Из выполненного Хади Бенотто перевода томов, обнаруженных в Дар‑эс‑Балате 19 page

Его можно было смягчить, обратить, но семена сомнения оставались и давали бурные всходы при каждой провокации.

Айдахо остановился на том же месте, где только что стоял Монео. Его глаза, поза, разворот плеч – все выдавало подозрение. Лето намеренно позволил Айдахо медленно кипеть дальше, ожидая, когда процесс захватит голову. Айдахо взглянул в глаза Лето, потом отвернулся и принялся с преувеличенным вниманием разглядывать помещение. За этим взглядом Лето тотчас же узнал знакомую повадку.

Дунканы ничего не забывают!

Рассматривая помещение и пользуясь при этом способами, которым научили его госпожа Джессика и ментат Суфир Хават, Айдахо ощутил тошнотворное чувство смещения. Он подумал, что помещение отвергает его. Каждая вещь – мягкие подушки, круглые золотистые, зеленые и красные сосуды, фрименские ковры, музейный антиквариат, расположенный стопками вокруг тележки Лето, искусственный солнечный свет, лившийся из иксианских светильников, свет, заливавший лицо Бога сухим теплым сиянием, оставлявшим по краям капюшона темные таинственные тени, запах чая с Пряностью и даже запах меланжи, которые источало исполинское тело Червя. Айдахо почувствовал, что слишком много событий произошло с тех пор, как тлейлаксианцы отдали его на милость Лули и Друга в той клетке с голыми безрадостными стенами. Слишком много… Слишком много… Действительно ли я нахожусь здесь? – подивился он. Это я? Что представляют собой те мысли, которые находятся у меня в голове?

Он внимательно всмотрелся в огромное покоящееся тело, спрятанное в густой тени и покоящееся на тележке, поставленной в углублении. Сам покой этой живой массы говорил об огромной энергии, которая может выплеснуться путем, недоступным пониманию простого смертного.

Айдахо слышал о нападении на иксианское посольство, но Говорящая Рыба, рассказавшая об этом, высказывалась очень туманно, говоря о сошедшем с небес Боге, скрывая все технические подробности.

– Он налетел на них сверху и разил грешников, устроив страшное побоище.

– Как он это делал? – спросил Айдахо.

– Это был разгневанный Бог, – ответила рассказчица.

Разгневанный, подумал Айдахо. Было ли это из‑за Хви?

Каких только историй он не наслушался! Ни одной из них было невозможно поверить. Хви выходит замуж за это большое… Это невозможно! Не может милая Хви, исполненная нежной деликатности… Он играет в какую‑то страшную игру… испытывая нас… Не было в эти времена мира, нет честной и надежной реальности, если только поблизости нет Хви. Все остальное в этом мире – чистое безумие.

Когда Айдахо вновь всмотрелся в лицо Лето – лицо чистокровного Атрейдеса – чувство смещения в месте и времени только усилилось. Интересно, сможет ли он усилием мозга проникнуть сквозь призрачные барьеры и припомнить опыты всех гхола Дунканов Айдахо.

О чем они думали, когда переступали порог этого помещения? Чувствовали ли они то же смещение, ту же отчужденность?

Может быть, для этого потребуется всего одно усилие.

У него началось головокружение, и он подумал, что может сейчас упасть в обморок.

– Что‑то не так, Дункан? – Голос был мягким и успокаивающим.

– Я потерял чувство реальности, – ответил Айдахо. – Я не принадлежу этому миру.

Лето предпочел прикинуться непонимающим.

– Но мои гвардейцы доложили, что ты явился сюда по собственному желанию, что ты прилетел из Цитадели и потребовал немедленной аудиенции.

– Я говорю о том, что происходит именно сейчас, здесь – в этот момент!

– Но ты нужен мне.

– Для чего?

– Оглядись, Дункан. Способы, которыми ты можешь помочь мне, столь многочисленны, что ты не справишься за один раз.

– Но ваши женщины не позволяют мне сражаться! Каждый раз, когда я хочу отправиться…

– Ты ставишь под вопрос то обстоятельство, что больше нужен мне живой, нежели мертвый? – Лето усмехнулся и продолжил: – Используй свой ум, Дункан, я очень это ценю.

– А также сперму. Ее вы тоже цените очень высоко.

– Своей спермой Ты волен распоряжаться по своему усмотрению.

