Бракодел

В большом зале Загса расписывалась очередная пара молодоженов. При встрече этой пары и без того казенные лица работников этого учреждения стали какими-то подчеркнуто-казенными, будто они сошли с советского плаката, посвященному борьбе с формализмом. Поздравительную же речь регистраторша произнесла таким нарочито-формальным тоном, что в ней даже проступали хорошо знакомые карикатурные нотки. Когда она произнесла коронную фразу “Желаю вам горячо любить друг друга”, то едва не рассмеялась, и поспешила прикрыть рот рукой. Несколько сдавленных смешков достигли-таки ушей новобрачных, однако они никоим образом не смогли повлиять на дальнейший ход событий.

Новобрачные поцеловались и покинули зал. Работники Загса объявили перерыв и направились в банкетный зал. Там они смогли дать полную волю своим эмоциям:

- В тридцать лет десятый раз женится! Это же в книгу рекордов занести можно! - восторгалась регистраторша.

- Бракодел какой-то! - ответил фотограф.

- Как бракодел? - не поняла заведующая.

- Сделал десять браков, да все с браком! - сострил фотограф.

- Все им игрушки! И как таких земля носит! - не унималась заведующая.

Женихом был Вася Ерохин. Вчера вечером он пил водку на традиционном для таких мероприятий мальчишнике.

- Ну, зачем ты каждый раз расписываешься?! - говорил ему друг Женя, - Весь паспорт в штампах, скоро ставить будет некуда, придется видно тебе на задницу их лепить! Пожил бы сначала с девчонкой, а там бы и решил...

- Да не могу я так. Родители по-другому воспитывали. Отец всегда говорил: “Нашел невесту - так женись, а портить девок нечего!”

- А так ты их что, не портишь? По-моему еще и хуже портишь.

- Порчу, конечно... Да что сделаешь.

- А женишься ты когда-нибудь в последний раз? С шестнадцати лет на твоих свадьбах гуляем, надоело даже, - спросил друг Саша.

- Ну откуда я знаю? - пожал плечами Васька.

Ерохин распространял вокруг себя некую ауру, которая словно магнитом притягивала женщин к нему и влюбляла их. Наличие такой ауры - особый дар божий, который абсолютно не объясним с рациональной точки зрения и не создаваем никакими тренировками. Сколько бывало таких случаев, когда в одну девушку влюблялись сразу великий умник, силач и некий заморыш, интеллект которого не намного превосходил обезьяну. Теоретически девушка должна была полюбить либо силача за силу либо мудреца за ум. Это теоретически, а на практике уже через неделю она вовсю лижется с глупым заморышем, оставив остальных претендентов с носом. Конечно, сейчас мы рассмотрели самый крайний случай, и Вася в отличии от приведенного примера обладал все-таки умом, да и силенок в нем было побольше.

Со своей первой женой он подружился еще в те времена, когда завистливые однокашники водили вокруг них хоровод, да приговаривали “Тили-тили-тесто, жених и невеста!” Но Васька смотрел на них свысока и подобные шутки просто игнорировал. Он был счастлив оттого, что в его жизнь так рано пришла огромнейшая любовь, которая на его счастье оказалась взаимной. Случилось то, чего практически никогда не бывает! О своей Леночке он думал днями и ночами, в нем внезапно проснулись поэтические способности, и он посвятил ей аж сто сорок стихов. Когда он оказывался рядом с ней, то чувствовал, что их души буквально сливаются в одно целое и неразрывное. Душа Васеньки была охвачена безразмерностью этой любви, и он изо всех сил ждал свадьбы, которая навсегда соединит его жизнь с жизнью Лены и воплотит любовь в возникновение нового существа, имя которому - семья. Женился он в шестнадцать лет с согласия родителей, которое он долго вымаливал, используя в числе прочих уговоров и угрозу суицида.

