Глава двенадцатая. Я вышел в провонявший коридор

Отец

Я вышел в провонявший коридор. Подошвы липли к жидкости, которая натекла из трупа. Я медленно карабкался по ступенькам. На полпути остановился и прислушался. В ванной текла вода. Я посмотрел на выбранный Каро нож. Лезвие сантиметров двадцать длиной, обоюдоострое. Непонятно, что таким ножом резать. Да, из моего старого учителя выйдет недурная отбивная. Я положил рукоятку в ладонь, а лезвие спрятал за рукой.

Дверь в ванную была приоткрыта. Я медленно приблизился – шаг за шагом, пытаясь вспомнить, какие половицы скрипят, а какие – нет. Подойдя поближе, я осторожно заглянул в облако пара, но Дэнни не увидел. Я вошел. Ванна наполнилась до краев, вода переливалась. Я закрутил краны и спустился вниз.

Я открывал двери на первом этаже – одну за другой. Дэнни не было. Осталась только наша спальня на втором этаже. Дэнни лежал на кровати, одетый, и тихонько похрапывал. Его губы были слегка раскрыты. Руки раскинуты, пальцы все еще сжимают пистолет.

Я приблизился к кровати, каждую секунду ожидая, что Дэнни сейчас проснется и наставит на меня оружие. Я подошел уже достаточно близко, чтобы нанести удар. Но куда? В горло? Нет, для такого у меня кишка тонка. Меня тошнило от одной мысли о том, что придется кому‑то перерезать горло.

Можно ткнуть в грудь с левой стороны – эффективно и несложно. Я решил так и поступить, перехватил нож поудобнее и приготовился нанести смертельный удар.

Пока я стоял над ним, я впервые задумался о том, что делаю. Это же Дэнни, Дэнни. Я не могу его ненавидеть. Когда‑то он мне даже нравился. Да, моя подружка ушла к нему, но он‑то в этом не виноват. Каро бросила его, и он так и не оправился от удара. Да, Дэнни меня обзывал. Да, он сжег мой магазин. Однако от горя у людей иногда крышу сносит. Неужели он заслуживает смерть?

Нет. И все‑таки надо от него избавиться. Он не в себе и к тому же знает, что мы с Каро совершили убийство.

Я отвел глаза и ударил ножом Дэнни в грудь. Раздался хруст, лезвие сломалось и отлетело на кровать. Нож сломался о кости Дэнни.

Дэнни резко вдохнул, открыл глаза и сел. Посмотрел на обломок ножа у меня в руках, расстегнул рубашку и обнаружил на груди набухший кровоподтек.

– На самом деле… – поспешно заговорил я.

– Ты пытался меня убить, а теперь рассказываешь, как все обстоит на самом деле?.. Педик! Какого черта?!

Дэнни презрительно фыркнул и навел на меня пистолет.

– Забавно… – протянул я. – Ты употребляешь слово «педик» как оскорбление. А не ты ли нас в школе учил плевать на предрассудки? Говорил, что подобные слова люди изобрели, дабы лишить меньшинства человеческого облика – так легче их ненавидеть.

– Правда?

– Да, – кивнул я. – Ты нас вдохновлял. Что с тобой стало?

– Меня молнией ударило. Той же, что и тебя. – Дэнни вздохнул. Темная ярость сменилась унынием. – Ты же не хотел на самом деле меня убить?

– Не хотел, – признался я.

– Тебя заставила Каролина? Ну же, скажи.

Я пытался молчать, но Дэнни прочел ответ в моих глазах.

– Я тебя не виню. – Он покачал головой. – Она умеет убеждать. Как‑то раз она просила меня о том же. Вы только что разошлись, ты не оставлял ее в покое… Вот она и попросила тебя убить.

– Не верю…

– Нуда. Я подошел так близко… Однажды ездил за тобой весь день, все думал, как бы тебя машиной сбить.

Я не нашел ответа. Дэнни не преминул воспользоваться моей слабиной.

– Смотри! – Он сунул мне руку под нос. На пальце поблескивало обручальное кольцо.

– Ну и что?

– У тебя кольца нет.

– Мы с Каро выше условностей.

