Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Самая лучшая
Миха называл меня «Рыжая». Коля‑дурачок зовет меня «Золотая». Он идет по коридору, в кошелке у него какое‑то тряпье и пустые банки. Он высокий, а одежда ему мала. Рукава коротки. Коля‑дурачок живет неподалеку и очень любит приходить в детдом. Иногда он играет с малышами – сам как маленький. Он может показаться некрасивым, но если к его лицу привыкнуть, то оно смешное. У Коли‑дурачка большой овальный подбородок, и он втягивает нижнюю губу в рот, так что кажется, будто это специальная рожа, чтоб рассмешить собеседника. Но Коля‑дурачок все время так ходит. По субботам он играет с нашими мальчишками в футбол. Они любят ставить его на ворота, потому что Коля такой огромный, что занимает почти все место от стойки до стойки. И мячи он ловит очень ловко. А вот говорит он неразборчиво. Как будто у него в голове вата, а во рту горячая каша. Наша кастелянша, тетя Надя, говорит, что он не сумасшедший, а блаженненький. Я не знаю, что это значит, но звучит гораздо лучше. Сумасшедший – злое слово. А блаженненький – мяконькое. Еще Коля все время путает имена. Он уже сто раз знакомился с мальчишками, и все равно, когда ему надо позвать кого‑то, он говорит: – Эй, эй, мальчик! Коля точно знает только двух человек в нашем детдоме. Первый человек – это наша воспитательница Вера Петровна. Коле как‑то так удается угадать – он никогда не заходит внутрь корпуса, если в нашей группе дежурит не Вера Петровна. Словно у него в голове календарик, в котором точно отмечено, когда она, а когда другие. И вот он идет по коридору, звеня своими банками, прямо в нашу группу. И находит там Веру Петровну. Коля говорит ей: – Петровна! Дай десять рупчиков! – Коля, – отвечает строго Вера Петровна, – десять рублей – это деньги. Деньги надо заработать! – Давай, я заработаю, – радостно улыбается Коля. И тогда повторяется одно и то же. Вера Петровна дает ему горсть гвоздей и молоток и говорит: – Вот, Коля, забьешь эти гвозди – и заработаешь десять рублей. Коля радостный идет по коридору назад, останавливается у каждой двери и забивает в косяки по два‑три гвоздя. А потом приходит к Вере Петровне и показывает ей пустые руки: – Только молоток остался, Петровна! Коля всю работу сделал! И Вера Петровна дает ему десять рублей. А потом берет плоскогубцы, проходит везде, где Коля поработал, и вынимает гвозди. Так повторяется раза два в месяц. Новенькая воспитательница соседней группы Колю боится. – Как это вы психу даете молоток, Вера Петровна! А если он… По голове кого‑то этим молотком отоварит? – Голубушка моя, если б Коля захотел кого‑то ударить, он и без молотка бы прекрасно справился – видали, какие у него руки? Но вы не бойтесь, Коля не злой. Я тоже верю, что Коля никого не обидит. Никогда. Мы с ним почти что дружим. Ведь второй человек, которого Коля знает в детдоме, – это я. Правда, что меня зовут Маргарита, он тоже не помнит. Он повторяет невнятно: Мого‑лииита. И мое имя тут же выветривается из его мозгов. Но он говорит: – Ой, вон моя золотая идет! Здравствуй, золотая! Я понимаю, что он запомнил меня потому, что я рыжая. И мне немного смешно, что такой человек, как Коля, нежно ко мне относится. Например, он приносит мне какие‑то сухие травки и веточки, а в прошлом году наломал и принес такую охапку сирени, что ее пришлось оставить ночевать в столовой: Вера Петровна сказала, что если мы поставим цветы в спальне, у нас разболится голова. Я не знаю, сколько Коле лет – может быть, тридцать, а может быть и пятьдесят. Но однажды Колю‑дурачка не пустили в корпус. Шуганули от самого порога. Он не понял, обиделся, почти заплакал. Хорошо, Вера Петровна была рядом. – Не ходи туда, Коля, – сказала она. – А то к нам телевидение приехало. Смотри, заснимут тебя в телевизоре, и придется тебе все время у них сниматься. – А когда же мне? Я занят! – важно сказал Коля. – Вот именно, – погладила его по плечу Вера Петровна. – Сиди тут, на скамеечке, если хочешь, а внутрь не лезь. Был март, и Коля мог замерзнуть на скамеечке, но раз ему велели сидеть – он и сидел послушно. А к нам в самом деле приехало телевидение. Оно приехало снимать одного из детей, чтоб показать всей стране. Может быть, кто‑то захочет взять этого ребенка себе. Сначала журналистка с телевидения приехала к нам без всяких камер. Она пришла к директору и спросила – кого из детей можно было бы снять в их передаче. А директор ответила: – Идите в любую группу, выбирайте любого ребенка. Я не стану вам никого называть. И