Глава 5. подтверждающая расхожее мнение, что новичкам обычно везет в любом деле

подтверждающая расхожее мнение, что новичкам обычно везет в любом деле

Лето кончилось на другой день, и Безумные земли утонули в снегу. Его откуда‑то взялось слишком много, хотя снегопада не было. Очень трудно стало брести наугад по бездорожью, утопая по колено в сугробах, черпая снег бесчисленными прорехами штанов. Главное, была у них с собой и портновская игла, и катушка ниток – догадаться бы вчера, по теплу, одежду починить! Нет, не догадались, за что и расплачивались теперь. Впрочем, это была не единственная глупость, совершенная ими за последние два дня. Ну почему они не попытались хотя бы примерно выведать у деда Мыцука свое местоположение? Как называется это место, какие есть ближайшие города? Хоть было бы от чего плясать. А то как в сказке: пойди туда, не знаю куда… И пока они будут плутать по безлюдным равнинам Безумных земель, герои быстренько сграбастают кристалл – и ищи тогда новых путей к возвращению…

Такие невеселые мысли одолевали путников дорогой – и вдруг среди них затесалась одна радостная.

– Между прочим, это даже хорошо, что мы встретили героев! – объявил Иван неожиданно для спутников.

– Чего хорошего‑то? – пробурчал Кьетт. Воспоминание о вчерашней встрече было ему неприятно – он здорово перетрусил, хоть и старался виду не показывать. Не за себя, конечно, испугался – за спутников своих. Дойди дело до оружия – в одиночку как‑нибудь вывернулся бы, в крайнем случае, сбежал. Отступление – это тоже стратегический маневр, как любил говаривать покойный ротмистр Кенгере в тех случаях, когда эскадрон их покидал поле боя не самым славным образом. Человеку, будь он хоть трижды герой, нолькра не догнать никогда, природа не позволяет. Зато другого человека – легко, о снурле и говорить не приходится. В общем, было от чего перенервничать. Лучше бы тех героев и не видеть никогда! – Глаза бы на них не глядели! – так он и сказал.

Но Иван настаивал:

– Нет, хорошо. Вот смотри. Мы с вами блуждали по Пустоши недели полторы вместо положенных двух дней: с пути сбивались, направление меняли. А с героями такого не могло случиться, ведь правда?

– Скорее всего, – согласился Кьетт уныло, ему вдруг очень досадно стало, зачем он тоже не герой?

– Да! – с энтузиазмом развивал свою мысль Иван, он‑то в герои не рвался. – Они наверняка двигались в верном направлении и пересекли Пустошь строго перпендикулярно! И в результате догнали нас! Понимаете, что это значит?

– Что ходим медленно, – продолжал дуться Кьетт, хотя все уже прекрасно понимал.

– Что мы на верном пути! – обрадовался догадке Болимс Влек. – В смысле, что теперь мы можем сориентироваться по карте, где именно находимся, и двигаться по этим землям более или менее осмысленно!

– Хорошо сказано! – признал Кьетт. – Чувствуется, что юрист, умеешь формулировать мысли!.. А где у нас карта?

Карта лежала у Влека в мешке. И выходило по ней, что сотню лет назад ближайшим городом в этой округе был Гемгиз, лежавший к востоку от их примерного местонахождения.

– Вот туда и пойдем! – объявил Иван. – Надеюсь, у них только столица «по всему царству елозит», а другие города на месте стоят?

– Трудно сказать, – засомневался Кьетт. – Но в любом случае надо искать город, там всегда можно больше узнать, чем в деревне. Идем!.. Болимс, ты что?

Снурл стоял со скорбным видом, опустив голову.

– Просто не представляю, как мы явимся в город в таком виде! – горестно простонал он. – Выглядим сущими оборванцами!

Да, именно так они и выглядели из‑за погрызенных штанов.

– Наплюй, – легкомысленно посоветовал Кьетт. – Здесь чужой мир, чего стесняться‑то!

– Тебе легко говорить! – возразил Влек. – У тебя почти все дыры ниже колена! А у меня вот! – Он повернулся задом, и Кьетт приумолк. Потому что прорехи у Болимса выглядели действительно очень нескромно, они шли от самого хвоста, и в них проглядывали не менее изодранные кальсоны нежно‑сиреневого цвета, все в пятнах засохшей крови.