– А может, она решила, что было бы слишком надеть еще и твое кольцо, – ухмыльнулся Дэнни.

– О чем ты?

– Каро не вышла за тебя замуж. Это невозможно. Она все еще замужем за мной. Я быстренько развелся в девяносто шестом. Потом женился на твоей жене. Или, вернее сказать, на моей.

– Чушь собачья!

– Спроси ее.

– Она на тебя в суд подала! – не унимался я. – Вы развелись.

– Официально нет, – покачал головой Дэнни. – Строго говоря, Каро – двоемужница. А еще убийца, мошенница и первоклассная сучка.

Я шумно сглотнул. Дэнни опустил глаза на пистолет.

– Впрочем, к чему я это говорю? Ты не хуже меня знаешь, что она собой представляет… Хотя от женитьбы это нас с тобой не уберегло. – Дэнни снял пистолет с предохранителя. – Марк, пойми, она не может принадлежать двоим. Кому‑то придется уйти.

– Не стреляй, – прошептал я.

– У меня нет выбора.

Дэнни вставил дуло пистолета себе в рот и спустил курок. БАМ! Череп раскололся, на стену выплеснулась маслянистая кровь. Смерть наступила не сразу. Дэнни успел два раза моргнуть и произнести одно слово. Говорил он нечетко из‑за пистолета во рту, но я определенно расслышал «Ох…».

Я не мог смотреть, как он облизывает дуло, так что взял пистолет себе. В эту секунду влетела Каро – и увидела Дэнни с простреленной головой, пистолет у меня в руке… Естественно, она решила, что я его убил.

– Господи… – прошептала она, и в голосе ее слышалось благоговение. – Ты вокруг да около не ходишь…

– Убирайся. – Что?

– Ты слышала. Отвали, сучка!

Каро в ужасе отшатнулась.

– Понимаю… – сказала она. – Ты на взводе. Ничего. Поговорим позже.

Я не мог долго злиться на Каро. Не успев как следует осмыслить то, что сказал Дэнни, я уже начал придумывать ей оправдания. Пусть даже она просила Дэнни меня убить. Ну и что? Она не всерьез. Ей же семнадцать было, совсем ребенок.

Наверное, бросила что‑нибудь в запале, а Дэнни и поверил. Да он же на головку больной. Точно! Какой псих в сорок лет закрутит роман с семнадцатилетней девчонкой?

А кто в сорок лет откажется такой роман закрутить?

Каро я нашел на кровати в одной из пустовавших комнат. На стене висела акварель. Художник, вероятно, рисовал ее во сне – причем в кошмарном. В комнате нашлась раковина. Краны при включении хрюкали и подвывали.

Мы обнялись и впали в какую‑то дремоту. Каро дрожала. Я не мог понять, то ли она боится меня, то ли того, что в доме два трупа. Я чувствовал, что за окном рассветает, поют птицы… Прикрыл глаза и провалился в сон.

Я проснулся – меня кто‑то звал по имени:

– Марк! Марк!

Комната выходила на улицу. Я подбежал к окну и вгляделся сквозь занавески. К моему ужасу, на площади я увидел своих родителей. Они стояли возле сверкающего «ситроена». И смотрели прямо на меня. Я нырнул обратно в комнату, но было уже поздно. Родители меня заметили. Мама помахала мне рукой.

– Черт! Черт! Черт!

– Полиция? – Каро рывком села на кровати.

– Хуже! Мои родители!

Папа за окном свистел и что‑то кричал.

– Придется с ними поговорить, – решительно заявила Каро.

– Каким образом?! В задней комнате труп!

– Через окно.

Я открыл окно и высунулся наружу.

– Привет! Папа улыбнулся.

– Ты что, дрыхнешь, лентяй? Да будет тебе известно, уже полдвенадцатого.

– Мы поздно легли.

– Что?

Я повторил громче.

– Ты нас впустишь или нет?

– Нет.

– Вот подкаблучник, – хмыкнул папа. – Ну же, открывай.

– Сейчас не слишком подходящий момент.

– Мы хотели сюрприз сделать, – растерялся папа.

– Вам это удалось. Мама нахмурилась.

