Общий взгляд на непроизвольное течение мыслей. 14 page

Таким образом, болезни воли возникают различным
путем. В тех случаях, когда действие наступает слиш-
ком быстро вслед за вызывающим его мотивом, не да-
вая времени развиться задерживающим ассоциациям,

мы имеем стремительную волю. В тех случаях, когда
ассоциации появляются, но нормальное отношение ме-
жду импульсивными и задерживающими факторами на-
рушено, мы имеем извращение воли. Оно может быть,
в свою очередь, обусловлено избыгком или недостатком
интенсивности в том или другом психическом процессе,
избытком или недостатком инертности различных нерв-
ных центров, наконец, избытком или недостатком задер-
живающей силы Сравнивая между собой внешние про-
явления извращения воли, мы можем разделить его на
два вида, в одном из них нормальные акты воли невоз-
можны, в другом неудержимо совершаются ненормаль-
ные акты. Короче говоря, мы можем назвать первый
вид извращения воли пониженной активностью воли,
второй — повышенной активностью воли.

Впрочем, зная, что конечный результат зависит ог
отношения, существующего в данную минуту между
задерживающими и вызывающими его силами, мы пой-
мем, что невозможно по одним внешним проявлениям
определить элементарную причину извращения воли у
данного лица: обусловлено ли извращение воли недо-
статочностью или чрезмерностью какого-нибудь из фак-
торов, в совокупности порождающих данное действие.
Повышенная активность воли может быть результагом
как потери способности действовать импульсивным пу-
тем в известном направлении, так и приобретения спо-
собности действовагь импульсивным путем в новых на-
правлениях. Равным образом можно утратить способ-
ность к определенным импульсам вследствие ослабле-
ния первоначальных стремлений или вследс1вие обра-
зования новых стремлений и новых путей нервного
разряда. По словам Клоустона, или ездок может быть
так слаб, что не будет в состоянии править хорошо
объезженной лошадью, или лошадь так тугоузда, что
никакой ездок с ней не справится

Повышенная активность воли. Во-первых, это проис-
ходит o^ недосгаточного задержания движений. Повы-
шенная активность воли наблюдается у лиц вполне нор-
мальных, у которых импульсы к движению вызывают
нервный разряд так быстро, что задерживающие дви-
жение токи не успевают возникнуть. Сюда относятся лю-
ди с крайне подвижным и горячим темпераментом, по-
стоянно оживленные и разговорчивые люди, которыми
изобилуют славянская и кельтская расы и с которыми
столь резко контрастируют хладнокровные, тяжелые на

подъем англичане. Первые кажутся нам похожими на
вечно прыгающих обезьян, а мы им представляемся не-
поворотливыми земноводными. Если взять двух инди-
видов, одного — с повышенной, другого — с пониженной
активностью воли, то нельзя решить, который из них
располагает большим количеством жизненной энергии.
Подвижной итальянец, одаренный живой восприимчи-
востью и впечатлительным умом, способен произвести
своими талантами необычайный эффект, «показать то-
вар лицом», между тем как сдержанный янки, не усту-
пая, может быть, итальянцу в талантах, будет скрывать
их в глубине души, и вы едва сумеете их обнаружить.
Итальянец будет душой общества; он поет, произносит
речи, руководит общественными увеселениями, готов
подшутить над кем-нибудь, приволокнуться, принять
участие в дуэли, а в случае несчастья, разрушения на-
дежд и планов так ведет себя, что постороннему наблю-
дателю кажется, будто энергии у этого человека неизме-
римо больше, чем у какого-нибудь благоразумного и
сдержанного юноши. Но последний может oблa^aть та-
кими же способностями и быть готовым каждую мину-
ту проявить их, если бы задерживающие центры не пре-
пятствовали этому. Отсутствие предварительные сооб-
ражений, колебаний, проявление в каждую минуту уди-
вительно упрощенного душевного склада сообщают лю-
дям с повышенной активностью воли необыкновенную
энергию и непринужденность в действии; их страсти,
мотивы п стремления не должны достигать особенно
большой интенсивности, чтобы вызвать моторный раз-
ряд. С постепенным ходом умственного развития чело-
вечества сложность душевного склада возрастает, и на-
ряду с ней возрастает и число мотивов, задерживающих
тот или другой импульс.

