Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Я буду звать тебя Гошка
Больше всего на свете я ненавижу свое имя. Особенно мне не нравится, если меня зовут Марго. Когда Александра Евгеньевна пришла к нам в детдом первый раз (это было в октябре прошлого года) и знакомилась со всеми, она ходила по комнатам, рассказывала о себе. И наши имена запоминала. – А тебя как зовут? – спросила она меня наконец. Наконец, потому что наши девчонки в комнате наперебой рассказывали про себя, а я сидела, подобрав ноги, на кресле в углу и молчала. – Маргарита, – мрачно ответила я. Мне не хотелось разговаривать. – О, значит, Марго, – улыбнулась Александра Евгеньевна. Меня из кресла выкинуло, словно кто‑то мне шилом в зад ткнул: – Не надо меня звать Марго! Не зовите меня Марго! Я не Марго вам! Я же сказала: Маргарита! Пока я орала, Александра Евгеньевна удивленно смотрела на меня, а потом тихо ответила: – Ну хорошо. Маргарита. Я поняла. Не надо так кричать. Я вернулась в кресло, успокаиваясь. – Простите, что я кричала. Я просто не люблю это имя. Оно мне не идет. Совсем. – Пожалуй, – улыбнулась Александра Евгеньевна. – Мне мое имя тоже не нравилось в детстве. Представляешь, меня в школе звали Шурой. Ужасно, правда? Тут уже я удивилась: – Что ужасного? – Но ты только послушай: Шшшуу‑у‑у‑ррра! Что‑то такое шершавое и колючее, и предательски острое, и темное, пыльное, и опасное. – Шшшуу‑у‑у‑ррра, – повторила я. – Смешно. Как это вы все расслышали? В одном слове – целую кучу всего. – Иногда слова звучат темно, или звонко, или скользко, или холодно. Не замечала? – Странно как‑то… А вот Маргарита – как звучит? – А ты сама послушай – Мар‑га‑ри‑та. – Камни какие‑то. Мелкие камешки с острыми краями. Как на железнодорожной насыпи. Катятся и стучат друг об друга. – Ну вот, – Александра Евгеньевна пожала плечами. – А мне кажется, что это звучит как… Вот идешь вдоль железной ограды и стучишь по ней палкой – Мар‑га‑ри‑та! – Мар‑га‑ри‑та, – повторила я. И все равно слышала только стук острого гравия. – Я даже имя хотела поменять, – сказала Александра Евгеньевна. – А разве можно поменять имя? – Конечно. Если у человека есть паспорт, то он может поменять себе имя сам, на любое, на какое хочет. Ты бы стала менять? Я задумалась. Нет. Пожалуй, я не готова была менять свое имя. Если меня никто не будет больше звать Марго, то Маргарита меня вполне устраивает. Длинно, зато серьезно. Как камни. Александра Евгеньевна была волонтером. Она приходила к нам почти каждую неделю. То приносила билеты в цирк, то нитки мулине и канву (кружок вышивания у нас закрылся, и мы сразу перестали вышивать. Потому что дорого все стоит, а у нас денег нет). То просто поговорить приходила. Однажды в декабре она пришла, чтоб спросить нас, какие подарки мы хотим себе на Новый год. Все бесновались и кричали: «Медведя плюшевого! Телефон! Куклу! Набор косметики! Ножик складной!» А я стояла и молчала. Проорутся, потом я скажу, что мне надо. Ну вот, наконец утихли, Александра Евгеньевна все записала в блокнот, теперь можно и мне со своей просьбой вылезти. – А мне купите, пожалуйста, веревку. Вот такую. – И я показала Александре Евгеньевне кусочек шелковистого шнура. У меня остался небольшой клубок, я тренируюсь на нем, потом расплетаю. Сто раз уже сплела и расплела. – Зачем тебе веревка? – удивилась Александра Евгеньевна. Она очень смешно удивляется – брови ползут вверх вместе с очками, и она становится похожа на девочку. Хотя когда Александра Евгеньевна не удивляется, а просто разговаривает, она похожа на заграничную актрису. Очень красивая, у нас все девочки в нее влюблены. Девочки, которые влюблены, ходят за ней хвостом, и все время сюсюкают: – Ах, тетя Саша, какие у вас ногтики! Ах, тетя Саша, какое у вас колье! Почему влюбленные девчонки такие дуры все‑таки? Я в Александру Евгеньевну не влюбилась, мне она просто нравится. И я вижу, ей не очень приятно, что все к ней лезут и орут. Поэтому я и стояла подальше, когда все выкрикивали свои подарки. Ну запишут меня в конце списка, какая разница. – Понимаете, – объяснила я Александре Евгеньевне, – у нас тут неделю назад открылся новый кружок. – Ну, рассказывай, – говорит Александра Евгеньевна. И я рассказываю. Новый кружок открылся странно. До этого у нас в детдоме был кружок вышивки, а потом