Полезное:
Как сделать разговор полезным и приятным
Как сделать объемную звезду своими руками
Как сделать то, что делать не хочется?
Как сделать погремушку
Как сделать так чтобы женщины сами знакомились с вами
Как сделать идею коммерческой
Как сделать хорошую растяжку ног?
Как сделать наш разум здоровым?
Как сделать, чтобы люди обманывали меньше
Вопрос 4. Как сделать так, чтобы вас уважали и ценили?
Как сделать лучше себе и другим людям
Как сделать свидание интересным?
Категории:
АрхитектураАстрономияБиологияГеографияГеологияИнформатикаИскусствоИсторияКулинарияКультураМаркетингМатематикаМедицинаМенеджментОхрана трудаПравоПроизводствоПсихологияРелигияСоциологияСпортТехникаФизикаФилософияХимияЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
Лингвистика детской речи 5 page. В речи детей встречаются звукокомплексы, по звуковому облику напоминающие слова, однако лишенные постоянного смыслаВ речи детей встречаются звукокомплексы, по звуковому облику напоминающие слова, однако лишенные постоянного смысла. Аня С. в 1 г. 2 мес. стала говорить БИБА и БИЛЬБА, обозначая ими разные предметы. Это некоторые универсальные оболочки («капсулы»), отражающие любой смысл и помогающие ребенку участвовать в коммуникации при словесном дефиците. В речи малышей от года до двух лет наблюдается интересное явление: они создают слова по своим правилам, не принятым в их родном языке. Необходимость подобрать номинации для разных явлений при лексическом дефиците приводит к созданию составных наименований из элементов, усвоенных ранее. Так, мальчик в 1 г. и 3 мес., увидев жеребенка, назвал его ТПРУ-ЛЯЛЯ. Словом ТПРУ он до этого называл лошадь, а словом ЛЯЛЯ — маленького ребенка. Трудно отказать в изобретательности Мише Т., который называл гараж БИБИ-ДОМ (дом для машины). Девочка Катя, в репертуаре которой было всего 10 слов, нашла тем не менее способ сказать, что у собаки родились щенки. Остановившись около собачьей конуры, она показала на собаку пальцем и произнесла: АВ-АВ МАМА, а показывая на щенков, АВ-АВ — КАТИ. Она нашла удивительно экономный способ выразить материнско-дочерние отношения в животном мире. Такие высказывания, представляющие собой простое соположение двух слов, образованы не по правилам русской грамматики. Подобные образования можно найти в некоторых других языках, в типологическом отношении весьма далеких от русского. Это подтверждает мнения о том, что ребенок усваивает чрезвычайно глубокие закономерности, лежащие в основе не столько его родного языка, сколько языка вообще. Отмеченные закономерности Могут не получить развития в родном языке или могут проявиться в весьма скудном объеме. Каким образом формируется у детей активный словарь? По данным американских исследователей (к сожалению, у нас большого
статистического материала пока нет), в год ребенок произносит в среднем 3 слова, в 1 г. 3 мес. — 19 слов, в 1 г. 6 мес. — 22 слова, в 1 г. 9 мес. — 118 слов. Если до 1 г. 8 мес. активный словарь пополняется достаточно плавно (по 6—7 новых слов в месяц), то в 1 г. 9 мес. у большинства детей наблюдается быстрое его увеличение. Это обычно совпадает с концом периода однословных предложений и переходом к двусловным, а затем и к многословным. Пополнение словаря — необходимое условие для удлинения цепочек синтаксических компонентов предложения и для появления новых типов синтаксем. Закрепляемое в образовании новых синтаксических структур продвижение ребенка в когнитивном развитии требует все нового и нового лексического материала для репрезентации синтаксем. С другой стороны, опора на значительно пополнившийся словарь обусловливает дальнейшее развитие комбинаторной техники, техники собственно синтаксической. Заметим, что скачкообразно увеличивается именно активный словарь. Что касается пассивного словаря, то здесь развитие, по-видимому, происходит достаточно плавно. Очевидно, лексический взлет нельзя считать периодом, когда в пассивный словарь входит много слов (они уже накоплены к данному моменту). Это период актуализации слов, перевода их из пассива в актив. До сих пор мы вели речь о количественных изменениях словаря, почти не касаясь внутренней, содержательной стороны употребляемых ребенком лексических единиц. В исследованиях Л.