V e t o 12 page

Но нет, конечно. Кто позволял слабой, безвольной невесте могущественного чистокровного волшебника умирать или даже сметь чувствовать себя рассыпанной? Какая пошлость и безвкусица!

Да, Люциус мог бы устроить еще один помпезный прием, только уже в честь своей уничтоженной невесты.

Она протянула ему руку – она сама, робко и неуверенно, вложила свою ладонь в его, а он… Он был зол, раздражен, его трясло от гнева из-за того, что еще одна секунда, еще один его неверный шаг – и Нарцисса лежала бы на месте мертвого Гринспуна.

Нарциссе было невдомек, отчего Люциус так разъярился. Ее оттолкнули, отвергли в очередной раз, и сил для того, чтобы снова доказывать что-то себе и другим, не было. Она не спеша обходила гостей, улыбаясь знакомым, кивая отцу, дяде и тете, вдруг решившей заняться ее воспитанием.

Нарцисса искала единственный для нее источник тепла в холодном, искусственном веселье, ставшем таким только из-за людей, чьей неискренностью пропитался даже воздух этого заполненного аристократами Зала.

И вот Андромеда машет своей младшей сестре из-за главного стола, и та уже спешит к ней, чувствуя, как боль становится призрачной и напоминает теперь мимолетную вспышку преувеличенного страдания. Печаль рассеивается с каждым шагом, а взгляд Андромеды такой теплый и родной, что, кроме него, Нарцисса не видит ничего.

Люциус возник словно из ниоткуда и прямо у нее на пути. Его лицо снова было непроницаемым, только вот глаза – не теплые, и не родные, как у мгновенно забытой сестры, и не безразличные, какими он обычно смотрит на людей… Глаза лихорадочно блестят все еще кипящей в них яростью, и его дыхание, почему-то вдруг похожее на завораживающее шипение, опаляет Нарциссе щеку, когда он, словно покачнувшись, наклоняется к ней. Теперь ей не нужно протягивать руку, он сам железными оковами берет в плен её запястье, и Нарцисса знает, что он хочет оставить синяки везде, где только сможет коснуться кожи.

Они поднимаются на невысокий помост, на котором уже стоит мистер Блэк. По традиции, дочь должна стоять справа от отца, но Люциусу плевать на традиции: Нарцисса останется рядом с ним, и ее ладонь будет зажата в его – так, чтобы это видели все.

Во время своей речи Сигнус Блэк немного нервничает, и Малфой перебивает его, превращая свою бестактность в удачную шутку, над которой смеется весь зал.

Люциус ступает почти на край помоста и твердо, без колебаний, жестким тоном объявляет о своей помолвке с Нарциссой Блэк. Многие удивлены такой резкой перемене настроения, но крепко переплетенные пальцы жениха и невесты шокируют гостей больше всего.

Жених приглашает невесту на танец, но короткая, отрывистая фраза, даже не спрашивающая – утверждающая, звучит вовсе не торжественно, а скорее как скрытая угроза.

Хотя «вопрос» явно не требовал ответа, Нарцисса все-таки ответила «да» – твердо, уверенно и достаточно громко, чтобы гости наконец-то услышали ее голос. Угрозы Люциуса Малфоя не встретят у нее покорности.

***

– Как он затащил тебя туда? – Люциус словно выплевывал слова, забыв о безразличной маске на лице.

– Мы танцевали, и он…

Он дёрнул ее на себя, останавливаясь посреди Зала и обрывая только что начатый вальс.

– Ты танцевала с ним? – его руки вдруг оказались совсем не там, где требовал танец.

– Он приглашал меня очень настойчиво и в присутствии отца, так что я…

– Ты должна была отказать. Я приказал тебе не танцевать ни с кем, кроме меня и отца!..

Нарцисса положила руку ему на плечо, молчаливо указывая на необходимость продолжить танец, но он снова прижал ее к себе.

– …я приказал тебе…

– Кто ты такой, чтобы мне приказывать? Мне надоели твои…

– Кто я такой?! – они продолжили танец, и теперь он сжимал ее так, что трещали кости. – Я – твой будущий муж, и если бы ты не нарушила моего приказания, ничего бы не случилось!