Как много мы —англичане—теряем в непринужден-
ности нашей речи только потому, что привыкли всегда
говорить правду! Преобладание задержки действий име-
ет свою хорошую и дурную стороны. Если человек вы-
полняет действия в общем и хорошо, и быстро; если он
при этом мужественно учитывает все следствия своих
поступков и обладает достаточным умом, чтобы с успе-
хом достигнуть цели, то ему остается только благода-
рить судьбу за подвижный характер, побуждающий его
действовать, недолго думая. В истории можно встретить
немало полководцев и революционеров, принадлежащие
к этому подвижному и немногосложному импульсивно-

му типу людей. Трудные и сложные проблемы преиму-
щественно бывают по плечу лишь лицам рефлексивно-
го, сдержанного типа. Лица же импульсивного типа спо-
собны иногда осуществлять более широкие замыслы и
избегать многих ошибок, совершаемых обыкновенно
лицами рефлексивного типа. Но в тех случаях, когда
первые действуют безошибочно или когда умеют посто-
янно поправлять свои ошибки, они являются одними из
самых ценных и необходимых деятелей на пользу чело-
вечества.

У детей при истощении и в некоторых других пато-
логических случаях деятельность задерживающих цент-
ров может оказаться слишком слабой, чтобы преду-
преждать наступление импульсивного разряда. При та-
ких условиях лицо с пониженной активностью воли мо-
жет на время проявлять принадлежащую противополож-
ному типу волевую активность. У других лиц (сюда
принадлежат страдающие истерией, эпилептики, пре-
ступники, относящиеся к классу душевнобольных, кото-
рых французские психологи называют degeneres) на-
блюдается в нервном механизме недостаток, когда мо-
торные идеи в них вызывают активность воли прежде,
чем задерживающие центры успеют проявить свою дея-
1ельность. У лиц с нормальной от рождения волей дур-
ные привычки могут создать для этого благоприятные
условия, особенно в области импульсов известного ха-
рактера.

Переспросите половину знакомых вам пьяниц, что
побуждает их так часто отдаваться соблазну, и боль-
шинство из них скажут, что они сами этого не знают.
Для них запой—род припадка. Нервные центры пьяни-
цы приобрели способность расслабляться известным об-
разом всякий раз, как ему попадается на глаза бутылка
водки. Не вкус водки привлекает его, она может даже
казаться ему отвратительной; неприятная перспектива
похмелья на другой день представляется ему в момент
выпивки очень живо. Но, видя водку, пьяница чувству-
ет, что он против воли принимается пить ее; больше
sroro никто из пьяниц ничего не может сказать. Подоб-
ным же образом человек может предаваться половым
излишествам, причем стимулом, по-видимому, нередко
бывает не сила чувственных побуждений, а, скорее,
мысль о возможности удовлетворить их. Такие характе-
ры слишком мизерны, чтобы их можно было назвать
дурными в сколько-нибудь серьезном смысле слова.

Зоб

У лиц с подобным складом характера нервные пути,
проводящие естественные (или противоестественные)
импульсы, так расслаблены, что самая небольшая сте-
пень нервного возбуждения вызывает уже окончатель-
ную реакцию. Явление это называется в патологии
ослабленная раздражимость. Период скрытого внутрен-
него возбуждения при раздражении нервных центров
в данном случае так короток, что интенсивность напря-
жения в них не успевает возрасти до надлежащей сте-
пени, вследствие чего, несмотря на значительное наруж-
ное проявление активности, чувственное возбуждение
может быть очень мало. Подобное нарушение внутрен-
него равновесия между нервными центрами особенно
часто развивается у лиц с истерическим темпераментом.
Они могут проявлять искреннее и глубокое отвращение
к поведению известного рода, но тут же под влиянием
соблазна всецело отдаются овладевшей ими страсти.