С.Выготского и А.Р.Лурия убедительно продемонстрировано, что детские слова лишь постепенно приобретают статус полновесных словесных знаков. Значения, за ними закрепляемые, постоянно изменяются и развиваются. По мере развития ребенка в языке слова все более и более освобождаются от плена ситуации, с которой они первоначально связаны. Э.Сэпир в 1921 г. метафорически определил слово как «своего рода капсулу, в которую помещена мысль и которая вбирает в себя тысячи случаев предшествующего опыта и готова вместить новые тысячи». Знаковая природа слова предполагает его предметную и понятийную соотнесенность. Именно последняя и лежит в основе того, что мы традиционно именуем лексическим значением. Единство трех специфических признаков слова: его звуковой оболочки, предметной соотнесенности и понятийного содержания — принято изображать в виде треугольника. Для обозначения предметной отнесенности используют термин денотат, а для обозначения понятийной соотнесенности сигнификат. Даже предметная соотнесенность слова формируется не сразу. Например, дочь известного психолога Н.Х.Швачкина употребляла слово КИСА, когда хотела, чтобы отец подобрал выброшенного ею из коляски игрушечного плюшевого котенка и положил его обратно в коляску. На первый взгляд есть совершенно нормальная предметная соотнесенность слова и нет никакой детской специфики. Однако при этом обнаруживалось, что она не называла этим словом живую кошку и, более того, не употребляла его даже по отношению к той же самой игрушке, но в других ситуациях. Значит, слово еще не представляло постоянного обозначения предмета, оно было для нее знаком ситуации, определенной игры. Итак, первый этап овладения словом — формирование устойчивой предметной соотнесенности, т. е. осознание того, что слово КИСА всегда будет применимо к этому предмету, независимо от его положения в данный момент. В течение какого-то времени слово может быть закреплено за одним-единственным предметом, превратившись в подобие его собственного имени: КИСА — только об этом плюшевом котенке и больше ни о чем другом, МЯЧИК — только о резиновом мячике красно-синего цвета, который лежит у ребенка в манеже. Если положить перед ребенком ряд мячей, среди них и этот, а затем предложить выбрать мячик, он укажет именно на него или возьмет его в руку. Но если вместо знакомого мячика в манеже будет мячик другого цвета или размера, такой реакции может не последовать. Если же дать ребенку несколько мячей и позволить некоторое время с ними играть, манипулировать любым образом, то через некоторое время положение может существенно измениться. Действия значительно ускоряют знакомство с предметами и усвоение имен, их обозначающих. Если ребенок на вопрос: «Где мячик?» указывает на один, другой, третий мяч, то уже возникло необходимое обобщение (генерализация) однородных предметов (денотатов). Они объединились в сознании ребенка, образовался сигнификат, который и составляет собственно значение слова. Формирование сигнификативного значения — следующий этап усвоения значения слова. Для образования сигнификата требуется разделить существенные и несущественные признаки предмета, т. е. осознать, что мячик — нечто круглое, полое внутри, гладкое на ощупь, упругое, что мячиком можно играть, ударяя им об стенку или об пол, и он при этом подпрыгивает. Нужно также осознать, что цвет и размер предмета для уяснения смысла слова значения не имеют. Позднее, когда ребенку дадут, например, теннисный мячик, он сможет сделать заключение, что «гладкий» — несущественный признак предмета. На основании такого опыта формируется понятийная соотнесенность слова с предметами. Однако понятия трехлетнего ребенка кардинально отличаются от понятий в языковом сознании взрослого.
