Политика Николая I в области печати и ее последствия 4 page

Характеризуя перемены первого десятилетия правления Александра II, произошедшие в печати, П.К. Щебальский писал, что в 1855 г. периодическая печать представляла собой нечто «однообразное и одноцветное», но не потому, что все были настроены на один лад, а потому, что «одинаково были подавлены извне шедшим гнетом», «искусственно были приведены к одному знаменателю».
С первыми проблесками свободы появилась первая дифференциация между СМИ, и в течение нескольких лет основным объединяющим для всех изданий началом было отрицательное отношение к недавнему прошлому. «Чем больше, однако, становилось число, чем важнее – значение вопросов, требовавших разрешения, тем слабее делалась эта связь (между печатными СМИ – авторск.), тем шире развертывались центробежные силы. <…> Как это всегда бывает, столкновение мнений приводило к их обострению: одни все более уклонялись вправо, другие – в противоположную сторону»[479].

Таким образом, чем больше свободы получает пресса, тем многообразнее и разномысленней она становится. Это ведет к росту числа дифференцированных мнений в обществе. Чем более разномысленным становится общество, тем, как показывает исторический опыт, быстрее оно прогрессирует. Несомненно, власти сложнее управлять многочисленными самодостаточными личностями, чем послушной массой, не имеющей собственных идей. Но подобная масса не может быть в авангарде процессов общественного развития и способствовать формированию государства всеобщего благоденствия, страны счастливых граждан.

В условиях повышенного возбуждения умов правительство продолжало работу над формированием государственной информационной политики. В частности, в январе 1859 г. был организован негласный комитет по делам книгопечатания, названный русским «Bureaux de la presse». Решение по его созданию было вынесено в конце 1858 г. и целью его было «служить орудием правительства для «подготовления умов» посредством журналов к предпринимаемым мерам и направлять, по возможности, новые периодические издания к общей государственной цели, поддерживая обсуждение общественных вопросов в видах правительственных». Новый комитет должен был действовать «не силою официальной строгости, а мерами убеждения и поощрения»[480]. Некоторые возлагаемые на комитет функции были функциями, ныне присущими пресс-службам. Например, статьи, подготавливаемые в министерствах для передачи в периодику, должны были предварительно препровождаться в комитет. Если СМИ желали получить от министерств или главных управлений необходимые им сведения или пояснения по опубликованным или готовящимся к публикации материалам, они должны были обращаться в данный комитет. Материалы, публикуемые под специальной рубрикой как правительственные, служили для цензоров руководством к действию. Такая централизованная фильтрация информации, касающейся деятельности государственных органов власти, сегодня входит в компетенцию пресс-службы той или иной официальной структуры.

Однако комитет просуществовал менее года. Единственным относительно долговременным результатом реализации его широких планов стало создание газеты «Северная почта», которая начала выходить с 1 января 1862 г. Данная газета должна была противостоять оппозиционной прессе, проводя официальную точку зрения на происходящие события. С этой целью Министерство внутренних дел, к которому с 1862 г. отошел надзор за печатью, обязало все ведомства передавать информацию о всех проводимых преобразованиях в «Северную почту», тем самым характеризуя активную работу правительства и нейтрализуя нападки оппозиционных изданий, по мнению П.А. Валуева, «всегда тенденциозных и почти всегда недобросовестных»[481]. С этого времени официальное издание правительства, желая привлечь к себе внимание читателей и СМИ, получило право первым публиковать законодательные акты. Данным правом продолжает пользоваться и сегодня официальный печатный орган правительства РФ «Российская газета».