– Я не оставлю после себя вдову с сиротой, как…

– Дункан, я же сказал, что выбор за тобой.

Айдахо сглотнул слюну.

– Вы совершаете преступление, оживляя нас, даже не спрашивая, хотим мы этого или нет.

Это был новый поворот в мышлении Дунканов. Лето, посмотрел на Айдахо с проснувшимся интересом.

– В чем же состоит это преступление?

– О, я слышал, как вы высказывали свои сокровенные мысли, – начал свое обвинение Айдахо. Он через плечо ткнул большим пальцем в сторону двери. – Вы знаете, что в вестибюле даже при закрытой двери слышно каждое ваше слово?

– Конечно, слышно, когда я этого хочу.

Но только мои записки слышат мои сокровенные мысли.

– Но я, однако, хотел бы все‑таки знать, в чем состоит мое преступление.

– Сейчас время, когда ты живешь, Лето, время, когда ты жив. Время, когда ты должен жить. Оно может быть волшебным, это время, пока ты живешь в нем. Ты знаешь, что оно никогда не повторится и ты его не увидишь снова.

Лето прищурился, слушая Дункана. Слова будили воспоминания.

Айдахо поднял руки ладонями вверх на уровень груди, как нищий, просящий милостыню и знающий, что он ничего не получит.

– Потом ты просыпаешься и вспоминаешь, как умирал… вспоминаешь бродильный чан с аксолотлями… видишь ненавистных тлейлаксианцев, которые будят тебя… предполагается, что все начнется сначала. Но ничто не начинается. Никогда. Это преступление, Лето.

– Ты хочешь сказать, что я отнял волшебство?

– Да!

Айдахо опустил руки и сжал кулаки. Он чувствовал, что стоит на пути водопада, и если он расслабится хоть немного, то этот водопад сметет его.

А что можно сказать о моем времени? – думал тем временем Лето. Оно ведь тоже никогда не повторится. Но Дунканы не поймут разницы.

– Что так скоро привело тебя сюда из Цитадели? – спросил Лето.

Айдахо сделал глубокий вдох.

– Неужели это правда? Вы собираетесь жениться?

– Это правда.

– На Хви Нори, иксианском после?

– Верно.

Айдахо окинул взглядом распростертое на тележке тело Лето.

Они всегда ищут гениталии, подумал Лето. Наверно, мне надо сделать на нужном месте большой выступ, чтобы они испытали шок от удивления. Он едва сумел удержаться от смеха, настолько позабавила его эта идея. Вот и еще одна эмоция. Спасибо тебе, Хви. Спасибо вам, иксианцы.

Айдахо покачал головой.

– Но ведь вы…

– В женитьбе важен не только секс, – сказал Лето. – Будем ли мы иметь детей плоти? Нет. Но эффект этого союза будет очень глубоким.

– Я слышал, как вы разговаривали с Монео, – сказал Айдахо. – Мне показалось, что это своего рода шутка…

– Осторожнее, Дункан!

– Вы действительно любите ее?

– Ни один мужчина еще не любил так женщину.

– Но она? Она…

– Она чувствует сострадание, потребность разделить мою судьбу, дать мне все, что она может дать. Такова ее природа.

Айдахо едва сумел подавить чувство отвращения.

– Монео прав. Теперь все поверят в тлейлаксианские россказни.

– Это один из глубинных эффектов.

– И вы все еще хотите, чтобы я стал супругом Сионы?

– Тебе известно мое желание, но выбор за тобой.

– Кто такая эта Наила?

– Ты познакомился с Наилой? Это хорошо.

– Они с Сионой как сестры. Но она же настоящий чурбан! Что там делается, Лето?

– А что, по‑твоему, там должно делаться? И какое это для тебя имеет значение?

– Я впервые в жизни встречаю такое грубое животное в образе человеческом. Она напоминает мне Зверя Раббана. Никогда бы не сказал, что это женщина, если бы она не…

– Ты встречал ее раньше. В первый раз она представилась тебе, как Друг.

Айдахо притих, как зверек, почуявший приближение ястреба.

– Значит, вы доверяете ей, – сказал Айдахо.

– Доверяю? Что значит доверие?

Момент приближается, подумал Лето. Он видел, к идея принимает форму в мозгу Айдахо.

– Доверие – это залог верности, – произнес Айдахо.

– Такой, как между тобой и мной? – спросил Лето.

