Безголовый

- Сейчас больного привезли. С травмой, - знатный хирург Иван Иванович сквозь сон услышал голос медсестры.

Иван Иванович встрепенулся, отходя от сладчайшего сна. Спал он, сидя в кресле после сделанных им двух очень срочных и трудоемких операций. “Да, нелегкое нынче дежурство”, подумал хирург, вскакивая с кресла. И мысленно проклиная надоедливых больных, медицину, начиная от самого Гиппократа, и до наших дней, а заодно весь белый свет. Своими сильными руками он до хруста сжал в висках свою тяжелую голову.

- Что хоть случилось? - поинтересовался Иваныч, растирая лицо.

- Травматическая ампутация головы. Голову оторвало кому-то, короче... - сбивчиво прошептала медсестра.

И тут Ивана Ивановича совершенно искренне прорвало:

- Ты хоть думай, что говоришь! Какая к черту ампутация головы? Вы что, с ума все сошли?! Или, может, с Луны свалились, али с Сатурна?!

- Ну, врач скорой помощи такое написал... Ошибся, наверное... Или пошутил, - растерянно бормотала медсестра.

- Ошибся! Пошутил?! - громовым голосом закричал Иваныч, - Ну, держись, шутник хренов! Пусть только мне попадется! Мигом шутить отучится, все свое остроумие подальше запихнет! Только подумать! Издевается над человеком, который всю ночь вкалывал как проклятый вол! Где он сейчас? Небось, сразу же удрал на своей «скорой»?! Благо, шофер хороший, мчит быстро. Ну, ничего! От меня не уйдешь даже на «скорой»! Фамилия-то его ведь в карточке записана! Как приедет в следующий раз больного привозить, так обязательно морду набью! Или клистир со скипидаром вставлю!

- Зря Вы так кипятитесь, - сказала появившаяся в дверях другая медсестра, - Ему на самом деле… Оторвало голову!

- Допустим! - огрызнулся хирург, - И куда после этого следует везти тело? Уж не на хирургическое отделение! Скорее всего, надо полагать, в морг! По-моему для того, чтобы додуматься до такой мудрости, не надо иметь не только медицинского образования, но даже начального!

- Но больной того... Дышит! И сердце у него бьется!

- Как так бьется! И вы туда же! Тоже шутница-самоучка?! - разошелся Иван Иванович, но все-таки направился в приемный покой. Там ему показали лежащее на каталке тело, напрочь лишенное головы.

Иван Иванович прощупал пульс, потом принес стетоскоп и тщательно прослушал тело. Потом внимательно осмотрел рану, располагающуюся там, где у человека должна быть голова. Кровотечения, как ни удивительно, отсутствовало, и это немного успокоило доктора.

- Но это же черти что! Медицинская наука такого еще не видела! Да и вообще, не только наука… - пробормотал он и задумался. Тем временем прибыли реаниматоры. Они сняли кардиограмму, которая убедительно доказала, что сердце у пациента в самом деле - бьется.

- Но лечить-то как я его буду?! Головы-то нет, следовательно, и пришивать нечего! Что там пришивать, таблетку впихнуть – и то рта нет! – сообразил, наконец, Иван Иванович, - Впрочем, на улицу его не выбросишь… Эвтаназия у нас пока что запрещена, а прибить его – это все же, пожалуй, убийство… Так что, пусть полежит в палате, потом видно будет... Только в отдельной, чтоб больных не пугать!

Иваныч отправился на отделение, размышляя по дороге о том, как же мало еще известно нашей, да и всякой иной науке. Сколько же может произойти событий, которые прежде казались несовершимыми!

Выяснилось, что безголовый был лишен каких-либо документов, а поиск родственников был едва ли возможен по причине отсутствия главной детали для опознания. Разумеется, все соответствующие казенные органы сразу же поставили в известность. Но толку от их деятельности вряд ли могло быть много. Со слов обруганного Иваном Ивановичем врача скорой помощи, безголовое тело нашли на стройплощадке возле разинутой пасти строительной машины. Машину тщательным образом исследовали, и обнаружили в ней салат из мелко накрошенных черепных костей вместе с мозгами и кровью потерпевшего, которые она еще не успела переживать своими бездушными челюстями. Эксперты только развели руками - объект изучения, как говорится, отсутствовал без всякой надежды.

Целую неделю обезглавленный пролежал в отдельной палате. Заявлял он о своем присутствии лишь хриплым дыханием. Заведующий отделением вместе с Иваном Ивановичем проштудировали всю доступную и малодоступную хирургическую литературу, но ничего полезного в ней так и не нашли.

- Как он может дышать?! - удивлялся Иваныч, - Ведь центр дыхания находится в голове, а ее у него как раз и нет! Любой даже начинающий физиолог скажет, что такого быть не может!

- Но ведь дышит! - со смехом парировал заведующий.

