Власть и интеллигенция. Стенограмма совещания по вопросам истории СССР в ЦК вкп(б) в 1944 году 3 page

Начинающим историкам надо привыкать смотреть на свои научные задания как на девственное поле, которому предстоит сначала очень много отдать труда, чтобы потом иметь право снять с него урожай. Ключевский, например, на 5 лет зарылся в скучные материалы древнерусских житий святых, и только после пяти лет труда русская историография получила, правда, шедевр, с точки зрения критической, но книгу совсем не эффективную исторически ³⁷. Благодаря его житиям мы уверено знаем, что и где можно найти для того, чтобы использовать материал житийных сказаний в изобразительной исторической работе. Подходя к этому делу с чисто профессиональной педагогической точки зрения, я выскажу еще несколько пожеланий, в частности, относительно общего курса, который, конечно, в конце концов сложится. Я не сомневаюсь, что наши люди его создадут. Совместными усилиями предстоит создать советскую теорию эволюции русской державы. Начиная с наших старых обозрений - царственной книги, "Синопсиса" ³⁸ и т. д. - предложено бесконечное число таких схем. Наконец, сложилась блестящая для своего времени схема - курс Ключевского. Советская история, то есть события, ход событий, в значительной степени поправила ее, затем ее поправили и наши ученые руководители целым рядом указаний. Вот эту схему надо развить, надо найти, характеризовать эволюцию русской державы в ее разных этапах.

Я предложил бы такую схему общей динамической постановки этого задания. В основе истории русского народа лежат три динамических момента. Первый момент - поворот на мирный труд. Наша история началась с того времени, когда мы перестали громить Балканский полуостров. Мы долго занимались схватками с Византией, но наша настоящая история началась с того времени, когда мы на Днепре взялись за прочное хозяйственное овладение своей равниной. Германцы этого не сделали, они несколько столетий с этого же времени продолжали лезть в Италию и подорвали этим свое внутреннее развитие. А мы занимались мирным трудом колонизаторов. Первая народная идея - переход к мирному труду. Наша история есть история колонизации. Вторая идея русского народа - идея дружной обороны, которая постепенно развивалась и крепла. Мы не агрес-

стр. 80

соры. У нас нет мечты завладеть каким-то Эльдорадо, захватить в эксплуатацию Индию, добраться до Китая. Наша забота другая - не трогай нас! И горе тому, кто нас тронет! Это было доказано решительно тысячи раз, а в наши дни об этом говорить можно только с большим волнением.

Идея обороны любой ценой, обороны, в которой мы ничего не пожалеем, эта идея выражена бесчисленное количество раз. Выражена она церковным подвижником вроде Сергея ³⁹, выражена Мининым, выражена Петром и бесчисленными героями наших битв в прошлом. Наконец, третья идея, которая лежит в основе нашей народности, - это идея равноправного подхода ко всякой другой национальности. Если они к нам подходят с добрыми намерениями, нам дела нет до этнического происхождения людей. Эта идея братского единения - великая идея, она- то и сделала нас победителями. Вот почему сто народов вошли в состав русской державы и не скорбят об этом. "Сначала уничтожь, а потом унизь и обескровь", - как мечтали в 1870-х годах немцы относительно Франции, собиравшиеся выпустить из нее последние капли крови. Мы такого подхода не знали. Даже самые нелепые из наших царей с такими мыслями не носились. У нас этого нет, и свойство нашего народа идти навстречу дружески всем есть драгоценнейшая черта, которая сделала нас великим народом и великим государством. Если бы мы проводили резню, мы бы давно были уничтожены сами.

Щербаков. Ваше время истекает, Вы ничего не рассказали о затронутом здесь холопстве.

