Глава 8. трактующая о том, что и во сне можно сделать важное открытие, а отсутствие трубы на крыше свидетельствует о проблемах в половой сфере

трактующая о том, что и во сне можно сделать важное открытие, а отсутствие трубы на крыше свидетельствует о проблемах в половой сфере

Целое утро Болимс Влек убеждал спутников, что учили его зря. Он перенервничает, он не справится! Это не его уровень магии, в конце концов! Даже если он и материализует внешнее подобие Священного Кристалла – это будет всего лишь мертвый камень, без капли магии! Кому такой нужен?

– Нам! – не сдавался Кьетт. – Во‑первых, есть закон подобия: если точно воспроизвести внешний вид дублируемого объекта, то все физические, химические, механические и магические свойства образца он приобретет автоматически. Но даже если тебе не удастся добиться нужной точности и ты сотворишь «мертвый камень», мы все равно подсунем его Зижнолу. Будет шанс, что он успеет отправить нас по домам прежде, чем заметит подмену.

– А если не успеет?

– Тогда мы ему наврем, будто это безумец его испортил, а мы принесли, что осталось.

– Ладно. Допустим. Но как отнесется к этой затее господин Мастер? Не велит ли нас повесить, к примеру?

– С чего бы это? Вспомни: «Дарю тебе возможность воплотить в жизнь любую, самую заветную мечту! Единственное условие – она должна быть материальна…» Это же господина Мастера собственные слова, никто его за язык не тянет! Кто же виноват, что ты именно о Священном Кристалле мечтаешь? Твое право!

– Да когда же ты всю эту дичь придумал?! – вскричал бедный снурл, когда все его аргументы «против» были исчерпаны.

– Прошлой ночью! – охотно пояснил Кьетт. – Я долго лежал без сна… – Ох, что‑то он совсем заврался, по инерции, что ли?

– Ты?! Лежал без сна?! – перебил Иван ехидно. – Да дрых всю ночь, как сурок в норе!

– Откуда тебе знать?

– Оттуда, что это именно я «лежал без сна»!

– Да? Ну ладно. Значит, это мне снилось, что я лежу без сна и думаю. И ведь придумал, заметьте! Во сне! Говорят, самые лучшие идеи приходят именно во сне, когда разум смертного соприкасается с божественным сознанием. В нашем мире именно так и было сделано немало важных изобретений и научных открытий, от закона всемирного тяготения до явления интерференции магических полей!

– У нас такое тоже случалось, – признал Иван, вспомнив о таблице Менделеева и «Божественной комедии» Данте и втайне восхитившись богатством собственного кругозора.

Почему‑то именно слова Ивана убедили снурла, заставили смириться со своей участью.

… – Велено передать, нынешним вечером ваша очередь, господин Иван из степей! – объявил слуга, не вчерашний, а тот, что обычно накрывал стол (простых стихотворцев кормили на кухне за общим столом, но «господам» завтрак подавали в покои).

Снурла это почему‑то насторожило.

– Скажи, любезный, а где же тот человек, что оповещал нас вчера?

– Ах, господин снурл, такая неприятность! Мэтр Фензиз как раз направлялся к вам с этой вестью, но по дороге неосторожно задел створки злого буфета, того, что в левом крыле. Они вцепились зубами в его бедро и не желают отпускать. Управу на окаянный буфет умеет найти только сам господин гофмейстер Саз. Но господин гофмейстер Саз – человек чрезвычайно важный и занятой, не может же он бросать все дела и бежать на выручку по первому зову неосторожного слуги? Боюсь, бедному мэтру Фензизу придется просидеть в зубах буфета до вечера, и сам он опасается того же. Вот и послал меня с известием к вам, господа! – Слуга почтительно поклонился.

– Однако! – присвистнул Иван. – Оказывается, здешней мебели следует опасаться!

– Ну что вы, господин Иван! – поспешил заверить слуга. – В массе своей она мила и безобидна! Один лишь буфет от рождения наделен дурным нравом, ну да ведь и в самом лучшем стаде порой заводится паршивая овца, не так ли?!

– Разумеется, – согласился Иван, только чтобы не обидеть человека. На самом деле он предпочел бы иметь дело с десятком паршивых овец, нежели с одним‑единственным зубастым буфетом. Одно время его сестра увлекалась психологическими тестами: заставляла окружающих рисовать несуществующих животных,[3]а потом делала далекоидущие выводы. Так вот, если в части тела животного на рисунке оказывались «вмонтированы» механические детали, это следовало интерпретировать как склонность к шизофрении. Здесь же, в замке, смесь живого и мертвого встречалась буквально на каждом шагу – это ли не признак безумия?!