– Ты действительно не откроешь? Мы двести с лишним километров отмахали, а ты…

– Каро болеет, – пустился я в объяснения. – Ветрянка. Нам сказали, что ей ни с кем нельзя общаться.

– Мы переболели ветрянкой, – настаивала мама.

– Ее и второй раз подцепить можно.

Мама не особенно мне поверила.

– Хватит зубы заговаривать. Открывай дверь.

– Значит, так… – Надо было срочно что‑то придумать. – За углом есть паб. Встретимся там через десять минут. Заодно пообедаем.

– Идет! Только платишь ты! – крикнул отец.

Родители совещались. Папа пытался рассуждать логически, а мама то и дело всплескивала руками и мотала головой. Когда они исчезли за углом, я чуть не плакал. Они желали мне добра, а я сидел в доме с двумя трупами и понятия не имел, что будет дальше.

– Вам Том сказал, где нас найти? – спросил я. Папа кивнул.

– Ты ужасно выглядишь, – вздохнула мама.

– Что, Каро плохо тебя кормит? – вмешался папа.

– Пап, у нас современная семья. Женщина не обязана готовить.

– Все с вами ясно… А что же она обязана? На шее у тебя сидеть?

Мы примостились за столиком в обеденном зале, у каждого в руках было потрепанное меню. Мама еще не оправилась от удара: как же, родной сын не пустил ее в дом!

– Мог бы хоть чаем нас угостить, – сухо сказала она.

– Чай можно и здесь попить, – улыбнулся я. – Заказать?

– Ты прекрасно понимаешь, о чем мама говорит. – Папа внимательно смотрел на меня.

– Вы, наверное, не в курсе, – завелся я, – но есть такое чудесное изобретение: те‑ле‑фон называется! Нормальные люди, знаете ли, сначала звонят!

– Не хочу я звонить! – возмутилась мама. – Мы же одна семья! Когда я была маленькая, тети и дяди всегда приезжали без предупреждения.

– Правда, не очень‑то это было здорово, – рассмеялся папа.

– Как ты можешь так говорить! Людям нравится ходить в гости! Нам нравилось встречаться! А ты пытаешься нас отвадить какой‑то басней про ветрянку!

Я ощутил небывалый прилив нежности, встал, подошел к маме и поцеловал ее.

– Извини.

На ее глаза навернулись слезы, и я понял, что прощен. Подошла официантка, хотела принять заказ. Мы попросили ее вернуться минут через пять.

– Просто есть у нас некоторые сложности, – признался я. – Вот я и сочинил про ветрянку. Атмосфера в доме натянутая. День и ночь грыземся.

– Знаю… – кивнула мама.

– В смысле? Откуда ты знаешь? Папа снисходительно улыбнулся.

– Тебе ведь известно, какие у нее сны бывают. В последнее время ты вот стал сниться.

– И что?

Мама достала из сумки носовой платок и высморкалась.

– Плохие сны… Плохие, невнятные. Ясно, что все наперекосяк.

Папа согласно кивнул.

– Вот мы и приехали тебя навестить, сынок. Волновались.

– Каролина тебе не пара, – взялась за свое мама. – Не стоило на ней жениться.

– Теперь я от нее точно никуда не денусь. Каро беременна.

Родители остолбенели, даже не сразу смогли говорить. Я подозревал, что они недолюбливают Каро, но до этой минуты не догадывался, как сильно она им не по душе.

– А вы не в курсе, что будущие дедушка с бабушкой обычно радуются, когда им про внука сообщают?

– Мать из нее выйдет никудышная, – вздохнул отец. – Только о себе и думает.

– По‑твоему, Каро плохой человек?

– Дело не в том. Просто мы хотим, чтобы ты остепенился, а с этой девчонкой все впустую. Вот когда я был молодым и пролез за кулисы на концерте «Wings»…

– О нет, – простонал я. – Только не надо снова про Пола Маккартни рассказывать!

– До конца ты эту историю еще не слышал. Да, встретил я Пола Маккартни. Да, поговорил с ним в гримерке. Не сказал я тебе одного. Пока мы болтали, Маккартни все глазами по комнате бегал – искал кого‑нибудь поинтереснее.

– При чем тут Каро?

