Глава 3. объясняющая причину, по которой путнику грозит опасность заблудиться в лесу

объясняющая причину, по которой путнику грозит опасность заблудиться в лесу

Во всем, что касается Пустоши и Безумных земель, Зижнол проявил удивительную неосведомленность. Кто там водится? Какие опасности могут подстерегать в пути? Какие неприятности магического свойства особенно вероятны? Можно ли добыть чистую воду, или зря они вчера так легкомысленно отказались от бурдюка? Где именно сумасшедший маг прячет свой кристалл? Ну ничегошеньки он не знал, будто и не маг вовсе, а дитя невинное! Суетился, торопился, от вопросов отмахивался: «На всю жизнь не напасешься, всех бед не предусмотришь!» – чувствовалось, прямо не терпится ему сбагрить «героев» куда подальше!

Последнее, что увидели они, прежде чем кануть в небытие портала, была его сладко улыбающаяся физиономия.

Но порталы маг открывать умел мастерски, в этом ему нельзя отказать. Ивану навсегда запомнилось то, первое перемещение через пентаграмму: свет, грохот – и тьма, немыслимая боль, будто дробящая на атомы все тело, мысли о неминуемой гибели… На этот раз все было иначе, очень деликатно: просто в одном месте взяли, в другом поставили, будто на экране сменился кадр. Ну может быть, уши слегка заложило, как в самолете, и окружающий пейзаж, прежде чем обрести новые очертания, несколько раз судорожно дернулся, но очень быстро стал на место и предъявил себя во всей красе.

Собственно, Кьетт с Иваном ничего нового для себя не увидели, Пустошь уже была им знакома не понаслышке. Та же унылая равнина до горизонта, голая, топкая, усеянная редкими плоскими камнями, похожими на спины спрятавшихся под землей чудовищных жаб. Тот же тяжелый запах гнили, и небо вдали зловеще‑багровое, несмотря на близость полудня. Где именно проходит граница Пустоши и жилых земель, сомнений не возникало: до рубежа снег лежал красивыми, пушистыми опереточными сугробами. За рубежом не выпало ни снежинки, времен года там, похоже, не существовало, как в погребе.

Снурл осторожно, будто опасаясь, что ее откусят, протянул руку через рубеж и с удивлением почувствовал, что внутри, в Пустоши, воздух гораздо теплее. Не лето, конечно, но и не зимний мороз. Градусов пять‑шесть, решил Иван, последовав его примеру.

– Ну что, идем? – проявил нетерпение нолькр. – Что мы топчемся на месте, как кони перед оковой? Пустоши, что ли, не видели?

– Я не видел, – напомнил снурл и признался: – Боязно! – Пустошь ему не нравилась все больше, и идти туда не хотелось до дрожи. – Ах, если бы прямо сейчас закрыть глаза, и – раз – оказаться дома… – Мечтательная улыбка скользнула по его пухлому, но уже немного осунувшемуся лицу.

– Ага, – машинально согласился Иван. И вдруг замер, потрясенный неожиданным внутренним открытием. Он удивительно ясно и отчетливо осознал, что возвращаться в свой мир ему решительно не хочется! Мало того, сама мысль о том, чтобы вдруг «раз – и дома», вызывала едва ли не ужас! Позже, когда подвиг будет совершен и приключение подойдет к логическому завершению, – тогда обязательно! НО ТОЛЬКО НЕ СЕЙЧАС!

– Вот и я думаю, – кивнул ему Кьетт, – чего мы так рвемся назад? Все там привычно, сплошная рутина! Учеба – казарма, учеба – казарма, и в любой момент на передовую загремишь, а там что? Бой – привал, бой – привал… Тоска зеленая! В кои‑то веки выдалось что‑то новое, волнующее и неизведанное, а мы от него как упырь от осины: «Ах, дяденьки, верните нас скорее домой!» Разве не дураки?!

– Да идиоты полные! – на этот раз не машинально, а с большим чувством подтвердил Иван… и снова пережил некоторое потрясение, причина которого на этот раз была в Кьетте. – Слушай! Никак не пойму, ты что, мысли, что ли, умеешь читать?

– Я? Мысли? С чего ты взял? – Нолькр выглядел не менее потрясенным такой постановкой вопроса. – Разве такое вообще бывает?!

– Да вот только что я стал думать о том, что не хочу возвращаться домой прямо сейчас, а ты мою мысль продолжил вслух, будто мы с тобой об этом говорили!

– А мы не говорили разве?! – Кьетт от волнения даже немного побледнел. – Ты разве не сказал типа «какого дьявола я там забыл, родители больше не волнуются, с сессией все равно уже пролетел, куда спешить…»?! Может, ты сказал и не заметил?!