В нашем сознании существуют два вида понятий: понятия научные и так называемые наивные, житейские. Именно на последних и основан наш язык, отражающий «наивную картину мира». Различие между научными и наивными понятиями может быть показано на простом примере. Все мы знаем, что Земля вращается вокруг Солнца, но в нашем наивном сознании представлено обратное, и именно это наивное восприятие явлений закреплено в языке (•«солнце село», «восход солнца» и т. п.). Детские понятия можно отнести к разряду не просто наивных, но «наивнейших». Они закрепляются в значениях слов, употребленных детьми. В основе усвоения значений слов лежит постоянно совершаемая ребенком работа по обобщению его опыта. Он видит много кошек, есть среди них и пушистые, и гладкошерстные, все они разного цвета и т. п. На каком-то этапе своего развития ребенок должен понять, что словом КИСА можно назвать любую кошку, как игрушечную, так и живую. При осмыслении значений слов у ребенка много трудностей. Не так легко, как кажется, незрелому уму классифицировать предметы и явления. Вот, например, маленькое существо, которое ведут на поводке, по размеру и цвету шерсти очень похожее на нашу кошку. Могу ли я назвать ее КИСА? А другое существо, крохотное и мало похожее на мою кошку, почему-то находится рядом с другой кошкой, играет с ней и явно имеет к ней какое-то отношение. КИСА ли это? Когда ребенок, делая такие обобщения, переходит установленные для него границы, возникает сверхгенерализация. Так, он может назвать кисой и болонку, и, может быть, любую собаку или вообще всех животных. Это явление «перехлеста» установленных в мышлении границ называется лексико-семантической сверхгенерализацией (возможна и грамматическая сверхгенерализация). I Сверхгенерализация предполагает расширение класса денотатов по сравнению с тем, который существует в нормативном языке. Возможны и случаи формирования класса более узкого, чем в нормативном языке. Ребенок может не посчитать кисой сиамского кота j или маленького котенка. Для формирования правильного сигнификата нужна серьезная интеллектуальная работа. Сколько требуется наблюдений, чтобы осознать, что словом АВ-АВ называют таких разных по своему виду и поведению животных: и изящного пуделя, и огромного дога, и лохматого ньюфаундленда, и крохотную болонку. Поэтому при генерализации встречаются многочисленные ошибки — главным образом, сверхгенерализация. Так, словом МЯЧИК может быть назван и воздушный шар, и надувной резиновый бегемот, и округлый абажур настольной лампы. Лошадь и корову часто зачисляют в один класс и именуют одинаково — ТПРУ, телефон и репродуктор — АЛЕ. Одинаковое наименование получают стенные часы и барометр, а различать автобус, трамвай и троллейбус не умеют подчас и трехлетние. Есть ли какие-либо определенные направления сверхгенерализаций у детей? В сущности, они совпадают с теми, которые используются в языке взрослых при переносе наименований с одного явления на другое. В один класс могут быть объединены предметы, сходные по размеру, форме, цвету, функциям и т. п. Женя Гвоздев называл словом ПУГОВИЦА не только пуговицу, по и гривенник. Основанием к тому явились форма и размер предмета. Другой ребенок именовал ЯМОЙ не только собственно яму, но и карман, и внутреннюю часть ботинка. Причиной расширенного использования слова стала общность строения предмета — наличие полости внутри. Вот некоторые примеры сверхгенерализаций из речи Андрюши А. 0.11.04. На улице услышал, как каркает ворона, повторил кай-кай. Дома показала ему картинку с нарисованной вороной, сразу же узнал и сказал кай-кай. 0.11.05. На прогулке всех без исключения птиц называет кай-кай. Очень доволен, что хорошо получается. Всю прогулку сидел в коляске и искал глазами птиц. Увидев, сразу же радостно кричал: Кай-кай. 1.00.26. Очень любит смотреть в окно и называть по-своему все, что видит и знает. Вдруг мимо окна пролетел кем-то брошенный листок бумаги. Андрей увидел и радостно закричал: Кай-кай. 1.01. На улице увидел три воздушных шарика, летящих по воздуху. Закричал: Кай-кай. Дома тоже есть воздушные шарики, но Андрей никогда не говорил о них как о птицах. Таким образом, словом КАЙ-КАЙ ребенок называет все, что передвигается, летает в воздухе. Тот же Андрюша называл словом ТИТИ не только цветы, но и солнышко (по сходству цвета). И это были отнюдь не любые цветы, а только мать-и-мачеха и одуванчик, т. е. желтые цветы. В данном случае видим одновременное проявление сверхгенерализации и сужения сферы использования слова. Нормальная номинация явлений установилась месяцем позже, о чем свидетельствует следующая запись в дневнике:
1.01.22. Наконец-то Андрей сказал о розах «тити», на прогулке так же называл другие цветы, не только одуванчики и мать-и-мачеху. Дома, когда я показала ему солнышко на картинке, ничего не сказал, хотя раньше, не задумываясь, кричал: «Тити!» Сверхгенерализация может касаться не только предметов, но и действий и признаков. Так, маленькая Оля С. словом ГАЯГА (горячий) обозначала не только горячее, но и все опасное (острое, колючее). Чем меньше ребенок, чем уже его лексикон, тем больше у него сверхгенерализованных слов. Видимо, иного и не может быть. Благодаря этому свойству лексических единиц ребенок может дать номинации большему числу явлений. По наблюдениям Рескорла (Rescorla,1980), если в репертуаре ребенка от 1 до 25 слов, то среди них 45% сверхгенерализовано, если от 26 до 50 — то 35%, если от 51 до 75, -г- то 20% и т. д. Постепенно число сверхгенерализаций уменьшается. Овладение лексикой, рост лексической компетенции ребенка заключаются не только в численном увеличении активного словаря, но и в уточнении семантики каждого слова. Можно определить три ступени формирования значения слова на раннем этапе речи: • ситуативная закрепленность; • предметная соотнесенность (денотативное значение); • понятийная соотнесенность (сигнификативное значение). значений слова (если оно многозначно), т.е. возникает собственно значение слова, понимаемое как совокупность его лексико-семан-тических вариантов. В течение какого-то периода некоторые слова (нарицательные существительные, обозначающие класс однородных предметов) употребляются в качестве собственных, т. е. могут быть отнесены ребенком к одному-единственному предмету (МЯЧИК — именно этот мячик, и никакой другой, КИСА — только этот игрушечный котенок и ничто другое). Напомним, что специфика имен собственных заключается в отсутствии сигнификата как такового — они относятся к одному-единственному денотату, выделяя его из класса ему подобных. Кошек много, но вот эта — Мурка, девочки разные, но эта — Наташа). Ребенку уловить различия в употреблении нарицательных и собственных имен нелегко, поскольку в речи, обращенной к нему, акцентируется, как правило, предметная, а не понятийная отнесенность слова (взрослый редко говорит о мячиках вообще, но обычно — об одном конкретном мячике). Значит, разде-
пять в своем сознании собственные и нарицательные существительные ребенку приходится самостоятельно. Тут он обычно совершает множество ошибок. Одна из них — использование собственных имен в качестве нарицательных. Познав из опыта, что имя обычно соотносится не с одним денотатом, а с классом однородных денотатов, он расширяет сферу использования существительного, распространяя его на те денотаты, которые кажутся ему однородными. Так, КАТЯ — это не только сестренка Катя, но и все девочки такого возраста, ДЖЕК -это не только лохматая соседская собака, но и все собаки вообще. Позднее, постигнув факт двуименности многих денотатов, а именно то обстоятельство, что предмет может быть назван и нарицательным, и собственным именем, дети начинают требовать такой двуименности во всех случаях, и появляются вопросы типа «КАК ЗОВУТ ЭТУ СЕЛЕДКУ?» (факт приводится в книге М. М. Кольцовой). В той же книге приводится история с двумя раками, которым по требованию ребенка были даны имена Миха и Биха, а червяка, предназначенного для раков, назвали Зиночка. Различия между собственными и нарицательными именами закреплены в различии значений слова звать и называться, которые ребенок постепенно осмысливает. И у него много трудностей, связанных с проблемами номинации и с проблемами членения житейских реалий. «ЭТУ РЕКУ ЗОВУТ МОРЕ», — видимо, ребенок, считал, что море (точнее -Море) — название одного конкретного водоема. К числу слов, усваиваемых очень рано, относятся термины родства: мама, папа, бабушка (баба), дедушка (деда) и некоторые другие. Брата и сестру