V e t o 13 page

– Тебе было так больно, что ты не хочешь об этом говорить? – в тихом голосе было столько понимания и сочувствия, что Нарцисса снова погладила девушку по голове.

Не одно сердце замерло в ожидании ответа.

Именно этой ночью судьба привела в гостиную Люциуса Малфоя, исполненного горечи и растерянности после случившегося, и усадила его именно в то кресло, в котором его абсолютно не было видно, но из которого он мог видеть и слышать всё.

И сейчас, ожидая от своей невесты ответа – лживого или правдивого, – Люциус думал только о том, как не быть пойманным. То, что сегодня произошло, и то, что было сейчас услышано, значило для него слишком много. И одним громким вздохом или случайным шорохом он мог перечеркнуть всё.

– Всё, что случилось со мной… и Малфоем… Неважно, что между нами произошло, но это было действительно больно.

Урсула сдавленно кивнула, понимающе отводя глаза, вновь заблестевшие слезами.

– Но я должна тебе признаться, Урсула, – Люциус нагнулся, пытаясь различить тихий голос Нарциссы. – Я тоже получила удовольствие. Несмотря на то, что всё происходившее между мной и Малфоем было мерзким и отвратительным, это доставило мне удовольствие.

***
То, как Люциус посмотрел на нее за завтраком, заставило Нарциссу опустить голову. Надолго. До конца трапезы.

Андромеда письма не прислала, с разговорами никто не приставал, и Нарцисса апатично разглядывала содержимое своей тарелки.

Она встала со скамьи, уже обернувшись к столу спиной и таким образом уберегая себя от соблазна посмотреть на Малфоя напоследок. Но это не остановило Люциуса от тяжелого взгляда в сторону невысокой удаляющейся фигуры и непреодолимого желания последовать за ней.

Контроль и выдержка, мистер Малфой. Но в первую очередь – рассудительность и дальновидность, из-за которых он и сидит за столом, а не следует за Нарциссой в надежде воспользоваться своим естественным правом.

Он устал ждать. Он устал быть ничтожеством. И он устал чувствовать себя… опустошенным.

Завтра он случайно заденет ее, когда они будут вместе выходить из гостиной. Послезавтра они уже будут ссориться на собрании старост Слизерина, созванном не по какой-либо неотложной необходимости, а просто по его желанию.

А через неделю он возьмет мантию-невидимку и направится в библиотеку, когда «случайно» узнает, что Нарцисса еще не вернулась оттуда.

А до закрытия остается лишь полчаса, и Люциус спешит, быстро шагая по памятному коридору. Воспоминания, навеваемые и разномастными картинами, и даже грязными стенами, рождают надежду хотя бы на повторение когда-то здесь происшедшего. И пускай потом она повторит те страшные слова и ад распахнет перед ним свои врата, но тогда он сможет хотя бы существовать.
Сейчас неважно, о чем она думает, крепко сжимая в руках перо и забыв о раскрытой книге. Сейчас неважно, почему ее взгляд такой рассеянный и на красивом лице нет бесстрастной маски.

Люциус собирает ее волосы ладонью и перекидывает их на ее левое плечо, открывая шею. Она негромко вскрикивает и пытается обернуться, когда его руки сжимают ее предплечье. Дыхание такое же частое, как и пульс под ее кожей, и кажется, что стоит ему прикоснуться, и пульс начнет биться о его губы. Шея каменеет и напрягается, когда за ушком она чувствует его горячее дыхание.

А потом твердый язык проходит по коже, оставляя влажные следы, и губы сразу же начинают ее целовать – очень настойчиво, и Нарцисса забывает о том, что должна кричать и вырываться. Пальцы хватаются за стол, а затем и за скамью, на которой она сидит, а его губы уже опускаются к плечу, и она предпринимает последнюю, отчаянную попытку вернуть приспущенную мантию на место, прикрыв оскверненную кожу предплечья.

Губы не различают, где плечо, а где рука, уже отпустившая мантию и застывшая у основания шеи. И нежные, легкие, но настойчивые поцелуи превращаются в нетерпеливые покусывания и просто жадные прикосновения губ, когда зубы уже не щадят желанную кожу, и коротких, кое-как перехватываемых между поцелуями вздохов, и уже не нужно ничего скрывать…

Нарцисса попыталась обернуться, и ненасытные губы, лихорадочное дыхание и крепко удерживающие ее руки исчезли так внезапно, как и появились. Позади нее никого не оказалось, но Нарцисса все никак не могла успокоить свое выскакивающее из груди сердце, и ей казалось, что жаркое дыхание еще касается ее лица.