В рамках формирования государственной информационной политики, особенно при министрах народного просвещения А.В. Головнина и внутренних дел П.А. Валуева, правительство тщательно подходило к изучению зарубежного и отечественного опыта в сфере взаимодействия власти и СМИ, в частности путем усвоения и издания материалов по цензуре. Так в интересах цензуры, к которой постоянно повышались требования со стороны власти и общества, и в интересах печати, и в интересах общественности был опубликован целый ряд книг по истории и теории зарубежной и отечественной печати и цензуры: «Сборник постановлений и распоряжений по цензуре в России с 1720 по 1862 г.», «Исторические сведения о цензуре в России», «Краткое обозрение направления периодических изданий и отзывов их по важнейшим правительственным и другим вопросам в 1862 г.», «Сборник статей, недозволенных цензурой в 1862 г.», «Изменения из законов о печати французского, прусского и австрийского законодательства», проекты цензурного устава.

Одновременно с такой масштабной работой по изучению механизмов регулирования деятельности печати А.В. Головнин провел в условиях подготовки новых цензурных правил, возможно, первый социологический опрос представителей цензуры, журналистов, редакторов, издателей на предмет целесообразности узаконения предупредительной или карательной формы цензурирования материалов. В 1862 г. по распоряжению министра был издан сборник «Мнения разных лиц о преобразовании цензуры», давший представление о различии подходов разных представителей социума к изменениям в цензуре.

В результате длительного всеобщего обсуждения появились сначала Временные правила по цензуре от 12 мая 1862 г., а затем Временные правила о цензуре и печати 6 апреля 1865 г., получившие силу закона и действовавшие в течение 40 лет. В соответствии с этими правилами большая часть СМИ и книги, объемом свыше 10 печатных листов, освобождались от предварительной цензуры и были подвержены последующей, или карательной, цензуре. Продукция меньших объемов, которую сложнее было отследить и которая, как правило, предназначалась для широких масс, должна была подвергаться предварительному анализу. Освобожденные от предварительной цензуры издания, говорилось в правилах, «в случае нарушения в них законов, подвергаются судебному преследованию». Таким образом, было положено начало широкой судебной практике как регулятору деятельности СМИ – в действие вступали правовые механизмы регулирования социальных отношений, которые позволяли разрешать вопросы не в пользу силы, не за счет запретов, а в пользу закона, в пользу формирующейся свободы и ответственности.

Уже правилами о цензуре 1862 г. власть признала необходимым снятие запрета на обсуждение в печати политических, социальных, внутренних и международных проблем, этим она сама себя поставила перед необходимостью отлаживать отношения сотрудничества и взаимодействия с печатными изданиями. В связи с этим министр внутренних дел стал проводить политику экономической поддержки изданий, которые вызывали «интерес у читателей». Это называлось «покровительством правительства» и выражалось в негласном субсидировании, чтобы «не уронить доверия публики к изданию», в долевом участии правительства в некоторых изданиях, во всякого рода льготах СМИ.

За полгода до гибели Александра II новый министр внутренних дел гр. Лорис-Меликов во время специально организованной личной встречи сообщил представителям выходивших в Санкт-Петербурге печатных изданий о готовности правительства дать прессе возможность обсуждать различные мероприятия, постановления, распоряжения власти, но с условием, чтобы печать не смущала общественность нереальными, «мечтательными иллюзиями». В это же время новое руководство главного управления по делам печати стало практиковать встречи с редакторами изданий, был сделан ряд цензурных послаблений столичной печати[482].

Правительство также осознанно проводило широкомасштабную, как теперь принято говорить, PR-деятельность. В созданной им самим, то есть правительством, атмосфере благоприятствования свободе слова издания А.И. Герцена после 1855 г. получили широкое распространение, разнося по дальним уголкам России не только идеи политического иммигранта, но и растиражированные Герценом идеи публицистов, которые не могли быть озвучены на страницах русской печати. Наличие вольного русского слова за рубежом вынуждало власть выстраивать более гибкую информационную политику. В частности министерством народного просвещения в рамках кампании по нейтрализации влияния изданий А.И. Герцена была подготовлена «Записка о «Колоколе», намечавшая целую программу противодействия популярной газете, в первую очередь при помощи вынесения на всеобщее обсуждение взглядов Герцена и методичного их опровержения. Более того, в рамках политики нейтрализации герценовского влияния отечественной прессе было разрешено расширить отделы внешней политики, а ряду СМИ, зарекомендовавших себя как благосклонно относящихся к правительству, было разрешено бесцензурно выписывать периодику и брошюры из-за границы на русском и иностранных языках. Такая мера, по мнению правительства, позволяла читателям через расширение потока зарубежной информации убеждаться, что «даже за границею, при несравненно высшем уровне народного образования, некоторые правительства по разным вопросам внутренней политики действуют менее либерально, чем это делается у нас, и что реформы идут там медленно и постепенно, а в некоторых государствах, как, например, в Австрии, Италии и Турции, внутренние раздоры и волнения, продолжающиеся несколько лет, не дают возможности идти тем прогрессивным путем, которым в последнее время шло наше отечество»[483].