Горькая усмешка тронула губы Айдахо.

– Так вот что вы делаете с Хви Нори? Женитьба, залог…

– Хви и я доверяем друг другу.

– Вы доверяете мне, Лето?

– Если я не смогу доверять Дункану Айдахо, то не смогу доверять никому.

– А если я не могу доверять вам?

– Тогда мне жаль тебя.

Айдахо испытал почти физическое потрясение. Глаза его широко открылись в немом вопросе. Он жаждал доверия. Он жаждал чуда, которое никогда не повторяется.

Айдахо показал рукой на дверь, мысли его приняли странное направление.

– Нас слышно в вестибюле?

– Нет. – Но это слышат мои записки.

– Монео был в ярости. Это видели все. Но отсюда он вышел, как послушный ягненок.

– Монео аристократ. Он обручен с долгом, с ответственностью. Когда он вспоминает об этом, весь его гнев улетучивается.

– Вот как вы его контролируете, – сказал Айдахо.

– Он сам себя контролирует, – произнес Лето, вспомнив, как Монео записывал его распоряжения, время от времени отрывая глаза от блокнота. Он делал это не для того, чтобы получить поощрение, а чтобы подстегнуть свое чувство долга.

– Нет, – возразил Айдахо, – это не он контролирует себя, а вы – его.

– Монео запер себя в прошлом. Это сделал не я.

– Но он аристократ… Атрейдес.

Лето вспомнил стареющее лицо Монео, думая о том, что аристократ откажется исполнить свой последний Долг – отойти в сторону И исчезнуть во тьме истории. Его придется отодвинуть силой и он будет отодвинут. Еще ни разу ни один аристократ не одолел требований времени и не изменился в соответствии с ними.

Айдахо, однако, еще не закончил.

– Вы аристократ, Лето?

Тот в ответ только улыбнулся и добавил:

– Аристократ уже давно умер во мне, – и подумал при этом: Привилегии становятся причиной надменности. Надменность приводит к несправедливости. Всходят семена Разрушения.

– Видимо, я не буду присутствовать на вашем бракосочетании, – сказал Айдахо. – Я никогда не причислял себя к аристократам.

– Но ты был им. Ты был аристократом меча.

– Пауль был лучше вас, – произнес Айдахо.

Лето заговорил голосом Муад'Диба.

– Это от того, что ты был моим учителем! – он снова вернул себе свой обычный голос: – Молчаливый долг аристократа – учить, иногда своим ужасным примером.

Он подумал: Гордость за происхождение вырождается в нищету духа и слабость кровосмешения. Открывается путь для гордыни, обусловленной богатством и свершениями. Вступайте в ряды нуворишей и въезжайте во власть, как Харконнены, на плечах regime ancient [3].

Цикл повторялся с таким постоянством, что Лето почувствовал острое желание, чтобы хоть кто‑то еще кроме него увидел, как надо строить давно забытые паттерны выживания, которые вид давно перерос, но от которых не желает отказываться.

Но нет, мы все еще несем в себе остатки, которые я должен искоренить.

– Есть ли какая‑нибудь граница, которую я мог бы переступить, чтобы никогда больше не бьггь частью этого?

– Если должна быть какая‑то граница, то ты должен помочь мне ее создать, – сказал Лето. – Сейчас же нет такого места, куда кто‑нибудь из нас не мог бы пойти и отыскать тебя.

– Значит, вы не хотите меня отпустить.

– Иди, если хочешь. Другие Дунканы тоже иногда пытались уйти. Я же говорю тебе, что границы нет, и негде спрятаться. Сейчас, и это положение сохраняется уже давным‑давно, человечество представляет собой одну клетку, один организм, все части которого спаяны одним, очень опасным клеем.

– Нет новых планет? Чужих…

– О, мы растем, но не делимся.

– Потому что это ты держишь нас вместе!

– Я не знаю, сможешь ли ты понять меня, Дункан, но если существует граница, любой вид границы, то что лежит позади, не может быть более важным, чем то, что лежит впереди.

– Ты – прошлое!

– Нет, прошлое – это Монео. Он быстро воздвиг аристократические барьеры вдоль всех границ. Ты должен понять силу этих барьеров. Они не только закрывают планеты и отделяют страны друг от друга, они ограничивают и запирают идеи. Они подавляют изменения.

– Это ты подавляешь изменения!

Он не уступает. Придется повторить попытку.