– Ну как же! – воскликнул папа. – Вечно она ищет кого‑нибудь получше. Никогда с обычным парнем счастлива не будет.

Мама тихо кивала.

– Кого это ты обычным назвал? – возмутился я. – Я не обычный!

– Может, я неточно выразился. Ты нормальный. Нормальный парень.

– Еще лучше. Папа откашлялся.

– Я тут недавно мимо квартиры Каро ехал. Окна заколочены, фонарь разбит… Дыра, в общем. Такое впечатление, что там бомбу взорвали.

– Да, кстати, тебя спрашивали, – засуетилась мама. – Приятный молодой человек. Приходил к нам домой. Высокий, волосы длинные, борода. Как его звали? Виктор… А дальше? Сказал, что хочет с тобой пообщаться, адрес попросил.

– И ты дала?!

– Я решила сначала с тобой посоветоваться.

– Не говори ему, где я.

Родители обеспокоенно переглянулись.

– Мы в пабе познакомились, – поспешил успокоить их я. – Он из Свидетелей Иеговы. Вы же знаете, эти ребята так просто не отстанут.

– А что он в пабе делал? – удивился отец. – Я думал, Свидетели Иеговы не пьют.

– А кто сказал, что он пил?

Папа внимательно посмотрел на меня, давая понять, что его не проведешь.

– А ребенок? – вмешалась мама. – Ребенок‑то запланированный?

– Не совсем.

Мама осуждающе покачала головой. Папа вздохнул.

– Да, дела у нас шли неважно, – признал я. – Но хочу вам кое‑что сказать. Вы не виноваты ни в том, что ыло, ни в том, что может еще случиться. Лучших родителей и представить сложно. Просто такой уж у вас сын. Вы тут ни при чем.

– Сынок… – Отец похлопал меня по плечу. – Ну что ты говоришь? Мы тебя любим. Любим таким, какой ты есть.

После обеда мы прошлись по берегу моря. День стоял ветреный и сухой. В небе клубились облака, над морем вздымались и опадали волны.

– Жаль, – заметил папа. – Тут было бы не так плохо, если бы вы с Каро не ссорились.

Я проводил родителей до машины, подождал, пока она скроется за поворотом, а затем вошел в дом и быстро захлопнул дверь, чтобы наружу не просочился запах смерти.

Линолеум в коридоре был мокрым, в воздухе стоял явственный запах дезинфекции. Спустилась Каро – в платке и резиновых перчатках, – поцеловала меня и улыбнулась. Похоже, я реабилитировал себя, снова стал ее персональным убийцей.

– Я убиралась в спальне. Со стен кровь отмыла, а вот постельное белье придется стирать. К счастью, на матрас не просочилось. Только я на этой кровати больше спать не стану.

Я мрачно кивнул.

– Что такое?

– Перед смертью Дэнни кое‑что мне сказал. Ты посылала его меня убить.

– Вранье! – выпалила Каро.

– Точно? Меня у дома чуть машина не сбила.

– Ну и что? Ты никогда проворством не отличался.

– И еще… – Я помолчал. – Что там насчет законности нашего брака?

Вот теперь Каро, кажется, обиделась.

– А что?

– Это правда?

– Если рассуждать с юридической точки зрения…

– Это правда?!

– Формально – да, – признала Каро. – Но не духовно.

– Еще бы! Если с Дэнни ты так и не развелась, о каком браке может идти речь?!

– Я решила, что мы в разводе, – настаивала она. – Я не хотела видеть его, слышать, находиться рядом с ним… Не хотела, чтобы он до меня дотрагивался… Какой еще развод тебе нужен?

– Решение принимает судья. А не ты.

– С какой стати? Почему ублюдок, который когда‑то работал в школе и увлекается детским порно, должен мне сказать, замужем я или нет?

Я вздохнул.

– Если никто, кроме тебя, не имеет права объявлять тебя разведенной, то никто не имеет права и говорить, что ты замужем. Как же ты вообще за меня вышла? Почему сама церемонию не провела?

– Ты совершенно прав, – кивнула Каро. – Так и надо было сделать.

– А Уоллес? Ты с ним спала? Черт возьми!

Вероятно, Каро решила, что это риторический вопрос.