Правда, по тем же методикам выходило, что, если на нарисованной крыше отсутствует труба, это должно свидетельствовать о проблемах тестируемого в половой сфере. Вот тут уж Иван при всем желании не мог углядеть связи, особенно с учетом того, что исследования эти предназначались, в том числе, для маленьких детей. Так что полного доверия к тестам и уверенности в собственных выводах у него не было.

Зачем‑то он рассказал об этом спутникам. Болимс Влек очень смутился – среди снурлов о таких интимных вещах не принято говорить. Кьетт, похоже, тоже, но уж он‑то не растерялся:

– Когда будем отсюда уходить, надо непременно обратить внимание, есть ли на крыше труба!

Тут только Иван заметил, что они сидят безвылазно в замковых стенах уже девять дней и даже не подумали о том, чтобы посмотреть город. Досадно! Вряд ли им представится такая возможность в дальнейшем. Как бы ноги не пришлось уносить!

…Ночная церемония прошла без осложнений.

Стих свой Иван прочитал хорошо, очень выразительно. Елена Семеновна, учительница начальных классов, в свое время сделавшая в его дневнике запись: «Читает достаточно уверенно, но слишком монотонно, без интонации», на этот раз была бы довольна. Подвывал Иван не хуже любого гемгизского поэта, слушателям понравилось.

А главное – сам господин Мастер оценил! Вместо дежурных фраз выдал нечто новенькое:

– Потрясающе! В жизни не слышал ничего подобного! Дети мои, – обратился он к подданным, – не находите ли вы, что это бессмертное творение как нельзя лучше отражает саму атмосферу нашего с вами бытия?!

Ну разумеется, все именно это и находили, но магу было уже не до их мнения, он продолжал развивать мысль:

– Талантливо, необыкновенно талантливо! Ни слова не понятно – разве не прелесть?! Милый юноша, не хотел бы ты занять должность придворного поэта? Условия истинно королевские: полное содержание, еда с моего личного стола плюс дозволение промышлять разбоем в землях к западу от столицы! О славе прижизненной и посмертной я уж и не говорю. Ты согласен?

– Я… – От предложения такого Иван дар речи утратил. К подобному повороту событий он готов не был и совершено растерялся. Спасибо, рядом был Кьетт с его ловко подвешенным языком.

– Дозвольте мне передать вам ответ моего друга, о господин Мастер! Боюсь, он слишком польщен и не в состоянии говорить сам. Но, увы, при всем своем горячем желании, он не может принять ваше почетнейшее предложение! Не по своей воле покинул он родные края, и священный сыновний долг велит ему вернуться туда во что бы то ни стало! Он умоляет вас простить его, о господин Мастер, но обстоятельства выше его воли! – О как завернул!

– Так я и полагал, – печально вздохнул безумный маг. – Разве способна молодость усидеть на месте, пусть даже самом почетном и выгодном… Что ж! Пусть все идет своим чередом…

И церемония вернулась в привычное русло: Иван принялся воплощать мечту. «О кристалле даже не думай! – предупредил его Кьетт накануне. – Его ты изготовить все равно не сумеешь, но можешь невольно выдать наши планы! Займись чем‑нибудь сугубо индивидуальным». Вот он и занялся. В той, обыденной жизни ему давно и страстно хотелось купить подержанный джип «чероки». Почему именно подержанный? Да чтобы не трястись над каждой царапинкой, над каждым пятнышком на обивке, чтобы лихо разъезжать по пересеченной местности, а не пылинки с поверхности сдувать… Впрочем, единственное, что он мог бы себе позволить реально, – «жигули» первой модели, и то битые. Это в другой жизни… А в этой – отчего не попробовать?

Попробовал. Результат вышел предсказуемым: совершенно дикая смесь гусеничного вездехода с гипертрофированным джипиэс‑навигатором, увенчанным индейским головным убором из перьев орла. Именно в этом была главная беда Ивана: не умел сосредотачиваться и отсекать ненужные вербальные ассоциации. Ну, может, оно и к лучшему. С одной стороны, зачем ему джип, если бензина в этом мире еще лет этак триста не изобретут, если не дольше? С другой – господин Мастер был в полном восторге и больше не печалился о том, что должность придворного поэта так и осталась вакантной.