обычно называют по именам, поэтому слова сестра и брат, как правило, входят в лексикон значительно позднее. Бабушки и дедушки дифференцируются с помощью прибавления к терминам родства собственных имен: баба Галя, деда Витя. Это происходит, если у ребенка несколько бабушек и дедушек. В этой сфере, как ни в какой другой, многое зависит от семейных традиций. В некоторых семьях дети называют родителей, бабушек и дедушек по именам, в некоторых — сочетанием термина с именем. В последнем случае возникают два варианта названия -мама и мама Галя, деда и деда Коля. Более частотный — первый вариант, особенно при обращении. Существенной особенностью терминов родства является релятивность их семантики — любой из них предполагает существование некоей точки отсчета, некоего лица, по отношению к которому устанавливаются родственные отношения. Первоначально, об-Щаясь с ребенком, взрослые принимают его точку зрения: «Вон папа наш пришел», «Л где бабушка?» На определенном этапе развития ребенок обнаруживает «многоименность» одного и того же лица: для него это — бабушка, для его мамы — мама, для папы -Анна Сергеевна, для дедушки — Аня. Все эти обстоятельства порождают обилие вопросов, особенно у детей, склонных к размышлениям над языком. В речи маленького ребенка чрезвычайно часто использование одного и того же звукового комплекса по отношению к разным явлениям. Все эти случаи объединяются в несколько групп. • Случай первый (самый простой и очевидный) — совпадение Такое совпадение имеет место только в активном, но не в пассивном словаре. В языковом сознании ребенка эти слова присутствуют в качестве отдельных единиц, что можно без особого труда проверить, если попросить его дать палку или лопатки, показать, где кофточка, а где козочка. • Случай второй — лексико-семантическая сверхгенерализация. • Случай третий — когда одно из слов употребляется как обо Приведем пример из дневника матери Ани С. 1.05.28. Принесла папин ботинок и говорит: ПАПА. Затем при 1.05.29. Приносит дедушкины капли маме и говорит: ДЯДЯ. Многие дети говорят, указывая на радио или экран телевизора: ДЯДЯ. Значит ли это, что они называют радио или телевизор ДЯДЕЙ? Нет, они просто хотят выразить общую идею отношения к< лицу. О книжке, в которой рассказывается про девочку, они могут сказать ДЕВОЧКА. Женя Гвоздев называл словом МАЦИК книжку, в которой говорилось о мальчике. В таких случаях происходит перенос наименования по смежности явлений. Все это — ухищрения ребенка выразить достаточно сложную мысль с помощью ограниченного репертуара лексических единиц при еще не сформировавшейся способности их комбинировать в составе высказывания. • Случай четвертый можно назвать детской паронимией. Маленький Женя Гвоздев называл кадушку подушкой. Можно ли было видеть здесь какие-либо субституции звуков или проявление лексико-семантической сверхгенерализации, основанной на связи явлений? Разумеется, нет. Нельзя тут видеть и метонимического сдвига. Скорее всего, мы имеем дело со смешением звуковых оболочек двух близкозвучащих слов, что связано с особенностями вербальной памяти. Подобным образом трехлетняя Ира путала травинку с тропинкой, а Дима С. -комариков с фонариками. Подобное явление известно и в речи взрослых (могут путать, например, эскалатор с экскаватором). Паронимические замены встречаются очень часто и в речи детей более старшего возраста. В заключение приведем несколько примеров из речи Андрюши А., иллюстрирующих рассмотренные процессы. Андрюша называл тапки и ботинки словом ТЯ, в чем можно видеть проявление лексико-семантической сверхгенерализации. Затем звуковой облик этого слова изменился — ТАТА. После того как в лексиконе мальчика появилось слово ПАПА, он стал употреблять этот звуковой комплекс очень широко. Буквально на другой день после освоения слова ПАПА он стал обозначать с помощью этого звукокомплекса и ботинки, и тапки. Вряд ли можно видеть здесь случайное совпадение, тем более что никакими известными артикуляторными процессами объяснить такое преобразование нельзя. Чуть позднее он стал говорить ПАПА о шапке (здесь можно видеть случай так называемой дистантной ассимиляции и упрощения кластеров, приведший к детской омофонии, но нельзя, впрочем, исключить и прямое воздействие слова ПАПА, т. е. паронимию). Несколькими днями позже он сказал ПАПА о палочке, найденной им на улице. Этот случай может получить такую же интерпретацию, как и предыдущий. Использование слова ПАПА по отношению к черепахе тоже может быть объяснено артикуляционными процессами (слоговая элизия в сочетании с дистантной ассимиляцией); нельзя исключить и прямого паронимического воздействия слова ПАПА. Однако использование звукокомплекса ПАПА по отношению к линейке, ка-Рандашу, авторучке, а чуть позже — и перышку зеленого лука име-