Яковлев. Итак, оставлю общие вопросы и перехожу к вопросу о холопстве, который был задет уважаемым Владимиром Ивановичем. Меня замечания Владимира Ивановича не задевают, хотя они довольно ядовиты, потому что они никакого отношения не имеют к содержанию книги. Он говорил по поводу книги, а не против книги. В параграфе 1 я исследую лингвистически слово "холоп", и только. Что слово "славянин" идет от греческого языка, что оно прошло через ряд вариантов, мною вскрытых и изученных, - факт чисто лингвистический. При чем здесь наше национальное чувство и о каких славянах идет речь? Я бы хотел спросить самого Владимира Ивановича: про кого мы говорим, когда утверждаем, что на средневековом рынке появилось много славянских пленников, рабов? Может быть, Владимир Иванович мне ответит? (Пичета. О славянах Вы говорите). Славян много. В Югославии есть Михайловичи, в Польше был Бек ⁴⁰. Каких славян громили Карл Великий, Генрих Птицелов, Оттон? Они громили тех самых полабских, лужицких славян, о печальной участи которых мы на каждом шагу слышим и теперь. Должны ли мы говорить, что славян никто никогда не трогал? История полабских славян вписана в летописи Европы буквально кровью. Следует ли нам замалчивать злодеяния тевтонов в прошлом? Да, таковы они были, такими и остались до наших дней. Надо ли отрицать насилия германцев над славянами, насилия Карла, Каролингов, Генриха Птицелова, Оттона? Это было историческим предостережением всему славянству, и славянство ответило на него созданием велико-моравской, чешской, польской и русской держав. Это - разоблачающее психологию германизма предостережение и нам самим, мы его крепко помним и знаем, не раз на него отвечали и еще ответим в ближайшем будущем. Ныне, к сожалению, Лаба - Эльба не славянская, Гданск - Данциг еще не славянский. Они будут опять славянскими, но пока славянское Поморье не славянское. Ваши возражения мне непонятны и подобны спору о выборе шрифта или бумаги для печатания книги, и никакого отношения к самому предмету книги не имеют.

Ваши возражения против ряда общеизвестных фактов, гласящих, что наша русская равнина в значительной степени была колонизирована именно бежавшими от крепостной неволи людьми, не может не вызвать удивления. Разве не доказано, что в последующие века Дон был колонизован именно элементами, решившимися бежать от крепостной неволи? Кем колонизованы наш Север, Сибирь, Урал, как не людьми, не захотевшими жить с колодкой на шее в барской усадьбе или в крепостном селе и смело

стр. 81

пошедшими искать счастья и воли вдали от ранее насиженных мест? Что в такой, кстати, уже принятой в русской историографии, точке зрения неверного или с нашей теперешней точки зрения предосудительного? Что толкование некоторых топонимических терминов в моей книге может быть оспариваемо, не возражаю - я и сам предупреждал об этом в ее тексте. Как трудно было, например, установить, что летописный город Лодыжин - Лодяжин есть не что иное, как исковерканное название Колодяжин - Колоднич, то есть город колодников, холопов, и разве такая расшифровка не проливает свет на исторический облик этого города? Трудно было разгадать, что город Свяч есть город Святослава, Сиволаж - город Всеволода и т. д.

Что касается пресловутого вопроса об истории Казахстана, скажу только два-три слова. Вопрос этот имеет глубокий смысл. Когда в истории Казахстана развертываешь страницы с похвалами восстанию Амангельды, происходившем как раз тогда, когда развертывалось Брусиловское наступление на нашем юго-западном фронте ⁴¹, это не может не вызвать протеста. Амангельды - герой с точки зрения казахов, но хвалить его подвиги с нашей, русской, точки зрения едва ли удобно. (Голос с места. Он большевик.) Кто? (Голос с места. Амангельды. Голос. А ему какое дело?) В 1916 г. среди восставших никаких большевиков не было. В то время мы еще не были уверены, что революция восторжествует так блистательно, немцы были еще сильны, а два русских корпуса должны были сражаться с казахами.

Закончу, во-первых, пожеланием, обращенным к нашему брату цеховому историку, взяться за дело поэнергичнее, не бояться черного труда в архиве и над источниками, и, во-вторых, почтительным обращением к аппарату власти, благожелательность которой нас ободряет, сохранять контакт с нами и впредь. Для нас очень важно, чтобы могучий центральный аппарат Советской державы поддерживал этот контакт периодическими созывами историков, на которых работники нашей науки давали бы отчет, выслушивали замечания и указания, на что должно быть ориентированы их внимание и труд ⁴².

Щербаков. Слово имеет т. Городецкий.

