Глава 12 3 page

Нарцисса опустила глаза и вложила ладонь в руку Люциуса.

– Если ты сейчас уйдешь со мной, то это навсегда.

Люциус вновь повторяет это, заставляя слова повиснуть в воздухе. Люциус живет не одним днем и не одним мгновением. Он знает что такое «навсегда» и что такое «никогда». Он не делает выбор, он «владеет и хранит», и его «навсегда» касается одной лишь Нарциссы.

Они уходят, покидают дуэль, приближающуюся к единственно возможному концу – Джеймс Поттер, в окружении друзей, склонится над Лили, пока Северус Снейп и Регулус Блэк, побежденные, будут пытаться подняться и поодиночке покинуть коридор. Нарцисса едва поспевает за Люциусом, пока темноволосый мальчик совсем не робко, а уверенно гладит лицо поверженной им девочки. Она без сознания, она не видит, что таится в темных глазах, так внимательно вглядывающихся в ее лицо.

А в темных глазах появляется четкое осознание одной еще непонятной для двенадцатилетнего ребенка истины. «Владеть и хранить» – доброму, шумному и не обремененному проблемами мальчишке такое сочетание должно быть непонятно, ему оно должно казаться варварским, странным и неправильным.

Лили распахивает глаза и пытается сфокусировать их взгляд на том, кто держит ее за голову. Она даже не чувствует, как больно чья-то рука цепляется за ее волосы.

«Владеть и хранить», выдержка из заученного Мерлин знает когда девиза одной чистокровной семьи, больше не кажется Джеймсу чем-то варварским, странным и, самое главное, неправильным. Он еще никак не может владеть и не сумеет сохранить, но именно в эту минуту мысль девиза очень ясна ему. Лили приподнимается на локтях – очевидно, собираясь отчитать его, пожурить и взять с него слово, что больше он в дуэлях участвовать не будет, – а Джеймсу уже больше всего на свете хочется воплотить эти два действия в жизнь.

Завладеть и сохранить. Отныне и навсегда.

* * *
Невинность обволакивает Люциуса, расползается по телу, не покидая самой Нарциссы. Невинность, данная природой, естественная, невинность каждого обжигающего прикосновения, каждого жадного поцелуя, каждого неожиданного вздрагивания приводит в исступление, лишает даже тех крох безумия, что еще как-то умудрялись сдерживать Люциуса. Проклятая невинность проникает в каждую пору тела, медленно пробирается под кожу. Она – часть Нарциссы, постанывающей под ним, она – часть водоворота, куда их обоих необратимо затягивает каждая минута, проведенная вместе.

И так правильно сдерживаться, терпеть, запрещать самому себе. Так чертовски верно балансировать на самой опасной грани и в последнее мгновение суметь остановиться.

Это тяжело – потому что Нарцисса ему отдается. Во взгляде, в прикосновении, в том слиянии, что лишь имитирует истинное слияние. Она невольно отдается ему, невольно позволяет брать ее по-настоящему даже без нужного соития.

Его губы – горький хмель, и от его пальцев на коже Нарциссы не проходят маленькие синяки. Нега расплывается по телу и заполняет зияющую пустотой дыру где-то внутри, где-то в груди. В такое невозможно поверить, кажется, такое и вовсе невозможно, но это так.

Необходимо время для невинности, которая никогда не покинет Нарциссу, но будет медленно, но верно превращена Люциусом в опаляющий жар. Необходимо время для неги, заполняющей пустоту, – уж слишком она шокирующая и невероятная.

Время так необходимо для «владеть и хранить» и для «навсегда».

Но времени не хватает даже у вечности.

* * *
Все началось с этого сна. Нарцисса проснулась, и первое, что она заметила, было то, что рядом с ней не было Люциуса, а не сбившаяся простынь, что запуталась в ее ногах – наверное, потому, что во сне Нарцисса сильно отбивалась от чего-то или кого-то.