его руководительница куда‑то делась. Потом для мальчиков открылся кружок столярного дела. Повесили объявление, что кружок будет в школе, все, кто хочет, могут записываться, их будут на занятия кружка отпускать. А тут ни объявления, ничего, просто зашла какая‑то пожилая тетенька однажды к нам в зал, где мы телек смотрели, поздоровалась и говорит: – А слабо из этой веревки завязать такой узел, который я повторить не смогу? И кусок веревки нам протягивает. На слабо многие ведутся, ну и тут все повелись. Через полчаса мы уже сидели за столами в пустой столовой и слушали: – Простой узел завязать может каждый. Дело нехитрое. А вот попробуйте завязать свой узел, особенный, ни на чей больше не похожий. Передо мной лежали две веревки, которые надо было связать непохожим узлом. Я злилась. Я вообще часто злюсь, когда у меня что‑то не получается, когда чего‑то не понимаю. Но никто не подозревает, что я злюсь. Я всегда сижу тихо и молчу. И тут я крутила в руках куски веревки, пытаясь запутать их один вокруг другого – а куски распадались, или же получалось, что руки сами завязывают обычный узел. Тогда пожилая тетенька выложила перед нами очень красивые штуки. Такие панно – их на стенку вешают. Из веревки сплетенные. Называется ма‑кра‑ме. Вот кружок макраме у нас и открылся. Руководительница на первое занятие свой шнур принесла и нам по кусочку отмотала, чтоб мы тренировались делать первые узлы, которые она показала. – С закрытыми глазами. Чтоб только руки летали! – Так вот, я хочу тоже сплести что‑нибудь такое… на стенку. Панно. Большое. Но у меня шнура нет. Александра Евгеньевна покачала головой. – Сколько вас там в кружке занимается? – Человек шесть. – Значит, надо шнур нести на всех. И мне стало обидно. Я ведь что хотела? Я хотела раньше всех шнур получить, быстрее всех научиться, сплести панно, хотя бы маленькое, и на Рождество Александре Евгеньевне подарить. А тут – всем шнура. Если всем – то это не скоро еще. Не получится у меня. – Я прямо завтра узнаю, что за шнур нужен. Будет у вас шнур. С того первого прихода Александры Евгеньевны пролетело уже полтора года. Ушел в армию Миха, ушли из нашей группы некоторые взрослые дети, появились новенькие. Теперь я самая старшая в комнате. Со мной живет Анютка‑пятиклассница, и две третьеклашки – Светланка и Настюха. Я теперь все время думаю, как звучит то или иное имя. Вот руководительницу кружка макраме зовут Аполлинария Максимовна. И мне кажется, что «аполлинария» – это огромная блестящая рыба, которая неподвижно замерла под толщей морской воды и смотрит вверх круглым серебряным глазом. Мне даже сама Аполлинария Максимовна кажется похожей на эту рыбу. На такую очень хорошую рыбу, совсем не хищную, а добрую и спокойную. Мы уже научились делать настоящие панно, я сплела их шесть штук. Они висят у меня в комнате в ряд. Сначала я их хранила в шкафу, а потом подумала – красиво же. И сама вбила шесть гвоздей над своей кроватью. Девчонки пищали, советовали позвать кого‑то из парней, но я считаю, что надо делать все самой. Гвоздь в стенку вбить – не велика проблема. Вот на шести гвоздях я все и развесила. Заняла всю стенку. Одно, самое первое, маленькое панно, еще тогда, прошлой зимой, я подарила Александре Евгеньевне. Сейчас мне за него стыдно – оно было крохотное и корявое. Но эти шесть панно – другое дело. Я знаю, кому их подарю. Мне кажется, я знаю. В моей жизни появился телефон. Нам всем шефы на восьмое марта подарили маленькие дешевые телефончики. У меня он зеленый как лягушонок. И так получилось, что мне теперь звонят разные люди. Отовсюду звонят. Даже из Америки. Мне самой это удивительно. Где я, а где Америка. Такой город – Данхил, я с трудом нашла его на карте. Совсем маленький. Звонят из Санкт‑Петербурга. Звонят из Волгограда. А вот из Москвы мне не звонят. Оттуда мне приходят эсэмэски. Каждый день. Много раз в день. Уже неделю. Всю последнюю апрельскую неделю. Сегодня пришло вот что: «Мне трудно называть тебя Маргарита. И Рита тоже какое‑то колючее имя». Я ответила: «Мне кажется, что Маргарита – это как груда острых камней». И тогда в ответ мне пришло: «Можно я буду называть тебя Гошкой?» Гошка похоже на плюшевого мишку. На кусочек теплого пирога. На облако. На… «Можно», – ответила я. Сейчас я расскажу вам, как все это получилось.
|