Городецкий. Несколько замечаний о выступлении т. Ефимова, прежде чем перейти к основной теме своего выступления. Я думаю, что замечания т. Ефимова, связанные с выступлением Нечкиной, являются собственно отрицанием какого бы то ни было национального характера и национальных особенностей русской культуры и русской литературы. Тут товарищи бросают Аджемяна из стороны в сторону. Кто говорит - он не историк, а философ, кто заявляет, что он не философ, а историк, в общем, ни то, ни другое. Я думаю, что дело не в этом, а очень полезно было бы подумать над тем, есть ли какие-нибудь, собственно говоря, точки соприкосновения у Аджемяна и у некоторых наших историков. Выступление Аджемяна, его статья в такой форме, в какой это сделал Аджемян, являются, конечно, исключительным явлением. Но такие или подобные идеи имеются у ряда наших историков. Аджемян просто обобщил эти идеи и выразил в самом уродливом виде. Я думаю, что это видно хотя бы из выступления проф. Яковлева, особенно из его последнего замечания по поводу восстания под руководством Амангельды Иманова. Оказывается, для профессора Яковлева является откровением, что Амангельды Иманов являлся большевиком. (Панкратова. Книгу читал до Октябрьской революции.) Восстание в 1916 г. в Средней Азии - это одно из национально-освободительный восстаний, которое по характеристике т. Сталина являлось резервом нарастающей пролетарской революции. Характеризовать это восстание как предательский удар в спину русской армии - значит извращать ленинскую оценку войны 1914 - 1917 гг. и становиться на позиции оправдания и защиты царизма.

Я хотел бы привести другое выступление проф. Яковлева, которое является еще более ярким и показательным для характеристики антимарксистских идей, которые имеют, очевидно, хождение среди некоторых ис-

стр. 82

ториков. Выступая на заседании в Наркомпросе 7 января 1944 г. ⁴³, проф. Яковлев, говоря об учебниках, заявил: "Мне представляется необходимым выдвинуть на первый план мотив русского национализма. Мы очень уважаем народности, вошедшие в наш Союз, относимся к ним любовно. Но русскую историю делал русский народ. И мне кажется, что всякий учебник о России должен быть построен на этом лейтмотиве. Совмещать с этим интерес к 100 народностям, которые вошли в наше государство, мне кажется неправильным. Мы, русские, хотим истории русского народа, истории русских учреждений, в русских условиях. Я думаю, что это заявление искажает прежде всего характер русского исторического процесса, проходящего в рамках многонационального государства. Во-вторых, это заявление свидетельствует о пренебрежении к нерусским народам нашей страны, так характерном для великодержавного шовинизма. С этой точки зрения то, что здесь высказывал Аджемян, не является оригинальным. Его заявления, несомненно, перекликаются с тем, что проповедовал профессор Яковлев. Эти идеи антиленинские не нашли своего развернутого выражения в печатных трудах. Ни одно издательство не стало бы публиковать такие труды. Но об этих идеях следует сказать именно потому, что они носятся в воздухе, они высказываются на совещаниях по очень важным вопросам, по вопросам создания учебников, создания исторических романов и т. д.

На совещании в военно-морском флоте выступал акад. Греков. В своем выступлении акад. Греков говорил, что государство и народ разделить невозможно: "Сейчас историки отрезвели и поняли, что государство и народ разделить невозможно. Когда Карамзин написал "Историю Государства Российского", то наши либеральные историки обиделись - как это он пишет историю государства! В ответ на это появился довольно бездарный, но многотомный труд "История русского народа". Между тем, эти две вещи совершенно неразделимы. Как можно народ от государства разделить?" Эта "теория" нераздельности государства и народа, которая на этом совещании была так подробно развернута Аджемяном, является отказом от классовой оценки государства. Вместе с тем эта "теория" ведет к смазыванию принципиального различия Советского государства от предшествующих ему государственных форм. Только Советское государство является организацией единства нации. Следовательно, нельзя переносить единство советского народа и государства на историческое прошлое. Я ни в коем случае не хочу роднить акад. Грекова с Аджемяном. Но то, что идеи, развернутые в выступлении Аджемяна, очень напоминают известные статьи Струве и других кадетов в сборнике "Вехи" ⁴⁴, - это совершенно ясно и несомненно. Имеет ли это какое-либо значение для нашей советской истории? Несомненно, имеет. Я думаю, что мы здесь, на этом совещании, ясно и прямо должны об этом сказать. У нас проявляется некоторая беспринципность. Стоит человеку услышать о каких-то "новых установках" - и он готов отказаться от правильных позиций, на которых стоял вчера.

