Annotation 8 page

В эту зиму дом номер двенадцать на площади Саммерхилл был погружен в глубокую скорбь. Герберт был безутешен. Свадьбу Берти отложили до лучших времен. Герберт запирался в кабинете на долгие часы. Он загружал себя работой, чтобы заглушить свое горе. Герберт стал резок с Кларри, а Олив лишил свободного доступа к его библиотеке. Таким образом он наказывал девушек за то, что они не сообщили ему вовремя об ухудшении состояния Луизы. Некоторое время Герберт был так холоден с ними, что Кларри начала подумывать об увольнении и о том, что они с сестрой окажутся на улице, но по не известным ей причинам этого не произошло. Уилл слонялся по дому как привидение, подавленный и несчастный. Его тринадцатый день рожденья прошел почти незаметно. Кларри и Олив подарили ему нотную тетрадь, а Долли испекла пирог. Кларри старалась утешить мальчика, как только могла, побуждая его продолжать заниматься музыкой, но Герберт теперь не выносил звуков скрипки. — Прекрати этот жуткий шум, ради бога! — рычал он, стоя на лестничной площадке. — У нас траур по твоей матери. Тебе это безразлично? Затем, громко хлопнув дверью, он снова запирался в своем кабинете. После нескольких взбучек Уилл утратил интерес к музыке и перестал брать уроки у Олив. У Кларри разрывалось сердце от жалости к мальчику, и она думала о том, стоит ли ей за него вступиться. Но Герберт, похоже, окончательно замкнулся в себе. Он напоминал ей ее отца после смерти их матери. — Наберись терпения, — советовала Кларри Уиллу. — Твоему отцу нужен покой, чтобы справиться с горем, но он не будет скорбеть вечно. Как говорил мой давний друг Камаль, после дождя всегда светит солнце. Уилл стоял, засунув руки в карманы, и недоверчиво качал головой. Он все реже приходил в ее гостиную и либо проводил время в своей комнате, либо, прошмыгнув в спальню матери, сидел там часами среди пыльных книг и пузырьков с духами — Герберт запретил здесь что-либо трогать или приводить в порядок. Уилл часто поздно возвращался из школы, и Кларри знала, что он бродит по городу, чтобы оттянуть возвращение в свой несчастливый дом. Однако его отцу, если он вообще это замечал, похоже, не было до этого никакого дела. Но труднее всего было с Берти. Его уговоры и упреки больше не действовали на его отца. Герберт не желал даже обсуждать новую дату бракосочетания. Вэрити появлялась в доме редко, избегая тягостной атмосферы, царившей там, но Кларри не сомневалась, что она подталкивает Берти к действию. Берти не скорбел о матери, которая уделяла ему гораздо меньше внимания, чем Уиллу. Свое недовольство он вымещал на прислуге. Берти доводил Олив до слез, швыряя в нее ботинки. — Ты хочешь сказать, что они вычищены? Позор! Он оскорблял Долли, отсылая назад приготовленную ею еду, потому что она якобы несъедобна, и не упускал случая унизить Кларри в присутствии клиентов. — Белхэйвен, принесите нам чаю — настоящего английского чаю, а не ту дикарскую пряную мерзость, что вы пьете. Однажды девушка услышала его разговор со стоявшим на пороге дородным бакалейщиком, окатившим ее ледяным взглядом. — Она полукровка? — Да. Видите ли, отец приютил сирот из церкви. Белхэйвен — одна из них. — Ваш отец добрый человек, — проворчал бакалейщик. — Надеюсь, она это ценит. Кларри вскипела от этих оскорбительных замечаний, но заставила себя сохранять спокойствие. Сейчас она не могла рисковать местом, но настанет день, когда она отомстит за унижения и мелочные придирки. В конце января 1907 года Кларри исполнился двадцать один год. Торжествуя, она отправилась к родственникам на улицу Вишневую, чтобы в последний раз отнести им деньги. Кларри встречала Джейреда и Лили каждую неделю в церкви, где передавала им часть их с Олив жалованья, но ни разу не появилась в пивной. На Вишневой улице было так же дымно и безрадостно, как и в последний раз, когда она тут была: потемневший от сажи кирпич, скользкие от грязи тротуары и невысыхающие лужи. Кларри осторожно пробралась к черному ходу и вошла. Она услышала, как