Общий взгляд на непроизвольное течение мыслей. 9 page

рессивного характера — питания, борьбы, половых сно-
шений и т. п. <.„>

Теперь я перейду к подробному анализу наиболее
важных классов движений, являющихся результатом
центральных мозговых процессов и связанных с ними
психических актов. Каждому из трех важнейших
этих движений: 1) проявлению эмоций, 2) инстинктив-
ным актам, 3) волевым актам—я предназначаю по
особой главе.

Глава XXIV. Эмоции

Сравнение эмоций с инстинктами. Специфическое раз-
личие между эмоциями и инстинктами в том, что эмо-
ция есть стремление к чувствованиям, а инстинкт—
стремление к действиям при наличии известного объек-
та в окружающей обстановке. Но и эмоции имеют соот-
ветствующие телесные проявления, они заключаются
иногда в сильном сокращении мышц (например, в мо-
мент испуга или гнева), и во многих случаях нелегко
провести резкую грань между описанием эмоциональ-
ного процесса и инстинктивной реакции, которые могут
быть вызваны тем же объектом. К какой главе следует
отнести явление страха — к главе об инстинктах или к
главе об эмоциях? Куда следует отнести любопытство,
соревнование и т. п.? С научной точки зрения это без-
различно, следовательно, мы должны для решения это-
го вопроса руководствоваться одними практическими
соображениями.

Как чисто внутренние душевные состояния, эмоции
совершенно не поддаются описанию. Кроме того, такого
рода описание было бы излишним, ибо читателю эмо-
ции как чисто душевные состояния и без того хорошо
известны. Мы можем только описать их отношение к
вызывающим их объектам и реакции, сопровождающие
их. Каждый объект, воздействующий на какой-нибудь
инстинкт, способен вызвать и эмоцию. Вся разница
здесь в том, что так называемая эмоциональная реакция
не выходит за пределы тела субъекта, а так называемая
инстинктивная реакция может идти дальше и вступать
на практике во взаимные отношения с вызывающим ее
объектом. И в инстинктивных, и в эмоциональных про-
цессах простое воспоминание о данном объекте или об-
раз его могут быть достаточными для возникновения

реакции. Человек может даже приходить в большую
ярость, думая о нанесенном ему оскорблении, чем не-
посредственно испытывая его на себе, и после смерти
матери может питать к ней больше нежности, чем при
ее жизни. Во всей этой главе я буду пользоваться вы-
ражением объект эмоции, применяя его как к тому слу-
чаю, когда этим объектом служит реальный предмет,
так и к тому, когда таким объектом служит воспроиз-
веденное представление.

Разнообразие эмоций бесконечно велико. Гнев, страх,
любовь, ненависть, радость, печаль, стыд, гордость и
различные оттенки их могут быть названы наиболее
грубыми формами эмоций, тесно связанными с относи-
тельно сильным телесным возбуждением. Более утон-
ченные эмоции — моральные, интеллектуальные и эсте-
тические чувствования, с которыми обыкновенно свя-
заны значительно менее сильные телесные возбуждения.
Объекты эмоций можно описывать без конца. Бесчис-
ленные оттенки каждой из них незаметно переходят
один в другой и отчасти отмечаются в языке синонима-
ми (например, ненависть, антипатия, вражда, злоба, не-
расположение, отвращение, мстительность, неприязнь,
омерзение и т. д.).

Различие между ними указано в словарях синони-
мов и в курсах психологии; во многих немецких руко-
водствах по психологии главы об эмоциях представляют
собой просто словари синонимов. Но для плодотворной
разработки того, что уже само по себе очевидно, есть
известные границы, и в результате множества трудов
в указанном направлении чисто описательная лите-
ратура по этому вопросу, начиная от Декарта и до на-
ших дней, представляет самый скучный отдел психоло-
гии. Мало того, изучая его, вы чувствуете, что подраз-
деления эмоций, предлагаемые психологами, в огром-
ном большинстве случаев простые фикции и претензии
их на точность терминологии совершенно неоснователь-
ны. К несчастью, подавляющее число психологических
исследований эмоций чисто описательного характера.