– Нет, он ничего подобного не говорил! – заверил встревоженный снурл. Он сказал только «ага!» и потом долго молчал.

– С ума сойти! – Кьетт схватился за голову, будто проверяя, в порядке она или какая‑то беда с ней приключилась. – Выходит, я по правде твою мысль прочитал?

– Выходит! – Голос Ивана звучал едва ли не обвиняюще. – И это не в первый раз уже!

– Ох, прости! – От раскаяния нолькр не знал куда деваться. У человека был очень взвинченный вид, и он вообразил, будто глубоко оскорбил его своим невольным проникновением в сокровенное. – Я не нарочно, честное слово! Я не хотел, оно само вышло! Именем императора Ре‑Веденара клянусь!

– Тебе что, так дорог император Ре‑Веденар? – усмехнулся Иван. Если бы у него на родине кто‑то поклялся именем Владимира Владимировича или там Дмитрия Анатольевича, он бы ровно в грош оценил такую клятву.

– Нет, Ре‑Веденар изверг и тиран, его все ненавидят, – пояснил Кьетт. – Собственно, с ним мы все и воюем. Но он необыкновенной силы маг, земное воплощение бога Ригенда. И если поклясться его именем, а клятву нарушить, то клятвопреступника ждет скорая мучительная и неотвратимая гибель.

– Ужас какой! Больше так не клянись никогда! – потребовал Иван.

– Хорошо, не буду, – поспешно согласился нолькр, он на что угодно готов был пойти, лишь бы загладить свою мнимую вину.

– А почему вы не клянетесь именем самого Ригенда, непосредственно, так сказать? – Этот вопрос заинтересовал Болимса Влека с юридической точки зрения. – Мне думается, такая клятва была бы еще надежнее.

– Потому что имена богов не принято поминать всуе. Говорят, грешно. А императоров – ничего, можно, – немного подумав, растолковал Кьетт. На самом деле он был очень далек от всех религиозных тонкостей и премудростей, просто поступал, как все, не углубляясь в причины.

– Ну ладно! – очень торжественно, в совершенно несвойственной ему манере объявил Иван. – Поговорили, и хватит! Вперед, на подвиги, друзья мои! – и с видом Наполеона под Аустерлицем первым переступил внешний рубеж. На самом деле это он так прикалывался. Кьетт понял и хихикнул, он был рад, что спутник больше не сердится. А Болимс Влек – не понял и смущенно потупился: на подвиги ему очень не хотелось.

…День шел за днем, вокруг не менялось ни‑че‑го! Похоже, Пустошь не собиралась быть милостивой к пришельцам из чужих миров. Больше всего они боялись потерять нужное направление, потому что ориентиров не было никаких. Иван в первый же день старательно изучил камни, надеясь в будущем определять стороны горизонта по ним. Но привычной закономерности не выявил. Та белесая слизистая дрянь (плесень, что ли?), что покрывала их подножия, разрасталась совершенно хаотично, и с южной стороны было ее ничуть не меньше, чем с северной. Не мог помочь и ход светил – его не было вовсе. С вечера примерно до полудня небо было кровавым, потом ненадолго желтело, чтобы к вечеру побагроветь вновь. Обычно по нему шли тучи страшного сизого цвета, но, даже когда их уносило ветром, солнечный диск так и не показывался на глаза, прятался за мерцающей пеленой магии. О луне и звездах вовсе речи не шло. В столице, на рынке, нолькр купил компас, это полезное изобретение уже состоялось в здешнем мире. Ха! Наивный! В Пустоши прибор работать отказался моментально, стрелка крутилась как заведенная и показывала что угодно – может, погоду на лето, может, собственное настроение, но только не направление на север.

Устраиваясь на отдых на очередном камне, чертили на его поверхности стрелку, чтобы не забыть, откуда пришли и куда идти. Потому что стоило ненадолго сомкнуть глаза – и представление о положении собственного тела в пространстве утрачивалось напрочь. Даже верх‑низ странным образом путались в голове, не то что стороны света. Конечно, разом все старались не спать, обязательно выставляли «часового» – но где гарантия, что он тоже не задремлет? Лучше подстраховаться.

И все равно было страшно. Всем троим, даже мирному и домашнему снурлу, было известно в теории: у любого путника (если он не левша, тогда наоборот) шаг правой ногой получается чуть длиннее, чем левой. Поэтому движется он не строго по прямой, а постоянно забирает немного в сторону. И если нет вокруг никаких примет, позволяющих скорректировать курс – глухой лес вокруг или такая вот пустошь, – начинает он ходить по широкой окружности и ходит так, ходит, пока не помрет… Где гарантия, что с ними этого уже не случилось?