Я побежал за ней наверх и вновь отшатнулся при виде тела Дэнни. Успехи Каро были сильно преувеличены. Стены она оттерла, однако белая некогда краска приобрела отчетливый розоватый оттенок. Комната прямо‑таки вопила об убийстве.

– Вот что я скажу насчет Дэнни! – Каро резко обернулась ко мне. – Когда я вышла за него замуж, он мне представлялся романтическим героем. А потом я выяснила, что он редко моется. Ногти у него грязные, жует с открытым ртом… Он преподавал рисование, но ни капли таланта у него не было! Его картины походили на кучи дерьма. Все время чесался и пердел. Я с таким же успехом могла бы за шимпанзе выйти.

Мы попытались натянуть на шимпанзе мешки для мусора, но ничего не вышло.

– Сколько длится трупное окоченение? – спросила Каро.

– Не знаю. Несколько часов… Какая разница? Все равно раньше полуночи мы из дома не выйдем.

– А куда мы это денем?

– Да все туда же. В ту могилу.

– А вдруг кто‑то заметил, что она разрыта? Вдруг Дэнни не закидал ее землей?

– Тогда нам крышка.

Когда окончательно стемнело, я взял фонарик и пошел в соседний дом – проверить, не оставил ли Дэнни там улик. Черный ход был открыт, так что я вошел. Шаги глухо разносились по пустым помещениям. В одной из комнат обнаружился заскорузлый спальный мешок. Под подушкой лежал старый снимок. Семнадцатилетняя Каро сидела в поле и улыбалась прямо в объектив. Во рту она держала соломинку. На обратной стороне кто‑то вывел чернилами: «Свободна и влюблена».

Вот и все. Пустой дом – мрачный и покинутый. Зато дом по соседству сиял огнями, а на стенах багровели пятна крови.

На кухню сквозь стенку пробивалось радио – Рики Крегг слушал новости. Старик был полностью погружен в себя, его радостное безразличие по отношению к окружающему миру просто поражало. Интересно, он хоть изредка чувствует себя одиноким?.. Я закрыл дверь и вернулся домой.

Каро на полную катушку врубила музыку. Я поднялся в ванную, достал из‑за пояса пистолет, присел на унитаз и попытался обдумать создавшееся положение. Вот к чему я пришел. Большая часть бед случалась из‑за Каро. Иногда, правда, виноват был Господь Бог. Я же ни в чем не виноват. Чист, как младенец. Если честно, я собой просто восхищался.

Так что я переживаю?

Я вышел из ванной и стал спускаться по лестнице, как вдруг осознал, что в коридоре стоит посторонний человек. Меня словно холодной водой окатили – я узнал Джазиста. Выходит, Плохой Иисус нас все‑таки отыскал. Я почему‑то не сомневался, что на нас его вывели Бромли с Флеттом.

В руках Джазист сжимал ружье. Я беспомощно оглянулся: в ванной на корзине с грязным бельем остался пистолет. Не стоит ли вернуться за ним?

Джазист избавил меня от размышлений, вскинув ружье.

– Вниз! – словно непослушной собаке, велел он мне. Каро с Иисусом сидели на кухне за столом. В глазах у Каро застыли слезы, а на щеке алело пятно. Иисус держал ее за руку; это был жест собственника‑садиста, а не нежного любовника. На полу валялись осколки стекла. Джазист выбил окно – так они и вошли. Рядом громко чавкал жвачкой ухмыляющийся Рак – наверное, подсчитывал в уме наши денежки.

Иисус не улыбался. Лицо у него было холодное и застывшее; с таким изгоняют торговцев из храма.

– Ублюдок, ты убил моего брата, – бесстрастно сказал он.

– Нет, – возразил я. – Мне твой брат нравился. Я бы его и пальцем не тронул. Но я знаю, кто подложил бомбу.

Я хотел сесть. Джазист выдернул из‑под меня стул, и я грохнулся на пол. Рак счел, что это великолепная шутка. Я поднял стул и все же сел.

– Ну и? – снова заговорил Плохой Иисус. – Что ты скажешь, прежде чем мы тебя кишками наружу вывернем?

– Помнишь те письма? Объявился парень, который их писал.