В романах мы читаем описания эмоций, чтобы пере-
живать их вместе с героями. Мы знакомимся с объекта-
ми и обстоятельствами, вызывающими эмоции, а потому
всякая тонкая черта самонаблюдения, украшающая ту
или другую страницу романа, немедленно находит в
нас отголосок чувства. Классические литературно-фило-
софские произведения, написанные в виде афоризмов,

18 —833

также проливают свет на нашу эмоциональную жизнь
и, волнуя наши чувства, доставляют нам наслаждение.
Что касается «научной психологии» чувствований, то,
должно быть, я испортил себе вкус, знакомясь в слиш-
ком большом количестве с классическими произведения-
ми на эту тему, но только я предпочел бы читать сло-
весные описания размеров скал в Нью-Гэмпшире, чем
снова перечитывать эти психологические произведения.
В них нет никакого плодотворного руководящего нача-
ла, никакой основной точки зрения. Эмоции различаются
и оттеняются в них до бесконечности, но вы не най-
дете в этих работах никаких логических обобщений.
А между тем вся прелесть истинно научного труда за-
ключается в постоянном углублении логического анали-
за. Неужели при анализе эмоций невозможно подняться
над уровнем конкретных описаний? Я думаю, что есть
вывод из области таких конкретных описаний, стоит
только сделать усилия, чтобы найти его.

Причина разнообразия эмоций. Затруднения, возни-
кающие в психологии при анализе эмоций, проистека-
ют, мне кажется, оттого, что их слишком привыкли рас-
сматривать как абсолютно обособленные друг от друга
явления. Пока мы будем рассматривать каждую из них
как какую-то вечную, неприкосновенную духовную сущ-
ность наподобие видов, считавшихся когда-то в биоло-
гии неизменными сущностями, до тех пор мы можем
только почтительно составлять каталоги различных осо-
бенностей эмоций, их степеней и действий, вызываемых
ими. Если же мы станем их рассматривать как продук-
ты более общих причин (например, в биологии разли-
чие видов рассматривается как продукт изменчивости
под влиянием окружающих условий и передачи приоб-
ретенных изменений путем наследственности), то уста-
новление различий и классификация приобретут значе-
ние простых вспомогательных средств. Если у нас уже
есть гусыня, несущая золотые яйца, то описывать в от-
дельности каждое снесенное яйцо—дело второстепенной
важности. На немногих последующих страницах я, ог-
раничиваясь на первых порах так называемыми грубы-
ми формами эмоций, укажу на одну причину эмоций,
причину весьма общего свойства.

Чувствование в грубых формах эмоции есть резуль-
тат ее телесных проявлений. Обыкновенно принято ду-
мать, что в грубых формах эмоции психическое впечат-
ление, воспринятое от данного объекта, вызывает в нас

душевное состояние, называемое эмоцией, а последняя
влечет за собой известное телесное проявление. Соглас-
но моей теории, наоборот, телесное возбуждение сле-
дует непосредственно за восприятием вызвавшего его
факта и осознание нами этого возбуждения в то время,
как оно совершается, и есть эмоция.

Обычно выражаются следующим образом: мы поте-
ряли состояние, огорчены и плачем; мы повстречались
с медведем, испуганы и обращаемся в бегство; мы
оскорблены врагом, приведены в ярость и наносим ему
удар. Согласно защищаемой мною гипотезе, порядок
событий должен быть несколько иным, а именно: пер-
вое душевное состояние не сменяется немедленно вто-
рым. Между ними должны находиться телесные прояв-
ления. И потому наиболее рационально выражаться так:

мы опечалены, потому что плачем; приведены в ярость,
потому что бьем другого; боимся, потому что дрожим,
а не говорить: мы плачем, бьем, дрожим, потому что
опечалены, приведены в ярость, испуганы. Если бы те-
лесные проявления не следовали немедленно за вос-
приятием, то последнее было бы по форме чисто позна-
вательным актом, бледным, лишенным колорита и эмо-
циональной теплоты. Мы в таком случае могли бы уви-
деть медведя и решить, что всего лучше обратиться в
бегство, могли бы понести оскорбление и найти справед-
ливым отразить удар, но мы не ощущали бы при этом
страха или негодования.