– Он нашел бы другой способ затащить меня туда!

– Я убил бы его раньше, чем он смог бы дотронуться до тебя.

Нарцисса молчала. Люциус бросил на нее быстрый взгляд и немного ослабил хватку.

– Что он тебе говорил?

– Это неважно. Он мертв, и я хочу…

– Послушай меня, Нарцисса. Он бросился к этому чертову столику, а не к тебе, потому что хотел там что-то взять. И это что-то должно быть портключом, иначе он не вел бы себя в моем доме так уверенно.

– Это ты уб… убрал портключ?

– Нет, – Люциус старался не смотреть на нее. – Но я выясню, кто должен был положить туда портключ и не сделал этого… или же убрал его позднее. Поэтому скажи, что он тебе говорил.

– Он… он постоянно смеялся. Говорил что-то о нашей помолвке, и… и… – воспоминание так резко всплыло в ее памяти, что Нарцисса заметно побледнела. Картины происшедшего всё еще стояли перед ее глазами, но теперь их дополнял низкий, насмешливый голос.

– Что? – Люциус резко развернулся, опять шагая слишком широко для танца. – Говори! – его руки вновь причиняли боль.

– Тогда я подумала… Он говорил какую-то чушь, и мне были неприятны его… его прикосновения, – внезапно они остановились, но Нарцисса и не заметила, – и я подумала, где ты. Но тогда я даже не искала тебя в толпе, – Люциус не отрываясь глядел на нее, но она не замечала, какая звериная ярость бушевала в его глазах. – И Гринспун вдруг сказал, что это не ты следишь за нами. Как ты нашел ме… нас? Малфой, мне больно, – последнюю фразу она прошептала, тщетно пытаясь отодвинуться.

– Тебе больно? – горячее дыхание касалось ее волос, эхо гневных слов отдавалось в ее ушах, и Нарцисса судорожно сжала его напряженное плечо. – Тебе больно. Ты, наверное, еще не поняла, чем бы для тебя всё это закончилось, если бы я не заметил твои чертовы волосы!!!

Заиграла другая мелодия, и Люциус, не выпуская руки Нарциссы, отвёл ее к одному из немногих пустующих столов на четыре особы.

– Я аппарирую тебя домой. Предупреди отца и сестру.

– Но отец ска…

– Я сказал, что аппарирую тебя домой прямо сейчас.

– Ты мог бы и не перебивать меня каждый раз! – Нарцисса вырвалась из его хватки и в один миг растворилась в толпе, и Люциус едва удержался от того, чтобы не кинуться за ней.

Глупая, непокорная… Блэк. Если бы в тот момент он держал что-нибудь в руках, это «что-нибудь» немедленно оказалось бы раздавленным, сломанным или разорванным. Где она, черт побери, ходит так долго? Надо было пойти за…

– Отец сказал, что хочет с тобой поговорить, и…

Не дав Нарциссе договорить, он увлек ее за собой. Они быстро и незаметно покинули Зал и аппарировали, как только оказались в одном из длинных коридоров Малфой-Мэнора.

***

– Отец не отпустил меня. Это дурной тон – жениху и невесте покидать вечер вдвоем.

– Я поговорю с ним. Ты – моя невеста, и я могу делать с тобой всё, что захочу.

Нарцисса замерла, но тут же взяла себя в руки и, обогнув кушетку, подошла к букету, стоявшему в огромной китайской вазе. Сегодня гостиную украшали лилии.

– Так вот зачем мы покинули приём? Чтобы ты смог доказать, что действительно можешь делать со мной всё, что захочешь?

Она не понимает, что говорит. Люциус попытался расслабиться, но она продолжает говорить таким же тоном, и воздух словно искрит напряжением:

– С чего это ты вдруг решил, что тебе всё позволено? По-твоему, я… я…

Люциус встал и в два шага преодолел расстояние между кушеткой и тумбой. Нарцисса продолжила перебирать цветы, так не оглянувшись.