– Знаю я этого парня, – хмыкнул Иисус. – Волосы зеленые, длинный нос, а на голове – шутовской колпак.

– Нет, честно! – настаивал я. – Он в комнате наверху.

– Правда? – спросил Иисус у Джазиста.

– Мне почем знать?

– Иди проверь.

Джазист колебался. Отказаться у него не хватало смелости. В итоге он решил повиноваться. Через минуту он позвал Иисуса:

– Босс! Идите сюда! Это надо видеть!

– Пригляди за ними, – велел Иисус Раку и поднялся к Джазисту.

Вниз они слетели кубарем. Джазист выглядел ошарашенным, Иисус чуть не вытаращил глаза.

– А теперь расскажи все сначала, – попросил он.

Я поведал про Дэнни. Пришлось сказать и про миссис Матер.

– Ничего себе! – перебил меня Иисус. – Ты еще кого‑то убил?

Каро хотела признаться, начала что‑то говорить, но Иисус рявкнул на нее, как бешеный пес:

– Говорить будешь, когда спросят, сучка! Он снова повернулся ко мне.

– Первая дверь направо. – Я указал на коридор.

На этот раз смотреть они пошли все вместе. Рака стошнило, как только он почуял запах. Иисус вернулся на кухню и стукнул кулаком по столу. Рак с Джазистом взирали на меня с некоторым уважением. Лицо Иисуса потемнело, на лбу пульсировала вена.

– Похоже, вы правы, босс, – присвистнул Рак. – Этот парень и впрямь хладнокровный убийца.

Иисуса сообщение, похоже, не обрадовало.

– Давай‑ка разберемся, – предложил он. – Тот тип писал тебе чертовы письма, потому что ревновал. А наша гребаная Лиззи Борден[3]все еще его жена?

– Вот именно, – подтвердил я.

– Значит, когда я решил оставить ее в покое из уважения к вашему браку, она не была за тобой замужем?

– Нет.

– В таком случае, – протянул Иисус, – я имею такое же право ее трахать, как и ты.

– Да ты никого и не трахал, – презрительно бросила Каро. – Ты даже не знаешь, как это делать. Придурки вроде тебя дрочат внутри женщины, и все.

Ни единый мускул у него на лице не дрогнул. Он просто ударил Каро тыльной стороной ладони по лицу – так, что она свалилась со стула.

– Слушай, – заговорил я, – давай мы тебе чек выпишем? Мне жаль Скалу, правда. Я даже тысяч сто сверху накину – для компенсации. И мы квиты.

– Нет уж, – возразил Иисус, – теперь дело не в деньгах. Даже если ты и не врешь, все равно ты виноват. Машина была твоя. Ты предложил моему брату в нее сесть. Рак! Принеси мне орудия пыток.

– Пошел ты! – крикнула Каро с пола. Иисус пнул ее под ребра.

Рак вышел и вернулся с объемным докторским саквояжем. Содержимое он выложил на стол. Щипцы, паяльная лампа, отбойный молоток, пузырек с кислотой, набор кухонных ножей. Дрель, наручники, повязка на глаза, рыболовные крючки, дубинка, шприц, моток веревки, кожаная плеть, опасная бритва, молоток, огромные гвозди. Все что угодно, только плюшевого мишки не хватало.

– Привяжи его к стулу, – скомандовал Иисус. Рак взялся за веревку, но между нами встала Каро.

– Зачем? Боитесь, что он вам что‑то сделает?

– Да уж, – ухмыльнулся Иисус. – Прямо весь трясусь.

– Чтобы привязать человека к стулу и пытать его, храбрости много не надо, – продолжала Каро. – Так полиция гребаная делает.

– Заткнись! – взревел Иисус. Кажется, слова задели его за живое.

– А что? – вступился я. – Как тебе честный бой? Один на один.

Иисус задумался.

– Не знаю, босс… – Джазист оглядывал меня с ног до головы. – Он, конечно, не бог весть кто, но Кевина с Филом отделал нехило.

– И что? – Иисус угрожающе шагнул к Джазисту. Рак вклинился между ними.

– Да просто парень‑то с подвохом.