А потом перед ней внезапно предстал Люциус Малфой.

Он что-то отбросил, но Нарцисса так и не поняла, что это была мантия-невидимка. Он медленно наклонился к ней, и Нарцисса не смогла отвернуться. Его руки в мгновение ока уперлись в стол, находившийся позади девушки. Одним движением он придвинул стол, и она почувствовала, что может облокотиться.

Со стороны Люциуса это было последней, отчаянной попыткой не сорваться. Но вдруг Нарцисса еще больше запрокидывает голову, и теперь он видит ее приоткрытые губы – очень отчетливо. Как будто до этого они не были самой частой картиной в его голове.

– Мисс Блэк, мисс Пеннифезер, я закрываю библиотеку через пять минут!

Нарцисса, все еще сидя спиной к столу, зачем-то проводит рукой по исцарапанной поверхности. Ей приходится повернуться, чтобы взять наконец какой-то пергамент и сунуть его Малфою:

– Вот то, что ты просил… Малфой. Вернешь через неделю.

Мисс Пеннифезер, которую сейчас одновременно и ненавидят, и полностью игнорируют, появляется как раз вовремя, чтобы застать следующую сцену: Люциус Малфой не спеша отпускает стол и делает шаг назад, отходя от Нарциссы Блэк, которая тут же снова поворачивается к своим вещам и начинает неторопливо складывать в сумку учебники и пергаменты.

Забытая мантия-невидимка так и осталась лежать неподалеку от того стола. И этим вечером мисс Блэк, мистер Малфой и мисс Пеннифезер были не самыми поздними посетителями библиотеки Хогвартса.

Поразительной случайностью можно считать то, что мантию-невидимку обнаружили Джеймс Поттер и Сириус Блэк, которые никогда не удосуживались смотреть себе под ноги, но в этот раз сумели каким-то образом в темноте и спешке наткнуться на странный предмет.

Сегодня они и узнали тайну друга, и получили бесценный подарок.

Когда один находит, другой обязательно теряет. Малфой же, теряя, всегда что-то находил. И сейчас потеря, которую он даже не сразу обнаружил, не могла сравниться с его поистине бесценным приобретением.

***

Какого Мерлина он решил прогуляться по подземельям, Люциус не знал. Но каким-то Мерлином он умудрился заблудиться буквально через десять минут после начала «прогулки». Впрочем, это была прекрасная возможность подумать, поразмышлять. И Люциус, не собираясь упускать ее, провел немало времени в попытках разобраться в своих путающихся мыслях.

Он знал, почему решил провести вечер в подземельях, – просто не горел желанием себе в этом признаться. Это было единственным спасением от ожидания в шумной гостиной одной особы, которая посмела скрываться от него так искусно, что Люциус уже стал испытывать неприятное ноющее чувство безысходности.

Всего один день, а он словно… Быстро поднявшись с пола, Люциус поспешил на поиски выхода. Он ведь прекрасно знал, что найдет путь из подземелья сразу, как только примет окончательное решение.

Стремительно преодолев несколько лестниц, он быстро зашагал к Большому Залу, где ужин был уже в разгаре. Этим вечером Люциус намеревался изменить очень многое, и в его планы точно не входило упускать возможность увидеть свою невесту.

Искренне полагая, что всё зависит только от него, Люциус миновал еще один коридор на пути к месту, где находилась гостиная Слизерина. Он мысленно убеждал себя во многих неверных вещах, но все же чувствовал, как самоконтроль ускользает от него из-за принятого им смелого решения.

Люциус успел остановить того, кто несся на него, не разбирая дороги и не поднимая головы. Невысокой светловолосой девушке не нужно было смотреть на него, чтобы Малфой смог ее узнать.

Но она на него посмотрела.

Люциус оцепенел, не в состоянии сдвинуться с места.

Самые прекрасные и холодные на свете глаза были полны слез, уже ползших по лицу, и невыносимой боли, которая, казалось, смотрела на него с дна голубых очей и сдавливала железной рукой его горло.

