Общий взгляд на непроизвольное течение мыслей. 13 page

Теперь же обратимся к типичному образчику воле-
вого действия, так называемому идеомоторному дей-
ствию, в котором мысль о движении вызывает последнее
непосредственно, без особого решения воли. Всякий раз,
как мы при мысли о движении немедленно, не колеб-
лясь производим его, мы совершаем идеомоторное дей-
ствие. В этом случае между мыслью о движении и ее
осуществлением мы не сознаем ничего промежуточного.
Разумеется, в этот промежуток времени происходят раз-
личные физиологические процессы в нервах и мышцах,
но мы абсолютно не осознаем их. Только что мы успели
подумать о действии, как оно уже совершено нами,—
вот всё, что дает нам здесь самонаблюдение. Карпентер,

2J-833

впервые употребивший (насколько мне известно) выра-
жение «идеомоторное действие», относил его, если я не
ошибаюсь, к числу редких психических явлений. На са-
мом же деле это просто нормальный психический про-
цесс, не замаскированный никакими посторонними явле-
ниями. Во время разговора я замечаю булавку на полу
или пыль у себя на рукаве. Не прерывая разговора, я
поднимаю булавку или стираю пыль. Во мне не возни-
кает никаких решений по поводу этих действий, они со-
вершаются просто под впечатлением известного вос-
приятия и проносящейся в сознании моторной идеи.

Подобным же образом я поступаю, когда, сидя за
столом, время от времени протягиваю руку к стоящей
передо мной тарелке, беру орех или кисточку виногра-
да и ем. С обедом я уже покончил и в пылу послеобе-
денной беседы не сознаю того, что делаю, но вид орехов
или ягод и мимолетная мысль о возможности взять их,
по-видимому, роковым образом вызывают во мне извест-
ные действия. В этом случае, конечно, действиям не
предшествует никакого особого решения воли, так же
как и во всех привычных действиях, которыми полон
каждый час нашей жизни и которые вызываются в нас
притекающими извне впечатлениями с такой быстротой,
что нередко нам трудно бывает решить — отнести ли то
или другое подобное действие к числу рефлекторных
или произвольных актов. По словам Лотце, мы видим,
«когда пишем или играем на рояле, что множество
весьма сложных движений быстро сменяют одно дру-
гое; каждый из мотивов, вызывающих в нас эти движе-
ния, осознается нами не долее секунды; этот промежу-
ток времени слишком мал для того, чтобы вызвать в
нас какие-либо волевые акты, кроме общего стремления
производить последовательно одно за другим движения,
соответствующие тем психическим поводам для них,
которые так быстро сменяют друг друга в нашем со-
знании. Таким путем мы производим все наши ежеднев-
ные действия. Когда мы стоим, ходим, разговариваем,
нам не требуется никакого особого решения воли для
каждого отдельного действия: мы совершаем их, руко-
водствуясь одним только течением наших мыслей»
(«Medizinische Psychologies»).

Во всех этих случаях мы, по-видимому, действуем
безостановочно, не колеблясь при отсутствии в нашем
сознании противодействующего представления. В нашем
сознании или нет ничего, кроме конечного повода к дви-

жению, пли есть что-нибудь, не препятствующее нашим
действиям. Мы знаем, что такое встать с постели в
морозное утро в нетопленой комнате: сама натура наша
возмущается против такого мучительного испытания.
Многие, вероятно, лежат каждое утро целый час в по-
стели, прежде чем заставить себя подняться. Мы дума-
ем лежа, как мы поздно встаем, как от этого пострада-
ют обязанности, которые мы должны выполнить в те-
чение дня; мы говорим себе: «Это черт знает что такое!
Должен же я наконец встать!» — и т. д. Но теплая
постель слишком привлекает нас, и мы снова оттягива-
ем наступление неприятного мгновения.