К счастью, ум у нолькра был деятельным, он быстро нашел выход.

– Ничего, сейчас мы с Иваном как‑нибудь тебя зашьем, а в городе раздобудем новые штаны.

– Как же мы их раздобудем, если денег нет? – напомнил Иван. – Медяки какие‑то остались, на трое штанов точно не хватит. Воровать, что ли, станем?

Некоторое время они молчали, обдумывая проблему.

– Нет, воровать нам нельзя. Для этого специальные амулеты нужны. Иначе проклянет обворованный, и удачи не будет. – Видно, моральных преград у Кьетта не имелось – исключительно прагматические. – Придется зарабатывать как‑нибудь. Иван, помнишь, ты хотел дрова рубить…

Иван прикинул в уме – он уже немного разбирался в здешних ценах.

– Дровами много не заработаешь. Помнится, ты колдовать собирался?

– Можно еще материализовывать и продавать, – неуверенно предложил снурл.

– Короче, будем действовать по обстоятельствам. Для начала надо хотя бы выяснить, есть там город или уже нет! – подытожил Кьетт. – А чтобы сделать это, мы должны прежде всего заняться штанами.

Занялись. И узнали, что чинить на морозе кожаные штаны – занятие не из простых. Крови было пролито немало, особенно тяжело пришлось Болимсу Влеку, ему‑то игла впивалась не в коченеющие на морозе пальцы, а в гораздо более чувствительные участки тела. И хотя Кьетт при каждом его «ой!» принимался втолковывать, что по сравнению с зубами водяных чудовищ укол швейной иглы – это сущий пустяк, снурлу от его слов легче не становилось.

– Терпи, казак, атаманом будешь! Красота требует жертв! – упражнялся в остроумии Иван.

– Какая уж там красота, – безнадежно вздыхал Влек, – об элементарном приличии речь идет. Он был с ранних лет приучен содержать костюм в идеальном порядке и от нарушения этого порядка втайне жестоко страдал. А те безобразно грубые, через край, швы, что украшали теперь его штаны, к порядку никакого отношения не имели. Понятно вслух он об этом не говорил, чтобы не обидеть спутников они ведь так старались, так мучились. Даже на свои собственные прорехи решили наплевать и не зашивать их, хотя первоначально одними только снурловыми штанами не ограничивались, собирались чинить все. Но Кьетт возроптал: «Надоело, я не шорник, и вообще, замерз тут стоять!», Иван его охотно поддержал, так и остались оба оборванцами.

Плутать по снежному бездорожью пришлось еще несколько часов, а потом настал счастливый миг – под ноги им легла накатанная санями дорога. Широкая, прямая как стрела, она не петляла между холмами и не перебиралась с одного на другой, но прорезала их насквозь и уходила к горизонту.

– Ох, сколько же еще идти до города! – простонал снурл, вглядываясь в заснеженную даль и не обнаруживая ничего, кроме привычных холмов, оврагов и перелесков.

– Зато теперь мы точно знаем, что город там есть, – оптимистически возразил Иван. – Не может же такая шикарная дорога вести в никуда?

А Кьетт ничего говорить не стал. Он‑то знал, что кроме простых дорог смертных бывают еще дороги богов. Всегда очень прямые, идеально ровные, они как раз и отличаются тем, что начинаются ниоткуда и уходят в никуда. Никто не знает, зачем они нужны богам, и редко кто осмеливается по ним ходить… Здесь же явно видны множественные следы полозьев. Значит, эта дорога – обычная и ведет именно в город, и нечего паниковать раньше времени – так он себя успокаивал, но на душе кошки скребли.

К счастью, на этот раз дурные предчувствия нолькра обманули. Удивительно близким оказался горизонт в этих местах – получаса не прошло, как на его фоне выросли островерхие башенки далекого города. Не исчез Гемгиз за минувший век, остался стоять на старом месте!

Но сделался очень странным.

И первым в череде странностей его оказался глаз. До самого города оставалось, по прикидке Ивана, километров пять пути, а он вдруг вырос посреди дороги! Глупый, голубой, он раскачивался на длинном тонком стебельке высотой в человеческий рост, стараясь заглянуть путникам в лицо, и часто моргал ресничками. Ивану он очень не понравился.