– Твой отец не станет мне ничего запрещать. Он не имеет на тебя никаких прав.

Нарцисса обернулась и тут же отступила, чтобы суметь хотя бы поднять голову, не уткнувшись при этом ему в грудь.

– Мой отец имеет на меня все права! Он воспитал меня, он…

– Видишь это? – темный перстень с выгравированной на черном фоне серой буквой «М» оказался перед ее лицом, и Люциус поспешно отдернул руку, почувствовав на своей коже ее дыхание. – Это будет и на тебе. И ты… и я буду обладать, – тобой, – всеми правами на тебя.

– Видишь это? – Нарцисса протянула ему правую руку, на которой не было ни одного кольца, и он уставился на эти бледные пальцы, на эту часть ее тела, к которой он прикасался чаще всего, но так и не смог по-настоящему узнать, как ему бы хотелось.

– На мне нет никакого кольца. И у тебя нет прав на меня.

Он сделал всего один шаг. Всего одна секунда. Всего один короткий вдох… "я убил бы его прежде, чем он сумел бы дотронуться до тебя…" и один медленный выдох… "доказать, что действительно можешь делать со мной все, что захочешь…" Правая рука невольно опустилась, и он слегка наклонил голову, приближаясь… Люциус знал, что никогда не сможет закрыть глаза, когда ее рот приотк…

Звенящую от напряжения тишину разорвал громкий, резкий хлопок. Нарцисса отскочила назад, ударившись о тумбу. Люциус не мог заставить себя повернуть голову, Нарцисса не могла заставить себя отвести взгляд. Второй раздражающий хлопок – и они одновременно повернулись к Андромеде и мистеру Блэку.

Люциус слегка поклонился Сигнусу и попросил его о немедленном разговоре. Пожилой мужчина неопределенно мотнул головой и вяло пригласил будущего зятя в свой кабинет.

– Если этот ублюдок хоть пальцем…

Нарцисса повернулась обратно к цветам, и последующие слова Андромеды прошли мимо ее ушей.

Вдали от вазы, на краю деревянной тумбы лежал перстень с выгравированной в центре темно-голубой «М». Вычурная буква красовалась на черной, гладкой поверхности.

И вот, придерживаемый дрожащей рукой, перстень заскользил по ее бледной коже и обрел свое место на безымянном пальце правой руки.

Всего одна секунда, всего одно движение и всего одно решение, как вдох и выдох, и перстень сам стал впору для ее тонкого пальчика.

Люциус вздрогнул, почувствовав, как перстень обжег кожу, и посмотрел на свою правую руку. Серая «М» вновь засветилась и погасла, еще не остыв, но теперь ее украшало темно-голубое окаймление.

– Слава Мерлину, ты не увидишь Малфоя до сентября. Кстати, как там Гринспун? Что он говорил, когда вы танцевали? Вы куда-то…

– Он не сказал ничего заслуживающего внимания. Андромеда… где ты была вчера вечером и сегодня днём?

***

Чего стоило Люциусу пригласить свою невесту на традиционное для помолвки свидание? Или хотя бы проведать ее, аппарировав в дом семейства Блэк? Множество возможностей открывалось перед ним благодаря тому, что Нарцисса теперь официально является его невестой.

Трудно поверить, но Люциус боялся даже минутной встречи. Впрочем, для него это бездействие выглядело не как страх, а как благоразумное – в кои-то веки – решение. Там, в школе, его руки будут в некотором роде связаны, и возбуждение вроде бы должно поостыть.

Люциусу так отчаянно хотелось сберечь хотя бы жалкие остатки своей рассудительности и дальновидности (которая у него, к сожалению, отсутствовала, но на которую он не раз самонадеянно рассчитывал). И решение не торопить события должно было стать довольно дальновидным. Особенно когда это касалось Нарциссы Блэк.

Но черт побери, как же отчаянно, Мерлин сохрани, он желал воспользоваться наконец своим правом на Нарциссу. Самый важный пергамент в мире и добровольно пролитая кровь его и ее родителей подтверждали это право, а сам Люциус: его тело, разум и душа – не мог.