журналистка Света пошла в нашу группу. И там ей понравилась Татьяна Игнатова. – Понимаете, – объясняла она Вере Петровне, – понимаете, маленьких ведь и так берут. А мы покажем в своей передаче взрослого ребенка. Вот – десятилетнего. Вдруг найдется кто‑то и возьмет себе большого ребенка? – Я понимаю, – кивала Вера Петровна. Татьянка – она у нас красивая. Волосы у нее русые, глаза карие, румянец во всю щеку. И ростом она как фотомодель – почти с меня. Правда, это не только потому, что она высокая, но и потому, что у меня роста не хватает. Никто не верит, что я уже в седьмом классе. В общем, выбрали ее. Ну и хорошо, что не меня. Не хочу я больше никакой семьи. Тем более, я и не красивая. Как меня по телевизору показывать? Я, во‑первых, рыжая, а во‑вторых, глаза у меня разные. И уши еще. А через несколько дней приехало телевидение. Они протянули везде какие‑то провода, поставили камеру на такую специальную трехногую подставку и начали все снимать. Комнату, где Татьянка живет, нашу столовую, потом Татьянка должна была рассказывать о себе, и Вера Петровна тоже должна была что‑то сказать. Про то, какая Татьянка добрая и хорошая, какая из нее дочка получится. Из меня бы тоже хорошая дочка получилась, думала я, да не надо уже мне никакой семьи. Снимали долго. Наши все толпились в коридорах, всем было интересно посмотреть, как снимается передача. Оператор все время шикал на них, а потом вообще прогнал на лестницу, чтоб они не мешали снимать интервью. А я надела куртку и вышла на улицу. На скамейке неподалеку от крыльца сидел важный и вечно веселый Коля и махал в воздухе своей сумкой. Я села рядом с ним. – О, золотая пришла, – обрадовался Коля. – Привет, Коля, – сказала я. – Телевизор приехал к вам? – спросил Коля. – Угу, – сказала я. – Снимают Танюшку. И Коля вдруг заволновался: – А почему не тебя, почему не тебя, почему? – Да ты что, Коля. Танюшка – она маленькая и красивая. Ей семью найдут. Маму. – Золотая тоже маленькая и красивая! Самая лучшая! Тоже маму, тоже маму! – встревоженно залопотал Коля. – Мама – хорошо. У Коли есть мама, мама – хорошо! Мама суп варит, Коля суп ест! Иди, иди! Коля вдруг начал толкать меня назад в корпус. – Иди, тоже пусть найдут маму! Иди! И я пошла. Сама не знаю, почему. Наверное, потому, что даже у дурачка Коли есть мама, которая варит ему суп, а у меня – нет. Я шла по лестнице на второй этаж и неожиданно подумала «а вдруг», хотя еще минуту назад твердо верила – не надо мне никакой семьи. Я шла и думала: мне четырнадцать лет. Сейчас, сегодня, здесь сидят люди, которые могут что‑то сделать. Я думала: это последний шанс. Потому что хотя все наши хорохорятся и делают вид, что очень самостоятельные, никому особенно не нравится жить в детском доме. Все хотят жить в обычной квартире, чтоб были родители, ну, какие‑нибудь не злые. Хотят быть единственным ребенком, чтоб всё покупали и везде возили. А мне все равно. Я могу в любую семью. Пусть будут младшие братики или сестры. У меня ведь была сестра, Гелька. Это было очень давно, в другой жизни. Гельку отправили в дошкольный детдом, и теперь я даже не знаю, где она. Наверное, я не узнаю ее, если вдруг увижу. Я даже не очень хорошо помню ее лицо. Словом, я подошла к первой же телевизионной девушке, которая попалась мне на пути (а попалась мне как раз Света), и сказала: – А меня Маргарита зовут. Хотите, я покажу вам, какие я умею макраме делать? Заходите ко мне в комнату в гости. Света, кажется, очень растерялась и от растерянности пошла со мной. И я ей все показала – и вышивки свои, и макраме. И тетрадки по литературе. И грамоту, ту грамоту, которую мне дали в четвертом классе, когда мы пели про весну. Я показала ей даже бабушкину кружевную дорожку. – А почему она немного гарью пахнет? – спросила Света. Надо же. Я уже не замечаю запаха гари, мне кажется, за столько лет он выветрился. Пришлось рассказать, почему такой запах. И, когда я закончила рассказ, Света вдруг спросила: – А сколько тебе лет, Маргарита? – Четырнадцать. Света замолчала. Она молчала, смотрела на меня и о чем‑то думала. Надо было, наверное, попросить ее снять меня в телепередаче тоже. Но я не стала просить. Не стала говорить, что я не могу больше тут жить. Что я хочу куда‑нибудь домой. Что толку говорить – если я ей понравилась, сама догадается. Передачу про меня сделали через две недели. В ней говорили, что, конечно, я уже почти взрослый человек, но в жизни, мол, всегда есть чудо. Вдруг оно случится именно с Маргаритой Новак? И я стала ждать чуда.
|