И вот он наступил – решающий день. Точнее, вечер…

– Нынешним вечером – ваша очередь, господин снурл! – поутру зачем‑то сообщил очевидное слуга Фензиз, вырвавшийся из зубов буфета.

– Спасибо, я готов, – кивнул Влек. – Скажите, а как ваша нога? Вы сильно пострадали?

Такое внимание к его скромной персоне Фензизу явно польстило: упитанные щеки порозовели, губы невольно расплылись в довольной улыбке.

– Ах, что вы, добрый господин, пустое! Он ведь, буфет, хоть и злой, как триста демонов ночи, а зубешки‑то мелкие совсем. Ну прихватил, прижал малость, шаровары повредил. А кожу‑то не порвал, нет. А как пришли господин гофмейстер Саз да пообещали его в открытый шкап переделать – он меня тот же час и выпустил! Я и не хромаю почти, спаси бог господина гофмейстера за спасение, а вас, господа, за заботу!

Слуга откланялся.

…Как‑то мутно и бестолково пошел день. Театр не радовал, диковины замка больше не занимали, друг с другом болтать не хотелось, и даже еда стала казаться безвкусной – на нервной почве, не иначе. Верно говорят, ждать и догонять – хуже всего.

От скуки захотели прогуляться в город – оказалось, нельзя. До окончания чтений поэтов из замка выпускать не велено, правило такое. «А то случаи были – до дому убегали, заробев»… Тоска!

– Неправильный нам попался мир, – принялся жаловаться Кьетт. – Мне доводилось читать повести о путешествиях по слоям бытия, и там все было иначе. По закону жанра, у мага Зичвара должна была иметься красавица‑дочь. Она влюбилась бы в Ивана и помогла нам…

– Э! – перебил упомянутый Иван с таким возмущением, будто дочь имелась на самом деле. – Почему именно в меня? Почему не в тебя, не в Болимса? Я что, крайний?!

Кьетт ему тут же растолковал:

– По двум причинам. Во‑первых, Мастер – человек, и ты человек; логично, что дева должна влюбиться в себе подобного. Она ведь тоже была бы человеком!

– А вот и не обязательно! Неизвестно, от какой матери она была бы! Может, от нолькрихи или снурлихи?

– Ну‑у вряд ли! Никогда не слышал о браках людей и снурлов! Слишком они разные во всем: природа, образ жизни, обычаи…

Тут Иван невольно вспомнил о гнездах и поспешил перевести стрелки.

– А о браках людей и нолькров слышал?

– Слышал, – признал Кьетт. – Редко, но случается такое. Но в любом случае, то бишь во‑вторых, мы с Влеком не свободны. У него невеста есть, а я… Помнишь, я рассказывал про ту девушку в окне? Ну ради которой потащился в сосисочную лавку в ботфортах? Так вот, у меня в отношении нее очень серьезные намерения. Она об этом пока не знает, но… – Тут он сделал многозначительную паузу.

– У меня тоже есть девушка! Алена! – рассердился Иван. – Нечего мне сумасшедших дочерей сватать! У них наследственность дурная!

– Иван, ау‑у! Что ты раскипятился? Нет никаких дочерей! – напомнил снурл, пряча улыбку. А нолькр рассмеялся открыто:

– Не боись! Она бы тебя любила платонически! – именно так понял сказанное Кьеттом слово Иван. – Издалека и без всякой надежды на взаимность!.. Ах, бедная девушка, до чего же ей с тобой не повезло! Какая это драма – безответно полюбить некроманта!

На это Иван отвечать не стал, просто запустил в голову нелюдя подушкой. Тот успел уклониться. Подушка шмякнулась на пол, недовольно взвизгнула, потом вдруг встала на четыре угла, как на ножки, и поковыляла на свое место. Цепляясь за длинное покрывало, взгромоздилась на Иваново ложе, примостилась в изголовье и затихла как неживая.

– Ничего себе! – опешил Иван. – Мы на ЭТО голову собственную кладем, а оно, оказывается, ходит!

– Да, неприятно как‑то! – серьезно согласился Кьетт. – Посмотри, у нее зубов хотя бы нет?

– Сам смотри! Я ее боюсь теперь! Еще придушит ночью со зла!

– Надо ее на ночь в шкаф запереть, – опасливо посоветовал снурл.