К сожалению, приходится это сказать о проф. Бахрушине. Бахрушин написал хорошую, правильную статью по истории русской империи для политсловаря. Редактор сказал, что желательно было бы отметить прогрессивные стороны в развитии Российской империи. Профессор Бахрушин понял это замечание несколько своеобразно и написал концовку, которая совершенно не вяжется со всей статьей. (Голос с места [Бахрушина]. Статью перередактировали.) Концовка написана Вашей рукой: "В течение двухвекового своего существования Российская империя воплощала в себе политическую мощь русского народа". То есть от основания и до падения царизм выражал силу, мощь русского народа. И это написано после слов о свержении самодержавия. Эта концовка не вяжется со всем тоном статьи. Об этом можно было сказать, отказавшись от всех принципов, на которых построена статья.

Тут очень много говорилось о книге проф. Яковлева. Проф. Яковлев в своем выступлении, собственно, обошел серьезные обвинения, которые предъявлялись его книге. Я думаю, что появление такой книги и ряда

стр. 83

других произведений на историческом фронте, в частности, книги проф. Рубинштейна по русской историографии, должно подвергнуться творческому обсуждению и критике. Книга проф. Рубинштейна - очень солидное исследование и действительно явилась первой книгой по русской историографии в советской науке. Но по ряду очень существенных разделов проф. Рубинштейн занимает явно неправильную позицию. Речь идет прежде всего о роли немецких историков в русской историографии. Проф. Рубинштейн в своем выступлении, так же, как и Яковлев, уклонился от ответа на критику. Между тем совершенно правильно отмечая, что в русской исторической науке не было засилия немецких историков, т. Рубинштейн обошел очень существенный вопрос о роли немецких историков. Этот вопрос очень важный и не менее сложный.

Традиция определенной положительной оценки немецких историков (Байер, Миллер, Шлецер, Эверс) ⁴⁵ идет еще от буржуазной историографии в России. Эта традиция нашла свое место и в советской историографии. Дело в том, что ряд историков, работавших в России в XVIII в., проникали в Россию по разным причинам и побуждениям, иногда довольно темным. Очень хорошо об этом говорит Шлецер в своей автобиографии: "Что это был за народ, люди, выдававшие себя за то, чем я хотел быть, русские исследователи истории! Об иностранной истории они ровно ничего не знали, древних ученых языков они не понимали, точно так же, как и новых. Не надо быть ни гением, ни ученым критиком, довольно просто уметь по-русски и быть прилежным - и в короткое время можно было угостить публику квартантами и рассчитывать на похвалу и благодарность. Год, много - два, можно пожертвовать, чтобы в худшем случае узнанное в России обратить в деньги в Германии".

Вот лицо хищников, которые проникали в Россию для того, чтобы на легком поприще заработать, схватить, что можно, из исторических документов, опубликовать, превратить в деньги, в славу. Часто это делалось, определенно преследуя политические и антирусские цели. Проникая в Россию, немецкие историки здесь делали определенное дело, они создавали архивы, систематизировали, обрабатывали материалы, организовывали публикацию документов, занимались вопросами источниковедения. Все это было, но может ли эта деятельность немецких историков закрыть перед нами ту несомненную реакционную роль, которую сыграли Байер, Шлецер и др. в русской исторической науке? Нет. Эти люди, выросшие на идеях немецкой науки, твердо стоящие на немецкой почве, пытались в идеологической области расчистить путь для "Дранг нах Остен" и закабалить русскую науку. Они приносили к нам реакционные идеи прусского национализма, они насаждали антинаучные взгляды на славян, на русскую государственность. С этой точки зрения любопытно обратиться к полемике, которая была в XVIII в. между Ломоносовым и Миллером. Кстати, этот вопрос достаточно выяснен в статье акад. Грекова "О Ломоносове как историке". Однако я не знаю, есть ли еще такие работы, которые правильно оценивали бы роль Ломоносова в исторической науке. Проф. Рубинштейн в своей книге "Русская историография", снисходительно похлопав по плечу Ломоносова, говорит, что Ломоносов в своей полемике с Миллером исходил из национальной гордости и не стоял на уровне науки того времени.