И он, словно средневековый рыцарь, молился хотя бы о поцелуе. Но рыцарем ему никогда не быть, и ему было доподлинно известно, что поцелуем встреча с Нарциссой не закончится. Острый ум вкупе с обширным воображением измышлял такие «случайные» ситуации и подстроенные «совпадения», рисовал перед его взором такие колоритные картины, что Люциус каждый день приказывал себе сидеть дома.

Месяц выдался тяжелым. Перстень мозолил ему глаза, и Люциус не смел опустить на него взгляд во время самоудовлетворения – жалкого подобия истинного удовольствия. Пергамент с брачным контрактом почему-то всегда оказывался сверху всех документов, разбираемых Люциусом в уже своем кабинете. Небрежно брошенная где-то неподалеку палочка вызывала перед глазами не яркие, ослепляющие картины, а реальные воспоминания об использовании ее в темном коридоре не по назначению. Еле сдерживаемый поток крови бурлил в его венах… Эти три беспощадные «п»: перстень, пергамент и палочка – сделали август Малфоя еще более жарким и невыносимым.

Люциус носился со своей рассудительностью и не думал, что теряет. Ему казалось, что отказ от встреч с Нарциссой стоит ему всей его могучей силы воли. На самом деле это стоило ему счастья.

А что такое счастье? Счастье – это каждая секунда, каждая минута, каждый час, проведенные в своем желании. Это мгновения исполнения даже самой темной мечты, даже самого безжалостно разрушающего желания. И если это можно назвать счастьем, то Люциус Малфой потерял слишком много счастливых мгновений.

Но всё еще впереди – и первый отчаянный поцелуй, и нежные, страстные, жестокие, медленные, дразнящие, сладкие слияния губ, и выжженные на коже и в душе отметины; и первое настоящее доверие; и так и не высказанная клятва; и молчаливые, смиренные молитвы о друг друге. Все это еще будет у них – и посмеет не закончиться, в отличие от земных утех и желаний.

И пока щедрая земля еще плодоносит, зеленые листья уже готовятся к гибели, а жаркий воздух мечтает о том, чтобы в одном бешеном порыве сорвать их, когда цвет их перестанет быть ярким, сочным, живым и поблекнет, превратившись в цвет старого пергамента.

А лежащий на столе пергамент, желтый и сухой, как мертвые увядшие листья, не значит ничего. Перстень на его пальце – теперь его единственное украшение – тоже ничего не значит, несмотря на свой цвет – цвет ее глаз. И даже палочка, по его воле посмевшая ее касаться, хранящая тепло и дрожь такого необходимого ему тела, теперь посылает зеленый луч в родного брата Эметта Гринспуна – и не значит ничего.

Ожидание. Надежда. И желание. Вот всё, на что у него есть право.

И почему-то та, на которую он не имеет прав, что-то для него значит. Вот так медленно, не спеша, едва касаясь, она начинала значить для него все больше. И резко отвечая, гордо удаляясь и бессильно падая, она еще усиливала свое значение.

Нарцисса Блэк… Что сделать Люциусу Малфою, чтобы получ… нет! Облад… нет! Иметь… нет!!!

Нарцисса Блэк, что сделать Люциусу Малфою, чтобы наконец-то понять, что же ему делать с тобой?..

***

Клетка с черным филином опустилась на противоположное сиденье. Нарцисса оторвалась от разглядывания своего маникюра и взглядом проследила, как ее будущий муж усаживается рядом с клеткой.

Она опустила голову и продолжила рассматривать маникюр. Этот ноготь явно на миллиметр длиннее того. Но разве такое возможно, если маникюр является результатом заклинания и дли…

– Его зовут Кекроп.