Высказанная в столь грубой форме гипотеза мо-
жет немедленно дать повод к сомнениям. А между тем,
.для того чтобы умалить ее, по-видимому, парадоксаль-
ный характер и, быть может, даже убедиться в ее ис-
тинности, нет надобности прибегать к многочисленным
и отдаленным соображениям. Прежде всего обратим
внимание на то, что каждое восприятие путем какого-то
физического воздействия оказывает на наш организм
широко распространяющееся действие, предшествующее
возникновению у нас эмоции или эмоционального обра-
за. Слушая стихотворение, драму, героическую повесть,
мы нередко с удивлением замечаем, что по нашему те-
лу пробегает неожиданно, как волна, дрожь или сердце
наше стало сильнее биться, а из глаз внезапно полились
слезы. То же самое в еще более осязательной форме
наблюдается при слушании музыки. Если мы, гуляя в
лесу, вдруг замечаем что-то темное, двигающееся, наше
сердце перестает биться и мы задерживаем дыхание

18* 275

мгновенно, не успев еще образовать в голове никакой
определенной идеи об опасности. Если наш добрый зна-
комый подходит близко к пропасти, мы начинаем ис-
пытывав знакомое чувство беспокойства и игсту-
паем назад, хотя хорошо знаем, что он вне опасно-
сти. <...>

Лучшее доказательство того, что непосредственной
причиной эмоций является физическое воздействие внеш-
них раздражении на нервы, представляют патологиче-
ские случаи, когда для эмоций нет соответствующего
объекта. Одно из главных преимуществ моей точки зре-
ния на эмоции заключается в том, что при помощи ее
мы можем подвести и патологические, и нормальные
случаи эмоций под общую схему. Во всяком доме су-
масшедших мы встречаем образцы ничем не мотивиро-
ванного гнева, страха, меланхолии или мечтательности,
а также апатии, которая упорно продолжается, несмот-
ря на решительное отсутствие каких бы то ни было по-
будительных внешних причин. В первом случае мы дол-
жны предположить, что нервный механизм сделался
столь восприимчивым к известным эмоциям, что почти
всякий стимул, даже самый неподходящий, служит до-
статочной причиной, чтобы вызвать определенное нерв-
ное возбуждение и тем породить своеобразный комп-
лекс чувствований, данную эмоцию. Так, если кто-то
испытывает одновременно неспособность глубоко ды-
шать, ощущает биение сердца, своеобразную перемену
в функциях пневмогастрического нерва, называемую
сердечной тоской, стремление принять неподвижное рас-
простертое положение и, сверх того, еще другие неис-
следованные процессы во внутренностях, то общая ком-
бинация этих явлений порождает в нем чувство страха
и он становится жертвой хорошо знакомого некоюрым
смертельного испуга.

Мой знакомый, испыгывавший припадки этой ужас-
нейшей болезни, рассказывал, что у него центром ду-
шевных страданий были сердечная область и дыхатель-
ный аппарат, что главное усилие его побороть припа-
док заключалось в контролировании дыхания и замедле-
нии сердцебиения и что страх исчезал, как только ему
удавалось глубоко вздохнуть и выпрямиться. Здесь эмо-
цпя есть просто ощущение телесного состояния и при-
чиной своей имеег чисто физиологический процесс.

Далее, обратим внимание на то, что всякая телесная
перемена, какова бы она ни была, отчетливо или смут-

но ощущается нами в момент появления. Если чита-
тель до сих пор не обращал внимания на это обстоя-
тельство, то он может с интересом и удивлением заме-
тить, как много ощущений в различных частях тела
являются характерными признаками, сопровождающи-
ми те или другие эмоциональные состояния его духа.
Нет оснований ожидать, что читатель ради столь курь-
езного психологического анализа будет задерживать в
себе самонаблюдением порывы увлекательной страсти,
но он может проследить за эмоциями, происходящими в
нем при более спокойных состояниях духа, и выводы,
справедливые относительно слабых степеней эмоции,
могут быть распространены на те же эмоции при боль-
шей интенсивности.