– Помните, маг говорил, что некоторые неделями не могли из Пустоши выбраться? – мрачно спросил Кьетт на пятые сутки. – Мне думается, не в магии было дело, просто они либо кругами бродили, как больные овцы, либо не поперек шли, а вдоль, либо сильно вбок забирали.

– Это ты к чему? – подозрительно и мрачно осведомился Иван.

– Это я предлагаю в другую сторону свернуть, – охотно пояснил нолькр.

– С ума сошел?! – Реакция была единогласной. Одна мысль о том, чтобы поменять так трепетно хранимое направление, привела в ужас и снурла, и человека.

– А вы уверены, что это было верное направление? – спокойно спросил Кьетт. – Вспомните, ведь в первый день мы меток еще не ставили, только потом догадались. Вдруг было уже поздно?

– Ах, Энге, типун тебе на язык! – в сердцах воскликнул снурл.

– Ай! – Кьетт невольно вскрикнул. А потом сказал сурово, на снурла не глядя. – Если у кого высокий магический потенциал и способность к материализации объектов, тот не должен бездумно разбрасываться проклятиями направо и налево!

– Почему?! – невинно удивился Влек.

– Потому. Знаешь, как язык больно! Будто иглой колет!

…А направление они, пожалуй, все‑таки сменили! Уже на седьмой день, и не по доброй воле.

С ними так долго ничего не происходило, что Болимс Влек решил: это не к добру. Но, памятуя о своих потенциалах и способностях, высказывать свои опасения вслух остерегся, чтобы не накликать беду. Не помогло. Пять дней им встречалась только разномастная магическая мелочь, с аппетитом пожирающая друг друга, но на чужаков не посягавшая. Потом пришла тварь крупная, и Кьетт не преминул повысить собственные потенциалы, а впечатлительного Влека стошнило. Но все это были пустяки, особого внимания не заслуживающие. Неприятности обрушились разом, одна за другой.

Сначала был огонь. Хорошо еще, в тот момент, когда все вокруг вспыхнуло, они сидели на высоком камне! Иначе… даже страшно было представить. Вряд ли они успели бы заскочить наверх прежде, чем поджарились на синем огне!

Пламя было бездымным, невысоким, но очень жарким. Его языки стремительно метались меж камней, и, надо сказать, зрелище это было очень красивым. Ивану оно напомнило немецкий открытый яблочный пирог. Когда‑то, похоже еще до его рождения или где‑то вскоре, мать вычитала в журнале рецепт и потом часто пекла такой на Новый год. Вообще‑то Иван был к кулинарии равнодушен, относился чисто потребительски. Но в приготовлении именно этого пирога был один захватывающий момент. В половник наливали коньяк, подогревали над плитой, потом бабушка командовала: «Пора!», отец торжественно чиркал спичкой, сестра гасила свет, мать опрокидывала полыхающий огнем половник над, пирогом, и по его рифленой поверхности, между гребнями яблочных долек разбегались голубые огненные змейки. Такая была красота – в детстве Иван даже визжал от восторга.

Теперь вместо Ивана визжал Болимс Влек. Ну не то чтобы по‑настоящему, так, повизгивал скромно, когда языки пламени взметались особенно высоко, стараясь лизнуть теснящихся на камне чужаков. И еще когда заметил, что основание камня раскалилось докрасна и жар начал ощущаться даже через толстые подметки графских сапог. Жара становилась нестерпимой, воздух начинал обжигать горло.

– Я чувствую себя яичницей, – пожаловался Кьетт, подпрыгивая.

– Ага! Яичница с беконом! – усмехнулся Иван, но тут же устыдился. Дело в том, что под «беконом» он подразумевал снурла. И тут мелькнула мысль: зачем так нехорошо думать о ближнем, плечом к плечу с которым доживаешь, похоже, последние свои минуты? Это ведь, наверное, грех?

– Может, материализацию попробовать? У меня же получается! – предложил ничего не подозревающий снурл. – Давайте я представлю, как на наш камень льется ледяная вода…

– Ага! Чтобы он треснул на мелкие кусочки и мы рухнули в огонь?! – довольно резко остановил его порыв Кьетт. – Тебя что, никогда физике не учили?

– Учили, – признал Болимс грустно. – Но я по складу ума гуманитарий.

– Оно и чувствуется!.. Знаете что? Похоже, пора того… прощаться как‑то.