Наступила семейная жизнь, с которой в жизнь Василия вошли такие понятия, как “стирка-глажка-уборка”, десяток видов приготовляемой пищи, три вида интерьера жилища, “супружеский долг”, “тесть-теща-шурин”, “обеспечение семьи” и “доставание денег”. Любовь же вместо того, чтобы воплотиться во всей своей красе ушла куда-то на задний план, лишь иногда пролетая между им и женой в виде невесомого, едва ощутимого флюида. Иногда он пытался путем чудовищного самовнушения убедить себя, что любовь все-таки здесь, она с ними, но очередной окрик, вроде «Васька, постираешь ли ты когда-нибудь свои носки?! Вся ванная провоняла, уже до кухни вонь дошла, жрать невозможно!», мигом разрушал хрупкую конструкцию.

Подобное несоответствие между Возможным и Проявленным повергло Васю сначала в величайшее удивление, а потом - в долгую депрессию. К понятию “любовь” никакие количественные мерки абсолютно не применимы, и Василий, конечно, не мог сказать, реализовался ли 1% или 0.00000000001% прежней Великой Любви, но он был твердо уверен, что все реализованное - исчезающе мало, мало настолько, что легко можно обойтись и без этого. И вскоре по ночам Василий, уклоняясь от “супружеского долга” долго и без всякой пользы силился ответить на проклятый вопрос “Почему так?”

Но чем-то такая ситуация должна была кончиться, и в конце концов Вася дал на терзавший его вопрос ответ, устраивающий его. “Это все Ленка виновата, не смогла она свою любовь выплеснуть, схоронила она ее в бесконечных лабиринтах своей души, да еще камнями завалила, чтоб не вырвалась ненароком”. Тут же Вася создал теорию, что Любовь - она одна на весь мир, а женщины всего-навсего носители ее определенной части. И если какая-то носительница не способна выплеснуть свою ношу во всей ее полноте, то выход крайне прост - надо найти носительницу новую.

Исходя из этих предположений Ерохин сперва с помощью постоянных придирок, построенных по принципу “и на голом матросе можно найти семь замечаний” подготовил Лену к мысли о разводе, а потом и развелся.

Следующей “носительницей любви” оказалась женщина по имени Юлия, успевшая уже побывать замужем. Через год жизни с ней Вася заключил: “А Леночка-то, пожалуй, побольше любви выплеснула. Да и вообще она лучше была, вроде бы и красивее даже”. Вскоре их брак завершился аналогично предыдущему. И завертелась карусель. Жены стали пролетать так быстро, что Ерохин уже перестал запоминать их лица и имена. После третьего развода он внес кое-какие поправки в свою теорию и она стала звучать следующим образом: “Женщина несет любовь и должна выплеснуть всю ее полноту. Но роль мужчины в этом процессе хоть с виду и не большая, но ключевая, как, например, в зачатии ребенка”. Но что же он должен сделать конкретно, в чем состоит его часть дела, он не знал, как пятилетний мальчик не знает мужской роли в рождении потомства. “Впрочем, раз уж речь зашла о потомстве, может в этом и есть ответ”, сообразил Васенька.

И четвертая жена родила от него ребенка. С трепетом Василий ждал ее возвращения из роддома, предвкушая наступление Чуда. И оно наступило, но с совсем обратным знаком. Даже те едва ощутимые следы любви, которые у них все-таки были, сократились до почти полной потери чувства их присутствия. Вид неопрятной, злой, облитой молоком, не выспавшейся жены вызывал в нем лишь отвращение. Вдобавок из-за тяжелых родов, сопровождавшихся разрывом промежности и ее сшиванием, на целых полгода пришлось отложить всякие мысли о продолжении половой жизни. Если рот жены для чего-нибудь и раскрывался, то только для отрывистых слов-команд:

- Принеси воды! Набери ванночку! Перестели ребенку постель! Быстрее, быстрее!

При произнесении женой подобных фраз сознание Василия рисовало на месте жены карикатурного унтер-офицера времен солдата Швейка.

Разумеется, брак был обречен. На Васино счастье его официальная зарплата составляла всего-навсего пятьсот рублей (остальное он получал в конверте), и в качестве алиментов пришлось выплачивать только по сотне в месяц. Бывшую жену он ни капли не жалел: сама виновата.

И завертелось колесо дальше. Для того, чтобы вызвать полную реализацию Любви Василий придумывал все новые и новые ухищрения: то инсценировал самоповешенье, то подмешивал в еду жены свою кровь, выпущенную из вены, то заставлял супругу плясать с ним специально сочиненные пляски и петь особые песни, то поил супругу и пил сам им же придуманные отвары трав. Ничего не помогало, наоборот, Васины чудачества страшно раздражали жен и дополнительно сокращали время жизни семьи.

