ВВЕДЕНИЕ. Как простор этих ханьских вод широк!

Как простор этих ханьских вод широк!

Переплыть их никто никогда не мог.

Вдоль великого Цзяна на утлом плоту

Не уплыть далеко на восток.

Шицзин

И вот любуюсь отраженьем

Странным в колеблющейся влаге. Я давно

уже склоняюсь к ней челом венчанным.

Р. М. Рильке

Наш путь — степной, наш путь —

в тоске безбрежной, В твоей тоске, о, Русь!

А. Блок

Восток. Запад. Россия. Сколько жизней прошло через эти реалии человеческого существования. Сколько исторических бурь, кровавых и бессмысленных, пронеслось. Сколько родилось возвышенных чувств. Сколько брошено взглядов, создано исторических и философских теорий. Но «тайное все еще мало доступно словам» (Рильке). Что-то таит в себе и вечное величие Востока, и непостижимое чудо древнего Запада, и все еще неразгаданная загадка русской судьбы. Решаюсь прикоснуться к этим реалиям, к этим метафорам и возвести
в слово чувства и мысли (и свои собственные, и наши общие, человеческие), сознавая, что в этом вечном, все продолжающем распадаться мире нужна точка опоры — в мысли, как и в душе, ибо сказано: «будьте мудры, как змии, и просты, как голуби» (Мф. 10, 36),

Тридцать лет уже занимаясь русской историей, выбираю историографический путь, благодарно склоняясь к отечественной традиции познания и понимания прошлого, настоящего и будущего. Первый опыт задуманного исследования хочу сделать работой, выясняющей истоки и цели, специфику способа мышления, содержание и результаты творчества русского историка Сергея Михайловича Соловьева, выразившиеся в концентрированном виде в его историческом мировоззрении. Первым шагом на этом, видимо, долгом пути и является представляемая читателю книга, в которой предпринята попытка рассмотреть проблему «Восток—Запад — Россия» в историческом мышлении Соловьева, взятом в определенном контексте усской мысли 30—70-х гг. XIX в. (П. Я. Чаадаев, К. Д. Кавелин, Н.Я. Данилевский)..

Россия сегодня, как и в середине прошлого века, находится в ситуации, которая властно требует осознанного цивилизационного самоопределения и выбора пути дальнейшего исторического развития. В ту эпоху главным ответом отечественной мысли на вызов времени явилась «русская идея». Специфическое место в рамках этого духовного и мировоззренческого комплекса принадлежит цивилизационно-историческим идеям и построениям С. М. Соловьева, далеко еще по достоинству не оцененным в современной литературе. Причина этого, на мой взгляд, двояка. В идеологическом отношении Соловьев находился ближе всего к западническому, либеральному течению русской мысли. Вместе с тем в ее изучении доминировала такая исследовательская парадигма, в соответствии с которой исключительное внимание уделялось либо консервативной, религиозно-идеалистической философии (особенно в западной историографии), либо же материализму и атеизму революционеров-демократов (преимущественно в советской историографии). В результате в сознании исследователей закрепился разорванный и одновременно односторонний взгляд на русскую мысль XIX в., в соответствии с которым существо и основная направленность «философских стараний русского ума» (Б. В. Яковенко) выражается в полярных модусах онсервативного и революционного сознания. Суть этого подхода к русской мысли хорошо передана метафорой «иконы и топора» (Дж. Биллингтон).

При традиционном подходе идеология и философия либерализма как бы «выпадает» из русской мысли. Н. А. Бердяев утверждал: «В России никогда не было либеральной идеологии, которая бы вдохновляла и имела влияние. Деятели 60-х гг., которые производили реформы, могут быть названы либералами, но это не было связано с определенной идеологией, с целым миросозерцанием»; единственное исключение — Б. Н. Чичерин, по которому, однако, «можно изучать лишь «дух, противоположный русской идее» [184, 171]. В недавней обобщающей работе Ф. Коплстона «Философия в России. От Герцена до Ленина и Бердяева» либералам Кавелину и Чичерину уделено всего несколько строк. В дискуссиях на «круглых столах» 1988 г. по проблемам изучения и преподавания истории русской философии и культуры мыслители либерального направления не были упомянуты в ситуациях, где этого, казалось, просто нельзя избежать, например в выступлении Э. Ю. Соловьева [192, 137— 140]. Прав поэтому Л. В. Поляков, утверждающий, что «русская либеральная традиция в целом и ее философская составляющая в особенности до сих пор составляют: на карте современного общественного самосознания белое пятно. девственной чистоты» [191, 31].

