ЗАКЛЮЧЕНИЕ. Первый отрезок намеченного пути пройден

Первый отрезок намеченного пути пройден. Пора подводить предварительные итоги. Пробежим мысленно пройденный путь еще раз, отмечая основные вехи-стоянки, позволяющие представить его как некоторую структурную целостность в обособившемся и относительно автономном мыслительном пространстве, возникшем и процессе рассмотрения проблемы «Восток—Запад — Россия».

1. В историческом мышлении Западной Европы от Дж. Вико до К. Ясперса обнаруживаются две основные тенденции: формационного (периодизация процесса развития) и цивилизационного (типология культурных миров) расчленения исторического процесса. В XIX в. у Гегеля и Маркса обе тенденции выступают в определенном единстве. Проблема «Восток—Запад» впервые получила теоретическое освещение в «Философии истории» Гегеля
и была решена им на пути осмысления истории и культуры христианско-германских народов как реализованного «примирения» этих противоположностей. У Маркса гегелевская триада наполнилась социально-экономическим смыслом (азиатский, античный и феодальный способы производства как вариативные формы и одновременно ступени прогресса в становлении «экономической формации общества»). Открытие «дуализма» земледельческой общины позволило при этом представить цивилизационный процесс в эпоху внеэкономического принуждения в альтернативе: Восток — Запад. Социально-экономическое развитие России после реформы 1861 г. было понято в этом контексте как двуединый процесс капиталистической модернизации традиционного общества и его цивилизационной перестройки — перехода от азиатского способа производства к типично европейским
формам экономического существования и развития.

Цивилизационный потенциал формационной теории Маркса позволяет критически отнестись к традиционной истматовской пятичленной схеме периодизации всемирного и русского исторического развития. Обнаруживается в этой связи также и принципиальная
неполнота и обоюдная уязвимость объяснения реформы 1861 г. и последующего социально-экономического развития России в теориях как «старого», так и «нового» направлений в советской историографии. С другой стороны, развитие потенциала цивилизационно-исторических идей теории Маркса в концепции Л. С. Васильева (на современном эмпирическом материале и с учетом новейших культурологических теорий) обнаруживает исторически исходный, структурно расчлененный и «нормальный» характер цивилизационного процесса на Востоке, своеобразным «отклонением» от которого явился
исторический путь европейской антично-капиталистической цивилизации. Наиболее полно этот момент европейской специфики был представлен в культурологических исследованиях 60-х гг., вслед за К. Ясперсом, в работах М. К. Петрова.

Наконец, в классической отечественной традиции философской и исторической мысли XIX — XX вв. (от П. Я. Чаадаева и С. М. Соловьева до Н. А. Бердяева, Г. П. Федотова и «евразийцев») были заложены основы действительно универсального понимания природы
и специфики цивилизационно-исторического исследования — через первую постановку и осмысление проблемы «Восток — Запад' — Россия».

2. В «Философических письмах» Чаадаева, утверждающих социально-христианский идеал европейской цивилизации, Россия, ее прошлое, настоящее и будущее впервые стала предметом философского рассмотрения. На всех трех уровнях сопоставления (Россия и Европа, Россия и Запад — Восток, Россия и человечество как целое) было зафиксировано ее выпадение из истории и культуры, а тем самым — уникальность русской исторической судьбы и своеобразие ее цивилизации. Для теоретической мысли открылась возможность проблемного и допускающего целый ряд альтернатив понимания и исследования как русской специфики, так и своеобразия западного и восточного типов общечеловеческой цивилизации.

В трактате С. М. Соловьева «Феософический взгляд на историю России» мысль об уникальности русского феномена во всемирной истории человечества выражается уже в положительной форме, примыкая к тем трактовкам истории России, которые — в ответ Чаадаеву— были даны М. П. Погодиным, Н. А. Полевым, А. С. Хомяковым и И. В. Киреевским. Но «философия русской истории» Соловьева, сознательно задуманная (под влиянием Гегеля, прежде всего) в качестве самостоятельного и органического элемента «мыслительного рассматривания» всемирной истории, оказалась вместе с тем вторым и более развернутым опытом философско-исторического осмысления проблемы «Восток— Запад — Россия». Отказ от гегелевской триады и опора на дихотомические конструкции (Восток —
Запад, язычество — христианство, Западная Еврогк. — Россия) сочетались при этом в его анализе с чисто сциентистской ориентацией на детерминистическое объяснение культурно-исторических реалий (ролью географической среды и спецификой этно- и социогенеза)
и своеобразное использование теории «двух возрастов» в исторической жизни народов.

Философский спор о России между западниками и славянофилами, активным участником которого в 40-е гг. стал и К. Д. Кавелин («Взгляд на юридический быт древней России»), получил спокойное, в «примиренческой» тональности, рефлексивное освещение этого
мыслителя в контексте поворотных событий эпохи реформ 60-х гг. Кавелин попытался представить самобытность древней русской исторической жизни, ее непохожесть ни на западные, ни на восточные формы цивилизационного существования, а с другой стороны — факт ее европеизации в XVIII — первой половине XIX вв. в качестве свидетельства о наступлении «нового периода» в истории и культуре России после 1861 г.— периода самостоятельного и самобытного развития в рамках единой европейско-христианской цивилизации.

3. Противоречие между философским и сциентистским подходами к осмыслению всемирной истории и рассмотрению в этих рамках проблемы «Восток — Запад — Россия», обнаружившееся уже в трактате Соловьева 1841 г., разрешилось в процессе построения уже на
чисто научных основаниях концепции русского исторического процесса (в «Истории России с древнейших времен») и в «Наблюдениях над исторической жизнью народов» (посвященных всемирно-исторической проблематике). Существенно, что движение Соловьева по этому пути сопровождалось философско-методологической рефлексией, позволившей ему (в рукописном варианте «Наблюдений» 1877 г.) дать критическое освещение спекулятивного способа мышления Гегеля и Конта, показать историческое место «философии истории» в процессе развития исторического познания, осознать специфику возникшей в середине XIX в. и постепенно утверждающейся истории как науки «народного и всечеловеческого самопознания».

4. Сциентистское понимание исторического развития, развернутое Соловьевым в «Наблюдениях над исторической жизнью народов», базирующееся на теории двух основных возрастов народной жизни и детерминистической теории факторов, определяющих специфику
хода истории (социальная и духовная природа человека, природные условия и характер племени, внешние и внутренние социально-исторические факторы), легло в основу его нового, в сущности цивилизационно-исторического, опирающегося на сравнительный
метод, исследования истории и культуры народных индивидуальностей. Противоположность между Востоком и Западом, древней и новой историей, Западной Европой и Россией приобрели в этом контексте характер не априорных философских допущений, а исследовательских теоретических результатов, полученных эмпирическим и аналитическим путем и представляющих действительную, а не вымышленную специфику изученных культурно-исторических индивидуальностей. Значение и своеобразие выработанной Соловьевым парадигмы научного цивилизационно-исторического исследования и его конкретных результатов (в том числе в решении проблемы «Восток — Запад — Россия») наиболее рельефно предстает при их сопоставлении с теорией культурно-исторических типов Н. Я. Данилевского. Оба мыслителя отвергли философско-исторические построения Гегеля (хотя гегелевский «след» присутствует у обоих), оба ориентировались на сциентистское понимание истории. Но шли они все же в разных, все более расходящихся направлениях. Путь Данилевского вел к иррационалистическим построениям О. Шпенглера. Путь Соловьева Дал
в XX в. величайший образец последовательного сциентистского историзма в исследованиях А. Тойнби.