А как выступал Ломоносов? Он выступал против Миллера, упрекая его в том, что Миллер отделяет славян от скифов, что он относит приход славян в Европу слишком к позднему времени, и т. д. Уже из этого видно, что Ломоносов стоял на уровне научных знаний того времени. По замечанию Ломоносова, у Миллера "на всякой почти странице русских бьют, грабят благополучно, скандинавы побеждают. Сие так чудно, что если бы г. Миллер умел изобразить живым штилем, то бы он Россию сделал более бедным народом, каким еще ни один из самых подлых народов ни от какого писателя не представлен". Конечно, Ломоносов исходит из чувства национальной гордости, но он вместе с тем исходит из правильного, научного понимания задач русской исторической науки.

Ломоносов ополчился, и совершенно правильно, против филологичес-

стр. 84

ких упражнений Шлецера, подражание которым мы видим в выступлении и в книге проф. Яковлева. Ломоносов считал совершенно неправильным и диким производить слово "боярин" от слова "баран" или слово "дева" от немецкого слова "сука". Ломоносов по поводу филологических упражнений Шлецера говорит: "Из сего заключить должно, каких гнусных пакостей не наколобродит в российских древностях такая допущенная в них скотина". (Бушев. И по существу точная характеристика.) Между тем этот вопрос о роли Байера, Шлецера и др. имеет существенное и очень важное научное значение, потому что эти немецкие историки, как известно, являются создателями норманнской теории. По этой теории выходит, что славяне не в силах были создать свою государственность, она была перенесена извне скандинавами-немцами. Можно было бы сегодня об этом не говорить, если бы эта норманнская теория не дожила благополучно до наших дней. Она нашла свое место еще в дворянской и буржуазной историографии. Тем более необходимо сейчас выяснить всю порочность этой норманнской теории. На словах все историки согласны, что эта теория неправильная. (Голос. Некоторые стараются доказать, что это правильная теория.) Я имею в виду такие работы, которые составлены большими коллективами, - работы по истории СССР, вузовский учебник, учебник для средней школы. Но даже и в этих работах формальное отрицание норманнской теории сопровождается фактическим ее признанием. Это признание имеется и в первом томе "Истории СССР" - в вузовском и в учебнике под редакцией т. Панкратовой. (Панкратова. Что-то я не заметила.) В учебнике по истории СССР для вузов следует эпический рассказ о двухвековой дискуссии по этому вопросу, а в заключение говорится: "Длительный спор около двухсот лет не дал окончательного решения вопроса, однако, обогатил нашу науку новыми фактами и в конечном счете значительно приблизил правильное решение вопроса".

Какое же это решение? "Северная Русь, по-видимому, связана со Скандинавией, а именно с частью Швеции на северном берегу Финского залива". Есть ли это новое решение вопроса помимо того решения, которое уже было дано норманистами? Нет, здесь по существу никакого ответа норманистами нет. Вот учебник для средней школы под редакцией т. Панкратовой, переиздание, которое вышло в 1943 году. Там вопрос о происхождении государственности у славян не поставлен четко. В главе о Киевском государстве говорится: "Отдельные варяжские князья со своими дружинами захватили наиболее удобные пункты и обложили данью окрестное население. Очень часто они уничтожали или подчиняли себе местных славянских князей и становились на их место. Рюрик в Новгороде, Синеус в Белоозерье, Трувор в Изборске, Аскольд и Дир завладели Киевом". Собственно, здесь легенда излагается как фактический материал. Никакого другого объяснения происхождения русской государственности в учебнике нет. Можно ли считать, что это есть опровержение норманнской теории? Нет. Русская история здесь по-прежнему начинается с Рюрика. Государственность ведет свое начало от варягов, история славян до IX в. не характеризуется.