… длина должна быть одинаковой до миллиметра. Но она точно видит, что длина разная. И на этом тоже. Какое бесполезное заклин…

– Это твоя новая сова, Блэк.
Ноготь указательного пальца правой руки совершенно точно не был одной длины с ногтем среднего пальца. Как же звучало это заклинание? Возможно, стоит взять у Каллидоры книгу о косметических чарах. Взгляд переместился на безымянный палец, и этот ноготь н…

– Раз уж я прикончил твою прежнюю. Кекроп – это полуб…

Нарцисса лениво подняла голову, когда он внезапно замолк, и увидела, куда он смотрит. Опустила глаза – и темно-синяя «М» с серым окаймлением как яркая вспышка света после бесконечной слепоты.

– … полубог… то есть получеловек-полузмея.

– Я знаю. Более дурацкого имени для филина и не придумаешь.

– Не я его придумал, – голос раздраженный, и Нарцисса холодно улыбается. – Я подумал, что он скрасит твое одинокое путешествие в школу, – светловолосая головка быстро поворачивается к окну, чтобы скрыть уже ее раздражение, и теперь очередь Люциуса изображать холодную улыбку.

Улыбка исчезла, а недовольство и злость укрылись под снисходительной усмешкой, когда дверь открылась и в купе вошла Урсула. Нарцисса повернула к ней голову и поздоровалась, снова отвернувшись к окну, за которым остались и чья-то радость, и чьи-то искренние слезы, и чьи-то веселые выкрики, просьбы, прощания и встречи.

А здесь мертвая тишина, сухие голоса и натянутые улыбки.

Малфой ушел. Нарцисса открыла клетку и выпустила филина. Урсула рассказала о своем лете и с запинанием спросила о помолвке. Черный Кекроп важно восседал на белой руке, и янтарные глаза Урсулы были полны ужаса и сочувствия («М-мал… Малфой?!») За окном моросил дождь, и из-за тумана ничего не было видно. Нарцисса посадила филина обратно в клетку, рассказала о вечере в честь помолвки и извинилась за то, что жених забыл пригласить Урсулу на прием. Уже крупные капли шумного дождя стекали по стеклу, а туман рассеялся, открывая вид на зеленые луга и редкие желтые и красные пятна, в которых с трудом можно было узнать деревья.
Слава Мерлину, Малфой вернулся.

***

– … дело, не терпящее отлагательства, я вынужден…

– Извини, Урсула, – Нарцисса послала девушке мягкую улыбку и повернулась к Малфою. – Пошли?

По плану, Люциус должен был попросить ее однокурсницу оставить их в купе одних для важного разговора, но план сразу же развалился, когда Нарцисса поднялась с сиденья и направилась к нему с этим непринужденным «Пошли?», заставившим тело напрячься еще больше, а руки начать нервно теребить мантию. Что ж, их ждал коридор, потому что свободное купе невозможно было найти. Наверное, со стороны Нарциссы это было инстинктом самосохранения, потому что Люциус прекрасно представлял, чем для них может закончиться любой, пусть даже самый серьезный, разговор наедине. После он был ей благодарен за то, что она перебила его, пресекая любые предложения по поводу места беседы.

– Я беседовал с семьей Гринспуна. Точнее, с его братом. Он ничего не знает, кроме того, что подонок скрывал, что живет теперь в Англии, а не в Греции.

– А портключ?

– Это мог быть только кто-то из гостей. Выяснить, кто именно, – невозможно.

Нарцисса должна была что-то сказать. Но она не собиралась нести чушь, лишь бы заполнить паузу. И вовсе не в ее привычках было…

– Мне непонятны мотивы Гринспуна. И почему он решил нанести мне удар именно тогда? – задумчиво проговорил Люциус.

– Удар т е б е? По-моему, это меня удерживали силой и собирались… – она замолчала, не зная, как продолжить. – И когда он начал все это, тебя даже не было в Зале.
– Я знаю! Черт побери, я знаю, что меня не было в Зале. Но это ты согласилась танцевать с ним, ты повела себя…

– Когда ты приглашал меня… ты почти приказывал мне принять твое приглашение, и с ним все было точно так же, он… – Нарцисса умолкла, когда мимо них прошли несколько когтевранцев и какая-то малышня. Этого времени Малфою хватило, чтобы наделать кучу необдуманных поступков. Начал он с резких, гневных слов:

– Если бы. Ты. Сделала. Как. Я. Велел. Ничего бы не случилось.