– Каким образом? – уточнил Иван, еле шевеля пересохшим языком.

– Откуда мне знать? Мы раньше всегда…

Что именно было «всегда», Ивану с Влеком узнать не пришлось, Кьетт закашлялся и не договорил.

«Так и помрем, не простившись как следует», – горестно подумал Иван, и тут все кончилось. Пламя погасло само собой. В спину ударил шквал ледяного ветра и сбил Влека с ног, ладонями на горячий камень. Кьетт молниеносно сцапал его за шиворот, рванул вверх. Только это и спасло снурлу руки. Его нежные, не знавшие физического труда ладошки мгновенно налились желтыми пузырями, но от этого обычно не помирают. Промедли нолькр хоть мгновение – было бы гораздо хуже.

– С…спасибо, Энге, ах‑х, если бы не ты!.. – шипя от боли, поблагодарил снурл своего спасителя. И Ивану подумалось, что на самом деле парень не так плох, как кажется со стороны. Да, изнеженный, да, неприспособленный. Однако сохранять присутствие духа умеет не хуже остальных, а собственные принципы, пожалуй, даже лучше. Во всяком случае, он, Иван, в подобной ситуации не вежливость соблюдал бы, а матом ругался от боли. Снурлу тоже было больно, больно до слез, которых он даже не пытался скрывать. Однако воспитание взяло верх даже в самую трудную минуту! «Уважаю, черт возьми!» – сказал себе Иван.

Местность остывала удивительно, неестественно быстро, в природе такое невозможно. Четверти часа не прошло, и о камень, послуживший причиной ожогов, эти самые ожоги уже можно было охлаждать. Влек стоял на четвереньках и скулил. Его не торопили, пусть лечится, как может.

– Надо же, чуть заживо не поджарились! – Иван сполз с камня и принялся слоняться вокруг, изучая обстановку. Она его ох как не радовала! Жесткая ползучая трава, росшая меж камнями, выгорела дотла, ни былинки не уцелело. Про уютные ночные костерки можно было забыть. – Вот чертовщина! Болотный газ, что ли, горел?

– Какой там газ! – откликнулся Кьетт с другой стороны камня. – Чистая магия была! Какой‑то выброс случился. Интересно, вся Пустошь горела или только наш участок?.. – Тут он снова взгромоздился на камень, тронул снурла за плечо:

– Болимс, а хочешь, я попробую тебе руки исцелить?

– А ты умеешь? – Снурл вскинул на него глаза, полные страдания, надежды и недоверия.

– Ну не то чтобы очень… Иногда хорошо получается, иногда – никак. Но попробовать‑то можно? Что мы теряем, в конце концов!

– Давай! – с отчаянной храбростью кивнул снурл, протянул вперед распухшие ладони и закрыл глаза.

…Кое‑что они все‑таки потеряли. А именно – привычный внешний вид. Болеть руки перестали, от водянистых пузырей не осталось и следа. И то сказать, какие пузыри могут быть на чешуе? Очень мелкая, блестящая, отливающая радугой, она покрыла ладони целиком, включая внутреннюю поверхность пальцев. На гибкость их она не повлияла, движений не стесняла абсолютно, но снурла это мало утешало.

– Ой! – сказал он сдавленно. – Ой! Ты нарочно, да?!

– НЕТ!!! Клянусь!!! Ре‑Веденаром, Ригендом, кем хочешь – я не хотел!!! – Горе‑целитель был в ужасе. – Оно само! Даже не знаю, как получилось! Наверное, это заклинание, там в формуле есть: «уползи змеей, боль‑страдание»!

– Ну и что вы тогда страдаете оба?! – поспешил вмешаться Иван, пока дело не дошло до новых слез, и как бы не только снурловых – очень уж несчастный и перепуганный вид был у нолькра. Конечно, раньше за ним подобного не водилось, но мало ли! Как‑никак двойной стресс, а Кьетт – парень совсем молодой, впечатлительный… – Уползла боль? Вот и прекрасно! Это главное! А то подумаешь, чешуя на руках! Невидаль какая! Змеи вон с ног до головы в чешуе живут, и ничего, не жалуются! Скажи спасибо, не шерсть выросла!

– Да! – с чувством согласился Болимс Влек. – Шерсть – это было бы гораздо хуже!

– У змей нет рук! – прошептал Кьетт так скорбно, будто это имело какое‑то значение.

– У ящериц есть, – утешил его Иван, и нолькр, как ни странно, немного оживился. И окончательно воспрянул духом после того, как Влек робко погладил его по плечу и сказал:

– Ну что ты, Энге? Я совсем не обижаюсь, честно! Так мне гораздо лучше! Подумаешь, блестит немного – ерунда! Дома схожу к хорошему магу, он все исправит. Зато не болит нисколечко!