– Самый верный признак существования аристократии – это открытие барьеров, сдерживающих изменения, железные, каменные, стальные и иные занавесы, которые исключают появление нового, отличного от привычного.

Ц Я знаю, что где‑то должна быть граница, ты просто ее прячешь.

– Я ничего не прячу. Я сам хочу границы! Я хочу удивиться!

Они всегда подходят к самому краю, но потом останавливаются и отказываются войти.

Словно повинуясь этому предсказанию, мысли Айдахо вдруг потекли по иному руслу.

– Действительно ли Танцующие Лицом выступали на вашей помолвке?

Лето ощутил вспышку гнева, но при этом испытал и странную радость, потому что гнев – это тоже эмоция. Он хотел было накричать на Дункана, но разве это могло помочь делу?

– Да, Танцующие Лицом выступали, – сказал он.

– Зачем?

– Я хотел, чтобы все разделили мое счастье.

Айдахо посмотрел на него так, словно только что обнаружил в своем стакане отвратительное насекомое. Он заговорил ровным бесцветным голосом:

– Это самое циничное из того, что я слышал из уст Атрейдесов.

– Но это тоже говорит Атрейдес.

– Вы намеренно хотите сбить меня с толку! Вы уклоняетесь от ответов на мои вопросы!

Опять за свое! – подумал Лето и заговорил:

– Танцующие Лицом из Бене Тлейлакс – это колониальные организмы, индивидуально они – мулы, но выбор свой они делают осознанно.

Лето замолчал, думая: Я должен проявить терпение. Они должны сами делать свои открытия. Если я скажу это сам, они мне не поверят. Думай, Дункан, думай!

Айдахо долго молчал.

– Я дал вам свою клятву. Для меня это очень важно. Я не знаю, зачем и по какой причине вы делаете то или другое. Я могу только сказать, что мне не нравится то, что происходит. Все! Я сказал.

– Ты только для этого приехал из Цитадели?

– Да!

– Ты сейчас вернешься в Цитадель?

– Какие границы находятся там?

– Очень хорошо, Дункан! Твой гнев умнее твоего рассудка. Хви отправится в Цитадель сегодня вечером, завтра утром я присоединюсь к ней.

– Я хотел бы лучше ее узнать, – сказал Дункан.

– Если ты будешь избегать общения с ней, – сказал Лето, – то приказ Хви – не для тебя.

– Я всегда знал, что на свете бывают ведьмы. Твоя бабушка была одной из них.

Айдахо сделал четкий поворот кругом и вышел, не спросив разрешения и не попрощавшись.

Он ведет себя как мальчишка, подумал Лето, глядя в напряженную спину Айдахо. Самый старый житель нашей планеты и самый юный в одной плоти.

***

Пророк не подвержен иллюзиям прошлого, настоящего или будущего. Фиксированность языковых форм определяет такие линейные различия. Пророки же держат в руках ключ к замку языка. Для них физический образ остается всего лишь физическим образом и не более того. Их вселенная не имеет свойств механической вселенной. Линейная последовательность событий полагается наблюдателем. Причина и следствие? Речь идет совершенно о другом. Пророк высказывает судьбоносные слова. Вы видите отблеск события, которое должно случиться «по логике вещей». Но пророк мгновенно освобождает энергию бесконечной чудесной силы. Вселенная претерпевает духовный сдвиг. Именно поэтому мудрый пророк прячет свое откровение под сверкающим покрывалом. Поэтому непосвященные считают язык пророка двусмысленным. Слушатель не верит посланию пророка. Инстинкт подсказывает вам, что само словесное выражение притупляет силу пророческих слов. Лучшие пророки подводят вас к занавесу и позволяют вам заглянуть сквозь него в вашу сущность.

(Похищенные записки)

Лето обратился к Монео ледяным тоном:

– Дункан вышел из повиновения.

Шел третий день после возвращения Лето из Города Празднеств Онна, а разговор происходил в просторном помещении наверху сложенной из золотистого камня южной башни Цитадели. Сквозь открытый портал был виден знойный полуденный ландшафт Сарьира. Слышался низкий вой ветра. Вместе с ветром летели пыль и песок. заставлявшие Монео морщиться. Лето старался не обращать внимание на эти пустяки. Он смотрел на Сарьир. Жаркое марево шевелилось в восходящих потоках, и воздух казался живым. Вдали медленно двигались дюны. Их подвижность была видна только Лето – только он один мог видеть, как меняется ландшафт.