Во всем объеме, занимаемом телом, мы при эмоции
испытываем очень живо разнородные ощущения, от
каждой части нашего тела в сознание проникают раз-
личные чувственные впечатления, из которых слагает-
ся чувство личности, постоянно сознаваемое человеком.
Удивительно, какие незначительные поводы вызывают
нередко в сознании эти комплексы чувствований. Буду-
чи хотя бы в самой слабой степени огорчены чем-нибудь,
мы можем заметить, что наше душевное состояние фи-
зиологически всегда выражается главным образом
сокращением глаз и мышц бровей. При неожиданном
затруднении мы испытываем какую-то неловкость в
горле, которая засгавляет нас сделать глоток, прочистить
горло и кашлянуть слегка; аналогичные явления наблю-
даются во множестве других случаев.

Благодаря разнообразию комбинаций, в которых
встречаются органические изменения, сопровождающие
эмоции, можно сказать, что всякий оттенок в его целом
имеет для себя особое физиологическое проявление, ко-
торое так же уникально, как самый оттенок эмоции. Ог-
ромное число отдельных частей тела, подвергающихся
изменению при данной эмоции, делает столь трудным
для человека в спокойном состоянии воспроизвести внеш-
ние проявления любой эмоции. Мы можем воспроиз-
вести соответствующую данной эмоции игру мышц про-
извольного движения, но не можем произвольно вызвать
надлежащее возбуждение в коже, железах, сердце и
внутренностях. Подобно тому как в искусственном чи-
хании недостает чего-то по сравнению с настоящим, так
точно не производит полной иллюзии искусственное
воспроизведение печали или энтузиазма при отсутствии

надлежащих поводов для возникновения соответствую'
щих настроений

Теперь я хочу приступить к изложению самого важ-
ного пункта моей теории, который заключается в сле-
дующем. Если мы представим себе какую-нибудь силь-
ную эмоцию и попытаемся мысленно вычитать из этого
состояния нашего сознания одно за другим все ощуще-
ния связанных с ней телесных симптомов, то в конце
концов от данной эмоции ничего не останется, никакого
«психического материала», из которого она могла бы
образоваться. В результате получится холодное, безраз-
личное состояние чисто интеллектуального восприятия.
Большинство лиц, которых я просил проверить мое по-
ложение путем самонаблюдения, вполне соглашались
со мной, но некоторые упорно продолжали утверждать,
что их самонаблюдение не оправдывает этой гипотезы.
Многие не могут только понять самого вопроса. Напри-
мер, просишь их устранить из сознания всякое чувство
смеха и всякую наклонность к смеху при виде смешного
предмета и потом сказать, в чем будет тогда заклю-
чаться его смешная сторона, не останется ли в созна-
нии простое восприятие предмета, принадлежащего к
классу «смешных». На это они упорно отвечают, что та-
кое физически невозможно и что они всегда вынуждены
смеяться, видя смешной предмет. Между тем предло-
женная задача заключалась не в том, чтобы, глядя на
смешной предмет, на самом деле уничтожить в себе вся-
кое стремление к смеху. Это задача чисто спекулятив-
ного характера, сводится она к мысленному устранению
некоторых чувственных элементов из эмоционального
состояния, взятого в его целом, и к определению того,
каковы бы были в таком случае остаточные элементы.

Я не могу отрешиться от мысли, что всякий, кто яс-
но понял поставленный вопрос, согласится с высказан-
ным мной выше положением. Я совершенно не могу во-
образить, что за эмоция страха останется в нашем со-
знании, если устранить из него чувства, связанные с
усиленным сердцебиением, коротким дыханием, дрожью
губ, с расслаблением членов, «гусиной» кожей и воз-
буждением во внутренностях. Может ли кто-нибудь
представить себе состояние гнева и вообразить при этом
тотчас же не волнение в груди, прилив крови к лицу,
расширение ноздрей, стискивание зубов и стремление к
энергичным поступкам, а, наоборот, расслабленные
мышцы, ровное дыхание и спокойное лицо? Автор по

крайней мере, безусловно, не может этого сделать. В
данном случае, по его мнению, гнев должен совершен-
но отсутствовать как чувство, связанное с известными
наружными проявлениями, и можно предположить, что
в остатке получится только спокойное, бесстрастное
суждение, всецело принадлежащее интеллектуальной об-
ласти: известное лицо заслуживает наказания.