В больницу то и дело являлись всевозможные профессора и даже целые делегации. Они подолгу изучали безголовое тело, проводили все новые и новые обследования. Даже произвели несколько исследовательских операций. Из ворот больницы эти умные люди выходили весьма удрученные. Но у постели больного то и дело говорили высоконаучные словосочетания, дабы не уронить собственной важности. Один академик от досады, перестав извергать из себя ученые потоки, пнул пациента ногой и заявил, что того на самом деле не существует. А это все - сплошная коллективная галлюцинация, и сначала надо подлечиться самим докторам. Другой профессор упорно советовал поскорее хоронить пациента чтобы “беды не вышло”. Про жизнеутверждающие показания приборов он сказал, что все они исходят не из обследуемого тела, а от засевших в нем электронных вихрей, которые упорно симулируют продолжение жизни, которой уже давно нет.

Вскоре один из профессоров, изучавших безголового пациента, сошел с ума, и делегации медицинских светил перестали появляться. Ибо их свет так и не рассеял мрака пустого места, где не было головы. Усилия в меру компетентных органов по расследованию причин несчастного случая, а также поиску возможных родственников пострадавшего, не дали никакого результата. Между тем один очень важный чин искренне посоветовал докторам что-нибудь сделать с безголовым. Чтобы тот своим наличием “ученый народ не смущал”.

Этот совет вызвал жаркий спор между Иваном Ивановичем и заведующим. Дело в том, что Иваныч решил использовать обезглавленного как материал для своей диссертации, а заведующий хотел быстрее избавиться от него, получив пользу в виде годных для продажи внутренностей. Всяко от здоровой печени, сердца, легких и почек выгоды можно получить больше, чем от дышащего существа, про которое точно не известно, труп оно или нет.

- То, что мы видим - типичная мозговая смерть, даже более того... Короче, состояние несовместимое с жизнью, и опровергать это тебе нечем! Ну, останется он дышать, а насчет жизни как? Ты видел, чтобы не то, что человек, а комар или таракан без головы жили?! Никакой диссертации ты не напишешь, потому что она все одно будет без толку! Все это антинаучно! Да тебя на защите так обсмеют, что тебе придется от ученого совета через окно убегать! Даже ребенок знает, что когда нет головушки – умирать надобно! А так он хоть живым послужит. Мы его на внутренности возьмем и разберем. Всем хорошо будет. Кучу жизней спасем, и себя не обидим!

- Нет, я твердо решил писать! - заявил Иван Иванович.

- А я запрещаю! Все-таки он в моем отделении лежит, и мне, а не тебе, статистику портит! Его уже неделю назад я должен был выписать, а куда выписывать?!

- Хорошо! Тогда я… Я… О, я его... усыновлю! И после этого без моего согласия с моим родным пасынком ты ничего не сможешь сделать! Хоть на ушах спляшешь, а его не тронешь! Сыночка Ацефалом назову, красивое имя, как Бруцефал! Много ли кто знает, что по-латыни это означает – безголовый!

Последние фразы так рассмешила заведующего, что он даже подавился собственной слюной. От громоподобного смеха дрожали стекла и ходили ходуном стены, а несколько прооперированных накануне больных из соседней с кабинетом палаты твердо решили, что это смеются над их внутренностями.

А Иваныч взял, да усыновил! Уже через два дня принес бумагу, в которой говорилось, о том, что он усыновил гражданина Ацефала Ивановича Безголового. Бумага повергла весь медперсонал в настоящий шок, а одна молоденькая медсестричка даже стала заикаться. Заведующий же решил, что это самая обыкновенная “липа”, отпечатанная на хорошем цветном принтере. Но спорить с Иванычем не стал - себе дороже, тем более что внутри себя он почувствовал к самоотверженному ученому жгучее уважение. Чтобы не ссориться со своим сотрудником, который был лучшим хирургом отделения, заведующий смирился и согласился на пребывание Безголового на неопределенный срок.

Тем временем в состоянии Ацефала Ивановича стали происходить некоторые изменения. Торчащий из раны головной конец позвоночника расширился и стал понемногу превращаться во что-то, отдаленно напоминающее голову. Иван Иванович все это тщательнейшим образом подмечал и записывал в специальную книжицу.

Молоденькие медсестры тем временем полюбили подшучивать над Ацефалом. Во время дежурства они тихонько прокрадывались в палату и начинали трогать его за самые интимные места. К огромному их веселью, у него наступало возбуждение. Простыня, лежащая на нем, становилась похожей на палатку. Из палаты они выходили с радостным видом. “Вот как здорово, оказывается трахаться можно и без головы! Тогда вообще зачем мужикам головы?! Жрать только!” шутили они друг с другом. Одна особенно сладострастная сестричка по имени Аня даже совершила с возбужденным Ацефалом половой акт, усевшись на его телесное достоинство. Этим она потом долго перед всеми гордилась.

Вскоре Аня с ужасом заметила, что у нее внутри что-то заворочалось. Весь медперсонал со страхом стал гадать, кто же это на самом деле - несчастный ребенок или вселившийся из Безголового демон? Весть о происшествии, разумеется, дошла и до Ивана Ивановича, который нисколько не посочувствовал несчастной девушке, а только пробормотал что-то вроде “то-то же”. Ни в какие женские консультации Анна не обращалась. Боялась смертельно напугать тамошних врачей. По этой же причине ее не посещали мысли об аборте.