Кьетт хмыкнул:

– Еще неизвестно, где мы сегодня будем ночевать. Может, бежать придется! Забыли, что нам вечером предстоит?

– Ну вот, – расстроился снурл. – Только я немного отвлекся – ты опять напомнил! Я уже устал переживать! Никаких нервов не хватает! Вдруг я не справлюсь?

– Ой, да ладно, не бери в голову, – легкомысленно отмахнулся Кьетт. – Не справишься – еще что‑нибудь придумаем, какие наши годы?

И от этих его слов снурлу почему‑то стало легче, он даже смог ненадолго вздремнуть.

– …Это время наступит, ты жди его, жди… – дочитал он и умолк. И ответом ему было долгое молчание. Чувствительные дамы, легкомысленные и бойкие на язык кавалеры – никто из них ни слова не проронил. Все стояли, замерев, до того момента, пока сам господин Мастер не нарушил зловещую тишину. А он думал, долго думал, прежде чем заговорить.

– Ты произнес страшные слова, юноша из рода снурлов. Ответь: являются ли они пророческими?

Вот так! Ответь ему! Болимс Влек съежился, взгляд стал затравленным.

– Я не знаю, господин Мастер! Я не думаю… Прежде мне никогда не случалось пророчествовать! Это просто стишок, он пришел мне во сне… – Кого он хотел обмануть? Зичвара или себя самого?

– Ну все ясно, как лунная ночь! Это самое настоящее пророчество! – с глубоким удовлетворением изрек господин Мастер. Встревоженным он не выглядел, скорее, воодушевленным. Сумасшедший, что возьмешь? – Ничего хорошего оно нам не сулит, но сказано красиво, а потому достойно награды!

…Удивительно, как быстро все произошло. Был один кристалл на золотом постаменте – и вдруг стало два! Зрители даже не поняли ничего, все ждали, когда же поэт‑прорицатель приступит к материализации? Раздвоение артефакта они сочли всего лишь очередной затеей господин Мастера и значения этому событию не придали. Все, кроме самого господина Мастера. Он‑то знал, что не по его воле свершилось! Он был просто ошеломлен!

– Это что?! – нервно и хрипло спросил маг, ничего более оригинального в тот момент не пришло даже в его больную голову.

– Это я мою мечту… воплотил… – Снурл мгновенно сник и опустился на колени. От волнения его не держали ножки.

Он ждал от Зичвара чего угодно: гнева, крика, магической атаки. Ждал, что вот сейчас налетит стража и уволочет его в темницу, и творение его будет уничтожено в прах, а может, и еще что‑нибудь страшное произойдет… Он готовился к худшему.

Но маг был безумен и непредсказуем. Маг поднялся с трона, медленно обошел кругом оба постамента. Он пристально всматривался в кристаллические глубины, переводя изучающий, сравнивающий взгляд с копии на подлинник. А потом вдруг плюхнулся на пол рядом со снурлом, уселся, расставив ноги, и принялся неудержимо хохотать.

– Ой! – всхлипывая и вытирая глаза, бормотал он между приступами веселья. – Ой, я не могу! Ой, уморили! А эти‑то, эти! Маги! Орден!.. Грабителей посылали, воров, лазутчиков хитрых! Убийц нанимали! Войной ходили! Из кожи лезли из собственной!.. И не догадались! Никто не догадался! Я сам не догадался! Ой, хе‑хе‑хе! Мальчишка‑снурл из чужого мира! «Мечту воплотил»! Отвечай! – Он вдруг перестал кудахтать и строго воззрился на Влека. – Сам сообразил или надоумил кто?!

«Похоже, фокус‑то удался, закон подобия сработал! Из‑за простого камня не стал бы Зичвар так распинаться!» – мелькнуло у Ивана в голове.

– С…сам! – отчаянно пискнул снурл, от ужаса закатив глаза.

– Не лги мне! Хуже будет! – с напускной суровостью прорычал Зичвар, и тут уж не выдержал Кьетт Краввер, выскочил вперед:

– Это я, господин Мастер!

– A‑а, сирота! – узнал его маг. – Что – ты?