Как же мы все-таки встаем при таких условиях? Ес-
ли мне позволено судить о других по личному опыту,
то я скажу, что по большей части мы поднимаемся в
подобных случаях без всякой внутренней борьбы, не
прибегая ни к каким решениям воли. Мы вдруг обна-
руживаем, что уже поднялись с постели; забыв о тепле
и холоде, мы в полудремоге вызываем в своем вообра-
жении различные представления, имеющие какое-нибудь
отношение к наступающему дню; вдруг среди них
мелькнула мысль: «Баста, довольно лежать!» Никакого
противодействующего соображения при этом не воз-
никло — и тотчас же мы совершаем соответствующие на-
шей мысли движения. Живо сознавая противополож-
ность ощущений тепла и холода, мы тем самым вызы-
вали в себе нерешительность, которая парализовала на-
ши действия, и стремление подняться с постели оста-
валось в нас простым желанием, не переходя в хотение.
Как только задерживающая действие идея была устра-
нена, первоначальная идея (о необходимости вставать)
тотчас же вызвала соответствующие движения.

Этот случай, мне кажется, заключает в себе в ми-
ниатюре все основные элементы психологии хотения.
Ведь все учение о воле, развиваемое в настоящем со-
чинении, в сущности, обосновано мной на обсуждении
фактов, почерпнутых из личного самонаблюдения: эти
факты убедили меня в истинности моих выводов, и по-
тому иллюстрировать вышеприведенные положения ка-
кими-либо другими примерами я считаю излишним,
Очевидность моих выводов подрывается, по-видимому,
только тем обстоятельством, что многие моторные идеи
не сопровождаются соответствующими действиями. Но,
как мы увидим ниже, во всех, без исключения, подоб-
ных случаях одновременно с данной моторной идеей в

²¹' ' 323

сознании имеется какая-нибудь другая идея, которая
парализует активность первой. Но даже и тогда, когда
действие вследствие задержки не совершается вполне,
оно все-таки совершается отчасти. Вот что говорит
Лотце по этому поводу: «Следя за играющими на бил-
лиарде или глядя на фехтующих, мы производим
руками слабые аналогичные движения; люди маловос-
питанные, рассказывая о чем-нибудь, непрерывно
жестикулируют; читая с интересом живое описание
какого-нибудь сражения, мы чувствуем легкую дрожь
во всей мышечной системе, как будто мы присут-
ствовали при описываемых событиях. Чем живее мы
начинаем представлять себе движения, тем замет-
нее начинает обнаруживаться влияние моторных идей
на нашу мышечную систему; оно ослабевает по мере
того, как сложный комплекс посторонних представлений,
заполняя область нашего сознания, вытесняет из него
те моторные образы, которые начинали переходить во
внешние акты». «Чтение мыслей», так вошедшее в мо-
ду в последнее время, есть в сущности отгадывание
мыслей по мышечным сокращениям: под влиянием мо-
торных идей мы производим иногда против нашей воли
соответствующие мышечные сокращения».

Итак, мы можем считать вполне достоверным сле-
дующее положение. Всякое представление движения вы-
зывает в известной степени соответствующее движение,
которое всего резче проявляется тогда, когда его не
задерживает никакое другое представление, находящее-
ся одновременно с первым в области нашего сознания.

Особое решение воли, ее согласие на то, чтобы дви-
жение было произведено, является в том случае, когда
необходимо устранить задерживающее влияние этого
последнего представления. Но читатель может теперь
убедиться, что во всех более простых случаях в этом ре-
шении нет никакой надобности. <:...>-

Движение не есть некоторый особый динамический
элемент, который должен быть прибавлен к возникшему
в нашем сознании ощущению или мысли. Каждое вос-
принимаемое нами чувственное впечатление связано с
некоторым возбуждением нервной деятельности, за ко-
торым неминуемо должно последовать известное движе-
ние. Наши ощущения и мысли представляют собой, ес-
ли так можно выразиться, пункты пересечения нервных
токов, конечным результатом которых является движе-
ние и которые, едва успев возникнуть в одном нерве,

уже перебегают в другой. Ходячее мнение, будто созна-
ние не есть по существу своему предварение действия,
но будто последнее должно быть результатом нашей
«силы воли», представляет собой естественную характе-
ристику того частного случая, когда мы думаем об из-
вестном акте неопределенно долгий промежуток време-
ни, не приводя его в исполнение. Но этот частный слу-
чай не есть общая норма; здесь задержание акта про-
тиводействующим течением мыслей.

