Сказка

Расскажи мне сказку.

Не важно, о чём.

Просто услышать твой голос,

чтобы сердечная полость

наполнилась солнечным днём.

Расскажи о далёком, чужом,

если не хочешь о личном.

Расскажи, как скрипичным

ключом

за плечом

распускалось крыло.

Расскажи о стране, где тепло,

и о тех, кому повезло:

жили долго и счастливо.

Впрочем,

расскажи о чём хочешь.

О том, Как декабрьской ночью

звёзды вмерзают в стекло

окна.

О том, что она - одна,

и другая уже не нужна,

и проще выйти с балкона

двадцатого этажа.

Расскажи, как до крика, до звона

душу в кулак зажать,

а потом обнаружить только росу на ладони.

Расскажи мне сказку,

которой никто не помнит.

Такую долгую, какой не бывает жизнь.

В которой нет ни правды, ни лжи -

расскажи.

Я запомню её до последнего слова.

И когда снова

на окнах белые витражи

и тени

сплетутся -

упасть перед зеркалом на колени

и, молитвенно руки сложив,

просить тебя - расскажи...

43.

***

Я не знаю, как утешать людей. Водкой поить? Чаем?

Я не знаю заветных слов, от которых становится легче.

У меня всего-то и есть - клетчатый плед на плечи,

тишина и фото на память о тёплом мае.

Я не знаю, о чём говорить с людьми, не знаю их языка.

Не умею читать по лицам, выясняя, кто лжёт, кто - нет.

У меня - только ветер в карманах. И дым сигарет,

вырываясь на волю, превращается в облака.

Я не знаю, о чём просить. Мне больше нечем делиться.

Я очень давно не жду ни вестей, ни гостей.

Мои гости проносятся мимо на большей из скоростей.

Что ж... Им нужна свобода. А я не умею злиться.

Я никого не люблю. Я ни о ком не скучаю.

Не знаю, как становиться ближе иначе, чем звать в постель.

И за окном - не город, выцветшая пастель,

в которой я ни черта уже не различаю...

44.

***

Не из головы не идёт, - откуда-то из груди,

между рёбер застрявшим куском свинца,

иглой из рук забывшего "не навреди",

с обрывком марли взамен лица.

Сидит внутри с неподвижностью мертвеца,

астероид в сердечном кратере.

Как бы его, поганого стервеца,

выкорчевать к чёртовой матери,

выжечь, выдохнуть до конца.

А он пропитал, как яд, глубоко запястья,

глубже, чем можно достать металлом,

глубже, чем девочка брошенная искала

вход долгожданной страсти.

О, как она плакала, как она изнывала,

разбивая себя на счастье,

бросая себя на дно.

А мне в руку - не вещих снов,

а карты гранитной масти.

Да грузило на шею, словно цепей навесили

на вбитые прямо в кости

стальные гвозди.

Так спроси ещё раз - от чего тебе, девица, так не весело?

45.

Скука.

Город выцвел.

Отравлена скукой,

ночь выходит в проём моего окна.

Тишина -

продолжение звука

и начало сна.

Дай мне вечность - сойти с ума.

Незаметно придёт зима.

И я, как та стрекоза,

вмёрзну в пурпурный лёд -

никто не найдёт.

Ночь нема.

Ночь полна

ожидания первых лучей.

Время - самый опытный из врачей -

умывает руки.

Медицина бессильна.

Лунный свет жижей мыльной

стекает на плечи.

Я отравлена скукой.

И это не лечат.

46.

Она.

В этом сезоне в моде пушистые пледы

и пёстрые кошки.

И каждое утро ей кажется, что она

живёт понарошку.

Она умеет варить очень крепкий кофе

и печь шарлотку,

гадать на картах таро.

Но каждое утро - чай и метеосводка,

и всё, что можно услышать -

безбожно старо,

как пейзаж за окном.

И каждое утро самой себе

она кажется вычурным сном.

Она, как и все, любит старые тёплые книги

и едва уловимые звуки джаза.