Важной составляющей государственной информационной политики в это время становится регулирование властью информационного потока, приходящего к общественности через СМИ. Правительство оценило, что оказывать влияние на формирование общественного мнения возможно не только путем запретов, но и путем акцентирования внимания на конкретных фактах и событиях. В частности П.А. Валуев отмечал необходимость сместить акценты с политических вопросов на вопросы социально-экономической деятельности: совершенствование земских учреждений (главными направлениями деятельности земств были заботы о народном образовании и организации медицинской помощи населению), становление новых предприятий, банковской системы, строительство железных дорог. «Это будет питать активность значительной части прессы, наряду с людьми, – замечал П.А. Валуев в записке императору от 26 июня 1862 г., – которые шумят и фрондируют в настоящее время потому, что им нечего делать»[484].

С одной стороны, тем самым правительство стремилось направлять энергию масс на созидательные процессы, а не на разрушительные (последнее являлось результатом политической конфронтации). С другой стороны, конечно, оно осуществляло информационное манипулирование. Этому были, в том числе, объективные причины, так как самая активная в социальном плане часть населения страны – разночинная интеллигенция, как правило, не обладавшая высоким порогом знаний и культуры, увлекалась идеями разрушения авторитетов, революционного радикализма и анархизма. В этом причина, например, почему в 1863 г. правительством был издан новый университетский устав, по которому профессорские корпорации получили широкое самоуправление, совет профессоров мог избирать всех должностных лиц университетской администрации и набирать преподавательский состав. Специалисты, ученые, исследователи, лица, принимающие решения, практически имели полный доступ к иностранной литературе. Также во времена руководства цензурным комитетом В то же время студентам, большая часть которых состояла из разночинцев и относилась к разряду «неблагонадежных», было отказано в праве на создание своих корпораций, был сокращен доступ посторонних лиц к слушанию университетских лекций. Таким образом, хотя правительство и использовало манипулятивные методы в регулировании информационного потока, оно соразмерно возможностям общества оценивало его потенциал и стремилось направлять этот потенциал в конструктивное русло, помогая расти общественности в мировоззренческом плане, образовательном и гражданском.

Тем не менее, бурная интеллектуальная работа для общества была характерна преимущественно в пределах крупнейших городов страны. На местах, как правило, пресса оставалась бесправной: цензорские обязанности в провинции выполняли не подготовленные специалисты, а обычные чиновники, назначенные губернатором, защищавшие его интересы, не допускавшие никакой критики местной или иной власти; в местных изданиях нередко запрещалась публикация материалов, прошедших в столичной печати. Наличие более свободной местной прессы могло позволить стране и правительству узнавать факты, которые оказывали влияние на принятие управленческих решений. Во внутреннем обозрении «Вестника Европы» в связи с этим отмечалось, что общество осознало невозможность разрешения многих общих вопросов без собрания самых точных и подробных сведений о той или другой стороне народной жизни. Подобную услугу могла оказать самостоятельная, широко разветвленная провинциальная периодическая пресса. «Если бы такая пресса у нас существовала, мы узнали бы гораздо раньше о голоде в Самарской, о чуме в Астраханской губернии; мы имели бы массу статистических данных, более достоверных, чем многие работы губернских статистических комитетов. Гласность судебных заседаний в провинции не была бы пустым словом; процессы, рисующие в ярких красках положение русского общества, доходили бы до всеобщего сведения <…> Деятельность управ, земских собраний, городских дум сделалась бы предметом живого интереса и действительного контроля – предполагая, конечно, что вместе с провинциальной прессой были бы освобождены от цензуры и отчеты о заседаниях выборных собраний»[485]. Имевшееся положение дел замедляло процессы общественного развития как в провинции, так и в стране в целом.