Но, возразит читатель, Соловьев ведь, прежде всего, историк, ученый, исследователь, создатель монументальной «Истории России (с древнейших времен», автор ряда монографий и множества статей, о котором, в свою очередь, существует огромная исследовательская литература: так «Персональный указатель литературы (1838—1981)», изданный в 1984 г., насчитывает двести страниц [205]. С этим трудноне согласиться, но стоит заметить, что философско-исторические
взгляды и исследовательская методология Соловьева-ученого (как и идеологов либерализма в эпоху 1861 г. в России Кавелина и Чичерина, которых обычно считают основными представителями так, называемой «государственной школы» в русской историографии) досих пор и зучены слабо. На это специально обращалось внимание
в статье А. Е. Шикло «История русской исторической мысли (последней трети XVIII—второй трети XIX века в современной [историографии (Некоторые дискуссионные проблемы)» [224], а также в рецензии Б. В. Емельянова, К. Н. Любутина и В. М. Русакова [124] на нашу книгу «История и диалектика (Диалектика и исторические знания в России XIX века)» [125].

Данным обстоятельством, видимо, и объясняется тот факт, что в современной историографии, как отечественной, так и зарубежной, является господствующим идущее еще от М. Н. Покровского, но до сих пор не получившее специального научного обоснования представление о решающем влиянии философии истории Гегеля на историческое мировоззрение и методологию Соловьева, Кавелина и Чичерина и даже о существовании особой «гегелевской школы» в русской историографии. Поразительнее всего при этом то, что данное представление в одинаковой мере разделяется и сторонниками идеи о единой научной (государственной) школе Кавелина — Соловьева — Чичерина (М. Н. Покровский, П. Соловьев, В. Е. Иллерицкий, А. Н. Цамутали, Н. И. Цимбаев, В. И. Дурновцев, А. Н. Медушевский, С. Бенсон, К.-Д. Гротхузен, А. Мазур), и ее противниками, стремящимися к обособлению Соловьева от государственной школы (Н. Л. Рубинштейн, А. М. Сахаров, С. С. Дмитриев).

Лишь в 1988 г.' в статье А. Н. Медушевского был подвергнут специальному рассмотрению вопрос о влиянии «философии Гегеля на формирование концепции государственной школы» [177, 103]. Однако и в этой работе, как справедливо отмечает А. В. Лубский, «доказав в целом гегельянский характер взглядов Б. Н. Чичерина», автор
«экстраполирует свои выводы на всю государственную школу» [166, 167]. В «Истории и диалектике» данная проблема рассматривалась на монографическом уровне. Основной результат этого рассмотрения в отношений Соловьева — тезис о сциентистском происхождении и характере философии истории этого мыслителя-ученого и вывод о том, что его «Наблюдения над исторической жизнью народов» представляют собою своеобразную антитезу «Философии истории» Гегеля. В моей докторской диссертации «Философия истории русского либерализма второй половины XIX века (К. Д. Кавелин, С. М. Соловьев, Б. Н. Чичерин)» эти идеи получили дальнейшее развитие и дополнительное подтверждение на материале рукописного наследия Соловьева.

Продолжая в данной работе полемику со сторонниками «гегельянской гипотезы» в отношении исторического мировоззрения Соловьева с учетом нововведенных материалов, не считаю ее самоцелью. Главное в работе — анализ реальной исследовательской методологии Соловьева, его способа мышления об истории, который, как мне представляется, обнаруживает такой пласт, что позволительно поставить вопрос об оценке его вклада в становление цивилизационного подхода в исторических исследованиях—в линии, ведущей к «Постижению
истории» А. Тойнби. Этим объясняется тот широкий контекст, в который поставлено рассмотрение идей и методологии Соловьева в его освещении проблемы «Восток—Запад — Россия». А именно:

1) исходное историко-методологическое осмысление цивилизационных возможностей формационной теории, традиционно использовавшейся в советской философской и исторической науке, и специфики цивилизационного подхода к русской истории в классической отечественной традиции XIX—XX вв.;

2) специальное рассмотрение под углом зрения данной проблематики важнейших философско-исторических идей П. Я. Чаадаева, К. Д. Кавелина и Н. Я. Данилевского.