Во-вторых, повышенная активность воли проявляет-
ся от чрезмерной силы импульса. Но в то же время бес-
порядочные импульсивные действия можно наблюдать
и тогда, когда нервные ткани сохранили нормальную
степень внутреннего напряжения, а задерживающие
центры действуют правильно или даже с чрезмерной
силой. В таких случаях сила импульсивной идеи ненор-
мально велика, и то, что при других обстоятельствах
промелькнуло бы в качестве простой возможности дей-
ствия, вызывает страстное, неудержимое стремление
к действию. <...>

Нормальные люди не могут составить себе понятия
о той неудержимой силе, с какой дипсоман или опио-
ман стремится удовлетворить свою страсть. «Поставьте
в одном углу комнаты меня, в другом — бутылку рому,
а в промежутке между ними стреляйте непрерывно из
пушек — и все-таки я перебегу через комнату, чтобы
достать бутылку»; «Если бы с одной стороны стояла
бутылка водки, а с другой — были открыты врата ада
и если бы я знал, что, выпив один стакан, я немедленно
попаду в ад, то и тогда я не отказался бы выпить» —
вот что говорят многие дипсоманы. Муссей (в Цинцин-
нати) описывает следующий случай: «Несколько лет
тому назад в один из домов призрения в Цинциннати
был помещен горький пьяница. В течение нескольких
дней он всячески пытался раздобыть рому, но безус-
пешно. Наконец, он придумал удачный способ. При бо-
гадельне был дровяной двор; придя на этот двор, пья-

22.—833

ница взял в одну руку топор, а другую положил на де-
ревянную колоду и единым взмахом топора отрубил
себе кисть руки. Приподняв кверху обрубок руки, из
которого лилась потоком кровь, он вбежал в дом с кри-
ком: «Рому! Скорее рому! Я отрубил себе руку!» Под-
нялась суматоха, тотчас принесли чашку рому; пьяница
погрузил в нее окровавленный обрубок руки, а затем
быстро поднял чашку ко рту, выпил залпом ее содер-
жимое и радостно закричал: «Ну, теперь я доволен!»
Муссей рассказывает о другом пьянице, который, нахо-
дясь на лечении от запоя, в течение месяца тихонько
попивал алкоголь из шести банок с заспиртованными
препаратами. Когда доктор спросил его, что побудило
его к такому омерзительному поступку, он отвечал: «Сэр.
я так же не властен обуздать мою болезненную страсть
к вину, как не властен остановить биение сердца».
<..->

Пониженная активность воли. Описанные случаи, а
которых импульс к действию слишком силен или задер-
жание действия недостаточно велико, представляют
резкий контраст с теми случаями, когда импульс к дей-
ствию слишком слаб или задержание его слишком вели-
ко. В главе «Внимание» описано душевное состояние,
при котором мы на несколько минут теряем способность
сосредоточиваться на чем-нибудь и наше внимание рас-
сеивается. Мы сидим, бесцельно уставив глаза в про-
странство, и ничего не делаем. Ничто не задевает нас
за живое, внешние впечатления не привлекают нашего
внимания. Они воспринимаются нами, но не настолько
живо, чтобы вызывать в нас какой-либо интерес. Это
индифферентное отношение к некоторой части объектов,
входящих в данную минуту в область нашего созна-
ния,— нормальное явление. Сильное утомление или ис-
тощение может вызвать у нас такое же отношение поч-
ти ко всему содержанию нашего сознания; апатия, сход-
ная с этим состоянием духа, называется психиатрами
абулия и считается душевной болезнью. Для нормаль-
ного состояния воли, как я заметил выше, необходимо,
чтобы мы отчетливо сознавали область каждого нашего
действия и, руководствуясь ею, выполняли последнее.
Но при душевной болезни область действия может со<
вершенно оставаться без внимания. В таких случаях,
несмотря на неповрежденность умственных способно-
стей, действие или вовсе не выполняется, или выполня-
ется ненадлежащим образом. «Video meliora proboque,

deteriora sequor» (доброе вижу и сочувствую ему, но
влекусь к иному)—вот классическая характеристика
такого душевного состояния.