– Это было совершенно неважно, – Нарцисса демонстративно отвернулась. – Можешь твердить это сколько хочешь, Малфой, – она вдруг снова встретилась с ним взглядом. – Он сказал, что пригласил меня танцевать так поспешно, потому что боялся, что скоро придешь ты. И когда… когда я подумала о тебе, вспомнила тебя, он сказал, чтобы я не тешила себя надеждами – ты все равно не придешь мне на помощь. Он рассчитывал на твое бездействие, Малфой, исходя из того, что наш брак… как все браки. Он собирался… убить меня, возможно…

– Ты сделала эти выводы из одной его фразы, что я не приду? Что этот брак…

– Нет, я сделала такие выводы из того, что мне и так прекрасно известно и понятно.

Люциус схватил ее за лицо и повернул к себе. Его пальцы поднялись с подбородка к губам, и появившаяся в конце коридора группа спорящих старшекурсников вмиг замолчала, обходя Люциуса и Нарциссу стороной. Малфой лишь на секунду задержал пальцы на ее губах и, с усилием придав лицу равнодушное выражение, попытался отвернуться.

Нарцисса едва слышно вскрикнула, когда сильная рука сжала ее шею. Она пыталась дышать, но ничто в жизни еще не давалось ей так тяжело, как попытка вдохнуть. Из-за серых, безумных глаз каждый вдох стоил немыслимых усилий.

– Из чего же, интересно, ты сделала эти выводы? – пытаясь освободиться, Нарцисса ударилась рукой о стену коридора. – Наверное, из того, что я прикончил этого подонка только через пять минут? Или из того, что я не веду себя, как положено вести себя жениху по отношению к навязанной невесте?

Нарцисса закрыла глаза, мысленно умоляя Люциуса отпустить ее. Но даже если бы она могла говорить, она бы сейчас не сказала ни слова. Превосходство Малфоя над ней – только физическое, твердила она про себя. А потом снова открыла глаза, именно в этот момент вспомнив, какое физическое, сводящее ее с ума превосходство имеет над ней этот… этот Малфой.

Власть. Малфой создан из власти.

– Когда ты вот так молчишь, это значит, что ты что-нибудь задумала. Отпустить немного? – Люциус безразлично указал кивком на свою руку.

Он резко освободил ее и сделал вид, что всё произошло по его плану. Скрещенные на груди руки свидетельствовали об ожидании ответной реакции. Да, я хладнокровен и сделал всё это, рассчитывая раздавить тебя так же, как и других. Для слизеринца это неотъемлемая часть жизни – «делать вид».

– Навязанная невеста? Навязанная? – Нарцисса прикрыла рукой шею, на которой наверняка остался красный след. – Я была уверена, что ты не тешишь себя надеждой, будто ты – желанный жених.

Не замечая, какой эффект возымело на Люциуса одно-единственное слово ж е л а н н ы й, Нарцисса повернулась и направилась к купе:

– Что ж, Малфой, свое место я теперь знаю точно, и в следующий раз я не посмею даже думать о тебе, когда какой-нибудь…

– ЧЕРТ ПОБЕРИ, что я должен был сделать?! – Нарцисса прижалась лбом к двери, бессильная обернуться и посмотреть в его побагровевшее лицо. – Я убил его, Нарцисса! Я прикончил его брата и еще троих, чтобы добыть хоть какую-то информацию! Откуда я мог знать, что ТЫ согласишься с ним танцевать и не догадаешься хотя бы заорать, когда почувствуешь опасность?!

– Заорать?! Посреди Бального зала твоего имения во время нашей помолвки? Я бы никог…

– Он чертов убийца! Ты должна была прекратить танец сразу же, как только почув…

– Значит, я должна прекращать танец каждый раз, когда начинаю его с тобой. Потому что ты тоже убийца!