Когда задержка устранена, мы чувствуем внутрен-
нее облегчение — это и есть тот добавочный импульс, то
решение воли, благодаря которому и совершается воле-
вой акт. В мышлении высшего порядка подобные про-
цессы совершаются постоянно. Где нет этого процесса,
там обыкновенно мысль и двигательный разряд непре-
рывно следуют друг за другом, без всякого промежу-
точного психического акта. Движение есть естественный
результат чувственного процесса, независимо от его ка-
чественного содержания и при рефлексе, и при внешнем
проявлении эмоции, и при волевой деятельности.

Таким образом, идеомоторное действие не исключи-
тельное явление, значение которого приходилось бы
умалять и для которого надо подыскивать особое объ-
яснение Оно подходит под общий тип сознательных дей-
ствий, и мы должны принимать его за исходный пункт
для объяснения тех действий, которым предшествует
особое решение воли. Замечу, что задержание движе-
ния, так же как и выполнение, не требует особого уси-
лия или повеления воли. Но порой и для задержания,
и для выполнения действия необходимо особое волевое
усилие. В простейших случаях наличие в сознании из-
вестной идеи может вызвать движение, наличие другой
идеи — задержать его. Выпрямите палец и в то же вре-
мя старайтесь думать, будто вы сгибаете его. Через
минуту вам почудится, будто он чуть-чуть согнулся, хо-
тя в нем и не обнаружилось заметным образом ника-
кого движения, так как мысль о том, что он на самом
деле неподвижен, также входила при этом в состав ва-
шего сознания. Выкиньте ее из головы, подумайте толь-
ко о движении пальца — мгновенно без всякого усилия
оно уже сделано вами.

Таким образом, поведение человека во время бодр-
ствования — результат двух противоположных нервных
сил. Одни невообразимо слабые нервные токи, пробегая
по мозговым клеткам и волокнам, возбуждают двига-

тельные центры; другие столь же слабые токи вмеши-
ваются в деятельность первых: то задерживают, то уси-
ливают их, изменяя их скорость и направление. В кон-
це концов все эти токи рано или поздно должны быть
пропущены через известные двигательные центры, и
весь вопрос в том, через какие именно: в одном случае
они проходят через одни, в другом — через другие дви-
гательные центры, в третьем они так долго уравновеши-
вают друг друга, что постороннему наблюдателю ка-
жется, будто они вовсе не проходят через двигательные
центры. Однако нельзя забывать, что с точки зрения
физиологии жест, сдвигание бровей, вздох — такие же
движения, как и перемещение тела. Перемена в выра-
жении лица короля может производить иногда на под-
данного такое же потрясающее действие, как смертель-
ный удар; и наружные наши движения, являющиеся
результатом нервных токов, которые сопровождают уди-
вительный невесомый поток наших идей, не должны не-
пременно быть резки и порывисты, не должны бросать-
ся в глаза своим грубым характером.

Обдуманные действия. Теперь мы можем приступить
к выяснению того, что происходит в нас, когда мы дей-
ствуем обдуманно или когда перед нашим сознанием
имеется несколько объектов в виде противодействующих
или равно благоприятных альтернатив. Один из объек-
тов мысли может быть моторной идеей. Сам по себе он
вызвал бы движение, но некоторые объекты мысли в
данную минуту задерживают его, а другие, наоборот,
содействуют его выполнению. В результате получается
своеобразное внутреннее чувство беспокойства, назы-
ваемое нерешительностью. К счастью, оно слишком хо-
рошо знакомо всякому, описать же его совершенно не-
возможно.

Пока оно продолжается и внимание наше колеблет-
ся между несколькими объектами мысли, мы, как гово-
рится, обдумываем: когда, наконец, первоначальное
стремление к движению одерживает верх или оконча-
тельно подавлено противодействующими элеменгами
мысли, то мы решаемся, принимаем то или другое во-
левое решение. Объекты мысли, задерживающие окон-
чательное действие или благоприятствующие ему, на-
зываются основаниями или мотивами данного решения.