– Это я его надоумил! Клянусь! Болимс Влек не виноват ни в чем, он без меня не осмелился бы! Я его заставил силой! Это и моя тоже мечта была, просто я материализацией плохо владею… Умею только веники и морских жителей… А мне кристалл до зарезу нужен, я не со зла…

– Ох‑хе‑хе‑хе! – Безумец зашелся в новом приступе смеха, но тем, кто смотрел на него, было не весело – жутко. – Ох, молодцы! Ну молодцы! Это надо же – ТАКОЕ придумать! Воистину все гениальное просто! А никому и в голову не пришло, ни одной живой душе! И они еще говорят, будто я мыслю извращенно! Хе‑хе‑хе! Да кое‑кто мне сто очков форы даст! Хе‑хе‑хе!

– Ну вот еще! – еле слышно, но очень сердито прошептал Кьетт, и острые кончики его ушей вспыхнули красным. Не очень‑то это приятно, когда тебя на публике выставляют чуть ли не сумасшедшим!

А маг Зичвар наконец отсмеялся. Лихо, по‑молодому, вскочил с пола, взгромоздился на трон и объявил свою волю:

– Нами было сказано, и не нам от своих слов отказываться! Я, Мастер Зичвар Ха‑Цыж, дарю каждому возможность воплотить в жизнь любую, самую заветную материальную мечту без всяких условий и ограничений! Так ответствуй и ты, юный снурл, как все до тебя отвечали: удалось ли тебе воплотить задуманное?

– Удалось, господин Мастер, – устало прошелестел Влек. Больше всего на свете ему в тот момент хотелось найти маленькую темную норку, забиться в нее и больше никогда не высовываться. Маги, кристаллы, чужие миры – с него было довольно! Душа и тело просили одного: покоя. Неважно, в каком из миров, лишь бы дали отдохнуть…

– Желаешь ли ты увезти свое творение в родной мир или предпочтешь оставить его здесь, в нашем собрании?

– Я кристалл заберу, а подставочку оставлю… Она тяжелая очень… – совсем уж обморочно пролепетал Болимс в ответ.

Маг расцвел и даже в ладоши захлопал от радости.

– Чудесно, чудесно! Мы будем любоваться ею, целовать на ночь и вспоминать этот удивительный вечер! Наверняка он войдет в легенды! Хе‑хе‑хе!

– Хе‑хе‑хе! Хе‑хе‑хе! – наконец‑то осмелились подать робкий голос придворные.

«Все‑таки он псих, самый настоящий!» – отрешенно подумал Иван, вся эта суета уже и его начала утомлять.

А снурл, измученный до самого последнего предела, поддерживаемый под локоть бледным, серьезным как никогда нолькром, уже ничего вокруг не замечал, лишь механически повторял про себя: «Все закончилось, слава богу, все это закончилось»… Бедный, он и не подозревал в тот момент, что самое худшее еще впереди.

Такой груз, как постамент, отлитый – точнее, материализованный из чистого золота, они при всем желании не унесли бы с собой. Но кристалл почти метровой длины тоже весил немало – килограммов под тридцать, с таким не очень побегаешь. Зачем‑то они отказались от помощи слуг. Зичвар сам предложил: пусть донесут камень до покоев. Нет, побоялись даже ненадолго выпустить добычу из рук! Тащили Иван с Кьеттом – то по очереди, на плече, то вместе, за два конца. Болимс Влек порывался помогать, его мягко отстраняли: «Ты, главное, сам дойди! На тебе лица нет!» Можно подумать, на них были!

…Пустой коридор. Полумрак. Дрожащий желтоватый свет «ночных» магических шариков под потолком, тусклые блики на позолоте. Пугающие очертания теней: оскаленные морды, рога, шипы… Ищи не ищи, смотри не смотри, все равно не угадаешь, чем или кем они отброшены, будто тайная сущность вещей проявилась в них. Тихие звуки – кажется, кто‑то невидимый перешептывается за спиной, крадется следом на мягких лапках, умышляет дурное…

Или не кажется?!

Трое вынырнули из стены, заступили дорогу. Высокие, широкоплечие, мощные. В руках мечи. Во взгляде безмятежность. Они явились не отвоевывать в тяжелом бою, а отнимать у слабого – ни тени сомнения в успехе. Ну может, совесть слегка беспокоит: не слишком‑то героическое дельце предстоит провернуть. Да плох тот герой, что не умеет справиться с собственной совестью!..

– О! Привет героям! – нарушил молчание Кьетт и продемонстрировал жутковатую нолькровскую улыбочку‑оскал. – Сколько зим, сколько лет?

– Какими судьбами, ты хотел сказать, – сам не зная зачем, поправил Иван.

– Вот именно! – охотно согласился тот.