– Раз не болит, пора идти дальше! – объявил Иван. – Отдохнули, и хватит! – а про себя подумал: «Ничего себе – отдых! Врагу не пожелаешь!»

Вот тогда‑то они и поняли, что ни малейшего представления не имеют, в какую строну надо идти. Пока скакали по раскаленному камню, пока рыскали вокруг, потом целительством занимались, ориентацию в пространстве утратили полностью!

– Нам ветер вроде бы в спину дул, когда шли… – попытался вспомнить Влек. – А теперь в лицо…

– После такого магического выброса он легко мог перемениться, – возразил нолькр.

– В любом случае изначально он дул нам в бок! – вставил свое веское слово Иван.

– В какой? В правый или в левый? – живо спросил снурл, но таких подробностей человек не помнил.

Выход из положения предложил Кьетт. И был он, с точки зрения материалиста Ивана, более чем сомнителен, но за неимением лучшего пришлось согласиться.

– Давайте помолимся всем богам, каких знаем, чтобы вразумили, а потом кинем жребий.

С богами было легко: не так уж много их они знали – на троих всего штук двадцать, из них – шестеро темных, которым молиться не следовало. Со жребием – сложнее. Иван достал из кармана огрызок карандаша, завалявшийся еще с общаги, выудил из мешка случайную бумажку, сложил вчетверо, разорвал на куски и уже писать начал: «вперед», «назад»… Спасибо, сообразил вовремя, что именно этого – где перед, где зад – они и не знают!

– Осторожнее надо быть, когда ждешь совета от богов! – укорил его Кьетт. – Они любят морочить смертным голову. Надо очень четко формулировать мысль, если хочешь получить вразумительный ответ.

– Не думаю, что наш бог станет кого‑то морочить, – проворчал Иван немного уязвленно, – нечего чужих по своим судить! Я тогда напишу «по ветру», «против ветра»…

– Ага! И в самый решающий момент ветер переменится! И нам останется только гадать, какое его направление, старое или новое, боги имели в виду!

– Переспросим, пусть уточнят!

– Нельзя. Два раза один и тот же вопрос богам задавать не принято, можно прогневить. Нужно сделать какую‑то привязку к местности и от нее уже исходить. И что значит – по ветру, против ветра? А если надо под углом пятнадцать градусов к направлению ветра? Нет уж, без рулетки не обойтись. Знаете, такая штука – стрелка на оси, ее раскручивают…

– Да знаем мы! – отмахнулся Иван. – Правда, из чего бы соорудить?

Соорудили все‑таки. На очередном камне начертили круг, отметили центр, для удобства разметили сектора. Роль стрелки исполнял все тот же карандашный огрызок, уравновешенный на длинной нитке точно над «центром».

Молились долго – минут десять. Жаль только, своими словами. Из молитв традиционных Иван помнил до середины «Отче наш», Кьетт с Болимсом – и того меньше. «Никогда не знаешь, что в жизни может пригодиться! – сетовал потом нолькр. – Вернемся домой – вызубрю наизусть Тройной Кодекс Араванга, все тридцать катренов!»

Помолившись, раскрутили импровизированную рулетку. Вращалась она мучительно долго, очень мешал ветер, и трудно было судить, приложил к ней руку хоть кто‑нибудь из богов или не захотели они услышать молитв. Наконец остановилась на пару‑тройку секунд, в какую‑то сторону указала своим графитовым носиком. Туда и побрели.

Но ровно через час настал черед второй неприятности. Она хлынула с неба, и поначалу ее расценили как удачу. Вода во фляжках угрожающе подходила к концу, хоть и расходовали ее буквально по каплям. Магическую жижу, что хлюпала под ногами, пить мог лишь тот, кого не страшила перспектива превратиться в козленочка, упыреночка или другую какую тварь. Зато дождевую воду Кьетт, как главный специалист по магическим вопросам, признал совершенно безопасной. На манер корыта растянули за углы кусок плотной непромокаемой парусины (именно с этой целью приобретенный), быстро наполнили фляги… И поняли, что можно было не спешить и с парусиной не возиться.

Нельзя сказать, что дождь был как‑то необыкновенно силен, он даже гордого наименования «ливень» не заслуживал. От него неплохо спасали новые фазакские плащи, и вещи в мешках не намокали через швы. Но под ногами вдруг стала стремительно прибывать вода! Будто плотину прорвало где‑то неподалеку! Только что по щиколотку была – и вдруг сразу по колено! И останавливаться на достигнутом, похоже, не собиралась.