Но в доме её не бывает гостей и цветов,

пустует хрустальная ваза,

и пыль оседает на руки,

как снег на перила мостов.

Лишь серые призраки изредка для неё

танцуют вальс по ночам.

И холодные руки кого-то, забытого в прошлом,

ласково гладят её по плечам,

сквозь тонкую ткань считают хрупкие позвонки.

И мчатся вскачь по щекам цветные слезинки.

В это время года она

не отвечает на письма, приветы, звонки.

И каждое утро ощущает себя

обрывком увиденной в детстве картинки.

47.

Маяки.

Свет разминаю в ладонях, медовый свет,

чувствую, как липнет тепло к коже.

Подношу к лицу - вдыхаю до сладкой дрожи

аромат далёких, горячих, живых планет.

И кажется - там моё всё. И душа, и дом,

и те, для кого в этом доме горит очаг.

И хочется нестерпимо тот самый шаг

сделать, но снова страшно - а что потом?

А если нет никакого другого "там"?

А если космос такой, как о нём говорят -

пустой, холодный, и звёзды едва горят,

не способные уподобиться маякам?

Знаю, всё знаю. Но что нам с тобой терять?

Унылый вид из зарешеченных окон?

Слишком тугой и душный бетонный кокон?

Или тоскливый морок вечного октября?

Знаю, я знаю: сомнения изведут,

изгрызут нутро, кости зубами сточат.

Подумай - нам здесь нечего делать точно.

Подумай, ну что хорошего ждёт нас тут?

Останемся - так и будем тыкаться в спины,

думать чужие мысли, но чувствовать по-другому,

Словно идёшь домой, зная - нет никакого дома.

Мы - не они. Мы - из воска, а не из глины.

Мы - такие же люди. Ну, почти такие же. Ну, похожи...

Что поделаешь - нас лепили по образу и подобию.

И если не считать частности, округлять дроби, я

точно такая же. Только бледней, быть может...

Это тебе, вечному юному страннику, хорошо.

Ты свой млечный прокладывал сам, не глядя.

Это твои плечи кометы ласково гладят...

А сколько таких, кто вышел - и не дошёл?

Кто набрёл на север, мечтая достичь востока?

Кто выжал всё из себя, но ни капли не получил?

Уж лучше молча ловить солнечные лучи

и хранить до смерти в баночке из-под сока.

Для сомнений и оправданий всегда найдутся причины.

А ты почувствуй - от запястий течёт к локтям

самый живительный, сладкий, хмельной бальзам,

смывающий все иллюзии, все личины,

какими бы не прикрывалась скупая твоя тоска.

И тверди, что хочешь, но ты знаешь получше многих,

где проходят заветные бриллиантовые дороги,

и что свет полярной - лишь отблеск нашего маяка.

48.

Кошки.

Умирают кошки. Зимой, в подвалах,

тихо, крепко зажмурив глазки.

Умирают кошки, не знавшие ласки,

и кошки на шёлковых одеялах.

Исчезают кошки – с аллей и улиц,

как будто и не было никогда.

И смоет с крыш по весне вода

образы серых ночных горгулий.

Исчезают кошки, игравшие в мячик.

Исчезают кошки, ловившие мышек,

царапавшие непослушных мальчишек.

Умирают кошки. Никто не плачет.

49.

***

Раствориться в дрожащих отблесках на асфальте,

в унисон дребезжащих трамваях и стёклах окон.

Завернуться в глухой, непробиваемый кокон -

хоть тысячью острых жал жальте,

не проткнёт ни одна игла, на разрежет скальпель

саван из тысяч взглядов, рукопожатий,

слов, поцелуев - всей той шелухи,

что с ладоней сыпется на тетради,

случайно складываясь в стихи.

Разбежаться, выплеснуться на берег морской волной,

скомкать себя испорченным черновиком.

И всё отлично, и в горле застрявший ком

тает, становясь куском черничного пирога.

С привкусом отчуждения на губах я иду домой,

снова оставшись у верности в дураках.

50.