Монео был буквально пропитан едким запахом собственного страха и прекрасно знал, что этот запах невозможно скрыть от сверхъестественного обоняния Лето. В приготовлениях к свадьбе, в смятении среди Говорящих Рыб – во всем прослеживалось нечто парадоксальное. Монео вспомнил слова, сказанные Богом‑Императором в первые дни после их первой встречи.

«Парадокс – это признак того, что надо постараться рассмотреть, что за ним кроется. Если парадокс доставляет тебе беспокойство, то это значит, что ты стремишься к абсолюту. Релятивисты рассматривают парадокс просто как интересную, возможно, забавную, иногда страшную, мысль, но мысль весьма поучительную».

– Ты не ответил, – проговорил Лето. Он отвернулся от окна и внимательно посмотрел на Монео.

Мажордом смог лишь недоуменно пожать плечами. Как близок Червь? Это было единственное, что интересовало Монео. Он уже не в первый раз замечал, что возвращение в Цитадель всегда пробуждало в Лето Червя. Не было никаких верных признаков этого ужасного сдвига, но Монео всегда чувствовал его приближение. Может ли Червь прийти без предупреждения?

– Ускорь приготовления к свадьбе, – сказал Лето. – Пусть она состоится как можно быстрее.

– До испытания Сионы?

Лето мгновение помолчал.

– Нет. Что ты собираешься делать с Дунканом?

– Что вы хотите, чтобы я сделал, господин?

– Я говорил ему, чтобы он не встречался с Нори, избегал ее. Я сказал ему, что это приказ.

– Он симпатизирует ей, господин, и ничего более.

– Но почему она симпатизирует ему?

– Он гхола. У него нет связи с нашим временем, нет корней.

– У него такие же глубокие корни, как и у меня.

– Но он не знает этого, господин.

– Ты споришь со мной, Монео?

Монео отступил на полшага, прекрасно сознавая, что это не избавляет его от опасности.

– О нет, господин, но я всегда пытался правдиво сообщать вам о том, что происходит.

– Это я скажу тебе, что происходит. Он ухаживает за ней.

– Но это она инициатор встреч, господин.

– Значит, ты знал об этом!

– Я не знал, что вы запретили эти встречи, господин.

Лето задумчиво проговорил:

– Он умеет вести себя с женщинами, Монео, очень хорошо умеет. Он заглядывает им в душу и заставляет делать то, что он хочет. Все Дунканы отличались этим умением.

– Но я действительно не знал, что вы запретили им встречи, господин, – голос Монео стал резким и скрипучим.

– Он опаснее всех других, – продолжал Лето. – Ужасное время мы переживаем.

– Господин, тлейлаксианцы не могут предоставить вам его преемника в настоящее время.

– Нам нужен этот Дункан?

– Вы сами об этом говорили. Это парадокс, который я не в силах понять, но вы действительно говорили это.

– Сколько времени им понадобится, чтобы изготовить следующего?

– По меньшей мере год. Надо ли мне узнать точную дату?

– Сделай это сегодня.

– Он может услышать об этом, как предыдущий Дункан.

– Я не хочу, чтобы это случилось, Монео.

– Понимаю, господин.

Я не осмелюсь говорить об этом с Нори, – сказал Лето. – Дункан не для нее. О, я не могу обидеть ее! – Последние слова прозвучали почти жалобно.

Монео пребывал в благоговейном молчании.

– Разве ты не видишь это сам? – спросил Лето. – Помоги мне. Монео.

– Я вижу, что Норм не такая, как другие, – ответил Монео, – но что я могу сделать?

– В чем заключается разница? – голос Лето пронзил мажордома насквозь.

– Я имею в виду, что вы относитесь к ней не так, как к другим. Я никогда не видел, чтобы вы так относились к людям.

Монео успел заметить первые признаки – подергивания рук и появление блеска в глазах. Боги! Червь! Монео почувствовал себя абсолютно беззащитным. Одно движение хвоста – и Лето раздавит Монео. Надо воззвать к его человеческой сути, подумал мажордом.

– Господин, – заговорил он, – я читал и слышал от вас о вашем браке с вашей сестрой Ганимой.

– Если бы она сейчас была здесь со мной, – произнес Лето.

– Она же никогда не была вашей подругой, господин.