– Давайте‑ка опять на камень! – скомандовал Иван. – Вон тот, самый высокий! Теперь, похоже, всемирный потоп начинается!

– Ти… – начал было снурл, но вовремя осекся.

– Ничего! – Кьетт был настроен оптимистично. – Вода – не огонь! В крайнем случае Болимс материализует плот… Ты ведь представляешь, как выглядят плоты?

– Разумеется, – подтвердил тот с большим достоинством и тут же материализовал – очень аккуратный и крепкий. Вот только рассчитан он был исключительно на мышей. Кошка, к примеру, уже не поместилась бы.

– Да, – озадаченно сказал Кьетт. – Можно было бы немного побольше… Ну пусть это будет модель. Уж если возникнет нужда, тогда новый сделаем.

Нужды не возникло. Хоть и не прекратился дождь, до верха каменной площадки вода не дошла, остановилась в нескольких сантиметрах от предусмотрительно нацарапанной стрелки – прошлую ошибку не повторили на этот раз. Совершили новую, оригинальную. Решили организовать себе полноценный отдых, с навесом и костром: раз уж не пришлось тратить силы на создание плота, почему бы не найти им альтернативного применения?

Сначала Кьетт материализовал три вполне приемлемых шеста, уж такую нехитрую вещь он был в состоянии образно представить. Их скрепили сверху веревкой, установили на манер вигвама, накинули парусину. До низа она не доставала и не столько от дождя спасала, сколько создавала иллюзию крыши над головой и ощущение некоторого уюта. Потом Иван с Болимсом занялись дровами. Те, что произвел на свет снурл, вышли очень эстетичными – этакие идиллические полешки для камина, даже жечь жалко, хочется сложить в специальную корзинку и любоваться деталью интерьера в стиле кантри. Может, именно поэтому они решительно не желали воспламеняться? Творения Ивана не были похожи ни на что, друг на друга в том числе, каждый раз что‑то новенькое получалось. Зато полыхали прекрасно – потрескивали, постреливали…

Вот в этом ошибка и заключалась. Не то свет их привлек, не то тепло, но из окружающей пучины такие твари вдруг полезли! Откуда только взялись?! У них были очень низкие сплюснутые черепа, покрытые редкой щетиной, бесцветные глаза навыкат, мощные челюсти и цепкие лапы. Размером были невелики – с крысу. Но брали числом, точнее, бесчисленностью. Их была тьма! От них отпихивались, их швыряли ногами, рубили мечами, а они лезли, все новые и новые, и не было им конца. «Бесконечны, безобразны…» – вертелось в голове у Ивана, и он на нервной почве никак не мог вспомнить, откуда это. Хотя раньше точно знал!

Трудно сказать, какую цель преследовали твари – может, им просто погреться хотелось, а может, и закусить заодно. Второе представлялось более вероятным. Тела убитых соплеменников исчезали в их обширных глотках в мгновение ока. Поэтому предположение, что они откажутся от человечины, снурлятины или нолькрятины, было бы очень смелым.

Твари атаковали молча. Слышался лишь скрежет когтей по камню, чавканье и треск раздираемой плоти. Потом раздался душераздирающий визг – это самая ловкая забралась‑таки на камень и вцепилась зубами в снурлову икру. И полетела, отброшенная ударом ноги, шлепнулась навзничь в воду. Но ее место тут же заняли новые, и сражение перестало быть тихим, к непрерывным взвизгам Болимса Влека добавилось злобное шипение Кьетта и восклицания такого сомнительного свойства, что приводить их тут мы не станем, лишь уточним: источником их был Иван. А твари, почуяв чужую кровь, удвоили натиск. Камень стал скользким от воды, стекающей с их шкур, и красным от крови. «Только бы не упасть!» – в панике думал Иван, стряхивая с себя уже целые грозди мокрых бурых тел.

…Они непременно погибли бы в тот день, если бы накануне Кьетту «на зуб» не попалось то чудовище. Он ударил магией. Иван с Влеком сначала даже не поняли, что происходит, – решили, новая беда пришла, когда над их головами вдруг родилось что‑то вроде воздушной воронки, этакий перевернутый вверх ногами смерч. Завывая, он накрыл их как купол, а потом стал расширяться, расползаться, сметая всех и вся на своем пути. «Не бойтесь, это я!» – проорал нолькр спутникам, и голос его был едва различим в гуле ветра. Нелепо раскоряченные тела маленьких чудовищ кружились в бешеной карусели из воздуха и воды, их относило все дальше, и единственная работа осталась у защищавшихся – добить десяток‑другой тех, кто задержался на камне и в магический круговорот не попал. Но это было уже совсем легко.