Что ей приснилось, Нарцисса вспомнить не могла. Она поднялась с кровати и, накинув халат, вышла в гостиную, залитую светом всегда, независимо от времени суток.

На диване было не очень уютно, но Нарцисса решила остаться на нем. Она взяла в ванной расческу и принялась за свои волосы, глядя перед собой пустым взглядом. Волосы легко скользили между зубцами – особое заклинание, не дающее волосам спутаться даже во сне, – и Нарцисса расчесывала сейчас их только потому, что ей хотелось сделать что-нибудь маггловское, что-нибудь такое, что она делала в детстве, когда еще не пользовалась магией.

Люциус пришел где-то через полчаса. Бесшумно проник в гостиную, аккуратно прикрыв за собой портрет. Ступал тихо, но быстро и твердо, по дороге стягивая мантию.

Лишь на миг замер, увидев ее. Шаги по-прежнему тихие, быстрые и твердые. Навис прямо над ней, глядя на нее таким же пустым взглядом, как и ее, все еще смотрящим в никуда.

– Почему ты не спишь?

Нарцисса отложила расческу, посмотрела на него. Взгляды мгновенно потеплели, и Люциус притянул ее к себе.

– Что ты там делаешь, Люциус?

– Я мучаю и убиваю грязнокровок, Нарцисса. И магглов.

Ее лицо было так близко, что стоило лишь чуть наклонить голову, и его губы завладели бы тем, что им принадлежит. Она была так близко к нему, что Люциус был уверен, что одно слово способно окончательно разрушить его. С губ чуть было не сорвалось: «Я мучаю и убиваю грязнокровок, любимая». Каким образом это слово начало вертеться на его языке, Люциус не знал, так же как и не знал, что оно означает. Зато что означает «Нарцисса», он знал очень хорошо. Лучшего слова пока не придумали.

– Я служу Темному Лорду и убиваю по его приказу, Нарцисса.

– Это навсегда?

Неделю тому назад он рассказал ей о девизе семьи Малфоев, частью которой она уже является. «Владей и храни». Весь девиз был очень длинным и не отличался такой точностью и однозначностью, как девиз благороднейшего семейства Блэк, и Люциус еще в двенадцать лет выбрал из пустой, пафосной фразы всего лишь эти два слова.

«Владей и храни». Теперь и Нарцисса пытается понять, что для Малфоя значит «навсегда», и спрашивает, имеет ли это отношение к служению Темному Лорду.

– Нет, – Люциус беспечно улыбнулся, и улыбка словно приросла к его лицу. – Это все до тех пор, пока не представится возможность бросить, прекратить это, возможно, попросту отречься от этого.

– Прости, что я говорю это…

Она легонько коснулась его губ и тут же отстранилась, когда он потянулся к ней.

– …но я не хочу, чтобы ты служил ему. Я не хочу, чтобы ты вот так уходил и вот так приходил. Не хочу, чтобы ты служил… кому-то.

– Прости, что я делаю это, Нарцисса. Но грязнокровки достойны лишь смерти, – он так спокоен, когда говорит это, что Нарцисса очень сомневается в искренности его спокойствия. – И магглы тоже.

– И Темный Лорд тоже достоин тебя? – Люциус не понимает, как она может отодвигаться, когда он до потери дыхания хочет ее.

Пускай она забудет обо всем этом – грязь, кровь, Темный Лорд. Все это осталось там, за дверью, за воротами замка, в сгустке крови под Меткой на его левом предплечье, уродство которой теперь скрыто специальным заклинанием.

– Меня достойна… только ты. А тебя – только я. Забудь об этом вс…

– Заставь меня забыть.

И сама тянется к нему, сама касается, затягивает, обволакивает, сама кружит ему голову. Сама хочет сине-фиолетовых отпечатков пальцев на талии, груди, руках, бедрах. Желает бессвязного лепета и приглушенных стонов, что оставляют его губы на ее коже.

Прямо сейчас. Прямо здесь.