– Этот парень книгами увлекается, – сказал Иисус. – Мышцы его видите? В спортзале накачаны. Ненастоящие мускулы. Вот мои – настоящие! – Он продемонстрировал внушительные бицепсы. – С ними я родился. Качалка не для меня.

Рак с Джазистом промолчали.

– Что? – изумился Иисус. – Вы думаете, этот мерзавец меня уделает?

– С каратистами надо держать ухо востро, – заметил Рак. – Они все уязвимые точки на теле знают. Адамово яблоко там… Если кому‑нибудь в адамово яблоко дать, сразу помрет.

– Ага, – кивнул Джазист. – А если ребром ладони сильно по носу врезать, то носовая кость прямо в мозг войдет.

– Я задал вопрос, – повторил Иисус. – Думаете, он меня сделает?

Повисло молчание.

– Ладно, пошли. – Иисус меня подтолкнул. – Давай на улицу. Посмотрим, что ты за фрукт.

Рак протестующе взмахнул рукой.

– Нет, босс! Это же бред! Копы сбегутся. Вдруг обвинят нас в убийстве тех двоих? Хотите драться – деритесь здесь, а не в общественном месте.

– Да там никого нет! Город призраков у моря. Ну же! Я от страха ног не чувствовал.

– Буду драться при одном условии, – решительно сказал я. – Только мы с тобой. Если ты проиграешь, не хочу, чтобы на меня напустились твои дружки.

– Что, струсил? – Иисус снова меня подтолкнул. – Пошли.

Мы вышли, остальные последовали за нами.

У дома была припаркована машина – «кайенн‑эс‑тейт». На такой машине американский дантист отправился бы отдыхать с семьей. Я перемахнул через ограду и примостился на капоте. Как только в воротах показался Иисус, я прыгнул ему на голову. Никакое это было не карате, просто уличная драка.

Иисус рухнул, и несколько минут я дуоасил Сына Господня, сидя у него на груди. Я был напуган, и вся наука Ленни моментально выветрилась из головы. Я уже вспомнитъ не мог, чему он меня учил.

Иисус схватил мое запястье и перекатился, увлекая меня за собой. Мне не хотелось оказаться под тяжестью стокилограммовой туши; я вырвал руку и встал. Мой противник выказал удивительную резвость и оказался на ногах еще раньше.

Я пятился, Иисус наступал – до тех пор, пока мы не дошли до парковки. Рак, Джазист и Каро шли за нами, им хотелось все видеть.

– Врежь ему, Иисус! – Джазист завелся, как какой‑то мальчишка. – Размажь его!

Может, Иисус считал себя экспертом по части жестокости, но на меня он произвел впечатление спившегося бандита. В его атаке не было ни ловкости, ни умения. Иисус пошел по испытанному пути: решил, что, если нанести двадцать ударов в направлении моей головы, хоть два из них непременно попадут в цель. Он не ошибся.

Бывалые бойцы часто говорят, что в запале драки боли не чувствуешь. Когда Иисус двинул кулаком мне в глаз, я словно попал в эпицентр взрыва. Удар раздробил мне зубы и чуть не сбил с ног.

Я неловко пнул Иисуса. При виде такого удара мой тренер за голову бы схватился. И все же я достиг цели: Иисус согнулся пополам от боли в паху. На его лице отразилось неприкрытое возмущение. Впрочем, по яйцам я ему, очевидно, не попал, так как буквально через пару секунд он выпрямился.

Схлопотать по морде от амбала не слишком‑то приятно. А схлопотать от него второй раз, мягко говоря, нездорово. Иисус размахнулся и врезал мне по челюсти. Он, наверное, считает, что сбил меня с ног. Я предпочитаю думать, что поскользнулся. Как бы там ни было, результат вышел один и тот же.

Я упал.

Мне было больно, боевой дух улетучился, но я не сдавался. Успей я вскочить на ноги, еще неизвестно, чем бы все кончилось. Но пока я валялся на земле, Иисус времени не терял. Он пнул меня в висок – череп пронзил электрический разряд. Потом он пнул меня снова.

После второго удара боль отступила. Казалось, время замедлило бег. Вокруг танцевали тени, словно индейцы у поезда в старом вестерне.