Процесс обдумывания бесконечно осложнен. В каж-
дое его мгновение наше сознание является чрезвычайно
непростым комплексом взаимодействующих между со-

бой мотивов. Вся совокупность этого сложного объекта
сознается нами несколько смутно, на первый план вы-
ступают то одни, то другие его части в зависимости от
перемен в направлении нашего внимания и от «ассо-
циационного потока» наших идей. Но как бы резко ни
выступали перед нами господствующие мотивы и как
бы ни было близко наступление моторного разряда под
их влиянием, смутно сознаваемые объекты мысли, на-
ходящиеся на заднем плане и образующие то, что мы
назвали выше психическими обертонами (см. главу XI),
задерживают действие все время, пока длится наша
нерешительность. Она может тянуться недели, даже ме-
сяцы, по временам овладевая нашим умом.

Мотивы к действию, еще вчера казавшиеся столь
яркими, убедительными, сегодня уже представляются
бледными, лишенными живости. Но ни сегодня, ни зав-
тра действие не совершается нами. Что-то подсказыва-
ет нам, что все это не играет решающей роли; что мо-
тивы, казавшиеся слабыми, усилятся, а мнимосильные
потеряют всякое значение; что у нас еще не достигнуто
окончательное равновесие между мотивами, что мы в
настоящее время должны их взвешивать, не отдавая
предпочтения какому-либо из них, и по возможности
терпеливо ждать, пока не созреет в уме окончательное
решение. Это колебание между двумя возможными в
будущем альтернативами напоминает колебание мате-
риального тела в пределах его упругости: в теле есть
внутреннее напряжение, но нет наружного разрыва. По-
добное состояние может продолжаться неопределенное
время и в физическом теле, и в нашем сознании. Если
действие упругости прекратилось, если плотина прор-
вана и нервные токи быстро пронизывают мозговую
кору, колебания прекращаются и наступает решение.

Решимость может проявляться различным образом.
Я попытаюсь дать сжатую характеристику наиболее ти-
пичных видов решимости, но буду описывать душевные
явления, почерпнутые только из личного самонаблюде-
ния. Вопрос о том, какая причинность, духовная или
материальная, управляет этими явлениями, будет рас-
смотрен ниже.

Пять главных типов решимости. Первый может быть
назван типом разумной решимости. Мы проявляем ее,
когда противодействующие мотивы начинают понемногу
стушевываться, оставляя место одной альтернативе, ко-
торую мы принимаем без всякого усилия и принужде-

ния. До наступления рациональной оценки мы спокойно
осознаем, что необходимость действовать в известном
направлении еще не стала очевидной, и это удерживает
нас от действия. Но в один прекрасный день мы вдруг
начинаем осознавать, что мотивы для действия основа-
тельны, что никаких дальнейших разъяснений здесь не-
чего ожидать и что именно теперь пора действовать. В
этих случаях переход от сомнения к уверенности пере-
живается совершенно пассивно. Нам кажется, что ра-
зумные основания для действия вытекают сами собой
из сути дела, совершенно независимо от нашей воли.
Впрочем, мы при этом не испытываем никакого чув-
ства принуждения, сознавая себя свободными. Разумное
основание, находимое нами для действия, большей ча-
стью заключается в том, что мы подыскиваем для на-
стоящего случая подходящий класс случаев, при кото-
рых мы уже привыкли действовать не колеблясь, по
известному шаблону.

Можно сказать, что обсуждение мотивов по боль'
шей части заключается в переборе всех возможных кон-
цепций образа действия с целью отыскать такую, под
которую можно было бы подвести наш образ действий
в данном случае. Сомнения относительно образа дей-
ствия рассеиваются в ту минуту, когда нам удается
огыскать такую концепцию, которая связана с привыч-
ными способами действовать. Люди с богатым опытом,
которые ежедневно принимают множество решений, по-
стоянно имеют в голове множество рубрик, из которых
каждая связана с известными волевыми актами, и каж-
дый новый повод к определенному решению они стара-
ются подвести под хорошо знакомую схему. Если дан-
ный случай не подходит ни под один из прежних, если
к нему неприложимы старые, рутинные приемы, то мы
теряемся и недоумеваем, не зная, как взягься за дело.
Как только нам удалось квалифицировать данный слу-
чай, решимость снова возвращается к нам.