– Это что еще за хр… – не совсем культурно выразился он.

– Глазик! – пояснил очевидное Влек. Подумал и добавил: – Может, это растение такое?

– Больше похоже на камеру слежения! – мрачно возразил Иван. – Вот уставился, зараза! А ну пшел! – Он сделал вид, что хочет ударить. Глаз испуганно отшатнулся и скрылся под землей, телескопически втянув стебелек.

– То‑то же! – ухмыльнулся Иван, но торжествовал он преждевременно. Не прошли они и тридцати шагов, как из‑под земли вырос целый выводок глазок, и все стали таращиться, друг с другом перемигиваться. И хоть имели они вид совершенно безобидный, но было их так много, что Иван занервничал уже по‑настоящему и достал меч. – Вот чертовщина! Щас я их всех порублю!

– Не стоит, – спокойно возразил Кьетт. – Это просто растения или животные, они не желают нам зла.

– Откуда ты знаешь? – удивился Иван.

– Ну сам посуди, какой идиот станет сосредотачивать в одном месте такое скопище приспособлений для слежки? Какой в том смысл? – В его мире понятия «камера слежения» не существовало, ее роль выполняли обычно хрустальные шары. – Их расставляют по одному, самое большее, парой, на определенном расстоянии друг от друга, чтобы объект, покинув поле обзора одного, сразу попадал в поле соседнего.

– Не забывай, что хозяин этих земель – законченный псих! – напомнил Иван.

– В любом случае мы не должны портить его имущество, если не хотим раньше времени нарваться на неприятности. Наоборот, нужно всем своим видом демонстрировать дружелюбие и лояльность к существующему порядку! – И, перейдя от слов к делу, Кьетт мило улыбнулся в ближайший глаз и ручкой вдобавок помахал.

Но глаз его поведения не оценил, обиделся и исчез, а следом и все остальные. Путь был свободен и примерно через час привел их к цели.

Предместий у Гемгиза не оказалось, весь город был сосредоточен внутри высоченных крепостных стен. Снаружи не нашлось ни единого строения, только чернели вокруг огромные норы – сотни, а может, и тысячи нор в окружении высоких отвалов. Из некоторых и теперь вылетали комья земли, казалось, там трудятся гигантские кроты.

– Еще того не легче! – присвистнул Иван.

А Кьетт наклонился над ближайшей «обитаемой» норой и позвал громко:

– Эй! Есть кто живой?!

Сначала из глубины послышалось шевеление, потом на поверхность вынырнула голова с рыжими волосами и неузнаваемо грязным молодым лицом.

– Чего надо, почтенные странники? – спросил землекоп озабоченно.

– Да вот, уважаемый, хотели узнать, как называется этот город, – как можно любезнее осведомился нолькр. – Не Гемгиз ли?

– Ну ясно, Гемгиз! – подтвердил землекоп. – Не Мусмарна же! Гы‑гы‑гы! – Он громко расхохотался над своей шуткой, понятной одному ему.

– Очень радостно слышать, значит, мы на верном пути, спасибо большое, – вежливо поблагодарил Кьетт и, не справившись с любопытством, спросил: – А не подскажете ли еще, зачем вы тут роетесь?

Глаза у землекопа от удивления расширились и сверкнули белым на черном, как у негра.

– Как это – зачем?! Ясно, камур ищем! Камур – он ведь под землей водится, как же не рыть?

– Понятно! Камур! – глубокомысленно кивнул нолькр. – Знаете, давно хотел узнать, камур этот, зачем он вообще нужен? Не могли бы вы растолковать, а то мы нездешние…

Тут озадаченный до предела землекоп полез в затылок грязной пятерней. Видно, для него такого очевидного вопроса никогда не возникало, он не знал даже, как лучше ответить.

– Ну! Зачем нужен, зачем нужен! Это же камур! КАМУР! Как без него? – бормотал он, стараясь голосом выразить то, на что не хватало слов. – Без него никак нельзя! От него радость бывает! Стихи, к примеру, разве без камура сложишь? То‑то!