3Цейтлин ет принципиально иную причину: это лексико-семантическая сверхгенерализация слова палка, которое предварительно подверглось звуковым преобразованиям. В результате получилось, что звуко-комплекс ПАПА фигурирует в речи ребенка на протяжении одного и того же возрастного периода в девяти разных значениях. ОВЛАДЕНИЕ ЗВУКОВОЙ ОСНОВОЙ РЕЧИ Что мы понимаем под звуковой стороной речи? Когда говорим, мы производим в определенной последовательности звуковые единицы. Самая длинная из них — фраза, границы которой обычно совпадают с границами высказывания. Фразы подразделяются на речевые такты (синтагмы), синтагмы — на фонетические слова. С точки зрения фонетической системы словом считается то, что характеризуется единым ударением, следовательно, на даче — одно фонетическое слове), такое же, как взял бы). Безударные слова на и бы примыкают к ударным, сливаясь с ними в единое целое. Это обстоятельство часто подводит ребенка. Он склонен воспринимать комплексы типа на даче в качестве обычных слов, отсюда высказывания-недоразумения: «ЛЮБА ЕЩЕ НЕ ПРИЕХАЛА СО СВОЕЙ НАДАЧИ?» Фонетические слова членятся на слоги, слоги — на звуки. Однако речь не представляет собой цепочки следующих друг за другом звуков. Это скорее цепочки слогов, так как именно слог — та минимальная произносительная единица, компоненты которой спаяны самым тесным образом. Спаянность звуков в составе слога обусловлена тем, что последняя фаза предыдущего звука накладывается на первую фазу следующего за ним, поэтому разделить их при восприятии звукового отрезка трудно. То, что мы можем определить, из какой именно последовательности звуков состоит слово, есть результат сформировавшейся у нас металингвистической способности, т. е. способности к анализу языковых фактов, а в данном случае — способности к фонематическому анализу, которая выработалась у нас как следствие достаточно длительной практики скорее чтения и письма, чем говорения и восприятия речи. Ребенок, не имеющий еще такой практики, получив задание разделить слово на части, сможет в лучшем случае определить число и последовательность слогов, но не звуковой состав каждого слога. Следует ли удивляться, что на вопрос, какой первый звук в слове мама, «ненатасканный» ребенок ответит ма, не м? Кроме линейных (сегментных) звуковых единиц, выделяются еще и нелинейные. Они как бы накладываются на сегментные, линейные, организуя их. Это ударение, а также, интонация, представляющая собой единство взаимосвязанных компонентов: мелодики, длительности, интенсивности, темпа речи и тембра произнесения. Интонацию в совокупности с ударением называют еще просодической системой языка. Звуковая сторона языка — его основная материя, его форма. Что значит усвоить звуковую сторону языка? Это значит научиться, во-первых, продуцировать все названные выше фонетические единицы, как линейные, так и нелинейные (просодические) в соответствии с нормами языка, во-вторых, воспринимать все указанные единицы также в соответствии с языковыми нормами. При этом напоминаем, что восприятие (comprehension) — первое звено в этой цепи, необходимое условие, без которого невозможно последующее продуцирование. Между возникновением способности ребенка воспринимать ту или иную звуковую единицу и способности самостоятельно ее продуцировать может быть временной интервал, исчисляемый месяцами, а иногда и годами речевого развития. Вот, например, трехлетняя Марина еще не научилась произносить звук [Р'] и в своей речи она последовательно заменяет его на [Л']. Ощущает ли она на слух различие между [Л'] и [P'J? Имел место следующий разговор с этой девочкой. Как тебя, девочка, зовут? - МАЛИНА. Малина? — взрослый прекрасно понял ее, но не хочет упустить