Всего через несколько часов после того, как они делали это в последний раз. Она еще желает этого через несколько недель после того, как они начали это делать. Она будет желать этого даже через несколько десятилетий после того, как они продались и взамен получили друг друга.

– Заставь меня забыть… страх… когда тебя рядом нет… когда мысли лишь об том, что ты… ушел и не вер…

Люциус хрипит – ее грудь тесно прижата к его. Его руки давно стянули с нее халат. Пальцы запутались в волосах и не могут освободиться, для того чтобы скользнуть к груди. Мысли, чувства, воспоминания, эмоции тоже запутались, и их переплетенный клубок покатился куда-то вниз, то ли покидая его тело, то ли в поисках его проданной и выставленной на аукцион души. Пальцы сцеплены, губы не могут оторваться, а их общий жар заставляет землю плавиться под ногами.

– Заставь ты меня… заставь меня забыть… те минуты, когда у тебя все лицо и руки были в крови. Заставь меня, Нарцисса.

Но благодаря ее близости эти воспоминания становятся лишь ярче и четче. Она самозабвенно отвечает ему – теперь, когда вся инициатива в его руках, в его губах, в его языке. Каждое ее ответное прикосновение, каждый ответный вздох и полустон заставляют Люциуса еще яснее понимать, что может случиться, если… Он больно сдавливает ее бедра, нежно проводя по ее губам языком, проникая им в глубины ее рта.

* * *

Все продолжилось тем же сном. Только на этот раз Люциус оказался рядом с ней и проснулся в ту же минуту, что и она. Нарцисса еще дышала немного сбивчиво и была рада, что он ни о чем ее не расспрашивал.

Он лежал и смотрел на нее. В полной темноте.

Его внимательного взгляда невозможно было не почувствовать. Нарцисса была уверена, что он не может разглядеть ее, но его взгляд скользил по ее лицу так явственно, как будто темнота ему не помеха.

Когда Люциус встал с кровати, Нарцисса уже знала, куда он идет. Она не сделала ни малейшей попытки выпутаться из кокона простыни и даже не пошевелилась. Но когда послышался звук открывающегося ящика, она обернулась и слегка приподнялась.

Он вытащил первую пустую колбочку и, не промедлив ни секунды и не высказав замешательства из-за того, что в ней ничего нет, достал вторую. В лунном свете было видно, что и она пуста.

Люциус сел на край кровати и, не оборачиваясь к ней, спросил:

– Что тебе снится?

– Ничего, – тонкое лезвие разрезает изгиб позвоночника, добираясь до хребта, – особенного. – Боль достигает щиколоток, с которых тонкими лентами срезают сухую, бескровную кожу. – Я не помню. – И лезвие одним штрихом описывает круг вокруг запястья, полоски кожи покидают руку с каждым новым кругом.

– Выпила уже все запасы зелья Сна-без-Сновидений, а все равно ничего не помнишь, – теперь ей был виден его профиль, но Нарцисса предпочла смотреть ему в спину, а не в видневшуюся часть лица. Чтобы голос звучал непринужденно, чтобы чем-то себя занять, она начала разматывать простынь.

– Когда я пила его, я тоже не помнила, что мне снится.

– Как давно? – небрежно спросил Люциус, обходя кровать и направляясь к своей стороне.

– Неделя.

Нарцисса смущенно отвела взгляд, когда его обнаженного тела коснулся лунный свет, но попыталась сделать это так, чтобы он не заметил. Поэтому она хотела продолжить говорить, но в ту же секунду оказалась в точно такой же позе, что и Люциус. Посередине кровати, на коленях.

– Семь дней, – он уже не держал ее, но Нарцисса не могла пошевельнуться. – Семь дней тебя мучают кошмары, и семь дней ты молчишь об этом.

– Не то чтобы мы с тобой много разговаривали, Люциус.

Оказаться на спине, прямо под ним было так правильно. Это и был их разговор – слова были слишком незначительными для того, чтобы передать их чувства. Нарцисса ощущала это все сильнее и сильнее с каждой секундой, проведенной вместе с ним.