А когда магическая круговерть прекратилась и воронка рассеялась, вокруг не оказалось ничего – ни живых чудовищ, ни тел их, ни воды. Будто и не было никогда! Только несколько перевернутых валунов свидетельствовали о недавнем сражении, едва не стоившем жизни победителям.

– Ну вот, как‑то так, – скромно пробормотал нолькр и сел в кровавую лужу, ноги его уже не хотели держать.

Потом все трое стянули штаны и принялись изучать боевые раны. Больше всего укусов пришлось на долю неловкого снурла. Кьетт с Иваном пострадали примерно поровну, но был у Ивана один очень неприятный укус, такой, что придись он на пол‑ладони выше и левее – и его сестра могла лишиться шанса обзавестись племянниками.

Раны были болезненными, кровавыми, но не очень глубокими – спасибо графским штанам, теперь здорово измочаленным. Зубы тварей впивались в плоть, но вырвать кусок мяса им удавалось редко. Все равно зрелище было ужасным.

– Я надеюсь, они были не бешеные? Как вы думаете, они не были бешеными? Вот ужас, если бешеные они были… – полуобморочно повторял Влек на все лады.

– Не были они бешеными! Уймись! – строго велел ему Иван, и Болимс послушался.

– Ну что, исцеляться будем? – неуверенно предложил Кьетт.

– Валяй! – обрадовался Иван.

Кьетт его уверенности не разделял.

– А если опять чешуя? Или даже шерсть?

– Плевать! Хоть панцирь хитиновый! Все лучше, чем кровью истечь!

Но прежний целительский опыт, видимо, не пропал для нолькра даром, на этот раз он сработал безукоризненно. Беда в том, что исцелить самого себя он не умел. Всхлипнул, натянул окровавленные штаны, лег на камень, свернувшись калачиком, и замер в молчании. Это был дурной признак. Для любого организма опасно потерять слишком много крови. Но для организма магического потерять слишком много силы – еще опаснее. А если этот организм хищный – то не ему одному угрожает опасность. Тогда Болимс с Иваном этого еще не знали.

Как могли, они устроили Кьетта поудобнее. Что‑то под голову подпихнули, чем‑то накрыли. И больше ничего сделать не могли. Оставалось только ждать, тесно прижавшись друг к другу, дрожа от холода, – в свете недавних событий, разводить костер поостереглись.

Невыносимо медленно тянулось время. Нолькр не шевелился, на вопросы не отвечал и не очень‑то походил на живого. Лежал безучастно, уставившись в пустоту невидящим взглядом. Болимс с Иваном тихо переговаривались ни о чем. Вспоминали какие‑то глупые истории из жизни, почти не слушая друг друга – лишь бы хоть как‑то заглушить тревогу. И когда вдруг подал голос Кьетт, оба вздрогнули от неожиданности. И от услышанного тоже.

– Вы меня не ждите, – странным, чужим голосом сказал нолькр. – Идите вперед, я вас позже догоню.

– Ты сдурел?! Чтобы мы тебя тут одного бросили?! Даже не надейся! – отрезал Иван.

– Ни за что! – прибавил Влек отважно.

Кьетт судорожно тянул воздух сквозь плотно стиснутые зубы. Процедил зло и отчаянно:

– Уйдите, прошу вас! Убирайтесь, пока не поздно! Вас не должно быть рядом!

– Ну точно, спятил! – пришел к ужасному выводу Иван. – От боли, наверное. Или отравился до глюков. Может, у тех тварей слюна ядовитая была!

– Вот ужас! – всплеснул чешуйчатыми ладошками снурл.

И в этот момент Кьетт прыгнул – будто стальная пружина выстрелила, распрямившись. Каким‑то невероятным образом, прямо из положения лежа, гигантским броском перемахнул через их головы.

Только тогда, обернувшись, они действительно увидели УЖАС.

Очередная тварь была длиной с лошадь, и сложением тоже ее напоминала, и грязно‑белой мастью. Только тело имела лысое, с горбом на загривке, а ноги – неестественно длинные, у Ивана они вызвали в память картины Дали. И башка была отнюдь не конская – узкорылая, с жутко зубастой гавиальей пастью. Она мотала этой башкой из стороны в сторону, потому что на длиной шее ее, впившись мертвой хваткой, висел нолькр. Она вскидывала свои невозможные ноги в диком галопе, она ревела, билась и металась, стараясь освободиться, но нолькр не отцеплялся. Напрасно невольные зрители замирали в страхе, что вот сейчас, сейчас он ослабит хватку и окажется прямо под копытами! Как бы не так! «Хищник! – восхищенно присвистнул Иван. – Вот это я понимаю!» И чего он понимал?