– У вас есть то, что нужно нам, – очень спокойно молвил рыцарь Золотого орла Симиаз Ге‑Минрезо по прозванию Истребитель Драконов. – Верните Священный Кристалл, и разойдемся по‑доброму. У нас нет желания вас убивать, но, если понадобится, мы убьем.

– Что значит – верните?! – Неверная постановка вопроса возмутила Ивана гораздо больше, чем прямая угроза жизни. – Это наш собственный кристалл!

– Этот кристалл был незаконно присвоен безумцем Ха‑Цыжем, и теперь он должен вернуться в большой мир! – Похоже, о событиях этого вечера герои не имели представления! И пожалуй, оно даже к лучшему…

– Совершенно с вами согласны! Вот мы сами его туда и вернем!

– Согласно пророчеству это наша миссия. И мы исполним ее, чего бы нам это ни стоило!

– Скорее уж, чего бы НАМ это ни стоило! – хмыкнул Иван.

А Болимс Влек предупредил честно:

– Я стану громко орать и визжать!

– Не станешь! – возразил герой хладнокровно. – Ты же не захочешь быть схваченным и казненным за воровство. Но даже если бы захотел… Несчастные юнцы, вы десять дней прожили в Безумном замке и даже не удосужились изучить его свойства. Ваша беда в том, что Зичвар не терпит никакого шума по ночам. Замок устроен так, что после полуночи и до рассвета даже самые громкие звуки не распространяются далее чем на пять шагов… И не вздумай бежать за стражей, нолькр! – Рыцарь перехватил взгляд Кьетта. – Да, мы не сможем тебя догнать, но, пока ты будешь бегать, десять раз успеем перерезать глотки твоим друзьям! У вас ведь даже оружия при себе нет, – напомнил он едва ли не с сочувствием и эффектно отработанным движением крутанул в воздухе собственным мечом.

Вернее, хотел крутануть. И тут же понял, что у них, героев, настоящего оружия при себе тоже нет! А то, которое имелось, могло служить разве что театральной бутафорией. Напрасно они мнили себя знатоками по части здешнего устройства! Замок Фазот не спешил открывать все свои тайны чужакам‑лазутчикам, он умел защитить покой своих обитателей. Вместо привычного свиста рассекаемого сталью воздуха тренированное ухо воина уловило совсем другой, какой‑то плюхающий звук. Удивленный, он еще раз взмахнул мечом… и лезвие его вдруг повисло, будто сделанное из резины! Да не той прочной и грубой резины, какая идет на изготовление, скажем, полицейских дубин или автомобильных покрышек, а самой мягкой и эластичной, из какой в советские времена производили знаменитое «изделие № 2». (Понятно, что здесь мы приводим исключительно Ивановы ассоциации; что думал по этому поводу Истребитель Драконов, с чем именно сравнивал свой обвисший клинок – так и осталось для всех секретом.)

Первым в новых, изменившихся условиях сориентировался Кьетт. И сделал то, чего герои, привыкшие к благородным расшаркиваниям перед сражением, никак не ожидали: ударил первым.

– Бегите! Уносите! – крикнул он спутникам и прыгнул так, как это умеют только хищники: сбоку, когтями в лицо, зубами за горло…

С одной стороны, Гамиза Цыв очень любила демонстрировать свое равенство с мужчинами во всем: в одежде, в манерах, в выборе оружия, в грубых приемах боя. О том, чтобы кто‑то из друзей‑героев попросил ее, к примеру, еду сварить вне очереди или там с починкой одежды помочь, даже речи не шло. Дева‑воительница сочла бы это смертельным оскорблением.

С другой же стороны, она почему‑то не замечала, что ей, по женскому ее положению, достается лучшее место у костра, самое теплое одеяло, самый вкусный кусок или, в бою, противник послабее. И к тому, что он, противник, обычно сам ее не атакует, предпочитая иметь дело с мужчинами, и только обороняется вынужденно, она давно привыкла. И никак не ожидала, что мальчишка‑нолькр внезапно вероломно нападет именно на нее! Она была совершенно не готова отразить удар, да и нечем было: оружие пришло в негодность, а когтей у нее не имелось от природы. Зато у Кьетта когти были – маленькие, но острые как сабли, они полоснули ее прямо по лицу…