Боль в глазах Нарциссы казалась Люциусу миллиардами мелких осколков, безжалостно вонзавшихся в него. Трепещущие мокрые ресницы, дрожащие припухшие губы и слезы обиды, боли и безысходности превращали оцепенение Люциуса в настоящий паралич, эффект которого никогда не сравнится со Stupefy.

Нарцисса по-детски утерла глаза, а затем снова заплакала, всхлипывая так, что Люциус сумел-таки шагнуть к ней, протягивая руки.

Чтобы снова замереть и с огромным трудом выдавить единственно возможные сейчас слова:

– Что? Кто?! – еще шаг, и слез, катящихся по ее лицу, становится еще больше, что заставляет Люциуса, забывая обо всем, выкрикнуть: – Что случилось?!! Кто, говори?! Что?!

Если бы он хоть раз видел, как Нарцисса Блэк плачет… Но она никогда не плакала и никогда не была такой… такой… Глаза, в которых Люциус каждый раз выискивал хоть малейший проблеск чувства, сейчас оглушительно вопили о боли и обиде. И это не могло не убивать.

Если бы кто-нибудь когда-нибудь так при нем плакал … Возможно, дело было в том, что он никогда и не обращал внимания на чьи-то слезы, – а может, в том, что ему было невыносимо больно смотреть, как сотрясается в рыданиях Нарцисса Блэк. Но этот плач по-прежнему заставлял железную руку еще медленнее и крепче сжиматься на его горле. Возможно, так чувствовали себя его жертвы? Нет, он был к ним слишком милосерден, они не ощущали того, что он испытывал сейчас.

– Немедленно говори!!! Если ты сейчас же не ск…

Руки Люциуса нелепо замерли в воздухе, когда Нарцисса бросилась к нему и в невообразимом отчаянии прижалась к его груди, изгоняя железную хватку вокруг его горла ошеломляюще приятным прикосновением ее маленьких ладоней. Теперь она уже почти не плакала, только едва слышно что-то шептала, все еще вытирая редкие слезы и заставляя Люциуса дрожать каждый раз, когда до его кожи дотрагивались влажные пальчики.
Он так и стоял с разведенными руками, боясь опустить их, боясь сделать хоть одно резкое движение, когда Нарцисса чуть отодвинулась и подняла голову.

Маленькая ладошка скользнула на его грудь, и Люциус не смог больше терпеть. Ее тело оказалось таким же напряженным, как и его. Люциус безотчетно приподнял ее над землей, приближая к себе. Ладошка вернулась к его шее, и последней каплей жалких остатков терпения стали прикосновения пальцев к его волосам.

Приподнимая Нарциссу за бедра и заставляя ее обхватить его шею еще сильнее, Люциус лишь на миг задержался на подрагивающих губах, перед тем как крепче прижать ее к себе и наконец-то почувствовать ее вкус.

Отчаяние, безумное и безмерное, заставляло губы двигаться порывисто, постоянно приостанавливаясь в очередной боязливой попытке попробовать ее по-настоящему. Люциус ощущал, как ее мягкие уста двигаются в унисон с его, – единственное, что он смог почувствовать, кроме головокружительного всплеска наслаждения.

Бессильный заставить свои губы касаться ее легче, нежнее, бессильный остановить стремительное проскальзывание языка внутрь сладкого рта, он еще больше приподнимал ее над грязным полом подземелья. Нарцисса подалась назад, прервав поцелуй, когда его слишком твердый и настойчивый язык, пытающийся еще глубже проникнуть в ее рот, окончательно лишил ее и без того шаткой устойчивости в этих судорожно сжимающих ее тело руках.

Не думая ни о чем, Люциус начал следующий поцелуй с жаркого прикосновения языка и жесткого давления ненасытных губ. Нарцисса невольно стиснула на его шее руки и робко, медленно и покорно встретила его нетерпение и желание.

И забыто жестокое предательство Андромеды, и отчаяние долгого ожидания Люциуса превращается в безумное, безмерное наслаждение. И паузы между горячими, страстными поцелуями полны обжигающих кожу вздохов и неверящих взглядов, от которых холодная кровь вскипает и губы снова тянутся к самым сладким на свете губам – единственным, прикосновение которых отныне имеет смысл.

* Не знающий поражений (лат.)