Можно ли после этого говорить, что вопрос о реакционном влиянии немецких историков не является существенным? Проф. Рубинштейн пытался отделаться от этого вопроса тем, что Миллер является русским историком, а не немецким. Конечно, мы судим об историке не по фамилии, не по национальному происхождению, а по характеру его идеологии. С этой точки зрения Байер, Шлецер, Миллер и Эверс являются немецкими историками не только потому, что они писали и мыслили по-немецки, но главным образом потому, что эти историки были типичным порождением немецкой науки XVIII и начала XIX века. Между тем не только профессор Рубинштейн, но и в ряде исторических статей, в статье т. Нечкиной об Эверсе, в статье проф. Бахрушина о Миллере, немецкие историки изображаются как основоположники русской исторической науки. Проф. Бахрушин пишет: "В лице Миллера историческая наука России порывала с наивными и безграмотными методами феодальной историографии... "История Сибири" (Миллера) - краеугольный момент в развитии русской исторической науки

стр. 85

в XVIII столетии". Тов. Нечкина в статьях об Эверсе (1927 и 1933 гг.) называет Эверса основоположником историко-юридической и государственной школы, хотя такие основоположники этой школы, как Кавелин, Чичерин, Соловьев вовсе не нуждаются в таком предшественнике, как Эверс. Имеет ли все это значение для современного этапа развития исторической науки? Несомненно, имеет. Такие важнейшие вопросы, как разработка истории Руси до IX в., вопросы происхождения русского народа и государства, характера русской культуры, - все эти вопросы нельзя правильно решить без полной ликвидации немецких реакционных влияний, реакционных идей, которые еще имеют хождение в нашей советской историографии.

Щербаков. Слово имеет т. Греков.

Греков. Я хотел начать свое выступление несколько иначе, но поскольку т. Городецкий затронул здесь ряд вопросов и высказал по моему адресу несколько упреков, я начну с них. И после выступления т. Городецкого я продолжаю думать, что в историческом исследовании государство не всегда можно отрывать от народа, что только в известные периоды в истории народа, действительно, противополагается народ государству. Я считаю, что этот вопрос слишком сложен, чтобы его разрешения можно было требовать от суждения, высказанного вскользь по определенному поводу. Я действительно в соответствующей обстановке коснулся нашей старой историографии по этому вопросу. Наши профессора в XIX в. действительно очень часто в своих построениях разрывали государство и народ. Упрекать Карамзина, что он занимался государством, мне кажется, совершенно незачем. Можно возражать лишь против того, как он это делал. Я действительно упрекнул наших старых историков и в том, что они лишь бы отмежеваться от государства, даже в таких вопросах, как крепостное право, отрицали роль государства.

Я продолжаю считать, что государство, являясь органом господствующего класса, осуществляет интересы, нередко совпадающие с интересами народа. Бороться с варяжским вопросом нужно, и, вероятно, больше других боролся именно я. Поэтому мне очень удивительным показалось выступление т. Городецкого, что мои аргументы якобы не попадают в цель. Какие же промахи я сделал? Мой промах заключается в том, что я сказал, что северная Русь связана со Скандинавией. Да, это две соседние страны, и они в течение многих веков жизни были действительно связаны. Это совсем не значит, что я признаю создание русского государства делом варягов. Как же, собственно, бороться с варяжской теорией? Самый легкий способ - просто ее зачеркнуть, о ней не говорить, но такой способ едва ли нас удовлетворит. Нужно не зачеркивать, а вдуматься в суть дела и показать, что русское государство образовалось и существовало и без них и даже до них, что я во всех своих работах и делаю. Поэтому я не понимаю, в чем, собственно, упрек, брошенный мне т. Городецким.

Теперь я хочу перейти к другим вопросам, которые волнуют меня и многих наших историков. Я также благодарен Центральному Комитету, который нас собрал как раз в тот момент, когда мы потеряли контакт между собой. Действительно, нужно сказать правду, что события мирового значения так быстро стали развиваться, что опередили не только нашу историческую науку, но, я думаю, что и всемирно-историческую науку. Поэтому в настоящий момент, когда Отечественная война развертывается так энергично, когда в ней участвуют все народы нашего Союза, когда уже видны вдали очертания послевоенного мира, действительно, историкам необходимо остановиться на ряде вопросов, для них далеко не безразличных. Мы должны многое пересмотреть из того, что мы уже сделали. Это - во-первых, а во-вторых, мы должны откликнуться на такие стороны жизни, которые мы до сих пор оставляли в тени. Конечно, речь идет совсем не о пересмотре марксистско- ленинской теории, а о более тонком и глубоком ее применении. Речь идет о творческом марксизме, к которому нас зовет "Краткий курс истории ВКП(б)". Я хотел остановиться на некоторых моментах, связанных с моей специальностью.