В общем, ясности его объяснения не внесли, но кое‑какие выводы Кьетт все же сделал.

– Знаете что, – тихо сказал он спутникам. – Хоть и не собираюсь я слагать стихов, но давайте‑ка этот камур тоже поищем… Эй, любезный! – Он снова окликнул землекопа, успевшего сусликом скрыться в своей норе.

– Ну что еще? – поморщился тот, вынырнув. Он устал от сложных вопросов и отвечать больше не хотел – хотел копать. К счастью, вопрос оказался простым.

– Скажи, а чужеземцам копать камур можно? Или разрешение какое‑то нужно, лицензия там?

– Зачем? – удивился гемгизец. – За стеной земля, поди‑ка, не купленная, бери лопату да копай! Только учти! – Он бросил на намечающихся конкурентов ревнивый взгляд, назидательно помахал грязным пальцем. – Камур – это тебе не репа, он кому попало в руки не идет!

– Учту непременно, – согласился Кьетт. – А продать его можно потом? – вот, оказывается, что он придумал! Иван с Влеком только теперь это поняли!

– Ха! С руками и ногами оторвут! Только какой дурень продавать‑то понесет? Камур самому нужен!

– Мы понесем. Нам штаны нужнее.

Что‑то в его ответе насторожило землекопа, он перестал нетерпеливо морщиться, вылез из норы по пояс.

– Эй, господа! – (Тут Болимс не сдержал довольную улыбку: несмотря на плачевное состояние костюма, их сочли «господами», значит, не все потеряно.) – Я смотрю, вы совсем нездешние? С той стороны пришли… или нет? Уж не из другого ли мира вовсе?

– Именно! – Кьетт не видел смысла отпираться.

– А камур прежде рыли когда‑нибудь?

– Ни разу в жизни.

– Тогда вот что… Слыхали, верно, что везет новичкам? Ей‑ей, везет! Я сам в первый раз от такущий желвак отрыл! – Он сложил пальцы колечком, изобразив что‑то размером с мелкую сливу.

Иван невольно поморщился: негусто! Когда речь шла о радости и стихах, ему казалось, что загадочный камур – это своего рода наркотик, может, корешок какой‑то ядовитый, растущий в земле. Теперь он стал представляться ему чем‑то вроде драгоценного камня, радующего глаз своей красотой. А землекоп продолжал:

– Я это к чему веду? Новичкам везет всегда, но лопаты‑то нет у вас? Копать нечем? И денег нет купить… А вы того… полезайте в мою яму! – Тут он будто сам испугался смелости такого предложения – голову в плечи втянул, заторопился: – А что? Все по‑честному! Что нароете – мне четвертая часть! Я ж ведь тоже старался, вон какую дудку пробил – вам облегчение! И струмент мой! Все по спра…

– Согласны! – перебил его Кьетт, чувствуя, что от волнения парень по второму кругу пошел. – Давай свой «струмент».

Землекоп протянул нолькру лопату с укороченным черенком.

– Держи, господин хороший! А я того… подале отойду, чтоб удачу не спугнуть! – Он прытью скрылся за дальним отвалом, и почти сразу оттуда поднялся дымок костерка.

Копать решили по очереди, и первым за дело взялся Кьетт как инициатор. Он спустился в нору по расшатанной деревянной лесенке в семь ступеней и оказался в низкой земляной камере размером полтора шага на два, с ненадежным, ничем не укрепленным потолком. На полу нашлось крупноячеистое решето и кусок железной сетки от панцирной кровати, натянутый на деревянную раму; назначение его было то же – просеивать грунт. Тут же стояло ведро с водой, подернутое тонким ледком. В углублении стены примостилась оплывшая свеча в глиняной кружке, рядом лежали запасные. Оглядев это нехитрое хозяйство, Кьетт принялся за работу. Остальным было скучно, они бестолково топтались вокруг ямы, заглядывали внутрь и давали дурацкие советы типа «рой глубже», «ищи внимательнее». Знать бы еще, что именно!

– Хоть бы спросили, как выглядит этот камур! – посетовал снурл запоздало.

– Схожу узнаю? – вызвался Иван.