В нашей нравственной жизни трагическое обуслов-
лено главным образом тем, что нормальная связь меж-
ду осознанием истинного плана действия и его осуще-
ствлением порвалась, и тем, что известные идеи никак
не могут возбудить в нас живого стремления к их реа-
лизации. Люди не так различаются между собой по
складу чувств и мыслей, как по образу действия. Их
идеалы, мотивы их действий далеко не так расходятся
между собой, как это можно было бы подумать при раз-
личии их судеб. Никто не чувствует так живо разницы
между благородными и низкими путями в жизни, как
разные горькие неудачники, мечтатели, составители не-
осуществимых проектов, спившиеся с круга таланты
и т. д., жизнь которых — одно сплошное противоречие ме-
жду знанием и действием и которые при всех познани-
ях бессильны исправить свой жалкий характер. Иные
из них обладают чрезвычайно большими познаниями,
в тонкости нравственного чувства они далеко превосхо-
дят добропорядочность довольного судьбой буржуа, ко-
торый так возмущается их недостойным поведением.
И тем не менее это существа вечно недовольные, вечно
жалующиеся на горькую участь. Они постоянно выска-
зывают догадки, соображения, протестуют против чего-
нибудь, вечно колеблются, никогда не принимают окон-
чательных решений, обо всем рассуждают в минорном
тоне, ограничиваясь выражением своих желаний и тре-
бований; стряхнуть с себя апатию и бодро приняться за
работу такие люди совершенно неспособны. Можно пред-
положить, что в таких характерах, как Руссо и Ре-
стиф, низменные импульсы к деятельности преобладали.
Эти импульсы для подобных людей как будто исклю-
чают всякую возможность более благородного склада
жизни. Наряду с низменными импульсами у них в
изобилии благородные мотивы к деятельности, но эти
мотивы совершенно бессильны повлиять на их поведе-
ние, как не влияют на быстро мчащийся поезд крики
стоящего у дороги пешехода, который просит подсадить
его. До конца жизни такие мотивы являются бал-
ластом; и то чувство душевной пустоты, которое
начинаешь испытывать, видя, как люди с благород-
нейшими чертами характера совершают наихудшие
поступки, это чувство—одно из самых тягостных, ка-

22*

кое может испытывать человек в нашем печальном
мире.

Усилие сознается нами как некоторый первичный
фактор. Теперь нам легко увидеть, когда в состав во-
левого акта входит чувство усилия. Это бывает, когда
мотивы более редкие, более идеального характера дол-
жны одержать перевес над мотивами более привычно-
го, импульсивного характера, когда нужно подавить по-
рывистые стремления или преодолеть значительные пре-
пятствия к действию. «Une ame bien пёе» — счастливое
дитя, которому судьба покровительствует от самого
рождения, щедро одарив его всякими благами,— редко
прибегает в жизни к усилиям воли. Но герои постоянно
ими пользуются. Нервные люди также часто нуждают-
ся в усилиях воли. При всех этих условиях мы пред-
ставляем себе произвольное усилие воли в виде актив-
ного напряжения, сообщающего силу тем мотивам, ко-
торые в конце концов одерживают верх. Когда на наше
тело действуют внешние силы, мы говорим, что в ре-
зультате получается движение по линии наибольшего
давления или наименьшего сопротивления.

Любопытно, что, с обыденной точки зрения, усилие
при волевом акте ведет к иному результату. Разумеет-
ся, если мы условимся называть линией наименьшего
сопротивления ту, по которой совершается конечное
движение, то общий физический закон придется распро-
странить и на область волевых актов. Но во всех слу-
чаях, где напряжение воли велико и где одерживают
верх редкие идеальные мотивы, нам кажется, будто
действие совершается по линии наибольшего сопротив-
ления и будто нам представлялась возможность в мо-
мент совершения действия направить его по линии наи-
меньшего сопротивления, но мы предпочли более труд-
ный путь. Тот, кто удерживается от криков под ножом
хирурга или кто выносит общественный позор во имя
долга, думает, что в момент совершения действия он
выполняет его по линии наибольшего сопротивления.
Он говорит, что победил, преодолел известные соблазны
и побуждения.