Таким образом, в деятельности, как и в мышлении,
важно подыскать соответствующий данному случаю
концепт. Конкретные дилеммы, с которыми нам прихо-
дится сталкиваться, не имеют на себе готовых ярлыков
с соответствующими названиями, и мы можем называть
их весьма различно. Умный человек—тот, кто умеет
подыскать для каждого отдельного случая наиболее
соответствующее название. Мы называем рассудитель-
ным такого человека, который, раз наметив себе до-

стойные цели в жизни, не предпринимает ни одного дей-
ствия без того, чтобы предварительно не определить,
благоприятствует оно достижению этих целей или нет.

В следующих двух типах решимости конечное ре-
шение воли возникает до появления уверенности в том,
что оно разумно. Нередко ни для одного из возможных
способов действия нам не удается подыскать разумного
основания, дающего ему преимущество перед другими.
Все способы кажутся хорошими, и мы лишены возмож-
ности выбрать наиболее благоприятный. Колебание и
нерешительность утомляют нас, и может наступить мо-
мент, когда мы подумаем, что лучше уж принять не-
удачное решение, чем не принимать никакого. При та-
ких условиях нередко какое-нибудь случайное обстоя-
тельство нарушает равновесие, сообщив одной из пер-
спектив преимущество перед другими, и мы начинаем
склоняться в ее сторону, хотя, подвернись нам на глаза
в эту минуту иное случайное обстоятельство, и конечный
результат был бы иным. Второй тип решимости пред-
ставляют те случаи, в которых мы как бы преднамерен-
но подчиняемся произволу судьбы, поддаваясь влиянию
внешних случайных обстоятельств и думая: конечный
результат будег довольно благоприягный.

В третьем типе решение также является результатом
случайности, но случайности, действующей не извне, а
в нас самих. Нередко при отсутсгвии побудительных
причин действовать в том или другом направлении мы,
желая избежать неприятного чувства смущения и не-
решительности, начинаем действовать автоматически,
как будто в наших нервах разряды совершались само-
произвольно, побуждая нас выбрать одну из представ-
ляющихся нам концепций. После томительного бездей-
ствия стремление к движению привлекает нас; мы го-
ворим мысленно: «Вперед! А там будь что будет!»—и
живо принимаемся действовать. Это беспечное, веселое
проявление энергии, до того непредумышленное, что мы
в таких случаях выступаем скорее пассивными зрителя-
ми, забавляющимися созерцанием случайно действую-
щих на нас внешних сил, чем лицами, действующими
по собственному произволу. Такое мятежное, порывис-
тое проявление энергии редко наблюдается у лиц вя-
лых и хладнокровных. Наоборот, у лиц с сильным,
эмоциональным темпераментом и в то же время с не-
решительным характером оно быть может весьма
часто. У мировых гениев (вроде Наполеона, Лютера и

т. п.), в которых упорная страсть сочетается с кипучим
стремлением к деятельности, в тех случаях, когда коле-
бания и предварительные соображения задерживают
свободное проявление страсти, окончательная решимость
действовать, вероятно, прорывается именно таким сти-
хийным образом; так струя воды неожиданно прорыва-
ет плотину. Что у подобных личностей часто наблюда-
ется именно такой способ действия, служит уже доста-
точным указанием на их фаталистический образ мыслей.
А он сообщает особенную силу начинающемуся в мо-
торных центрах нервному разряду.

Есть еще четвертый тип решимости, который так же
неожиданно кладет конец всяким колебаниям, как и
третий. К нему относятся случаи, когда под влиянием
внешних обстоятельств или какой-то необъяснимой вну-
тренней перемены в образе мыслей мы внезапно из лег-
комысленного и беззаботного состояния духа переходим
в серьезное, сосредоточенное, и значение всей шкалы
ценностей наших мотивов и стремлений меняется, когда
мы изменяем наше положение по отношению к плоско-
сти горизонта.