А потом все очень быстро кончилось. Как обычно. Монстр осел, завалился набок, выцвел до бесплотности…

Бодрый и оживленный, ну разве что немножечко забрызганный зеленоватой кровью, Кьетт взгромоздился на камень. Плюхнулся на живот между Влеком и Иваном и принялся их отчитывать.

– Ведь просил я вас по‑хорошему, как добрых – уйдите! А вы! Уперлись рогом, как два барана! Ладно, Иван – ему ничего не сделается! Но ты, Болимс, должен был понимать, какой опасности себя подвергал! Спасибо, эта гадость мне подвернулась, а если бы нет? Ты не представляешь, чего мне стоило себя сдерживать! Так сила была нужна – мозги отказывали уже, одни инстинкты оставались! Дурные притом! Я и с тобой мог так обойтись, как с этой скотиной зубастой! – втолковывал он.

Снурл слушал его, склонив голову набок, и вовсе не выглядел сколь‑нибудь испуганным или хотя бы просто обеспокоенным. Нолькр разозлился.

– Ладно, себя тебе не жалко – меня бы пожалел! Как бы я жил потом, после ТАКОГО?! В другой раз увидишь меня в диком состоянии – беги как можно дальше, чтобы я тебя не достал. Обещай!

– Вот что я тебе скажу на это, друг мой Энге, – очень спокойно, с расстановкой молвил снурл. – Ты можешь ругаться, злиться, но обещаю только одно: никто тебя одного в Пустоши не бросит, в каком бы состоянии ты ни находился. Тем более – в «диком». Лучше постарайся впредь себя до этого не доводить. Это единственный выход.

– Да тьфу! – раздосадованно плюнул Кьетт, а потом неожиданно стянул штаны и объявил: – Раз так – давай уже, начинай учиться целительству! А то у меня все ноги болят!

Самое удивительное, что половину укусов снурл, следуя наставлениям нолькра, действительно сумел излечить. Интересно, почему вторая половина не поддалась его чарам?

– Будем радоваться тому, что имеем, – уныло заметил Кьетт, одеваясь.

… – Огонь был, вода была… – рассуждал Болимс Влек дорогой (не так‑то легко было ее, дорогу эту, найти – весь камень пришлось обшарить, сантиметр за сантиметром, прежде чем удалось разглядеть на его затертой, запачканной кровью поверхности заветную стрелку!). – Интересно, какая напасть подстерегает нас еще?

– Медные трубы! – не задумываясь, выпалил Иван.

Нолькр со снурлом озадаченно переглянулись.

– Чего?! Какие трубы?!

– Медные. Такая у нас пословица есть: пройти огонь, воду и медные трубы! В смысле – все испытания. Под «медными трубами» вроде бы подразумевается испытание славой. Хотя я не уверен.

– Да? Славой? – переспросил Кьетт критически. – Хорошая пословица. У нас немного иначе говорят. В последнем пункте расхождение.

– А именно?

– Лучше не буду говорить. Вдруг накличем?

Но, видно, сжалился над ними кто‑то из «знакомых» богов, потому что нового испытания не последовало. И без медных труб обошлось, и без драконьих кишок – именно так формулировался «последний пункт» во флангальдском варианте известной пословицы.

А может, это сама Пустошь решила, что достаточно уже бед наделали чужаки на ее территории, и задерживать их дольше – себе дороже выйдет, недолго и без обитателей остаться. Во всяком случае, она вдруг кончилась!

– Гляньте, что это там белеет впереди? Или мне чудится? – вдруг спросил Влек, подслеповато щурясь. Спутники его по сторонам в тот момент не смотрели – исключительно под ноги. Отдельные травинки‑проволочки все же ухитрились уцелеть в страшном синем пламени, вот их‑то они теперь и собирали для ночного костерка. Кьетт так рассудил: пока местное, а не самостряпное топливо жгли – ничего, не нападал никто. Значит, можно и дальше его жечь, если удастся накопить достаточное количество. Занятием своим человек и нолькр были весьма поглощены, но слова снурла заставили их отвлечься.

– Снег! – радостно воскликнул Кьетт, зоркий, как все хищники. – А там дальше – смотрите – деревья! Рубеж! – потом осекся и пробормотал: – Знать бы еще, внутренний или внешний.