стр. 86

Мы побеждаем врага потому, что наша страна крепка политически, потому, что народы Союза хорошо поняли опасность, грозящую им от "высшей расы" и "нового порядка", хорошо поняли, что наше спасение и сила - в нашем единении. Не будем скрывать, что в некоторых недавно освобожденных районах в период хозяйничанья там немцев распространялись иные мысли. Война показала, что народы Союза умеют приносить жертвы для Родины и что русскому народу в этом благородном соревновании принадлежит первое место. Каждый историк СССР знает, что так было и в прошлом, если не абсолютно всегда, то в большинстве случаев, что не случайно всех нас объединяла "Великая Русь", и что это объединение началось не со вчерашнего дня. Это главное, над чем мы сами должны подумать и разработать исследовательским путем. Я поддерживаю тех, кто стоит за научно-исследовательскую работу, хотя не отрицаю полезность и коллективных работ. Но ведь исследовать можно только нечто конкретное и определенное. Мы должны в своей тематике ближе подойти к вопросам, которые выдвинула наша современная жизнь. На первом месте сейчас должна стоять история народов нашего Союза. Сейчас у всех народов есть все возможности к тому, чтобы беспрепятственно развивать и изучать свою культуру. Мы должны разобраться, когда и как вошли эти народы в состав Руси, что они нашли в ней положительного и отрицательного, что заставило их вместе с русским народом выступить против самодержавия последних царей и в то же время держаться за связь с русским народом. Мы должны сказать обо всем этом правду, без всяких скидок в пользу тех или других тенденций.

Мы должны показать, как строилось наше государство, какова его роль в жизни народа. Эта задача не легкая и не лишняя, особенно если и сейчас есть по этому предмету сомнения и разногласия. Какие переживало оно тяжелые моменты, грозившие ему разрушением? Мы должны уяснить это и показать миру наше место во всемирной истории. А оно было определено уже в докиевский и особенно в киевский период нашей истории. В ответ на клевету наших врагов, пытавшихся утверждать, что Москва не имеет с Киевом никакой связи, что она является всегдашним врагом Украины, нам важно именно сейчас определить, что такое Киевская Русь, чем мы ей обязаны, какое значение она имеет в истории нашей страны. Известно, например, что Грушевский враждебно относился к. Москве, но он как историк не отрывал Украины от Руси. Он написал "Историю Украины - Руси". Галицкие князья называют себя князьями Малой Руси. Новгород - тоже Русь. Так его называет и Константин Багрянородный ⁴⁶.

Не отказывался от принадлежности к Руси и сам Новгород. Князья киевские только тогда говорят о себе, что они владеют всей Русью, когда под их властью находится и Новгород, и северо- восточная Русь. Ярослав Мудрый только тогда считал себя "самовластцем русской земли", когда в руках у него оказалось возвращенное от Польши Западное Побужье, когда он получил Приазовье и Тмуторокань, овладел Новгородом и Волжско-Окской землей. Вот это и есть Великая Русь и территориально. Но Великая Русь - это не только территория, это - русский, в широком смысле слова, народ. Отсюда идет и Русь Малая, и Русь Червонная, и Русь Белая, и Русь Черная, и та Русь, за которой остался позднее термин "Великая". Кто заставлял каракалпаков или черных клобуков (так назывались кочевники, осевшие на Киевской Руси) влиться в Великую Русь и говорить киевскому князю: "Мы... умираем за Русскую землю и головы свои складываем за твою честь"? На каком основании киевские князья называли их "своими", тем более, близкими? Каким путем на русской земле образовались бесчисленные поселения, своими названиями говорящие о своем происхождении (Печенеги, Печеники, Торчин, Торчак, Малое и Великое Половецкое, Берендичев - сейчас Бердичев - и др.)? От Карнатдо Оки тянется широкая полоса этих живых свидетелей достигнутой солидарности Руси с народами Востока.