– Не ходи! – крикнул со дна нолькр. – А то совсем глупыми нас сочтет. Как попадется что‑то необычное – это, скорее всего, и будет камур… О! А это что?! Похоже, оно! – Он выхватил находку из кучки грунта, ополоснул в ведре и вынырнул из норы на свет божий. – Глядите!

Это был крупный, размером с кулак, кусок красноватого пористого вещества. Неприятное на вид, довольно мягкое на ощупь, оно напоминало что‑то мясное или, может быть, овощное, но уж никак не драгоценный камень. Пахло землей и немного плесенью. Радости пока не вызывало, желания слагать стихи – тоже.

– Ладно, давайте еще поищем, отдавать же придется часть. – Оставив добычу снурлу на хранение, Кьетт вернулся в нору. Потом его сменил Иван, потом ненадолго Влек. За неполных два часа работы они нарыли двенадцать крупных комков камура и пригоршню мелких – если, конечно, это был он, а не другая какая дрянь. Потом это дело им надоело, решили: должно хватить. Позвали землекопа, предъявили решето, доверху полное добычи.

– Ну смотри: оно? На штаны хватит, если продать? Или еще надо рыть?

Реакция землекопа оказалась неожиданной и даже пугающей. Какое‑то время, минуту, а может, и две, он стоял в гробовом молчании и дикими глазами таращился на решето. Потом издал тихий звук – всхлип или стон и, мягко осев в истоптанный снег, повалился в обморок! И привести его в чувство удалось далеко не сразу, равно как и добиться толку от очнувшегося.

– Камур! – бормотал он дрожащим голосом. – Боже, боже, я сплю?! Это сон? Сколько камура! Не бывает так… Не бывает сразу столько… За год, за целый год и то… Мне мерещится?! – Он взглянул на пришельцев едва ли не с надеждой.

– Ничего тебе не мерещится! – потерял терпение Иван. – Ты велел рыть – мы нарыли. Что не так?!

– БЛАГОДЕТЕЛИ! – вдруг зычно взвыл землекоп и снова повалился, на этот раз им в ноги. Стало совсем неловко и даже жутковато: должно быть, и вправду необыкновенно много добыли, раз человек чуть с ума не сходит – откуда вдруг такое редкое везение? И к добру ли оно?

Землекопа звали Мыз. Был он из бедной семьи, жил под самой городской стеной в опрятном домишке сливочного цвета, очень приятного для глаз. Гемгиз вообще был необыкновенно благообразным и аккуратным городом, правда начисто лишенным того, что обычно называют «улицами». Дома внутри городских стен не выстраивались рядами и не группировались в кварталы, как это обычно принято в городах. Нет, они были разбросаны совершенно хаотично, будто их скинули с высоты, и как упали они, так и остались стоять. Из‑за этого весь город состоял из закоулков, переулков, проулков и тупиков. Но это были чистые, ухоженные, хорошо освещенные по ночам, совершенно безопасные для припозднившегося путника закоулки, переулки, проулки и тупики, а все строения в городе, от трехэтажного здания муниципалитета до каморки последнего бедняка, имели сказочно‑пряничный вид, такой, что языком хотелось лизнуть – вдруг сладкими окажутся?

Изнутри жилище Мыза оказалось ничуть не хуже, чем снаружи: небогатое, но уютное благодаря идеальной чистоте, полосатым домотканым половикам и фестончатым подзорам, искусно вырезанным из белой бумаги руками многочисленных Мызовых сестер. Увидев добычу, принесенную их братом, они подняли такой визг, что Ивану с перепугу показалось, будто их не меньше трех десятков. Но когда страсти поулеглись, выяснилось, что сестер всего‑то шесть, и седьмая – мать семейства, женщина еще нестарая и не менее голосистая, чем выводок дочерей. Восьмой (точнее, первой) женщиной в семье была бабушка, она‑то и сумела внятно растолковать «дорогим гостям», что такое камур и какой от него прок.