Объекты страха и печали действуют особенно отрез-
вляюще. Проникая в область нашего сознания, они па-
рализуют влияние легкомысленной фантазии и сообща-
ют особенную силу серьезным мотивам. В результате
мы покидаем разные пошлые планы на будущее, которы'
ми тешили до сих пор свое воображение, и немедленно
проникаемся более серьезными и важными стремления-
ми, до той поры не привлекавшими нас к себе. К этому
типу решимости следует отнести все случаи так назы-
ваемого нравственного перерождения, пробуждения со"
вести и т. п., благодаря которым происходит духовное
обновление многих из нас. В личности вдруг изменяется
уровень и сразу появляется решимость действовать в
известном направлении.

В пятом, и последнем, типе решимости для нас мо-
жет казаться наиболее рациональным известный образ
действия, но мы можем и не иметь в пользу его разум-
ных оснований. В обоих случаях, намереваясь действо-
вать определенным образом, мы чувствуем, что оконча-
тельное совершение действия обусловлено произвольным
актом нашей воли; в первом случае мы импульсом на-
шей воли сообщаем силу разумному мотиву, который
сам по себе был бы не в состоянии произвести нервный
разряд; в последнем случае мы усилием воли, заменяю*

щим здесь санкцию разума, придаем какому-то мотиву
преобладающее значение. Ощущаемое здесь глухое на-
пряжение воли составляет характерную черту пятого
типа решимости, отличающую его от остальных четырех.

Мы не будем здесь оценивать значения этого напря-
жения воли с метафизической точки зрения и не будем
обсуждать вопроса, следует ли обособлять указанные
напряжения воли от мотивов, которыми мы руковод-
ствуемся в действиях. С субъективной и феноменологи-
ческой точек зрения здесь налицо чувство усилия, кото-
рого не было в предшествующих типах решимости. Уси-
лие всегда неприятный акт, связанный с каким-то со-
знанием нравственного одиночества; так бывает и тог-
да, когда во имя чистого священного долга мы сурово
отрекаемся от всяких земных благ, и тогда, когда мы
твердо решаемся считать одну из альтернатив невоз-
можной для нас, а другую — подлежащей осуществле-
нию, хотя каждая из них равно привлекательна и ни-
какое внешнее обстоятельство не побуждает нас отдать
которой-нибудь из них предпочтение. При более внима-
тельном анализе пятого типа решимости оказывается,
что он отличается от предыдущих типов: там в момент
выбора одной альтернативы мы упускаем или почти
упускаем из виду другую, здесь же мы все время не те-
ряем из виду ни одной альтернативы; отвергая одну из
них, мы делаем для себя ясным, что именно в эту ми-
нуту мы теряем. Мы, так сказать, преднамеренно вон-
заем иглу в свое тело, и чувство внутреннего усилия,
сопровождающее этот акт, представляет в последнем
типе решимости такой своеобразный элемент, который
резко отличает его от всех остальных типов и делает
его психическим явлением sui generis. В огромном боль-
шинстве случаев наша решимость не сопровождается
чувством усилия. Я думаю, мы склонны считать это
чувство более частым психическим явлением, чем оно
есть на самом деле, вследствие того что во время обду-
мывания мы нередко сознаем, как велико должно быть
усилие, если бы мы захотели реализовать известное ре-
шение. Позднее, когда действие совершено без всякого
усилия, мы вспоминаем о нашем соображении и оши-
бочно заключаем, что усилие действительно было сде-
лано нами.

Существование такого психического явления, как
чувство усилия, ни в коем случае нельзя отвергать или
подвергать сомнению. Но в оценке его значения господ-

ствуют большие разногласия. С уяснением его значения
связано решение таких важных вопросов, как само су-
ществование духовной причинности, проблема свободы
воли и всеобщего детерминизма. Ввиду этого нам необ-
ходимо обследовать особенно тщательно те условия, при
которых мы испытываем чувство волевого усилия.