То же рассуждение применимо и к эмоции печали;

что такое была бы печаль без слез, рыданий, задержки
сердцебиения, тоски, сопровождаемой особым ощуще-
нием под ложечкой! Лишенное чувственного тона при-
знание того факта, что известные обстоятельства весьма
печальны,—и больше ничего. То же самое обнаружива-
ется при анализе любой другой страсти. Человеческая
эмоция, лишенная всякой телесной подкладки, есть пу-
стой звук. Я не утверждаю, что такая эмоция есть не-
что, противоречащее природе вещей и что чистые духи
осуждены на бесстрастное интеллектуальное бытие; я
хочу только сказать, что для нас эмоция, отрешенная от
всяких телесных чувствований, есть нечто непредстави-
мое. Чем более я анализирую мои душевные состояния,
тем более убеждаюсь, что грубые страсти и увлечения,
испытываемые мною, в сущности, создаются и вызы-
ваются теми телесными переменами, которые мы обык-
новенно называем их проявлениями или результатами;

и тем более мне начинает казаться вероятным, что, сде-
лайся мой организм анестетичным (нечувствительным),
жизнь аффектов, как приятных, так и неприятных, ста-
нет для меня совершенно чуждой и мне придется вла-
чить существование чисто познавательного, или интел-
лектуального, характера. Хотя такое существование и
казалось идеалом для древних мудрецов, но для нас,
отстоящих всего на несколько поколений от философ-
ской эпохи, выдвинувшей на первый план чувственность,
оно должно казаться слишком апатичным, безжизнен-
ным, чтобы к нему стоило так упорно стремиться.

Моя точка зрения не может быть названа материа-
листической. В ней не больше и не меньше материализ-
ма, чем во всяком взгляде, согласно которому эмоции
обусловлены нервными процессами. Ни один из читате-
лей моей книги не возмутится против этого положения,
пока оно высказано в общей форме, и если в этом поло-
жении кто-нибудь все-таки усмотрит материализм, то
только имея в виду те или другие частные виды эмо-
ций. Эмоции суть чувственные процессы, которые обу-

словлены внутренними нервными токами, возникающи-
ми под влиянием внешних раздражении. Такие процес-
сы, правда, всегда рассматривались платонизирующи-
ми психологами как явления, связанные с чем-то чрез-
вычайно низменным. Но каковы бы ни были физиоло-
гические условия образования наших эмоций, сами по
себе, как душевное явление, они все равно должны
остаться тем, что они есть. Если они глубокие, чистые,
ценные по значению психические факты, то, с точки
зрения любой физиологической теории, касающейся их
происхождения, они останутся все теми же глубокими,
чистыми, ценными для нас по значению, каковыми они
являются с точки зрения нашей теории. Они заключают
в самих себе внутреннюю меру своего значения, и до-
казывать при помощи предлагаемой теории эмоций, что
чувственные процессы не должны непременно отличать-
ся низменным, материальным характером, так же логи-
чески несообразно, как опровергать нашу теорию, ссы-
лаясь на то, что она ведет к низменному материалисти-
ческому истолкованию явлений эмоции.

Предлагаемая точка зрения объясняет удивигельное
разнообразие эмоций. Если моя теория верна, то каж-
дая эмоция есть результат соединения в один комплекс
психических элементов, из которых каждый обусловлен
определенным физиологическим процессом. Составные
элементы, из которых слагается всякая перемена в ор-
ганизме, есть результат рефлекса, вызванного внешним
раздражителем. Отсюда немедленно возникает ряд воп-
росов, которые резко отличаются от всяких вопросов,
предлагаемых представителями других теорий эмоций.
С их точки зрения, единственно возможными задачами
при анализе эмоций были классификация («К какому
роду или виду принадлежит данная эмоция?») или
описание («Какими внешними проявлениями характе-
ризуется данная эмоция?»). Теперь же дело идет о вы-
яснении причин эмоций («Какие именно модификации
вызывает в нас тот или другой объект и почему он вы-
зывает в нас именно те, а не другие модификации?»).