– Ты слишком поздно об этом вспомнила. Тебе надо было думать об этом каждый раз, когда я приближался к тебе, пока я…

– Значит, это правда? – крик превратился в шепот, но дрожащий голос прозвучал громче и четче всех ее отчаянных восклицаний и его угрожающего рычания. – То, что сказал Гринспун. Ты решил мной… полакомиться… и ждешь до свадьбы… Причина твоего фарса – именно это, да? Твой план, твой точный расчет, все это сейчас… и до… всё это для того, чтобы…

Кто-то снова обошел их. Урсула выглянула из купе и поспешно захлопнула дверь. Звук дождя за окном и молчание. Ответа нет, значит, нет ни лжи, ни притворства.

Только вот ей обо всем сказал тяжелый, мрачный взгляд. И судорожно расправленные плечи, и неестественно прямая осанка, и слишком высоко – даже для Малфоя – поднятая голова заставляют сердце странно сжиматься в груди в паническом ожидании. Нарцисса знает, что всё это значит. Он принял оборонительную позицию, и раз его руки уже побывали на ее шее, значит, теперь должны последовать жестокие, разрушительные слова.

Вечное представление по повторяющемуся сценарию. Замкнутый круг. Змея, кусающая свой хвост. Бесконечность повторений… И это единственное, чем они живут.

Это не утешение или безысходность. Это не жестокие забавы и не поиск увлечения. Это уже не представление и уже не сценарий.

И Нарцисса, задержав дыхание, ждёт от него удара. Такого, чтобы рассыпаться еще раз и потом снова почувствовать, как его руки насильно удерживают ее, не давая уйти.

– А ты понимаешь, чем для тебя всё закончится, если это – правда? План, расчет, продуманные шаги… Знаешь чем? Знаешь, кто я? Я… Если бы я хотел именно этого… я бы… еще тогда… в коридоре… и…

Нарцисса убежала в купе, не в силах смотреть, слушать, понимать, чувствовать, захлебываться собственной зависимостью.

Змея наконец-то сумела укусить себя за хвост, и яд ее оказался смертельным.

Бесконечность или ее иллюзия разорвана, и теперь ей очень страшно. Дверь, которой Нарцисса отгородилась, не спасет ее. И тактичное молчание Урсулы, тихое воркование филина и отсутствие перед глазами напряженного как стрела Люциуса Малфоя не помогает.

Ничто уже не помогает. Наступает другая бесконечность – или ее иллюзия. Кто знает – может, она станет вечной?

***

Нарцисса опрокинула кубок с тыквенным соком.

Если кто и обратил внимание, то виду не подал. Или это Нарцисса не заметила ничьей реакции.

Замешательство уже невозможно было скрыть, когда Нарцисса поняла, что это не ее кубок. Девушка, сидевшая слева от нее, молча подняла свой кубок и продолжила тихий разговор с Карлоттой, не удержавшейся от нескольких внимательных взглядов в сторону Нарциссы.

Мисс Блэк не хотела поднимать глаза. Она должна была сделать это, потому что вопиюще неправильно сидеть вот так – с опущенной головой, как будто она от кого-то скрывается. Бесполезно, потому что и так понятно, что она скрывается. Прячется. Игнорирует. Старательно делает вид, что ничего не происходит.

А кое-что действительно происходило.
Люциуса не было на праздничном ужине. Люциуса не было с тех пор, как она закрыла дверь купе, перестала чувствовать его взгляд и слышать непривычно сбивающийся голос.

Никто из тех, кто заметил на ее кольце печатку Малфоя, не посмел прокомментировать причину появления фамильного перстня Малфоев у нее на пальце. Хотя, может, все дело было в том, что они уже знали о помолвке. И никто из поставленных семьями жениха и невесты в известность об обручении не решился спросить ее, где Малфой. Но пару внимательных взглядов в свою сторону Нарцисса все же поймала. И сделала вид, что не слышала шепота, в котором легко можно было различить ее имя и имя ее жениха.

– Нарцисса, проснись. Проснись! Ну пожалуйста, Нарцисса! Просыпайся!

Длинный веснушчатый нос Эстер был первым, что увидела Нарцисса. Потом она услышала крики, которые, наверное, испугали бы самого смелого гриффиндорца. Эстер спрыгнула с ее кровати, и Нарцисса увидела кричавшего.