– Куда ты клонишь? – спросил Император.

Подергивания рук превратились в ритмичную вибрацию.

– Она была… Я хочу сказать, что она была подругой Харка аль‑Ада.

– Конечно, была! Все Атрейдесы происходят от этой пары.

– Может быть, вы чего‑то не рассказали мне, господин? Возможно ли… чтобы Хви Нори… может быть, она была вашей подругой?

Руки Лето затряслись так сильно, что Монео усомнился в том, что их обладатель не подозревает об этом. Большие синие глаза горели хищным пламенем.

Монео попятился к дверям на лестницу, ведущую прочь из опасного места.

– Не спрашивай меня о возможностях, – голос Лето прозвучал глухо, словно откуда‑то из глубин прошлого, в котором блуждала сейчас его душа.

– Никогда больше, господин, – промямлил Монео, кланяясь и отступая к выходу. – Я поговорю с Нори, господин… и с Дунканом.

– Делай, что можешь, – голос Лето опять донесся in одному ему доступных глубин.

Монео, крадучись, выскользнул из зала. Он плотно закрыл дверь и, дрожа, прижался к ней спиной. Ах, как близко это было!

Однако парадокс оставался. На что он указывает? Каково значение странных и болезненных решений Бога‑Императора? Что задумал Бог, который Червь?

Из зала Лето послышались глухие удары, сотрясавшие каменную кладку стен. Монео не осмелился открыть дверь, чтобы посмотреть, что происходит внутри. Он отошел от двери и начал спускаться вниз по лестнице, не смея вздохнуть до тех пор, пока не достиг первого этажа, где его встретила Говорящая Рыба.

– Он обеспокоен? – спросила женщина.

Монео кивнул. Сверху продолжали доноситься ритмичные удары.

– Что его так встревожило? – не отставала охранница.

– Он Бог, а мы смертны, – ответил Монео. Этот ответ обычно удовлетворял женское любопытство гвардейцев, но теперь их обуревали иные чувства.

Женщина посмотрела на него, не отводя взгляд, и Монео увидел, что к мягким чертам лица откуда‑то изнутри подступила суть натасканного убийцы. Это была сравнительно молодая женщина с вздернутым носиком и полными чувственными губками, но сейчас в ее глазах застыло такое выражение, что только глупец смог бы отважиться повернуться к ней спиной.

– Это не я встревожил его, – ответил Монео.

– Конечно, не вы, – согласилась она, и лицо ее немного смягчилось. – Но я все же хотела бы знать причину, которая его так расстроила.

– Думаю, что он проявляет нетерпение перед свадьбой, – сказал Монео. – Думаю, что в этом вся причина.

– Так поторопитесь с бракосочетанием! – воскликнула женщина.

– Именно этим я и занимаюсь, – ответил Монео и заторопился к выходу. Боги! Говорящие Рыбы становятся столь же опасными, как и Бог‑Император.

Этот идиот Дункан! Он подвергает всех нас смертельной опасности. А Хви Нори! Что прикажете делать с ней?

***

Устройство монархии и подобных ей систем правления содержит рациональное зерно, которое можно использовать при строительстве любых других систем. Моя богатейшая память подтверждает, что любая политическая система может извлечь выгоду из этого зерна. Правительство полезно для тех, кем он управляет только до тех пор, пока сдерживаются присущие любой власти тенденции к тирании. У монархий, помимо их звездных качеств, есть и весьма хорошие черты. Монархия способна уменьшить размеры и ограничить паразитизм управленческой бюрократии. Монархия способна при необходимости принимать быстрые решения. Монархия отвечает человеческой потребности в родительской (племенной, феодальной) иерархии, в которой каждый человек четко знает свое место. Очень ценно знать свое место, даже если это место – временное. Человека очень раздражает место, которое он занимает против своей воли. Именно поэтому я преподал урок тирании наилучшим способом – примером. Хотя вы читаете это спустя тысячелетия после распада моей тирании, память о ней не сотрется во веки веков. Подтверждение тому – мой Золотой Путь. Прочитав мое послание вам, вы, не сомневаюсь в этом, извлечете из него уроки и проявите осторожность, делегируя правительству его полномочия.

