отрыла рассказ в потертой папке. Рассказ назывался «Первая и последняя любовь». Каро твердо решила прочесть его вслух. Трогательная история о калеке с деревянной ногой. В один прекрасный день он ковылял мимо ванной, где его дочь принимала душ, и случайно увидел ее сиськи. Калека смутился, но дочь заманила его в свою спальню и предложила совершить инцест. «Почему бы и нет!» – воскликнул калека. Семь актов спустя старик приходит в себя в психушке. Все оказалось чудесным сном.

– Гадость, – отрезала Каро.

Когда мы уже собирались уходить, я по какому‑то наитию посмотрел на календарь. На пятнице, тринадцатое февраля, было написано: «ГРЭМ и МЕРСЕР, 14:00».

Каро посмотрела «Грэм и Мерсер» в телефонной книге. Это оказалась адвокатская контора на Ричмонд‑Грин.

– Значит, в пятницу… Они изменят завещание в пятницу. – Каро серьезно смотрела на меня. – Отец терпеть не может тратить деньги на профессионалов. К адвокатам он без причины не пойдет. У нас четыре дня. Четыре дня на то, чтобы убить его.