Последней жене он объявил, что “надо вернуться к истокам, к детству, с чего и начать все как следует”. После этого он принялся играть в кубики, реветь в три ручья, произносить наивные фразы и даже писаться в штаны, заставив свою “половину” делать тоже самое. В этом случае первой не выдержала уже сама жена и первой подала на развод.

Василий с тревогой отметил, что при появлении каждой новой жены любви становится все меньше, а время совместной жизни становится все короче. Он мысленно сравнил свою последнюю Алину с первой Леной и ужаснулся тому, что когда-то так и не смог распознать ни с чем не сравнимую полноту Елениной любви, которая теперь уже воспринималась самой проявленной из всех проявленных.

“Наверное, по-настоящему можно любить только того, кто уже на Том Свете, кто всегда присутствует невидимым и непостижимым. Тогда исчезает этот проклятый быт, эта чертова телесная жизнь со всеми ее бедами и невзгодами, которые по большому счету не стоят и выеденного яйца”, окончательно и бесповоротно решил Василий и устроился в вечернее время работать в онкологической больнице лифтером, ”Может кого и встречу”.

Из больных в основном попадались либо старушенции либо измученные жизнью и болезнью стареющие тетки. К тому же, как известно, злокачественные опухоли старят даже молодых людей. Но через год ему улыбнулась удача: в лифт вошла молоденькая девушка.

- Вы к кому? - спросил он, приняв ее за посетительницу.

- Как к кому? - не поняла она вопроса.

- Ну, чья вы родственница? Я всех тут знаю, и могу рассказать больше, чем расскажет стесненный своими правилами и инструкциями врач.

- Увы, этого не требуется! - произнесла она с грустью.

- Почему?

- Потому что я сама... больная.

Вася изобразил сочувствие. С девушкой он вскоре познакомился, и, разумеется, влюбился в нее как когда-то в Ленку. Ее звали Таня, и болела она лейкозом, спасения от которого, как известно, нет, ибо больна кровь, а через нее - весь организм, и вырезать нечего.

Вновь, как когда-то давно, еще с Еленой, Вася ощутил себя влюбленным до умопомрачения, до потери своей индивидуальности. И Таня его полюбила какой-то особой, ни на что не похожей любовью обреченного на смерть и поэтому судорожно ищущего какие-то маломальские зацепки за жизнь. Теперь он знал, что этот его брак будет последним, и Любовь раскроется полностью, ибо ее носительница будет уже Там.

Васенька дождался дня, когда лечащий врач Татьяны будет на дежурстве и захватив бутылку водки направился к нему. Когда доктор захмелел, Ерохин обратился к нему с вопросом:

- Сколько жить Татьяне?

- Год - полтора, не больше. Только почему Вас это интересует?

- Да просто удивительно: такая молодая и обречена... - сказал Вася не раскрывая подробностей своих отношений с Таней.

- Увы. Я за жизнь такого разного насмотрелся, что ко всему привык. У меня даже беременная лежала, и умерла, а ребенка кесаревым сечением вытащили, он жив остался. Только, конечно, что это за жизнь: дом ребенка, детский дом... Муж же ведь бросил ее, как только узнал о болезни, да и ребенка не признал. Правда и его понять, конечно, можно: родителей нет, одному грудничка нянчить, а ему его и кормить нечем. Ведь Творец такого случая не предположил, и сисек мужикам не дал, да и вообще, какие из нас, мужиков, няньки?! - врач обреченно махнул рукой, словно подтверждая этим своим жестом веру во всесилие судьбы.

Однако Васю эта беседа воодушевила. “Только бы не опоздать!”, думал он. И полгода Ерохин наслаждался неземной любовью, которая теперь реализуется во всей своей полноте. Он нарочно медлил с браком, чтобы как можно меньше прожить с Таней живой, мечтая лишь о Тане невидимой, Тане запредельной. С закрытыми глазами он представлял свою комнату, в восточном углу которой засияет образ ушедшей Татьяны, возле которого он будет проводить все свое свободное время, растворяясь в море Запредельной Любви. В несвободное же время он решил всегда носить при себе крохотный образок Тани.