Но ей хотелось отвлечь Люциуса от мыслей об этих снах и переключить его внимание на проблемы в их взаимоотношениях. Или может, Нарциссе просто хотелось в их отношениях чего-нибудь такого, что должно быть у всех. Чего у них нет, но чем занимаются все остальные.

Нарцисса могла обманывать себя сколько угодно, но Люциус этого не делать собирался.

Она привычно извивалась под ним, привычно постанывала и пыталась скрыть это, так же как и громкие выдохи, и реакцию собственного тела, она привычно отвечала робко, но пламенно – и даже с этим «привычно» Люциус сходил с ума. В его реакции было уже что-то нездоровое, и это соответствовало ненормальности реакции Нарциссы. Ее руки то отталкивали, то притягивали, она не пыталась побороть ответное возбуждение, она пыталась скрыть его любым способом.

Она с силой хваталась за подушку, пальцы сминали покрывало, когда его губы беспорядочными, сбивчивыми поцелуями покрывали ее грудь. Люциус не останавливался, пока стоны не заполняли каждый уголок комнаты, Люциус не останавливался, пока просьбы не превращались в рыдания, Люциус не останавливался, потому что он уже н е м о г остановиться.

В этот раз он приник к ее разгоряченному лицу, уже раздвигая мягкие бедра. В этот раз его тело было настолько зависящим, настолько рабски преклоненным, что Люциус как-то неуверенно прикоснулся к ее губам. С легким причмокиванием, с прерывающимися прикосновениями, неуверенно, но жадно он пытался полноценно завладеть ее губами, но этому что-то мешало. Губы соединялись на один вечный миг и тут же расставались, головы под разными, часто сменяющимися углами тянулись друг к другу, и их губы соприкасались снова – неуверенно, но все с той же невообразимой жадностью.

Если он сейчас допустит полноценный поцелуй, затягивающий их в воронку полнейшего безумия, его уже ничто не остановит.

Руки Нарциссы тряслись, когда она попыталась оттолкнуть его. Ей понадобилось всего лишь мгновение, чтобы оценить состояние Люциуса, но это ничего не изменило в ее собственном состоянии. Страх словно подпитывал возбуждение, жажда неизведанного дополняла привычную потребность в Люциусе.

Сколько раз они оказывались вот так на краю? Сколько раз это повторялось и сколько раз обрывалось? И почему?

Нарциссе было все равно. Ее трясло от страха, непреодолимого и необъяснимого, и взгляд Люциуса никак не уменьшал этого страха. У нее перед глазами не возникало никаких сцен того, как все может измениться, если Люциус будет наконец-то обладать ею, но одно только осознание, что это может случиться – прямо сейчас, – превращало ее страх в фобию.

Он сжал ее бедра и, не рассчитав своей силы, впечатал ее в стенку кровати. Она впилась в его плечи ногтями, не сводя с него взгляда. Руки до боли сжимали ее бедра, и переход от давления к ласкам был таким резким, что Нарцисса выдохнула Люциусу прямо в лицо. Поглаживаниями были такими приятными, нежными, успокаивающими…

– Трусиха, – процедил он и резко, больно, жестоко впился губами в ее губы. Нарцисса же благодарила его нежными ласками языка и легкими поглаживаниями его волос. Пальцы на ее бедрах снова напряглись, и Нарцисса безуспешно пыталась сдержать стоны, когда его губы, как бы в ответ ее поглаживаниям, неистово терзали кожу ее шеи и спускались к груди.

– Я не знаю, почему ты боишься, – лжет, – но я чувствую это в каждом твоем прикосновении, – лжет. – Я буду сдерживаться, – лжет, – но просто научу тебя кое-чему, – все еще лжет.

Если бы Люциус не закончил эту речь поцелуем, он бы дождался от своей невесты прохладной словесной благодарности. Но он не хотел этой благодарности просто на словах и в глазах.