случая немножко поразвлечься, используя ситуацию двусмысленности. - НЕТ, МАЛИНА, — произносится уже с некоторым напором. Девочка готова заплакать, ощущая одновременно беспомощность и раздражение. - МАЛИНА, МАЛИНА1 - кричит она. - Может быть, тебя Мариной зовут? - ДА, МАЛИНА] За все время разговора девочка не произнесла ничего, кроме МАЛИНА, но при этом нет никакого сомнения, что она прекрасно различает [Л'] и [Р']. Одна моя знакомая, ныне уже пенсионерка, вспоминает: «Я в детстве говорила Л вместо Р. Взрослые передразнивали, просили сказать жарко и жалко, брошка и блошка и т. п. Я говорила по-разному. И понять тогда не могла, как же это взрослые, которые все Умеют, все понимают, не слышат, что я говорю по-разному». Ясно, что девочка не только чувствовала разницу в словах, но и пыталась ее передать в своем произношении, не достигая в этом успеха. Воз- можно, некоторые звуковые нюансы, различающие эти звуки, вес же имели место, но взрослые, ориентируясь на свои стандартные эталоны звуков, не хотели или не могли их замечать. Другая девочка, которая произносила всего несколько слов и еще не могла артикулировать ни [С], ни [Ш], в ответ на просьбу показать, где крыша, показывала пальчиком вверх, на просьбу сказать, где крыса, показывала пальчиком вниз. Это говорит о том, что фонематический слух у нее уже сформировался в достаточной степени. С какого времени можно говорить о начале усвоения детьми фонетической системы и можно ли определить заключительный этап этого процесса? Если не принимать во внимание усвоения просодической системы языка (об этом известно еще пока очень мало — мы имеем в виду речь русского ребенка; западные исследователи добились в этой области значительно большего), то можно, очевидно, сосредоточиться главным образом на способности ребенка продуцировать звуки родного языка. Специалисты по детской фонетике В.И.Бельтюков и А.Д.Салахова предложили считать периодом усвоения звуковой основы речи время от произнесения первого слова до последнего усвоенного звука. У пятерых обследованных ими детей этот период был разным по продолжительности. У Павлика, например, он занял 4 г. 6 мес. 16 дней, а у Наташи — всего 1 г. 5 мес. 12 дней. Давно замечено, что девочки в этом плане обычно опережают мальчиков. Дословесный период является своего рода подготовительным к собственно речевой деятельности. Кроме того, что ребенок практикуется в артикуляции отдельных звуков, слогов и слоговых комбинаций, происходит координация слуховых и речедвигательных образов, отрабатываются интонационные структуры родного языка, формируются предпосылки для развития фонематического слуха, без которого невозможно произнесение самого простого слова. Особенно дети восприимчивы к просодической стороне языка, так как именно она связана напрямую с эмоционально-экспрессивным аспектом речи, являющимся ведущим в данный период (в речевой деятельности взрослых на первом плане информационный, содержательный компонент). Просодика кодирует эмоции, а на них и ориентируется ребенок. В общении с малышом интонационная выразительность речи особенно существенна. Чрезвычайно восприимчивы дети первого года жизни к ритму звучащей речи. Н. X. Швачкин провел в свое время интересный опыт с детьми от 6 мес. до года. Он произносил стук-стук и показывал им, как следует хлопать в ладоши. Затем он заменял стук-стук на другие сочетания звуков (У-У, О-О). Дети при этом продолжали хлопать как ни в чем не бывало. Значит, звуковой состав не играл никакой роли, а важен был исключительно ритм. Если произносилось единичное стук, то хлопков не было. Только годовалые дети способны были переключиться на восприятие звуков, составляющих слово. Годовалым достаточно было услышать стук, и они хлопали. Важен стал не ритм как таковой, а именно состав звуков, образующий оболочку слова. Н.Х.Швачкин установил, что ребенок оказывается способным усваивать звуковую сторону речи в определенной последовательности: интонация (в 4—6 мес.), ритм (6—12 мес.) и звуковой состав слова (после года). Способность воспринимать звуковой состав слова и есть то, что мы обычно называем фонематическим слухом. Достаточная степень развития фонематического слуха является необходимой предпосылкой начала продуцирования речи.
|