Лентяи же, подлецы и трусы не выражаются таким
образом о своем поведении: лентяи не говорят, чго про-
тиводействовали своему трудолюбию, пьяницы — что
боролись с трезвостью, трусы —• что подавили в себе
храбрость. Все вообще мотивы к действию можно раз-
делить на два класса, из которых первый образует при*

Ш

•родные склонности, а второй — идеальные стремления;

человек, отдавшийся чувственным наслаждениям, ни-
когда не говорит, что он победил в себе идеальные
.стремления, но строго нравственные люди всегда тол-
куют о победе над природными склонностями. Человек,
привыкший наслаждаться чувственным образом, иногда
говорит, что в нем мало нравственной энергии, что он
утратил веру в идеал, что он глух к голосу совести
и т. п. Смысл этих выражений, по-видимому, тот, что
идеальные мотивы могут быть сами по себе подавлены
без особенных усилий, склонности же можно преодолеть
только действиями, совершаемыми по линии наиболь-
шего давления.

В сравнении со склонностями идеальные мотивы ка-
жутся столь слабыми, что, по-видимому, только искус-
ственным путем можно сообщить им преобладающее
значение. Усилие увеличивает интенсивность идеальных
мотивов, заставляя нас думать, будто, в то время как
сила склонности остается всегда одной и той же, сила
идеальных мотивов может быть различных степеней. Но
чем обусловлена эта степень усилия, когда с ее помо-
щью идеальные мотивы начинают одерживать верх над
грубыми чувственными побуждениями? Самой величи-
ной сопротивления. Если слабо чувственное побуждение,
то и усилие для подавления его должно быть слабым.
Чем больше препятствие, тем большее усилие необходи-
мо для того, чтобы одолеть его. Поэтому наиболее сжа-
тым и соответствующим кажущемуся порядку вещей
определением идеального или морального действия мо-
жет быть следующее: оно есть действие по линии наи-
большего сопротивления. <:...;>

Страдание и наслаждение как источники деятель-
ности. Предметы и мысли о предметах служат стимула-
ми для наших действий, но наслаждения и страдания,
сопровождающие действия, видоизменяют характер по-
следних, регулируя их; позднее мысли о наслаждениях
и страданиях, в свою очередь, приобретают силу двига-
тельных импульсов и мотивов, задерживающих дей-
ствия. Для этого не нужно, чтобы с мыслями о наслаж-
дении было непременно связано чувство наслаждения:

обыкновенно мы замечаем обратное. «Nessun maggior
dolore...» (нет большего мучения...),—говорит Данте.
Равным образом с мыслями о страдании может быть
связано чувство удовольствия. Воспоминания о минув-
шем горе, по словам Гомера, доставляют удовольствие.

Но так как наслаждения весьма усиливают любые вы-
зывающие их действия, а страдания затормаживают их,
то мысли о страданиях и наслаждениях принадлежат
к мыслям, связанным с наибольшей импульсивной и
задерживающей силой. Ввиду этого нам необходимо
рассмотреть их подробнее, чтобы точно выяснить отно-
шение этих мыслей к другим.

Если известное движение приятно, то мы повторяем
его до тех пор, пока продолжается связанное с ним
приятное ощущение. Как только движение вызвало в
нас боль, мышечные сокращения мгновенно прекраща-
ются. Движение в этом случае задерживается с такой
силой, что человеку почти невозможно преднамеренно,
не торопясь, изуродовать или изрезать себя: рука не-
вольно отказывается причинять нам боль. Есть немало
приятных ощущений, которые, как голько мы начали
испытывать их, с неудержимой силой побуждают нас
поддерживать в себе ту деятельность, которая вызыва-
ет их. Влияние наслаждений и страданий на наши дви-
жения так сильно и глубоко, что некоторые философы
поспешили сделать скороспелое заключение, будто при-
ятные и неприятные ощущения суть единственные сти-
мулы к деятельности и будто эти ощущения кажутся
иногда отсутствующими во время действия голько по-
тому, что представления, с которыми они тогда связа-
ны, не играют первенствующей роли в нашем сознании
и вследствие этого остаются не замеченными нами.