Пускай благодарность будет в ответных поцелуях, пускай она не стесняется своих стонов, своих высоких вскрикиваний, пускай ее благодарность за его лживое признание окончательно сведет его с ума и ему не придется придумывать какие-то причины для оттягивания самого желанного момента.

Тонкий кончик языка разрезает изгиб позвоночника, дрожь добирается до хребта – …нет, Люциус, нет, Люц… иус… – нега достигает даже щиколоток, с которых тонкими струйками стекает пот возбуждения – …Люциус, Люц… иус, д-д-да… – и язык одним штрихом описывает круг вокруг дрожащего запястья, полоски напряжения покидают ослабевшую руку с каждым новым влажным кругом – … да… да… Люциииус…

Картина кошмарного сна Нарциссы предстает перед глазами Люциуса, но тут же тает, когда он вновь возвращается к атласной коже Нарциссы. Он вылизывает ее запястье так до неприличия тщательно, собирает крупинки пота на спине так не спеша и так настойчиво, что Нарцисса уже не помнит, что сны вообще могут существовать. Картинка, вырванная из сознания Нарциссы легилименцией, которой Люциус уже научился у Темного Лорда, постепенно исчезает из его памяти, и ему остается лишь помнить, как легко и беспрепятственно можно овладеть воспоминаниями его Нарциссы.

Как незаметно, легко это можно сделать и как это его волнует.

И как сложно, почти невозможно овладеть ею самой. Но это настолько важно, что Люциус уже не различает, когда желание переходит в потребность, а потребность в необходимое условие существования.

Не верится, что когда-то Люциус не осмеливался на один только разговор с Нарциссой, а сейчас решается прикоснуться к ней. Не верится, что когда-то он считал, что стоит один раз только попробовать – и мир будет зажат у него в кулаке. Он пробует, пробует, пробует, и все по-разному, все по-другому, но уже через миг после сводящего с ума насыщения Нарцисса ускользает от него как фантом, как призрак, который появляется, когда хочет и где хочет, но только перед ним.

Овладеть ею настолько важно, что Люциус тратит каждую драгоценную минуту ночи на изгнание из сознания Нарциссы воспоминаний об этом ее кошмарном сне. Овладеть ею полностью и навечно так важно, что Люциус уже не различает, где его желания и потребности, а где ее.

И каждое мгновение – это эликсир вечной жизни, рецепт которого не нужен ни Нарциссе, ни Люциусу, потому что время уже им принадлежит.

Пока.

Глава 14

Часть 1

Возможно, жить в одной комнате, пользоваться одной ванной, и отдыхать в одной гостиной было ошибкой. Возможно, питаться вместе, делать домашние задания вместе, и ходить в Хогсмид вместе тоже было ошибкой.

«Ошибка» - не очень подходящее слово. Оно не в полной мере характеризует ту ситуацию, к которой привела совместная жизнь. Вполне сносное слово для нее – сумасшествие.

Нарцисса сходит с ума, потому что он подвигает к ее тарелке именно те блюда, что ей нравятся; потому что он тактично читает какой-нибудь учебник, когда она занимается раздражающими ее Зельями; потому что он не заговаривает с ней о квиддиче, так как знает, что она терпеть не может эту игру; потому что он семь раз за ночь целует ее родинку под грудью, зная, что это доведет ее до конца.

Люциуса безумствует, потому что она заговаривает именно в тот момент, когда он нуждается в этом; потому что она занимается его мантией, рубашкой, брюками, бельем, пока он в ванной; потому что она читает ему вслух, зная, что это для него удобнее всего, даже когда он ее не просит об этом; потому что она неуверенно, а не самодовольно, скользит языком по набухшим венам его шеи, помня о том, как в прошлый раз он глухо стонал от этого.

Это сумасшествие с каждым днем превращается в молчаливое напряжение. Да, безумство может быть тихим, почти спокойным, но это не делает его менее опасным.