Собственно, этого оказалось достаточно. Гамиза Цыв не боялась кровавых ран, оставленных на теле мечом или стрелами. Но равенство равенством, а какой девушке понравится ходить с располосованной физиономией? Лучшая из дочерей славного народа муншаз отступила с паническим визгом, пряча лицо в ладонях. А Кьетт вцепился в глотку ринувшегося на него рыцаря…

Если бы не испортилось оружие героев, у Кьетта не было бы ни малейшего шанса против них, скорее всего, он был бы уже мертв. Если бы герои оказались магическими существами, он получил бы неплохой шанс их победить. Но они были людьми, причем лучшими в своем роде. Силе, выносливости, опыту каждого из троих он мог противопоставить только скорость – слишком мало, чтобы выиграть бой, но достаточно, чтобы задержать их на пару минут, дать спутникам возможность сбежать.

Так он полагал по юношескому недомыслию, не умея учитывать внешние обстоятельства в лице Болимса Влека. То ли ноги у снурла разъехались на пружинящем полу, то ли споткнулся он о едва заметный кольцевой выступ – рухнул с размаху, ничком, вскрикнул отчаянно. Кьетт обернулся на его крик, отвлекся на одно лишь мгновение… Разумеется, враг не замедлил этим воспользоваться. Лекко Амезу напал сзади, оторвал нолькра от истекающего кровью Симиаза и со всей своей могучей силы шарахнул о стену. И если бы это была обычная каменная стена, больше о Кьетте Краввере нам рассказывать бы не пришлось, разве что о его пышном погребении за счет замковой казны. К счастью, эластичная поверхность смягчила удар. Кьетт сполз по ней на пол, оставляя кровавый след, и затих.

Иван остался один на один с врагом. А враг сжимал обвисшую тушку снурла в удушающем захвате; его, вернее, ее располосованная морда кривилась в радостной ухмылке:

– Не вздумай бежать! Или я ему шею сверну!

Она любила убивать. Ей казалось, так она мстит за вековое унижение всего женского рода, обделенного несправедливыми богами в момент творения. И шею снурловому самцу она свернула бы без колебаний, не посмотрела бы, что он смешной, неуклюжий и слабый. И Иван, никогда прежде не демонстрировавший чудеса проницательности, взглянул в ее бешеные черные глаза – и вдруг все это понял. И отступил. То есть просто сел на пол в обнимку с кристаллом – будь что будет!

А враги угрожающе надвигались на него, высоченные, как осадные башни, мощные, как кони‑тяжеловозы… И все‑таки они медлили. Опасались. Потому что – почвовед! Кто знает, на какое зло способен?! Да еще кристалл у него в руках вроде бы начал светиться…

– Убью! – тихо, угрожающе обещал Иван. – Урою, гады! …! – Этой угрозой он не ограничился, еще кое‑что добавил. Что именно – мы умолчим, потому что в минуты сильного душевного волнения любой может выразиться некорректно. Отметим лишь, что герои, ни слова не разобрав, вообразили, будто он читает особые почвоведческие заклинания, и здорово испугались.

– Молчать! – панически взвизгнула Гамиза, сильнее стиснула снурлову шею. – Ни слова больше, или он умрет! Вставай!.. Медленно!.. Отойди от камня… Ну!

И тут у Ивана сорвало крышу. Начисто. От захлестнувшей его ненависти он вообще перестал что‑либо соображать. Он бил, бил, не думая ни о чем, или, скорее, это его били, но он почти не чувствовал боли. Рот и нос превратились в одно кровавое месиво, престал видеть правый глаз, что‑то хрустнуло в боку, но он продолжал бить, ничего вокруг не замечая. Единственное, что еще как‑то доходило до одурманенного болью и яростью сознания, – это непрекращающиеся вопли Гамизы: «Назад! Или снурл умрет!» Но это уже не могло его остановить. Он хотел убивать больше, чем жить. Он, пожалуй, и не заметил, если бы убили его самого, – все продолжал бы кулаками махать.

И они убили бы, конечно. Забили бы до смерти, совсем не героически, потому что были привычны к благородному оружию, а не к кулачному мордобою и под влиянием новых острых ощущений озверели не меньше Ивана. Так что пришлось бы господину Мастеру тратиться на двойное погребение.

Но он этого не допустил.

– Так‑так‑так! А что это у нас тут происходит?

Голос раздался внезапно, одновременно со всех сторон. Вроде бы негромкий, он легко заглушил шум драки и истерические выкрики злой девки.