Потихоньку время подошло к свадьбе. “Эх, жаль что меня с Танечкой уже не обвенчают”, переживал Васенька. Друзьям он, разумеется, ничего про болезнь возлюбленной не сказал - зачем унизительные, совсем не уместные в данном случае соболезнования? И они по своему неведению считали эту свадьбу ничем не отличной от предыдущих.

После загса все поехали за город. В закрытых кастрюлях везли салаты, мясо для шашлыков, соленую красную рыбу и прочую снедь. Рюкзаки за спинами булькали от нагромождения бутылок с водкой и шампанским. Для первой брачной ночи взяли палатку.

Вскоре они развели костер, разложили припасы. Началось празднование. Окрестность огласилась сначала криками “горько”, а потом бесконечными песнями и веселым смехом. Алкоголь смыл печаль, и свадьба потеряла какие-либо отличия от тысяч ежедневно совершаемых в нашей стране свадеб.

Быстро смели закуску и стали ждать готовности шашлыка. Вскоре кушанье разложили по тарелкам, и все приступили к трапезе. Политые ароматным кетчупом и украшенные завитками лука дымные кусочки мяса смотрелись так аппетитно, что я думаю у вас, читатели, уже потекли слюни. Вася не вытерпел и скорее засунул кусок мяса себе в рот. Тем временем, Женя решил, что пришло время вручать и его подарок. Он вытащил дружеский шарж-карикатуру, вправленный в грушевую рамку. На картине плавали два лебедя с головами Васи и Тани, а внизу стояла подпись: “Вася + Таня = Лебединая песня”. Выглядело это настолько смешно и наивно, что нисколько не обижало молодоженов, а наоборот - весьма их рассмешило. Захихикала Танечка, каким-то горьким и вместе с тем пронзительным смехом зашелся Василий, забыв знаменитую пословицу: “Когда я ем - я глух и нем!” А зря...

Кусок шашлыка мигом влетел в его дыхательное горло. Раздался громкий кашель, пронзивший тишину вечернего леса. Подбежали друзья, изо всех сил стали колотить Ваську по спине. Вася заходился в судорожном, страшном кашле, глаза его округлились и выражали собой беспредельный ужас, все его тело задергалось в конвульсиях. Таня носилась вокруг и оглашала окрестности криком:

- Помогите! На помощь! Врач!

Но ни врача ни кого-либо еще не было и за версту отсюда. Она собралась бежать в ближайший поселок и вызывать “скорую”, но быстро сообразила, что пока она туда добежит, пока приедет “скорая” - пройдет не меньше сорока минут, и тогда какая-либо помощь вряд ли потребуется. Двое гостей все-таки бросились в поселок, скорее от собственного страха перед смертью, чем из надежды на какую-то помощь. Видя, что дело принимает нешуточный оборот, вся компания столпилась вокруг Василия и всячески старалась оказать ему какую-либо помощь. Женя даже засунул в рот Ерохина два пальца и тщетно пытался извлечь проклятое мясо. Однако “реанимационные мероприятия” не приносили никакого результата, жених перестал дергаться и начал синеть.

- Надо ему горло ниже кадыка ножом перерезать и что-нибудь в дырку вставить, я у Чехова читал! - посоветовал один гость-книгочей.

Но, как известно, сказать-то легко, а ты попробуй сам живого человека по дрожащему горлышку полоснуть! Вскоре Василий затих, пульс больше не прощупывался. Народ еще долго продолжал “реанимационные” усилия. Наконец на поляну подпрыгивая на ухабах въехал фургон. Из него выпрыгнули двое бегавших в поселок гостей и человек в белом халате. Врач подошел к Васе, потрогал руку, открыл ему глаз и равнодушно бросил:

- Труп!

Потом он еще и добавил жутковатым голосом:

- Сами виноваты. Праздновали бы в кабаке, или хотя бы дома, как все нормальные люди - ничего бы не случилось!

Васю похоронили. Через неделю скончалась и Татьяна - ни то ее лейкоз от горя так разошелся, ни то просто от тоски. Быть может там, на Небе и состоялась у них великая мистерия Полной Любви.