От поверхностного анализа эмоций мы переходим,
гаким образом, к более глубокому исследованию, к ис-
следованию высшего порядка. Классификация и описа-
ние суть низшие ступени в развитии науки. Как только
выходит на сцену вопрос о причинной связи в данной
научной области, классификация и описание отступают
на второй план и сохраняют значение лишь настолько,

насколько облегчают нам исследование причинной свя-
зи. Раз мы выяснили, что причиной эмоций являются
бесчисленные рефлекторные акты, возникающие под
влиянием внешних объектов и немедленно осознаваемые
нами, то нам тотчас становится понятным, почему мо-
жет существовать бесчисленное множество эмоций и
почему у отдельных индивидов они могут неопределен-
но варьировать и по составу, и по мотивам, вызываю-
щим их. Дело в том, что в рефлекторном акте нет ни-
чего неизменного, абсолютного. Возможны весьма раз-
личные действия рефлекса, и эти действия, как извест-
но, варьируют до бесконечности.

Короче говоря, любая классификация эмоций может
считаться «истинной» или «естественной», коль скоро
она удовлетворяет своему назначению, и вопросы вроде
«Каково истинное или типичное выражение гнева и
страха?» не имеют никакого объективного значения.
Вместо решения подобных вопросов мы должны выяс-
нять, как могла произойти та или другая экспрессия
страха или гнева, и это составляет, с одной стороны, за-
дачу физиологической механики, с другой—задачу ис-
тории человеческой психики, задачу, которая, как и все
научные задачи, по существу, разрешима, хотя и трудно,
может быть, найти ее решение. Немного ниже я при-
веду попытки, которые делались для этого.

Дополнительное доказательство в пользу моей гео-
рии. Если моя теория справедлива, то она должна под-
твердиться следующим косвенным доказательством. Со-
гласно теории, вызывая в себе произвольно при спокой-
ном состоянии духа так называемые внешние проявле-
ния той или другой эмоции, мы должны испытывагь и
саму эмоцию. Предположение это, насколько его можно
было проверить опытом, скорее подтверждается, чем
опровергается. Всякий знает, до какой степени бегство
усиливает паническое чувство страха и как может воз-
расти чувство гнева или печали, если дать волю их внеш-
ним проявлениям. Возобновляя рыдания, мы усили-
ваем в себе чувство горя, и каждый новый припадок
плача еще более вызывает горесть, пока не наступает.
наконец, успокоение, обусловленное утомлением и види-
мым ослаблением физического возбуждения. Всякий
знает, как в гневе мы доводим себя до высшей точки
возбуждения, воспроизводя несколько раз подряд внеш-
ние проявления этой эмоции.

Подавите в себе внешнее проявление страсти и она

замрет в вас. Прежде чем отдаться вспышке гнева, по-
пробуйте сосчитать до десяти — и повод к гневу пока-
жется вам до смешного ничтожным. Чтобы придать се-
бе храбрости, мы свистим и тем действительно придаем
себе уверенность. Но попробуйте просидеть целый день
в задумчивой позе, поминутно вздыхая и отвечая упав-
шим голосом на расспросы окружающих, и вы тем еще
усилите ваше меланхолическое настроение. В нрав-
ственном воспитании все опытные люди признали чрез-
вычайно важным правило: если мы хотим подавить в
себе нежелательное эмоциональное влечение, мы дол-
жны терпеливо и сначала хладнокровно воспроизводить
внешние движения, соответствующие желательным для
нас душевным настроениям. Результатом упорных уси-
лий в этом направлении будет то, что злобное, подав-
ленное состояние духа исчезнет и заменится радостным
и кротким настроением. Расправьте морщины на челе,
проясните взор, выпрямите корпус, заговорите в мажор-
ном тоне, весело приветствуя знакомых, и если у вас
не каменное сердце, то вы невольно поддадитесь мало-
помалу благодушному настроению.

