POV Frank. Если раньше я ощущал себя в роли толстого домашнего кота, то сейчас я – это маленький хомячок месяца полтора отроду

Если раньше я ощущал себя в роли толстого домашнего кота, то сейчас я – это маленький хомячок месяца полтора отроду, запертый в маленьком контейнере. Этого зверька приобрели совсем недавно, его вырвали из привычной ему среды, закрыли путь к свободе и он даже не представляет, что ждёт его в дальнейшем. Он трясётся, боится, вздрагивает от каждого шороха или неожиданного дуновения ветра. Он беспомощен перед новым хозяином, ведь тот такой большой и сильный, что при попытке сопротивления исход для хомячка может оказаться летальным. Его будут тискать и разглядывать. На слабые укусы и царапанья его мелких коготков никто не обратит внимания.

Я всё ещё не сдвинулся с места, находясь в том же положении, в котором меня оставил Джерард.

Что у него в голове? С какой целью он это делает со мной? Почему именно я, в конце концов?

Мне кажется, он сам периодически пугается себя и своих насильственных действий. Маньяками, в принципе, чаще всего становятся трусы и люди, которых «недолюбили» в детстве. Но это ведь в высшей степени несправедливо! Почему такие люди считают, что обладают каким-то особым правом издеваться над другими только потому что обижены на что-то? Никто не имеет права лишать людей спокойного размеренного существования своим вторжением в него.

Джерард лишил меня не только спокойствия, он лишил меня жизни.

Борясь с оцепенением отёкших конечностей, лишённый равновесия, я встаю с тёплого осквернённого местечка. Я понимаю, что чтобы выжить, я должен научиться терпеть боль. И да, я действительно решил, что хочу жить. Я буду сопротивляться до последнего. И начну прямо сейчас.

Мужественно пресекая порывы согнуться пополам от раздирающих ощущений, я забрался в душевую кабинку. Она идеально гармонировала со всем остальным интерьером дома так как была покрыта ржавчиной в углах и на пересечении маленьких плиток. Вспомнив о лишении меня водоснабжения, я потянулся за канистрой.

Мы были похожи с ней. И я, и она покрыты запекшейся кровью. Только у пластика, в отличие от меня нет своей крови, поэтому с ней любезно поделился Джерард. Хотя, может та кровь была и не его. Вполне возможно, что я не один такой, кого заперли в собственном жилище ради удовлетворения извращённых физических потребностей. Наверное, именно поэтому он сбегает куда-то.

Чтобы смыть с себя все кровавые следы потребовалось много времени. Кровь оставалась в качестве сувенира после каждой нашей «встречи»: волосы были окровавлены после падения от непосильной мне погони, разбитое колено об угол тумбочки не считается, побитая челюсть и порванная задница. Добросовестно он относится к памяти о себе.

Пока я мылся, заметил многочисленные синяки на ребрах, запястьях, бедрах, уверен, ягодицы тоже пострадали. Такими темпами я весь приобрету фиолетово-жёлтый оттенок.

Боязливо, в которых раз за эти дни, я обошел весь дом, чтобы знать наверняка, что он ушёл.

Мне хотелось есть и спать. Из меня получается хороший хомячок. А ещё было бы неплохо найти аптечку.

Как оказалось, и еда и предметы для оказания первой медицинской помощи были, и в большом количестве. Запасливый сучонок. Судя по всему, он хочет, чтобы я продержался как можно дольше.

Я съел яблоко. То, что мой организм просил пропитания, дабы меня не начало разъедать изнутри, не являлось достойной причиной для чревоугодия. Меня бы вырвало, если бы я съел что-то ещё, да и, тем более, мне нравилось чувствовать, как нетерпеливо переваривает пищу мой желудок ввиду отсутствия каких-либо других поступающий питательных веществ.

Доковыляв до своей комнаты, что перестала быть безопасной, я аккуратно опустил свою страдальческую тушку на постель, зарываясь лицом в подушку. Лежать на спине я не мог, потому что мой позвоночник еще отходил после свидания с коленом Джерарда, а задница была опечалена таким обращением с ней, ибо не для того она мне дана была, чтобы е некий Джерард на свой член натягивал.

Только сейчас мне пришло озарение насчет того, что я всё ещё голый. Но вставать мне так не хотелось. И если Джерард снова захочет меня поиметь, то одежда вряд ли его остановит.

В нежных объятиях подушки, я размышлял о многом. К примеру, о том, почему Бог забыл о своём сыне с самого его рождения или о том, как у Джерарда ещё не завелись блохи.

Хомяки со временем привыкают к любому обращению с ними.

Может и я привыкну к насилию надо мной? Может я вообще стану мазохистом? Или геем? Или геем-мазохистом? А может, я вообще, будучи последователем всего вышеперечисленного, влюблюсь в Джерарда и буду получать удовольствие от того, что он со мной делает? Потом окажется, что Джерард опустил меня с головой во всю эту грязь лишь потому, что был самозабвенно влюблен в меня уже лет пять. Он сделает мне предложение и мы усыновим около пяти детёнышей из приюта. И собаки. Кругом будут собаки.

Иногда я удивляюсь самому себе, как и человеческому существу в целом. Когда тело находится в состоянии покоя, несмотря на то, что с ним происходило ранее, оно расслабляется. Так случилось и со мной. Когда я подвергаюсь опасности, то сразу же впадаю в истерику, панику, замираю, ведомый лишь страхом. Но как только всё затихает и я «отхожу», то ко мне возвращается способности анализировать и делать вид, что я остроумный шутник.

Джерард не возвращался уже очень долго, чему я был неописуемо счастлив.

Я даже умудрился натянуть на себя штаны и немного поспать.

Не знаю, какой сейчас день, но на часах около трех дня. Я не верил иллюзии о возвращении моей жизни в обычное русло, я знал, что он ещё придет сюда, поэтому шарахался от каждого звука. Меня настораживало его отсутствие. Я боялся, что он конструирует какое-нибудь орудие пыток или чего похуже. Но он всё не появлялся. Мой слух обострился до такой степени, что многие звуки начали просто мерещиться. Я сидел на диване и, нервно постукивая зубами по ногтям, составлял всё новые и новые теории по поводу моей дальнейшей судьбы.

А потом я начал икать. Непрерывно икать. Отчаянно перечисляя имена всех знакомых мне людей, я надеялся, что найдя того кто меня вспоминает, перестану. Но этого небольшого количества было недостаточно, как было недостаточно и воды, выпитой мной из новой чистой канистры.

Я плёлся по дому, непрерывно вздрагивая всем телом каждые секунд десять. Мне это начало порядком надоедать. Но исправить это я никак не мог.

Так я понял, что иногда икота может свести с ума быстрее, чем осознание того, что ты жертва насильника и боль, присвоенная мне, благодаря его усилиям.

Из-за икоты возобновилась и мигрень, о которой я успел позабыть.

И я всё ещё не мог не думать о том, что готовит для меня Джерард.