Массовое движение «в народ» русской радикальной интеллигенции, пришедшееся на 70-е гг. XIX в., продемонстрировало, что народ в силу неподготовленности оказался невосприимчив к пропаганде «народников». Появление в деревнях учителей, волостных писарей, фельдшеров, торговцев и даже чернорабочих «из городских», конечно, обратило внимание на пропагандистов социалистических идеалов и простых людей, и властей, что закончилось многочисленными арестами и массовыми процессами по обвинению в революционной пропаганде, но народ в целом был еще далек от осознанной защиты своих прав. Подтверждением этому, в частности, является следующий факт: во время выборов волостных старшин и сельских старост многие крестьяне не хотели принимать на себя их обязанности[486]. Однако государь император и правительство продолжали работу по расширению границ взаимодействия с широкой общественностью: в день своей гибели Александр П одобрил и подписал так называемую «конституцию» Лорис-Меликова по привлечению представителей земского самоуправления к участию в обсуждении проектов необходимых в государстве реформ.

Таким образом, трагедия русского народа состояла в том, что он еще не готов был поддержать преобразования Александра. Не готова была поддержать эти преобразования и консервативно настроенная часть элиты (как свидетельствуют современные исследования, в окружении государя-реформатора было немало влиятельных персон, не желавших передавать властные полномочия обществу и потому способствовавших подготовке последней террористической операции против императора.). Следовательно, «народ безмолвствовал», элита стремилась затормозить процессы общественного развития, а революционно настроенная часть агрессивно-активной революционной общественности снова надеялась решить социально-политические проблемы путем кровавого переворота в короткие сроки.

Во времена правления Александра II пресса закономерно приобрела мощнейшее влияние в социуме, потому что часть российского общества доросла до взаимоотношений с властью, характерных для полицейского государства, когда мысли о защите прав личности стали получать широкое распространение, вовлекая все более широкие массы в процесс осознания и отстаивания своих прав.
В подобных условиях господствующая мысль власти, желая сохранить за собой господствующие позиции, как правило, усиливает борьбу против иных мнений. Основным источником мнений на этом этапе являются средства массовой информации, и потому им отводится ведущее место в борьбе мнений. Согласно предложенной в работе концепции, власть, стремящаяся к прогрессу общественного развития, нацеливает себя на расширение свободы СМИ и на урегулирование социально-политических вопросов посредством диалога, осуществляемого при помощи СМИ. Власть, не поддерживаемая обществом, пытается продлить свою агонию путем стеснения мысли через цензурные запреты.

Таким образом, эпоху Александра II следует рассматривать как период прогрессивного развития власти. В начале преобразовательных процессов П.А. Валуев в качестве ведущих проблем России выделял «господство бюрократии и стеснение мысли»[487]. И на протяжении всего царствования Александра II с переменными успехами решалась проблема «освобождения мысли». Н.М. Катков в «Московских Ведомостях» отмечал: «Отныне печать наша находится на твердой почве закона и не подлежит произволу <…> Общественное мнение впервые возводится в степень законной силы»[488]. Так произошло определение роли и места печати в российском обществе: печать была признана в качестве основного источника общественного мнения[489].

Из изложенного следует вывод, что мудрости власти хватало на то, чтобы дать обществу свободу самовыражения. Это привело, к сожалению, из-за невежества основной массы населения, в том числе к терроризму, социалистическому утопизму, но это и послужило толчком к мощному развитию российского общества: мы вступили не только в полицейские отношения, отношения защиты личностью своих прав, но и приступили к одновременному выстраиванию основ правового государства.