А вслед за голосом появился он, безумный маг Зичвар Ха‑Цыж во всем своем желтом великолепии! Совершенно один, без свиты и охраны. Невысокий, полненький, не старый, но и не молодой… На мгновение в умах героев мелькнула шальная идея, что они и его смогут одолеть. Но стоило им сделать всего лишь шаг в его сторону, как все трое повисли под потолком в беспомощной позе котят, схваченных за шкирку. Иван, тяжело дыша и отплевываясь кровью, сел у стены, во рту гадко хрустело крошево зубов, в правый бок будто лезвие ножа впилось. Освобожденный Влек мешком свалился под ноги Ивану. Кьетт не шевелился.

– Так что случилось, объяснит мне кто‑нибудь? – переспросил маг безмятежно, похоже, на самом деле он ни в каких объяснениях не нуждался.

– Мы пришли забрать то, что принадлежит нам по праву! – заявил рыцарь гордо, хотя в его‑то подвешенном положении всякая гордость была неуместна.

– Да?! – наигранно удивился маг. – И кто же дал вам такое право – грабить и убивать моих дорогих гостей в моем же собственном доме? – Тут он, сделав шаг, склонился над неподвижным телом Кьетта, перевернул лицом вверх. Вздохнул с упреком: – Бедный мальчик! Только посмотрите, что вы с ним сделали! А ведь он сиротой был! И стихи писал славные…

«Был!» У Ивана упало сердце. Неужели?..

– Впрочем, нет. Кажется, он еще жив… Сделаем‑ка мы вот так… – С кончика указательного пальца мага сорвалась маленькая сиреневая искра и медленно, как падающая снежинка, опустилась Кьетту на голову. И в тот же миг он пришел в себя! Зашевелился, сел, моргая как спросонья, огляделся и спросил невпопад:

– А они на невидимых крючьях висят или прямо в воздухе?

– Представь, я как‑то не задумывался! – развел руками маг. Уж на что он сам мыслил нестандартно, но и его вопрос нолькра застиг врасплох своей «своевременностью».

Герои дернулись, будто их вытянули розгой.

– Ладно, – принял решение господин Мастер. – Чувствую, сегодня от вас толку не добиться, да и спать пора давно! Поступим так: гости приглашенные вернутся в свои покои, гости незваные заночуют в чулане, а утречком, на свежую голову, вы мне доложите, что к чему. Договорились?

Стороны согласно кивнули в ответ. Более здравого решения не то что сумасшедший – нормальный человек предложить не смог бы… Впрочем, надумай кто возражать – вряд ли его мнение было бы учтено: господин Мастер никогда не отказывался от своих идей.

Было жутковато и в то же время забавно наблюдать, как невидимая сила прямо по воздуху тащит в каземат троих непобедимых героев. За рыцарем Симиазом потянулся кровавый пунктирный след.

– А ведь я его почти убил! – сказал Кьетт мечтательно. – Совсем чуть‑чуть до сонной артерии не добрался!

– Они тебя тоже почти убили! – заметил Иван мрачно. – Ты лежал как труп. Я думал – все, крышка!

– «Почти» не считается! – Нолькр был настроен легкомысленно и чувствовал себя прекрасно. Потому что следом за первой, сиреневой оживляющей искрой маг, прежде чем удалиться, выпустил еще три красных – по одной на каждого из «гостей». И все увечья, полученные ими в драке, исчезли без следа, даже пять выбитых и выплюнутых на пол Ивановых зубов волшебным образом вернулись на старое место! Но самое главное – с напавшими на них героями чуда исцеления не произошло, в каземат они отправились в виде более чем потрепанном! Пустячок, а приятно!

…В общем, все бы хорошо, если бы не одна настораживающая деталь.

Когда ночью Влек попытался покинуть покои по естественной надобности, каковую в замке господина Мастера было принято справлять не где попало, а в особом помещении, специально для этой цели оборудованном (большая редкость в этом мире), то двери не пожелали открываться! Зато ему тут же была предложена альтернатива в виде расписной фарфоровой ночной вазы, воплотившейся из пустоты.

Это могло значить только одно: из гостей они переведены на положение пленных.

– Я во всем виноват! – затосковал снурл. – Если бы я не упал…

– Во всем виноваты герои. Только они! – отрезал Иван, не затем чтобы утешить товарища, но он на самом деле так считал. Красная искра мага погасила боль, но не злость. Он все еще жалел, что так никого и не убил.