Жизнь не пролетела у меня перед глазами. Передо мной вереницей пронеслось все, что делало бытие хоть как‑то выносимым: море, комиксы, Марлон Брандо, Модильяни, «Ода к жаворонку», Шинейд О’Коннор, Дирк Богард, Берти Вустер, Джонни Депп, комики Лорел и Гарди, Дж. М. Барри, Курт Воннегут, потрясающий, сногсшибательный роман «Фата Моргана» Уильяма Котцвинкля, Сальма Хайек – в одежде и без, фильмы Билли Уайлдера, группа «Сирены», американские комедии пятидесятых‑шестидесятых годов, Оливер Рид, гитары, «Битлз», Борис Карлофф в старости, родители, звезды, запах фейерверка, звук, который издают машины, когда мчатся по шоссе, снег, рождественское утро в детстве, пасхальные яйца на завтрак, первый альбом Джима Найтшейда… И Каро. Каро. Каро.

Ну вот, помирать собрался, а все туда же – списки составляю.

Мир вернулся в фокус. Надо мной нависал Плохой Иисус.

– Нет! – кричала Каро. – Нет! Она всхлипывала.

Иисус вытянул руку. Я понял, что он целится в меня из пистолета.

– Да не здесь же! – вмешался Рак. – Хлопнешь его – улики останутся. Баллистика, чувак.

Голоса звучали чрезмерно громко. Так бывает, когда засыпаешь на диване, позабыв выключить телевизор.

– Ну и что? – возражал Иисус. – Сам знаю. В машине трос есть. Можно привязать его и покатать маленько.

– По дороге? – вступался Джазист. – Думаешь, никто не заметит?

Иисус вздохнул и осуждающе посмотрел на подельников.

– Ладно. У кого есть нож? Нож, живо!

Джазист снял с пояса короткий нож и протянул Иисусу, потом вздернул меня на колени и ухватил покрепче. Иисус ловкими движениями раскроил мою рубашку.

– Не волнуйся, – подмигнул он мне. – Я ведь врач. Стажировался в медицинском училище.

Каро бросилась между нами:

– Нет!

– Отойди.

– Нет! Прошу тебя! Я что угодно сделаю, только отставь его.

Ее волосы золотились в темноте, а кожа сияла белизной. Иисус смотрел на нее и думал о том же, о чем и я. Такая красота искупает всю ложь и всю причиненную боль.

– Хорошо, – кивнул он. – Будешь моей сучкой. Только моей.

– Да.

– Что «да»?

– Буду твоей сучкой. Сделаю все, что скажешь.

– И деньги ты мне отдашь. С процентами. Думаю, тебе придется платить за то, что я тебя трахать стану.

Каро заколебалась.

– Идет, – сказала она наконец.

– Отлично. – Иисус подозвал Рака. – Давай ее в машину.

Рак проводил Каро к автомобилю. Я попытался встать, но Джазист держал меня крепко.

– Что ж, Киллер, – ухмыльнулся Иисус, – повезло тебе. Похоже, этой шлюшке ты небезразличен.

Он размахнулся и со всей силы ударил меня ногой по лицу. Рот наполнился кровью, из носа потекли багровые ручейки.

Джазист бросил меня на землю. Я кашлял, выплевывая кровь и осколки зубов.

– Когда будешь лежать один в своей постели, вспомни: я единственный, с кем она кончает, – бросил на прощание Иисус.

Хлопнула дверь машины, послышался шум мотора, меня ослепил яркий свет фар. Я пополз, сознавая, что они попытаются меня переехать. Гравий перекатывался и шуршал, а колеса неотвратимо катили вперед. Ночь разорвал второй мотор, из темноты вылетела машина – фургон – прямо наперерез первой. Водитель явно понимал, что тут творится, потому что он беспрерывно сигналил. Машина Иисуса прошелестела мимо и выехала с площади.

Беда не приходит одна. Я проиграл бой. Потерял женщину. Потерял зубы и приличную внешность. Но, несмотря на все это, мною овладела странная легкость. Каро спасла меня. Она отдала свое тело в обмен на мою жизнь. Это могло значить лишь одно. Она меня любит.

Любит!