Иначе сложившуюся ситуацию ко времени прихода к власти оценил новый государь Александр III. Он был убежден, что самодержавие 60-70-х гг. XIX в. ослабило свои позиции и потому считал необходимым в условиях развития революционного движения и разрастания тактики террора усилить тенденции централизации в управлении и личный контроль за деятельностью государственного механизма. Для обеспечения безопасности на ряде территорий империи, согласно изданному в 1881 г. «Положению о мерах к охранению государственной безопасности и общественного спокойствия», была введена чрезвычайная система управления, позволяющая совершать аресты только на основании подозрений «в причастности к преступному сообществу». При этом реформы в целом не остановились, но темпы их проведения не были сравнимы с периодом предыдущего царствования.

В правительстве Александра III особую роль стали играть обер-прокурор Святейшего Синода К.П. Победоносцев (он возглавил контроль над прессой и литературой, причем цензорская функция со временем стала одной из основных функций его государственной деятельности), министр народного просвещения граф Д.А. Толстой и публицист-издатель М.Н. Катков. Все трое имели непосредственное отношение к знаниям, мнениям и их распространению, что еще раз свидетельствует о всевозрастающей роли образования и средств массовой информации. Мощная потребность в знаниях, появившаяся в народе после хождения интеллигенции «в народ», а также с появлением рабочих и церковно-приходских школ, бесплатных читален отражается в следующих цифрах: при Александре II насчитывалось 273 учебных заведения с 13 035 учениками, к концу правления Александра III работало 31 835 учебных заведений с 981 076 учащимися. Естественно, увеличился выпуск литературы для массового читателя: лубка, народной азбуки, дешевых изданий классических произведений. Несмотря на то, что к концу XIX в. грамотное население едва превышало 25%, в 1890 г. в России было издано 8 638 книг, в то время как в Англии эта цифра равнялась 5 735 и в Соединенных Штатах Северной Америки – 4 559 книгам (правда, при этом в Германии было издано в указанный год 18 875 книг и во Франции – 13 643 книги[490]).

Соответственно, в новых условиях, когда правительство стало считать, что Россия не готова к демократическим преобразованиям и свободе слова, изменилось и отношение к печати. В августе 1882 г. были утверждены новые Временные правила о печати, согласно которым решение о закрытии издания рассматривало специально образованное Совещание трех министров: внутренних дел, народного просвещения, юстиции – и обер-прокурор Синода. Это Совещание заменило собой суды. Увеличивалось число запрещений по освещению конкретных тем, например, нельзя было публиковать сведения о неприязненном отношении крестьян к помещикам, о беспорядках в университетах, «тенденциозные» сведения о внутренней жизни учебных заведений. Также чиновников обязали заявлять о каждом своем участии в повременных изданиях, особенно если это участие могло каким-либо образом угрожать интересам службы. Новая мера ставила в зависимость от начальника всякое сотрудничество с периодическими изданиями, в то время как предыдущий закон требовал начальственного разрешения на сочинительство только когда оно касалось «внешних и внутренних отношений государства».

Участились случаи приостановления деятельности периодических изданий. Как отмечается в работе К.К. Арсеньева, с июня 1882 по май 1889 г. было выдано 24 предостережения о закрытии издания, деятельность 15 журналов и газет была приостановлена. Всего в течение царствования Александра III было закрыто 15 газет и журналов. Помимо этих методов борьбы с неугодными СМИ широко использовались такие методы экономического воздействия, как запрещение розничной продажи (с 1882 по 1889 гг. их было сделано 34, с 1889 по 1895 гг. – 24) и запрещение печатать объявления (с 1882 по 1889 гг. – 4, с 1889 по 1895 гг. – 6)[491].

Параллельно становилось нормой выдача субсидий официальным, полуофициальным, провинциальным, научным, духовным и иным изданиям.