Она еще смутно помнила те времена, когда камура в Гемгизе не добывали. Тогда это был унылый, серый, утопающий в грязи и помоях, не знающий радости городок, ну вот такой, как соседняя Мусмарна, к примеру. Северные ветры гнали затхлый воздух с недавно возникшей Пустоши, а с ним приходили болезни и даже мор. Жизнь становилась скуднее день ото дня. Раньше население кормилось стеклодувным ремеслом – огромные возы дорогой посуды, колб, реторт и перегонных кубов, зеркальных и цветных витражных стекол, аптекарских пузырьков, флакончиков для благовоний и прочих изящных вещиц шли из Гемгиза на север, в богатые королевства Центрального Ассезана, и возвращались оттуда, тяжело груженные всяческим товаром. Пустошь отрезала Юг от остального мира, и стеклодувы Гемгиза лишились основного рынка сбыта. Город стал вымирать.

Но однажды по весне престарелый школьный сторож Афнуз пошел за стену копать для рыбалки червей. Он‑то и вырыл восемьдесят пять лет назад первый кусочек камура. Может, он был очень голоден в тот день, может, имел привычку тянуть в рот что ни попадя, или сам камур его заставил так поступить – этого не знает никто, потому что старик помер давно, да и неважно оно теперь. А важно то, что находку свою он сразу же съел и вскорости заснул прямо на земле. И явился ему во сне не то какой добрый бог, не то сам господин Мастер, а может, и оба сразу, и все объяснили: что называется это камур, и отныне все жители Гемгиза должны копать его и есть понемногу, тогда станет их жизнь доброй, как прежде.

Старик поспешил в город с радостной вестью, но поверили ему не сразу, а только когда заметили, месяц‑другой спустя, как преобразился он сам. Из грязного, оборванного и вечно угрюмого старика с заплеванной бородой и непросыхающей соплей под носом Афнуз чудесным образом перевоплотился в благообразного, опрятного, а главное, доброго дедушку, любимца окрестной детворы. И каморка его под лестницей засверкала чистотой, и запах свежей домашней стряпни, а не помоев и перегара стал доноситься из нее. Вот тогда‑то и призадумались люди. И потянулись за город с лопатами.

Не сразу, постепенно им открывались свойства волшебного вещества. Стало известно, к примеру, что камур нельзя украсть или отнять – в нечестных руках он мгновенно расплывается черной жижей. Нельзя его из города вывезти – он существует только в Гемгизе, как минуешь полосу «моргучих глазок» – исчезает без следа. А жаль, могли бы соседям продавать. Не нужно есть его помногу – достаточно крупинки в два‑три дня. Жадничать нет смысла: хоть самый большой желвак проглоти – радости больше обычного не получишь, только зря израсходуешь запас, которого на долгие месяцы могло хватить. Заводится камур в земле, и видно, живой он, плодиться умеет, потому что роют его всем городом уж восемь десятков лет, но год от года его меньше не становится, и появиться может там, где уже копали накануне, и все пусто было. В руки дается не всем и не всегда одинаково легко; детям, к примеру, нечего и браться за это дело, все равно ни кусочка не нароют. Зато новичкам всегда везет. Вот что про камур доподлинно известно.

Но есть у него и тайны нераскрытые. Так и не разгадали люди до сих пор – в чем именно состоит волшебство камура, как оно улучшает жизнь? Ведь бедные, отведав чудесного вещества, богаче не становятся, болезни оно вроде бы не лечит, какой‑то особой удачливости не дарит, ума не прибавляет, злых духов и то отгонять не умеет. Единственно – легко от него становится на душе, жизнь начинает радовать, уходит всякая зависть. И как‑то образуется все само собой.

И еще одно свойство у камура есть. Почему‑то всякий, кто съест его, начинает прекрасные стихи слагать. Ерунда, казалось бы, баловство – кому те стихи нужны? Ан нет! Оказалось, сам господин Мастер – великий охотник до стихов. А потому два‑три раза в год являются из столицы посланцы. Тогда в центре города, на площади перед ратушей, собираются все жители Гемгиза, и каждый, кто осмелится, кто не заробеет перед важными господами, читает новые стихи. И десять избранных, чьи стихи окажутся самыми лучшими, посланцы отправляют в замок, к самому господину Мастеру, и не было еще случая, чтобы поэт вернулся из столицы без богатой награды!

Вот и завтра как раз такой день объявлен, город посланцев ждет…

А вот это уже было интересно! Ради этого стоило копать камур!