Все три девочки сидели в своих кроватях и выжидающе смотрели на Нарциссу. Она перекинула косу через плечо и, не сказав ни слова, встала с кровати.

Урсула металась в агонии, ее лицо было покрыто потом, а руки то сбрасывали, то натягивали перекрученное одеяло. Нарцисса попыталась поймать хотя бы одну руку, но Урсула металась так сильно, что девушке пришлось схватить ее за лицо и прижать голову подруги к груди в попытке удержать. Все еще хныкая и громко бормоча что-то, Урсула вцепилась в Нарциссу.

Нарцисса отстранилась, чтобы взглянуть в лицо однокурсницы. Та распахнула глаза, в темноте казавшиеся черными, и снова заплакала, только теперь уже не крича и не брыкаясь, а как-то тоскливо и обреченно.

– Пошли, Урсула. Поплачешь в другом месте.

Кроме гостиной, другого удобного места для успокоения Урсулы она не знала. Спальня и ванная не подходили, так как соседки по комнате всегда всё хорошо слышали и даже иногда давали ценные советы. Но сейчас Урсуле не нужны были советы и лишние уши.

– Тихо, не плачь. Что тебе там такое приснилось, что ты так плачешь?

Урсула помотала головой и снова спрятала заплаканное лицо в ладонях. В камине еще мерцали слабые угольки, но в комнате было очень темно – Нарцисса едва могла разглядеть лицо сидящей напротив однокурсницы.

– Урсула, просто скажи мне. Будет легче, поверь. Намного легче.

– Ты не понимаешь… ты… – она подняла голову, а затем соскользнула с кресла и села на пол у ног Нарциссы. – Я не могу… видишь ли… ты не понимаешь… я… и снова…

– Тихо, тихо, – пальцы Нарциссы перебирали темные волосы девушки, и слова полились из Урсулы рекой, словно это легкое прикосновение зачаровало ее:

– Это случилось, Нарцисса. Я помолвлена, понимаешь, я уже… ты хоть знала Малфоя, вы постоянно что-то там… а я… когда узнала, когда поняла, что… а потом… – она опять заплакала, но Нарцисса даже не успела открыть рта, чтобы произнести слова утешения, как Урсула, уже на грани истерики, быстро продолжила: – Это Рабастан Лестрэйндж. Мы даже не были знакомы до… до этого… Он так сильно… о Мерлин, Нарцисса… я даже опомниться не успела… а он… Нарцисса… он… делал такие вещи, он заставил меня… Мне каждую ночь снится… он и я… одно и то же… Нарцисса… я не знала… не знала, что делать, и он…

Нарцисса тоже не знала, что делать. Она несколько раз пыталась остановить Урсулу, но сбивчивый рассказ не останавливался, и она оказалась посвящена во многие подробности «знакомства» жениха и невесты – Рабастана и Урсулы.

– Послушай, всё, хватит. Ты не должна дум…

– А ты, Нарцисса? Что Малфой делал с тобой? Он… он… тоже сделал с тобой это?

Урсула вцепилась в ее ночную рубашку, отчаянно вглядываясь в бледное, бескровное лицо. Нарциссе предстояло врать, смотря Урсуле прямо в глаза.

– Мы… то есть он… Малфой, – мы даже не целовались, но мы держались за руки так, что я… – он… Люциус…

– Самое ужасное то, что я… Нарцисса, получила удо… удовольствие, понимаешь? Я думала, что схожу с ума, что сейчас вот… а он… касался меня там… и…

Урсула продолжала, запинаясь и судорожно всхлипывая, рассказывать о постигшей ее беде и о своей растерянности. Очевидно, ответ склонившейся к ней однокурсницы был ей вовсе не нужен.

– Тебе было больно? – услышала вдруг Нарцисса ее вопрос – в отличие от ее прежнего бормотания, хоть в некоторой степени четкий и ясный.

– Урсула, я думаю, тебе и мне стоит лечь спать. Или, возможно, ты хочешь, чтобы эльф принес…