Чувство усилия. Когда я утверждал, что сознание
(или связанные с ним нервные процессы) по природе
импульсивно, мне следовало бы добавить: при достаточ-
ной степени интенсивности. Состояния сознания разли-
чаются по способности вызывать движение. Интенсив-
ность некоторых ощущений на практике бывает бес-
сильна вызвать заметные движения, интенсивность дру-
гих влечет за собой видимые движения. Говоря: «на
практике», я хочу сказать: «при обыкновенных услови-
ях». Такими условиями могут быть привычные оста-
новки в деятельности, например приятное чувство doice
far niente (сладкое чувство ничегонеделания), вызываю-
щее в каждом из нас известную степень лени, которую
можно преодолеть только при помощи энергичного уси-
лия воли; таково чувство прирожденной инертности,
чувство внутреннего сопротивления, оказываемого нерв-
ными центрами, сопротивления, которое делает разряд
невозможным, пока действующая сила не достигла оп-
ределенной степени напряжения и не перешла за ее
границу.

Условия эти бывают различны у разных лиц и у то-
го же лица в разное время. Инертность нервных центров
может то увеличиваться, то уменьшаться, и, соответ-
ственно, привычные задержки действия то возрастать,
то ослабевать. Наряду с этим должна изменяться ин-
тенсивность каких-то процессов мысли и стимулов, и
известные ассоциационные пути становиться то более,
то менее проходимыми. Отсюда понятно, почему так
изменчива способность вызывать импульс к действию
у одних мотивов по сравнению с другими. Когда моти-
вы, действующие слабее при нормальных условиях, ста-
новятся сильнее действующими, а мотивы, сильнее дей-
ствующие при нормальных условиях, начинают действо-
вать слабее, то действия, совершаемые обыкновенно без
усилия, или воздержание от действия, обыкновенно не
сопряженное с трудом, становятся невозможными или
совершаются только при затрате усилия (если вообще
совершаются в подобной ситуации). Это выяснится при
более подробном анализе чувства усилия,

Здоровая воля. Есть нормальная степень импульсив-
ной силы в различных психических мотивах, которая
характеризует здоровое состояние человеческой воли, а
отклонения от этой степени возможны в исключитель-
ных случаях у ненормальных индивидов. Душевные со-
стояния, связанные с наибольшей степенью импульсив-
ной силы, суть, во-первых, объекты страстей, влечений
и эмоций,— короче говоря, объекты инстинктивной ре-
акции; во-вторых, приятные или неприятные чувства и
идеи; в-третьих, идеи, которым мы почему-либо призык-
ли повиноваться, так что в нас укоренилась привычка
руководствоваться ими в действиях, наконец, в-четвер-
тых, это впечатления, непосредственно воспринимаемые
от данного объекта или близкие по пространству и
времени.

Все отдаленные соображения, крайне отвлеченные
концепты, непривычные доводы и мотивы, не соответ-
ствующие состоянию развития наших инстинктов в дан-
ную минуту, лишены импульсивной силы или обладают
ею в крайне слабой степени. В тех случаях, когда они
одерживают верх, непременно сопровождаются усили-
ем, и, таким образом, в нормальном состоянии воли, в
отличие от патологического, применение усилия ограни-
чивается сферой неинстинктивных мотивов всякий раз,
когда последние нужно сделать руководящими нашим
поведением.

Здоровье воли обусловлено известной степенью ос-
ложнения в тех психических процессах, которые предше-
ствуют волевому решению или действию. Каждый сти-
мул, каждая идея, порождая импульс, должны наряду
с этим вызвать другие идеи и связанные с ними харак-
терные импульсы, и затем уже, только не слишком преж-
девременно, должно наступить самое действие, являясь
конечным результатом целого ряда взаимодействующих
сил. Даже когда решение наступило быстро, при нор-
мальном порядке вещей необходим предварительны!"!
обзор поля действия и окончательный выбор пути до
наступления реакции. Когда воля здорова, окончатель-
ная оценка мотивов бывает верной (т. е. мотивы нахо-
дятся в нормальном, привычном отношении друг к дру-
гу) и действие совершается в надлежащем направлении.