Люциус все еще иногда цедит сквозь зубы «трусиха», лживо подчеркивая, что он–то ничего не боится. Нарцисса все также слепо благодарит его за выдержку, за уважение к ее страху, хотя в душе оба понимают, что ни благодарности, ни страха, ни даже лживого обращения «трусиха» нет.

Всё дело уже давно не в страхе.

Люциус медленно повернулся и посмотрел ей прямо в глаза. Нарцисса стояла за его спиной уже несколько минут. Обнять его она так и не решилась, поэтому он решил повернуться.

- Тяжело делать первый шаг?

Нарцисса улыбнулась губами, но глаза не смогли изобразить улыбки. Она была очень сосредоточена, внимательно всматривалась в него и не отводила взгляда.

Люциус облокотился на стол и жестом пригласил ее сесть ему на колени. При этом ноги он широко раздвинул.

Молча, без всяких уместных тут раздраженных «О, Мерлин…Салазар помоги мне…» помог ей взобраться на него. Почувствовав прикосновения мягких рук на шее, и убрал свои руки с ее талии.

- Где была?

- В библиотеке. С Урсулой, - она сильнее сжала его шею, ведь теперь он не придерживал ее.

Ничего не сказав, Люциус снял с нее мантию. Она была отложена на соседний стул.

Нарцисса задержала дыхание, когда холодная рука начала ласкать ее бедро, пробираясь все ближе и ближе…Вздох и выдох давались с трудом из-за того, что перед тем как белье исчезло с помощью взмаха его палочки, он все же пальцами приспустил его.

Люциус так резко впился в ее шею поцелуем, что Нарцисса не удержалась от стона. Его пальцы впивались в бедра, а губы терзали кожу, но Нарцисса не могла отделаться от мысли, что под юбкой ничего нет, кроме…его руки.

- Смотри мне в глаза, - прохрипел он и одна его рука надавила на ее затылок, приближая ее лоб к его. – Только в глаза.

Ничего не происходило. Точнее, Нарцисса задыхалась тяжелым дыханием Люциуса, задыхалась его непонятным взглядом, но все равно ничего не происходило.

- Опустись на мои пальцы, - его губы практически выводили эти слова на ее губах.

Нарцисса, полностью загипнотизированная, попыталась опуститься, но…

- Колени…не могу…

- Смотри мне в глаза! - прошипел Люциус, когда она попыталась опустить взгляд вниз.

- Но…колени…аах…больно…

Она не могла опуститься, колени соскальзывали с его ног, и Нарцисса протяжно застонала, когда едва коснулась одного его пальца.

- Медленно. Опускайся. На. Мои. Пальцы, - она простонала ему прямо в губы, и он вернул ей стон, когда ей удалось чуть опуститься. – В глаза, – ее затянутые поволокой аквамариновые глаза заставляли забывать, ради чего он все это затевает.

- Еще. Колени не соскользят.

Она больно вцепилась в его волосы, когда удалось опуститься еще. Пальцы растягивали ее, и Нарцисса забыла, что дышать так громко и так часто прямо в лицо Люциуса не очень–то прилично.

Его глаза окончательно поглотили ее, когда она сумела опуститься полностью. Нарцисса ощущала, как сжимаются ее мышцы, и так хотелось закрыть глаза…но его взгляд не отпускал ее.

- Теперь… - не удержался и овладел ее губами на пару секунд, - приподнимись и сразу же полностью опустись…

Нарцисса попыталась, но поза была неустойчивой и:

- Коле…колени… не могу…

Тяжело дыша ей прямо в лицо, он попытался сдвинуть свои ноги, но из-за его руки, которая находилась в неудобном положении, ничего не получилось.

- Нарцисса… - глаза в глаза, - приподнимайся.

Руки цеплялись за его волосы, колени больно давили его ноги, а дыхание опаляло его рот. Нарцисса с трудом приподнялась и поняла, что больше минуты она вот так не продержится.

- Теперь…опустись….и….