Такая точка зрения глубоко ошибочна. Как ни важ-
но влияние наслаждений и страданий на нашу деятель-
ность, они все-таки далеко не единственные стимулы к
движению, например в проявлениях инстинктов и эмо-
ций они не играют ровно никакой роли. Кто улыбается
ради удовольствия улыбаться или хмурится ради удо-
вольствия хмуриться? Разве мы краснеем, чтобы избе-
жать неприятных ощущений, которые нам придется ис-
пытать, если мы не покраснеем? Разве мы проявляем
наш гнев, печаль или страх движениями ради какого-
нибудь удовольствия? Во всех этих случаях определен-
ные движения совершаются роковым образом силой
внутреннего импульса, возникающего в нашей нервной
системе под влиянием внешнего стимула. Объекты гне-
ва, любви, страха, поводы к слезам или улыбкам как в
виде непосредственных впечатлений, так и в виде вос-
произведенных образов обладают этой своеобразной им-
пульсивной силой. Почему известное психическое состоя»

Й42

ние обладает этим импульсивным качеством, остается
для нас недоступным. Различные психические состоя-
ния обладают этим качеством в разной степени и про-
являют его по-разному. Оно бывает связано и с чув-
ствами наслаждения и страдания, и с восприятиями,
и с воспроизведенными представлениями, но ни одно
из этих душевных явлений не обладает им по пре«
имуществу.

Все состояния сознания (или связанные с ними нерв-
ные процессы) по своему существу являются источника-
ми известных движений. Объяснить все разнообразие
этих движений у различных живых существ и при раз-
личных внешних стимулах составляет проблему истории
развития. Но каков бы ни был исторический генезис
наблюдаемых у нас импульсов, мы должны описывать
их в том виде, в каком они проявляются у человека в
настоящее время. И психологи, которые считают себя
обязанными усматривать в наслаждении и страдании
единственные сознательные или полусознательные мо-
тивы для импульсов к движению и для задержки дви-
жений, являются сторонниками узкой и ложной теле-
ологии: последняя есть научный предрассудок. Если
мысль о наслаждении может быть стимулом к движе-
нию, то, конечно, таким стимулом могут быть также и
другие мысли. Каковы эти мысли, можно определить
только при помощи опыта. В главах «Инстинкт» и «Эмо-
ция» мы видели, что имя им — легион; ввиду этого нам
придется или отвергнуть чуть не половину известных
нам фактов, или отказаться от мнимо научных упро-
щений.

Если в первичных актах человека ощущения наслаж-
дений и страданий не играют никакой роли, то в про-
изводных действиях в искусственно приобретенных ак-
тах, ставших привычными, они имеют так же мало зна-
чения. Наши ежедневные действия: одевание, раздева-
ние, различные акты при начале работы, во время ее и
по окончании — за редкими исключениями не связаны
ни с какими чувствами наслаждения или страдания.
Это идеомоторные акты. Как я дышу не ради удоволь-
ствия дышать, а просто сознаю, что дышу, так и пишу
не ради удовольствия писать, а просто потому, что, раз
принявшись писать и чувствуя, что голова хорошо рабо»
тает и дело подвигается вперед, я вижу, что продолжаю
еще писать. Кто станет утверждать, что, рассеянно иг-
рая ручкой ножа за столом, он этим доставляет себе

удовольствие или избегает неприятных ощущений? Все
подобные действия мы совершаем потому, что не можем
в данную минуту удержаться от них; наша нервная
система так именно сложилась, что эти действия таким
путем проявляются у нас, и для многих бесцельных или
прямо «нервических» движений мы не можем привести
никаких оснований.