Александр III, в отличие от своего отца, не стремился ознакомиться со всеми выходящими газетами и журналами, и в этом не было необходимости: цензурный аппарат работал как отлаженный механизм, приводимый в действие профессионалами.

Одновременно с перечисленными процессами происходили изменения в самой читательской среде: постоянно расширялся круг читателей, увеличивалось число подписчиков. Периодическая печать становилась одной из насущных потребностей русского общества. Этому во многом способствовали издатели, просветители и благотворители, стремившиеся сделать массовое печатное слово общедоступным для всех категорий населения. Например, издатель А.Ф. Маркс выпускал дешевые и бесплатные собрания сочинений классиков литературы. В то же время нельзя не отметить, что издательское дело стало очень доходной частью предпринимательства, стимулируя появление дешевой печатной продукции рекламного и бульварного характера, удовлетворяющей далеко не самые высокие человеческие пристрастия.

Со сменой императора Александра III на Николая II власть по-прежнему стремилась притормозить развитие общественной мысли. Однако процессы укрепления индустриальной эпохи в пределах государства закономерно вели к повышающейся потребности все более широкой части населения в знаниях, повсеместному внедрению новых техник и технологий, росту городов и в результате, в связи с изменяющимся мировоззрением, – к повышению социальной активности общества. Появление новых социально активных сообществ людей, заполнивших города, способствовало политизации общества в целом и, соответственно, разрастанию конфликтов, характерных для полицейского государства.

С одной стороны, рост общественного сознания требовал дальнейшего развития социальных отношений, которые воплощались в формировании политических партий и увеличении числа печатных изданий, позволяющих не только пропагандировать определенные идеи, но и оценивать происходящие процессы. С другой стороны, усиливалась потребность власти в монопольном управлении обществом, в первую очередь при помощи дозирования информационных потоков с целью сдерживания тенденций брожения идей. В связи с этим средства массовой коммуникации выдвигались на первое место в социально-политической жизни страны.

Значение печати современниками оценивалось все выше. Например,
Н. Флеровский, автор книги «Свобода речи, терпимость и наши законы о печати»[492] отмечал, что печать необходима, «чтобы в каждой местности люди научились самостоятельно думать, разъяснять свои местные интересы и приводить их
в согласие с интересами страны (курсив – авторс.)»[493]. Согласно убеждениям профессора Петербургского университета А.Д. Градовского, социальные институты способны «действовать успешно только под контролем общества», который может быть осуществлен при помощи печати. Более того, Градовский утверждал, что «здравая народная политика должна обеспечивать и улучшать условия народной самодеятельности ради защиты прав человека, снижения тягот, распространения просвещения, формирования гражданского духа, гласного обсуждения законопроектов». В случаях, когда правительство принимает все решения на себя, таким «благодетельствованием» оно ставит общество на «опасный путь», ибо «слагает с народа всякое попечение о своих делах и возбуждает в нем преувеличенные и неосуществимые надежды на правительственную заботливость»[494]. Как отмечал в свое время Радищев, правительство тем самым превращает народ в ребенка, способного ходить только «на помочах», не готового управлять «своим наследием»[495], то есть лишает его возможности саморазвития.

Печать в качестве организующего и консолидирующего начала все выше оценивали и руководители различных политических организаций. Реакция в обществе, возникшая в результате убийства Александра II, на время отвлекла широкие круги интеллигенции, и в частности студенчества, от террористической «деятельности» и от политики вообще. Однако небольшие группы активного меньшинства продолжали искать пути революционной борьбы с самодержавным строем. Эти группы работали или в подполье, или в эмиграции – главным образом в Швейцарии, Париже, а так же в Лондоне, где в 90-х гг. находилось революционное издательство «Фонд вольной русской прессы». С 80-х гг. начинается распространение в русской революционной среде марксистских идей, идей об освободительной роли классовой борьбы пролетариата[496]. Ко времени вступления на престол императора Николая II в обществе все острее проявляло себя желание политических реформ. В 90-е гг. XIX в. только в России выходило большое число изданий либерального, консервативного, марксистского, народнического направления. Они будоражили умы уже не отдельных, а самых широких слоев населения.