Против сказанного можно привести тот факт, что,
по словам многих актеров, превосходно воспроизводя-
щих голосом, мимикой и телодвижениями внешние про-
явления эмоций, они при этом не испытывают никаких
чувств. Другие, впрочем, согласно свидетельству Арче-
ра, который собрал по этому вопросу среди актеров
любопытные статистические сведения, утверждают, чго
в тех случаях, когда им удавалось хорошо сыграть роль,
они переживали все соответствующие эмоции. Это раз-
ногласие между артистами объясняется весьма просто.
В экспрессии каждой эмоции внутреннее органическое
возбуждение может быть у некоторых лиц совершенно
подавлено, а вместе с тем в значительной степени ос-
лаблена и сама эмоция; другие же лица не обладают
такой способностью. Актеры, испытывающие во время
игры эмоции, не способны, не испытывающие эмоций —
способны совершенно диссоциировать и их экспрессию.

Ответ на возможное возражение. Мне могут возра-
зить, что иногда, задерживая проявления эмоции, мы ее
усиливаем. Мучительно то состояние духа, которое ис-
пытываешь, когда обстоятельства заставляют удержать-
ся от смеха; гнев, подавленный страхом, превращается
в сильнейшую ненависть. Наоборот, свободное прояв-
ление эмоций дает облегчение. Возражение это скорее

кажущееся, чем реально обоснованное. Во время экс-
прессии эмоция всегда чувствуется. После экспрессии,
когда в нервных центрах совершился нормальный раз-
ряд, мы более не испытываем эмоции. Но когда экспрес-
сия в мимике подавлена, внутреннее возбуждение в
груди и животе может проявляться с большей силой,
как, например, при подавленном смехе; иногда эмоция
вследствие комбинации вызывающего ее объекта с за-
держивающим ее влиянием перерождается в совершен-
но другую эмоцию, которая, быть может, сопровожда-
ется иным и более сильным органическим возбуждением.
Если бы я хотел убить врага, но не осмелился сделать
этого, моя эмоция была бы совершенно иной, чем та,
которая овладела бы мной в случае, когда бы я осу-
ществил свое желание. В общем это возражение несо-
стоятельно.

Более тонкие эмоции. В эстетических эмоциях теле-
сное возбуждение и интенсивность ощущений могут быть
слабы. Эстет может спокойно, без всякого телесного
возбуждения, чисто интеллектуальным путем, оценить
художественное произведение. Однако произведения ис-
кусства могут вызывать чрезвычайно сильные эмоции, и
в этих случаях опыт вполне гармонирует с нашими тео-
ретическими положениями. Согласно моей теории, ос-
новными источниками эмоции являются центростреми-
тельные токи. В эстетических восприятиях (например,
музыкальных) главную роль играют центростремитель-
ные токи независимо от того, возникают ли наряду с
ними внутренние органические возбуждения или нет. Са-
мо произведение искусства представляет объект ощуще-
ния, и поскольку эстетическое восприятие есть объект
непосредственно грубого, живо испытываемого ощуще-
ния, постольку и связанное с ним эстетическое наслаж-
дение грубо и ярко.

Я не отрицаю, что могут быть тонкие наслаждения,
иначе говоря, могут быть эмоции, обусловленные исклю-
чительно возбуждением центров совершенно независимо
от центростремительных токов. К таким чувствованиям
можно отнести чувство нравственного удовлетворения,
благодарности, любопытства, облегчения после решения
задачи. Но слабость и бледность этих чувствований, ког-
да они не связаны с телесными возбуждениями, весьма
резко контрастируют с более грубыми эмоциями. У лиц,
одаренных чувствительностью и впечатлительностью,
тонкие эмоции всегда бывают связаны с телесным воз-

буждением: нравственная справедливость отражается в
звуках голоса или в выражении глаз и т. п. То, что мы
называем восхищением, всегда связано с телесным воз-
буждением, хотя мотивы, вызвавшие его, могли быть
чисто ителлектуального характера. Если ловкое дока-
зательство или блестящая острота не вызывают в нас
настоящего смеха, если мы не испытываем телесного
возбуждения при виде справедливого или великодушно-
го поступка, то наше душевное состояние едва ли мож-
мо назвать эмоцией. Фактически здесь происходит про-
сто интеллектуальное восприятие явлений, которые от-
носятся нами к группе ловких, остроумных или спра-
ведливых, великодушных и т. д. Подобные состояния
сознания, заключающие в себе простое суждение, сле-
дует отнести скорее к познавательным, чем к эмоцио-
нальным душевным процессам.