(Похищенные записки)

Лето тщательно подготовился к первой с момента отправки в школу Говорящих Рыб встрече с Сионой. Девушка училась в Городе Празднеств, Император не видел ее с того Бремени, когда она была еще ребенком. Лето сказал Монео. что хочет принять его дочь в Малой Цитадели – высокой башне, выстроенной в центре Сарьира. Положение башни было выбрано таким образом, чтобы из нее было видно и старое, и новое, и то, что находится между ними. К Малой Цитадели не вела ни одна дорога. Визитеры прибывали туда на орнитоптерах. Лето же попадал туда словно по волшебству.

Еще в первые дни своего восшествия на престол он собственными руками, с помощью иксианского аппарата. прорыл потайной туннель под Сарьиром к этой башне. самостоятельно выполнив всю работу. В те дни по окрестностям Сарьира еще кочевали одиночные песчаные черви. Лето окружил туннель массивными стенами из расплавленного кремния и вставил в стены бесчисленное множество водяных пузырьков, чтобы отпугнуть червей снаружи. Размеры туннеля соответствовали нынешним размерам Лето, который прозревал свое будущее в видениях. Императорская тележка свободно проезжала по туннелю.

В ранний предрассветный час того дня, на который была назначена встреча с Сионой, Лето спустился в крипту и предупредил охрану, чтобы его не беспокоили ни по какому поводу. Тележка подкатилась к потайному уголку крипты, которая заканчивалась секретной дверью. Меньше чем через час Лето был в Малой Цитадели.

Самым большим удовольствием было оказаться одному в песке. Никакой тележки. Его червеобразное тело напрямую соприкасалось с песком. Это было ни с чем не сравнимое наслаждение. Тепло, выделившееся во время перехода через дюны, вызвало сильное парообразование, поэтому Лето пришлось непрерывно двигаться. В пяти километрах от башни Император остановился, найдя относительно сухое углубление в песке. Он улегся в центре этого углубления, которое, впрочем, было слегка покрыто росой в тени башни, которая стрелой вытянулась к востоку, возвышаясь над дюнами.

С такого большого расстояния башня высотой три тысячи метров смотрелась как игла, пронзающая небо. Только вдохновение Лето и инженерное дерзновение иксианцев смогли создать такую смелую конструкцию. Имея в диаметре сто пятьдесят метров, башня уходила вглубь ровно настолько, насколько она возвышалась над поверхностью земли. Волшебство пластита и легких сплавов сделало башню устойчивой ко всем ветрам и абразивному действию песка.

Лето настолько нравилось это место, что он даже придумал логическое обоснование своих посещений, выработав свод персональных правил, которые надо было обязательно исполнить. Эти правила служили дополнениями к «Великой Необходимости».

В те недолгие мгновения, что он лежал в песке, Лето мог со спокойной совестью сбросить с себя бремя Золотого Пути. Монео, добрый и надежный Монео, должен был проследить за тем, чтобы Сиона прибыла в Малую Цитадель с наступлением темноты. В распоряжении Лето был целый день на отдых и размышления. Он мог поиграть, воображая, что у него совсем нет забот, он мог упиваться сухостью песка и питаться им вволю, чего он не мог позволить себе ни в Онне, ни в Цитадели. В тех местах он мог порезвиться лишь в узких бороздках, причем только сила предзнания давала ему возможность не попадать в сырые места, граничившие с песчаными карманами. Однако здесь он мог мчаться по песку и нормально питаться, восстанавливая силы.

Песок скрипел и шуршал под его телом, когда он катался, изгибаясь по дюнам, испытывая чистую животную Радость. Восстанавливалась сущность Червя, по телу бежали электрические импульсы, сообщавшие телу силу и здоровье.

Солнце было уже довольно высоко над горизонтом и нарисовало вокруг башни золотистый ореол. В воздухе повис горький запах пыли, вокруг распространился аромат колючек, которые изо всех сил впитывали в себя утреннюю росу. Сначала медленно, потом все быстрее и быстрее Лето начал свой бег вокруг башни, думая по дороге о Сионе.

Откладывать больше нельзя. Ее надо испытать. Монео знал это не хуже самого Лето.

Не далее как сегодня утром мажордом сказал;

– Господин, ее обуревает страшная жажда к насилию.

– Это начало зависимости от адреналина, – объяснил Лето. – Пора сажать ее на голодный паек.

– Голодный что, мой господин? – в недоумении переспросил Монео.

– Это очень древнее выражение. Оно означает, что человека надо испытать полным воздержанием. Ей надо пройти ломку и связанный с ней шок.