Молитвы

Помнишь, было такое, словно ударом тока

оживило, врезало по душе.

Встрепенулась, вытянулась - уже

не тряпичная кукла. Налилась живительным соком

гранатовым под завязку.

Его ладони пахли потом, клевером, сказкой,

недописанными рассказами, крепким чаем.

Ты стояла, как дурочка перед ним,

и всё думала - что ж он не замечает,

как ты к затылку его привинтила нимб?

Как ты всем телом своим на него дышала,

прижималась взглядом, трепетным нарочито.

Обнимала всего - и всё тебе было мало.

И уже до слёз - не что ж он опять молчит-то?

А сама заговорить боялась,

словно за обмолвку сулят расстрел.

И потом в подушку плакала и терзалась -

что же он не так на меня смотрел?!

Дурочка. Забудь, выкинь прочь из сердца,

или уж давай, говори, как есть.

Ты кривишься, ноешь: "За что мне такая честь -

всё гореть, гореть, но никак не суметь согреться?!"

И безвольно уходишь прочь,

спотыкаясь о россыпь душевных рытвин.

За спиной разрядами молний живая ночь.

А ты всё идёшь и бормочешь свои молитвы,

словно они могут тебе помочь.

37.

Сделай мне больно.

Я не могу молчать.

Но, словно в кошмарном сне,

Нет ни единого звука во мне.

Я могла бы шагнуть в окно,

Я могла бы уснуть в огне -

И не издать ни стона.

Это немое кино,

И мне оно слишком знакомо,

И так же неумолимо.

Катарсис безрукого мима,

Последняя шутка обезглавленного паяца.

Я не могу остаться.

Но некуда уходить.

Вместо сердца в груди

Перекати-

поле.

Сделай мне больно.

Дай задохнуться от боли -

Чтобы расправились крылья,

Чтобы раскрылись глаза,

Забитые пылью,

И распахнулся рот,

Срывая швы немоты.

Сделай мне больно.

Так надо.

Кто еще, если не ты?

38.

Тебе.

Не успев завершить монолог, ты растаял в толпе безымянной.

Незаконченность фразы прощальной выводит меня из себя.

Между нами мгновенно легли километры чужих расстояний,

но я слышу как сердце твоё обречённые капли дробят.

Я хотела сорваться, помчаться собакой по свежему следу.

Только заперты двери, ключи от замков потерянны в мутной воде.

Я кричу в пустоту за окном: - Ты скажи только, где? Я приеду.

И морозное эхо доносит в ответ безнадёжно устало: - Нигде.

И казалось бы, что мне мешает забыть обо всём и поверить,

что ты - отголосок немой заблудившейся в буднях мечты.

Но память шалеет во мне, я вгрызаюсь в закрытые двери,

я вою и плачу, но слёзы не заполнят такой пустоты.

И ты остаёшься провалом, зияющим в солнечном небе.

И я остаюсь навсегда - не одна, но как будто ни с кем.

Бездвижное тело молчанья взрезает неистовый гребень

последнего слова, прорвавшего занавесь суетных тем.

Как будто сквозь толщу морскую на дно опустился луч света.

И тянутся, тянутся руки к забытой, но яркой звезде.

Я шепчу в пустоту за окном: - Ты скажи только, где? Я приеду!

И солёное эхо доносит в ответ беззаботно и тихо: - Везде...

39.

Утро.

Проснуться утром, душу завернуть

в цветной халат потрёпанно-махровый.

Уткнуться носом в зеркало, зевнуть.

Поставить чайник. Ждать. Считать по-новой

квадраты освещённые в окне,

в которых жизнь - кипит ли, остывает.

Смотреть, как голубей густая стая

взмывает в небо - на одной волне.

Наполнить чашку бодростью до края:

две ложки кофе, сахар, молоко.

Смотреть, как обречённо догорает

бумажный саван с крепкий табаком.

Листать газет осипшие страницы.

Царапать взглядом стены. Ждать, когда

привычно будней стылая вода

ворвётся в царство маленького принца.

40.

***

Зима в затылок дышит тишиной

и хрупкие считает позвонки

сквозь атлас кожи.

Где-то за стеной -

свидания, звонки,

чуть слышные "привет", "до скорой встречи",

и фонарей отчётливый абрис,

как продолжение улицы.

И вечер -

не дорисованный эскиз.

Зима - на бис

выходит и надолго

на сцене остаётся. Здесь - одна,

потерянная, как иголка

с ядом

в бокале белого вина.

Её касания нежны -

змеиной нежностью.

Она скользит по рукаву к плечу.

Она в лицо тоскливой дышит снежностью,

как на пушинку -

вдруг

взлечу?

41.

Воля.

Выметает ветер звон голосов в окна, открытые нараспашку.

Бессонница растекается под дверьми разноцветной лужей.

Ближе к телу и смерть своя, как своя рубашка,

сам ведь знаешь - могло быть намного хуже.

Выжигает ветер песком горячим руны на выбеленной стене,

как рисуют тени узоры разрушенной Атлантиды.

Не больше, чем ожидание - сон в воде или сон в огне,

а у этой, мрачной, на тебя есть свои виды.

И можешь брыкаться, щериться, грызть свинцовые удила,

да пойди, поспорь с ней - и полслова сказать не в силах.

Да и слушать ей недосуг, всё, что нужно, уже взяла,

остальное - зёрнами в почву, костьми в могилу.

Как заоконное марево развеет утренняя прохлада,

так и тебе с глаз сбросить мороки человечьей доли.

Там, между вратами рая и жерлом ада -

долгожданная - безграничная воля.

42.