В больницу все настойчивее и настойчивее пытались проникнуть бульварные журналисты. Это злило администрацию. Одним словом, страсти накалялись, и главврач уже подумывал о закрытии отделения с роспуском всего персонала, или о тайном уколе Безголовому дозы яда.

Голова Безголового тем временем уже доросла до размеров фиги и могла даже что-то говорить. Правда, пока еще нечленораздельное, вроде «м-м-м-а-а!!!». Иваныч часами просиживал возле нее, обучая головенку человеческой речи. Труды доктора увенчивались успехом. Вскоре Ацефал, которого хирург успел по-отечески полюбить, уже отчетливо говорил “Мама”, “Папа” и тому подобное.

Через девять месяцев Аня родила вполне обычную, ничем не выделяющуюся среди других младенцев дочку. Такую же розовую и крикливую. К тому времени голова Ацефала достигла нормальных, взрослых размеров, покрылась черными прямыми волосами, и вполне научилась говорить. По этой причине и состоялась первая беседа Ивана Ивановича со своим приемным сыном.

- Иваныч, - сказал “сынок”, - Наконец-то я могу поведать тебе свою историю. Голова эта у меня уже третья по счету. С самого раннего детства я ощутил, что сознание спрятано у меня где-то в груди, а голова - это только бочка, заполняемая всевозможными знаниями, без которой жить вполне можно. Потом я вырос и стал набивать свою “бочку” умом-разумом, выучился на юриста. Стал работать, привносить строгость закона в межчеловеческие отношения, делать карьеру…

Но вскоре понял, что это не те знания, которые нужны, что ведут они меня совсем не туда, куда надо. Начал искать, думать о разном. Но старые-то знания не дают, ибо они уже образовали прочную клетку, намертво заключившую меня в себе. И тут из глубины пришла мысль... отрезать себе голову! Вроде, человек с высшим образованием, отлично знаю, что жить без головы невозможно. Но ведь и велению этому противостоять не могу, оно как будто сверху на меня накатило, как пресс. Короче говоря, засунул я ту голову в лифтовую шахту и дождался когда лифт поедет.

После у меня отросла новая голова, все начальные знания вроде умения писать и читать в нее уже сразу откуда-то из моего нутра пришли, но больше ничего. Стал я и ее учить, научил банковскому делу. На меня все смотрели с завистью, я это отчетливо чувствовал. Ездил, представь себе, на дорогущем автомобиле, почти лимузине, со своим шофером. И ходил всегда в пиджаке и при галстуке, причем каждую неделю новую одежду покупал. Обедал и ужинал, само собой, исключительно в лучших ресторанах. Но неспокойно внутри все равно, не весело, тоска одним словом гложет. И сердечко при каждом ударе твердило: “Не то! Не то!” Я скучнел, грустнел, от неудачливой жизни плакать хотелось. «Почему не то?!» спрашивал сам у себя. «По жизни устроен, все уважают...» Но внутри все равно покоя не было, тошнота одна.

- И ты опять решил распрощаться со своей головой! - весело предположил Иван Иванович.

- Именно так. Страшно конечно было, тем более что неизвестно, сколько голов на мой век отпущено. А еще я не знал, как будет, если все-таки помру - засчитается мне это там как самоубийство или нет? Все-таки не хочется, чтобы на душу кто-то потом поставил чернильную печать «самоубийца», или как оно на Том Свете делается?! Мучился я долго. Мучился… Наконец, решил!

- И очередная головенка полетела с твоих плеч..., - закуривая сигарету, промолвил Иван Иванович, - Да, таких даже плаха или там гильотина не исправит...

- Я, кстати, очень жалел, что сейчас нет таких казней. Пошел бы к палачу, и сказал, что убийца, а остальное – уже дело его техники. А так столько изобретательности, изворотливого ума проявить пришлось, чтобы головы лишиться!

- Ну а теперь ты чему свою новую головенку учить собираешься?

- Пока не знаю...

Следующие десять лет он изучал медицину, живя вместе с Анной и своей дочкой. По прошествии этого десятилетия голова Безголового вновь до отказу наполнилась знаниями, которые он в очередной раз оценил как “не те”. Тогда постарался учить высшую математику, но она не полезла в туго набитые медицинскими знаниями мозги. Ацефал опять затосковал, и принялся тревожно озираться по сторонам, смотря сквозь тела членов своей новой семьи. История, похоже, шла к концу, к последнему своему слову.

И точку в ней поставил курьерский поезд. Веселый поезд с ехавшими на юг негрустными пассажирами. Да еще холодный стальной рельс, на котором покоилась распухшая от премудростей голова Ацефала. Дальше все произошло в точном соответствии с законами биологии и медицинскими учебниками. Новой головы у него уже не отросло, хоть Иван Иванович не спешил его хоронить, терпеливо ожидая. Но дождался он лишь разложения, и ему пришлось отвести тело на кладбище.

На кладбище под поминальную рюмку подросшая дочь Ацефала, Дашенька, задумалась. Ей померещилось, что сознание размещается отнюдь не в голове. А голова - всего-навсего резервуар для накопления внешних знаний. Только показалось?! Или…