На первое место в развитии информационной службы населения стали выходить газеты. Они в большей степени, чем журналы, были способны удовлетворять разнообразные потребности: публики – за счет оперативности и частоты выхода; капитала – за счет приближения широких масс к продвигаемым на рынок товарам; политических партий – за счет доступности.

Правительство всячески стремилось оградить народ «от влияния злонамеренной пропаганды». Уже в 1878 г. особым совещанием был поставлен вопрос об издании дешевых книг для народа, которые, внешне не имея официального характера, должны были укреплять верноподданнические и религиозные чувства. Таким образом, власть искала новый поворот в борьбе со «злонамеренной пропагандой»: она прибегала к самостоятельному стимулированию информации и литературы для массовой аудитории. Но в новых условиях этого было недостаточно. Россия вступила в полосу широкомасштабных социально-политических потрясений: недовольство существующими порядками охватило широкие слои населения. Все громче заявляло о себе рабочее движение. В деревне набирали силу крестьянские выступления. Борьбу за ниспровержение существующего строя вели революционные группы эсеров, социал-демократов и представители других партий. За завершение реформ 60-х – 70-х гг. XIX в., превращение империи в правовое государство по тому или иному европейскому образцу и, прежде всего, – за создание общероссийского народного представительства с законодательными функциями ратовало либеральное общество, стремившееся добиться своих целей мирными, ненасильственными средствами, но вступившее в начале XX столетия по примеру революционеров на путь создания нелегальных политических организаций.

На таком историческом фоне развивающихся событий, особенно после убийства двух министров внутренних дел[497], заместивший их князь П.Д. Святополк-Мирский провозгласил начало «эпохи доверия». Новый руководитель министерства внутренних дел выразил пожелание печати помогать «правительству в трудном деле управления». Он стал проводить личные встречи с редакторами и журналистами, неоднократно высказывался о необходимости расширения свободы слова и печати. Было также принято решение об образовании специального «совещания» для пересмотра действующего цензурного законодательства и составления нового устава о печати. Однако реализация преобразований запоздала: кровавое воскресенье 9 января 1905 г. вывело журналистику из-под контроля власти.

Представители редакций газет разных направлений совместно приняли решение не замалчивать событий 9 января, хотя в большинстве случаев вынуждены были публиковать сообщения, исходившие от правительства. Тем не менее, именно в этот период журналистика поднялась до комментария к публикациям, СМИ стали издавать бюллетени, объявленные цензурой под запретом. Журналисты осознали, что борьба в одиночку не может принести положительного результата, и в октябре 1905 г. создали Союз в защиту свободы печати.

Власть со своей стороны также прилагала усилия к бесконфликтному решению проблемы взаимоотношений с прессой, и с 10 февраля 1905 г. инициировала работу Комиссии Кобеко, в которую входили как представители от поддерживающих правительство сил, так и от оппозиционных. В течение 36 заседаний, продлившихся до декабря, проходила полемика по проблемам прессы, и к маю комиссия выработала проект нового устава. Однако этому уставу не суждено было быть принятым. Тем не менее, 17 октября 1905 г. был обнародован Высочайший манифест, согласно которому россиянам впервые в отечественной истории даровались «незыблемые свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний, союзов». На основании этого манифеста были выработаны «Временные правила о повременных изданиях», вступившие в силу 24 ноября. В период с 19 октября до 24 ноября впервые за многие десятилетия печатные издания выходили бесцензурно. Такое положение дел в сфере печати послужило отправной точкой к возникновению многочисленных СМИ: по подсчетам историка журналистики С.В. Смирнова, в 1905-1907 гг. выходило рекордное для России число газет и журналов – 3310, причем из них вновь возникшими общественно-политическими были 1143 газеты и журнала.