Нервно сглотнул и практически без ее помощи ввел пальцы. Она должна была лишь чуть шире раздвинуть ноги и присесть…

- …представь, что это я…полностью я…

Часто, прерывистое дыхание сопровождало следующий шаг. Приподнялась – опустилась. Колени соскользнули, Нарцисса удержалась только благодаря рукам на шеи Люциуса.

- Представляешь?

Знал, что представляет, потому что глаза не могли оторваться от его глаз, движения стали немного неистовыми и жар смешался с потом и струился по их лицам.

- …представь, что это я…даа…я…заполняю…

Казалось, они поменялись ролями. Дыхание Нарциссы все еще было прерывистым, но более спокойным, и ее пальцы уже не сжимали его шею, а поглаживали. Вот только Люциус дрожал и хрипло дышал, потому что сам представил…

Мышцы сокращались вокруг его пальцев и поцелуи Нарциссы как искусственное дыхание, что спасает жизнь. Теперь он уже не может оторвать взгляда от расширенных зрачков и темно – голубого ободка вокруг них. Если ее колени сейчас соскользят, он умрет…

Но он так возбужден, что уже трудно сидеть. Трудно дышать. Но Нарцисса опускается на его пальцы, и прикосновение ее губ опаляет его, как бы предупреждают об опасности.

- Что, сейчас кончишь?

Эти слова шепчет именно Нарцисса, грязный поток воздуха с грязными словами вырываются из ее рта, заполненный дерзостью и незнакомой Люциусу мукой. Она опускается, опускается, и знает, что внутри его брюк сейчас невероятно напряжено то, что она должна представлять внутри себя вместо его пальцев.

Люциус дергается, неуклюже кусает ее губу, пытаясь скрыть стон. Кажется, еще одна секунда, еще мгновение и он…

- Кончишь прямо в штаны?

Это были последними словами, что Нарциссе удалось прошептать перед тем, как она наконец-то сумела закрыть глаза. Это были последними слова, что Люциус сумел расслышать перед тем как вырвать пальцы из нее, и запоздало рвануть змейку…

И после нескольких беспамятных минут, Люциусу хватает сил больно стиснуть ее и повалить на стол. Именно эта позиция ему больше всего по душе, но теперь о ней, сидящей на нем, он ничего против не имеет.

Нарцисса все еще держит руки на его шеи и внимательно вглядывается в него. Люциус жадно припадает к ее шее, делает больно, но приятно, целует неистово, но жестко, хватает ртом кожу, пропускает через ее кровь воздух. Ее пальцы все крепче, все сильнее сжимают его шею, и Люциус на миг поднимает взгляд.

Нарцисса смотрит на него так, как будто она согласна. Она и согласна, только Люциус не может понять… Не может выдержать взгляд, опускает глаза к красным отметинам на коже…Снова его взгляд поднимается…

Она согласна. Нарцисса лежит под ним - раскрасневшаяся, с засосами на шее и задранной юбкой, и царственно разрешает ему обладать ею. Она умудряется выглядеть такой невинной в этом своем желании, в этом своем откровении, дороже которого ничего для Люциуса быть не может.

Нарцисса сейчас настолько его, Нарцисса сейчас ни Блэк, ни Малфой, она просто его. Нарцисса, у которой даже разлет ключиц предназначен для его поцелуев, носит перстень его рода на своем пальце и клеймо его рта на своей коже.

Слово вырывается прежде Люциус успеет обдумать его, но он и так знает, что уже все решено.

- Нет.

Она ведь не спрашивала - она соглашалась, она разрешала, она желала…

Люциус знает, что он делает, продолжая целовать ее с тем же неутолимым пылом и жаром, который никуда не делся даже от твердого «нет». Приятно хоть сейчас побыть трусом, и скрыться от ее реакции в беспамятстве их близости. Как же легко туда ее затянуть и как же легко там затеряться самому.