Представьте себе застенчивого и малообщительного
человека, который неожиданно получает приглашение
на семейный вечер. Бывать на таких вечерах для него
сущая пытка, но в нашем присутствии он не решается
отказаться и обещает приехать, в то же время прокли-
ная себя в душе. Подобные вещи случаются постоянно
с каждым из нас, и только люди с необыкновенным са-
мообладанием редко испытывают такие состояния.
Voluntas invita (подавленная воля), проявляющаяся в
подобных случаях, не только показывает, что наши дей-
ствия вовсе не должны быть связаны с представлением
будущего наслаждения, но и что здесь может даже не
быть никакого представления будущего блага. С поня-
тием «благо» связано гораздо больше мотивов к дея-
тельности, чем с понятием «наслаждение». Но наши дей-
ствия бывают столь же часто не связаны с идеей блага,
как и с идеей наслаждения. Все болезненные импуль-
сы, все патологические idees fixes могут служить при-
мерами этому. Иногда дурные последствия придают за-
претному акту всю его заманчивость. Снимите запрет с
поступка, имеющего дурные последствия, и он утратит
привлекательность. <;...:>

Наши действия определяются объектом, на который
направлено наше внимание. Интерес объекта — вот
главное условие, от которого зависит его способность
вызывать или задерживать наши действия. В состав по-
нятия «интересное» входит не только приятное и непри-
ятное, но и болезненно-привлекательное, и неотвязчиво-
преследующее, и даже просто привычное, поскольку
различные стороны последнего составляют попеременно
объект нашего внимания: «то, что интересует нас» и
«то, на что направлено наше внимание», в сущности, си-
нонимы. Импульсивность идеи, по-видимому, заключает-
ся не в известного рода связи ее с путями моторного
разряда (ибо все идеи находятся в том или другом от-
ношении к некоторым путям моторного разряда), но,
скорее, в некотором явлении, предваряющем действие,
именно в стремительности, с которой она способна при-

влечь наше внимание и сделаться господствующей в
области нашего сознания. Как только она сделалась
господствующей, как только другие идеи оказались не
в состоянии занять ее место, связанные с ней по при-
роде, движения немедленно выполняются. Иначе говоря,
двигательный импульс необходимо следует за ней.

Как мы видели, и в инстинкте, и в эмоции, и в обык-
новенном идеомоторном действии, и при гипнотическом
внушении, и при болезненных импульсах, и при
voluntas invita импульс к движению сообщает просто
та идея, которая в данную минуту овладела нашим вни-
манием. То же наблюдается и в случае, когда стимула-
ми к действию являются наслаждение и страдание; вы-
зывая свойственные им волевые действия, они в то же
время вытесняют из области сознания другие объекты
мысли. То же бывает и при возникновении в нашем со-
знании окончательного решения во всех пяти описан-
ных нами случаях решимости. Короче говоря, нельзя
указать такого случая, где господствующий в нашем со-
знании элемент мысли не являлся бы в то же время
главным условием, от которого зависит проявление им-
пульсивной силы. Еще очевиднее, что он главное усло-
вие и для проявления задерживающей силы. Простое
представление о мотивах, не благоприятствующих дан-
ному импульсу, уже задерживает последний; они нала-
гают на известные поступки свое veto, и действия,весь-
ма привлекательные при других условиях, становятся
невозможными. Какую бодрость и энергию почувство-
вали бы мы, если бы могли выкинуть из головы на не-
которое время наши колебания, сомнения и опасения!

Воля есть отношение между духом и идеями. Закан-
чивая анализ внутренней природы волевого процесса,
мы подходим к рассмотрению почти исключительно тех
условий, при которых известные идеи достигают преоб-
ладания в нашем сознании. Этим простым констатиро-
ванием наличия в сознании моторной идеи психология
воли, собственно говоря, должна ограничиться. Сопро-
вождающие моторную идею движения представляют
собой чисто физиологическое явление, обусловленное,
согласно физиологическим законам, нервными процесса-
ми, соответствующими данной идее. С появлением идеи
воление заканчивается, и для самого психического акта
воления несущественно, совершилось или нет желанное
движение. Я хочу писать — и пишу. Я желаю чихнуть —
и не могу. Я желаю, чтобы стол с другого конца ком-