И никакого самодовольства оттого, что ее реакция на его поцелуи так сильна, что она не может оттолкнуть Люциуса, после того, что он сделал. Люциус перестает думать о всяких опрометчивых решениях в ту секунду, как закрывает глаза, чувствуя ее вкус. В ту секунду, Люциус вообще перестает думать.

***

- Итак, Венеция?..

Мистер Блэк и мистер Блэк продолжили кушать молча. Люциус сделал глоток из кубка и вернулся к еде. Нарцисса холодно улыбнулась и немного резковато развернулась к миссис Блэк:

- Еще слишком рано для принятия таких решений. Насчет свадебного путешествия можно подумать и позже.

Люциус усмехнулся, когда Вальбурга незамедлительно отложила столовые приборы в сторону. Он упивался холодной улыбкой Нарциссы. Его взгляд говорил, что теперь она может позволить себе много дерзостей – это Люциус будет ледяной стеной надменности и невозмутимости среди них двоих.

Но улыбка Нарциссы померкла, и она отвела взгляд.

Следующие свои слова она произнесла с нехарактерным для ее поведения в обществе ожесточением:

- Но вы правы, тетя, - Люциус впивался в нее тяжелым взглядом. – Все должно быть решено и вскоре, как вы и советуете.

А последнюю реплику она сказала уже мягче и тут же продолжила есть.

- Мы с Нарциссой уже все решили, миссис Блэк.

Нарцисса продолжила разрезать что-то в тарелке, глядя только туда. Люциус продолжил:

- Мы решили провести медовый месяц в Италии.

- Отлично.

- Отличный выбор, Люциус.

Миссис Блэк промолчала. Люциус не в силах есть более, с непринужденным видом сказал:

- Свадьбу мы назначили на двенадцатое июля.

Нарцисса не поднимала глаз. Миссис Блэк хотела что-то сказать, но Люциус быстро продолжил, уже с заметными нотками угрозы в голосе:

- Середина лета – идеальное время. Нарцисса успеет оправиться после экзаменов, и я…

- Отец, передай мне, пожалуйста, подливку.

Смело встретила взгляд Люциуса, и даже принимая ненужную ей подливку от отца, не отвела глаз.

Затем Нарцисса что-то сказала, Люциус ответил, Нарцисса прокомментировала, Люциус незамедлительно парировал.

Они несли какую-то чушь, в разговоре реагировали на слово «мы», которое значило определенно лишь «я» и на собственные имена. Весь смысл беседы заключался в интонациях и тоне, которые преображали слова «Нарцисса» и «Люциус» во что-то неприличное, интимное и слишком пылкое для обращений к друг другу невинной невесты и выдержанного жениха.

Но несмотря на столь явственное проявление эмоций, которые были лишь верхушкой личного айсберга Нарциссы и Люциуса, ни Вальбурга, ни Сигнус, ни Орион не сумели сделать правильных выводов из этой сцены.

Нарцисса с невообразимой для нее волей и упорством замыкалась в себе. После того как вчера прозвучало его твердое «нет» - ответ на ее молчаливое разрешение, Люциус безуспешно пытался пробиться к Нарциссе.

Страсть разгоралась с чудовищной силой, и они все больше и больше терялись в друг друге, но паузы между неповторимыми моментами были наполнены невыносимой замкнутостью со стороны Нарциссы.

Люциус ни за что бы не устроил такого спектакля в присутствии других, тем более в кругу семьи Блэк, но когда Нарцисса согласилась с наглым решением тети, не переча и полностью повинуясь ей…Она сделала это с таким мазохистским удовольствием, сама не зная для чего, но даже не догадываясь, что это делает с ним.

А затем снова замкнулась в себе. Не поднимала взгляда – и Люциус нес эту ерунду про Италию, уязвлял лживыми «мы», заверял в том, что решения приняты совместно, хотя об этом и речи между ними не было.

Он знал, что в обычной хогвартской обстановке это не подействует и решил рискнуть собственной маской безразличия во время семейного обеда. И сделал он это ради того, чтобы вытянуть Нарциссу из этой пучины недоверия и уязвимости.