Лили распекает несчастную официантку. — Смотрите, кто к нам пожаловал, — усмехнулась Лили, глядя на Кларри, одетую в форму экономки. По тому, как ее тетка покачивалась, держась за край стола, Кларри догадалась, что Лили пьяна. Тем не менее на кухне, как обычно, кипела работа. Пироги остывали на посыпанном мукой столе. Официантка поспешно ретировалась, почувствовав неладное. — Здравствуйте, миссис Белхэйвен. Я принесла вам последний платеж, — начала Кларри без церемоний, протягивая сверток. — На прошлой неделе мне исполнился двадцать один год. Полагаю, вам лучше получить деньги сейчас, а не ждать до воскресенья. Лили хмыкнула и забрала сверток. — Какая заботливость, — насмешливо сказала она. — С днем рожденья. Надеюсь, ты не устроила праздник во время глубокого траура? — Нет, конечно. А где дядя Джейред? — Куда-то уехал, — проворчала Лили. — Никогда его нет на месте, когда он нужен. Кроме этой никчемной девки и дурака Харрисона, мне некому помочь. Она уселась на жесткий стул. — Ты ведь вряд ли захочешь оказать мне помощь. — Только не в свой выходной, — ответила Кларри едко. — Я сегодня встречаюсь с подругой. — Неблагодарная девчонка, — проговорила Лили, угрюмо взглянув на нее. Кларри возмутило это обвинение. — Может, вам все же следует быть более благодарной за все то, что мы с Олив для вас сделали? Не говоря уже о деньгах, которые вы получали почти год ни за что ни про что! Лили изумленно уставилась на нее. — Да, мы сделали для вас немало, — подытожила Кларри, — и теперь этому пришел конец. — Это ты так думаешь! — воскликнула Лили, с трудом поднимаясь на ноги. — Ты, может, теперь и совершеннолетняя, но твоя сестра еще нет. Мы по-прежнему ее законные опекуны и хотим получать часть ее жалованья, пока ей не исполнится двадцать один год. Вот так. Разозлившись, Кларри пошла на нее, принуждая отступить. — Только попробуйте! — крикнула она. — Больше вы не получите ни пенни из жалованья моей сестры, а если вы будете на нее давить, я попрошу мистера Стока привлечь вас к ответственности. Я больше не позволю вам мешать Олив жить. У нее больше талантов, чем у всех нас вместе взятых, и я позабочусь о том, чтобы они развивались. Секунду Лили не находила, что на это сказать, затем злобно прошипела: — Это все пустая болтовня. Ни к какой ответственности ты нас не привлечешь! Я получу то, что принадлежит мне по праву. — У вас нет никаких прав на доходы Олив, и вас больше не касается ее жизнь, — отрезала Кларри. — Она моя сестра, и я за нее отвечаю. Если вы хотите, чтобы Стоки оставались вашими заказчиками, вы прекратите домогательства. Лили пошатнулась. На ее лице появилась растерянность. — Ты не станешь препятствовать моему бизнесу. — Если вы оставите Олив в покое, я оставлю в покое ваш бизнес, — выдвинула свое условие Кларри. — И раз уж об этом зашел разговор, скажите, кому вы продали скрипку. — Я не помню, — сказала Лили, махнув рукой. — Инструмент был низкого качества, он и мешка муки не стоил. — Что вы можете знать о качестве скрипки? — возмутилась Кларри. — А я и не хочу об этом знать, — ответила Лили, презрительно скривившись. — Вся эта музыка ведет к греху! — Ладно. Когда вспомните, сообщите мне об этом, — решительно проговорила Кларри. — И я ее выкуплю. Это скрипка моего отца и принадлежит нашей семье. Вдруг Лили помрачнела, вновь опускаясь на стул. — Я с самого начала знала, что от вас будут одни неприятности, — проворчала она. — Муж мой, дурья башка, думал, что получит деньги из Индии. Он и представить себе не мог, что его никчемный братец все спустил! Она бросила на Кларри полный ненависти взгляд. — Но я-то знала, что мы наживем с вами проблем. Чего еще ожидать от грязной дикарской крови, текущей в ваших жилах? Кларри вцепилась в спинку стула, пытаясь сдержать гнев. — Моя мать, которую вы так презираете, хотя никогда ее не знали, за свою короткую жизнь проявила больше доброты и великодушия, чем сможете вы, даже если доживете до ста. Я горжусь, что во мне течет ее индийская кровь, так что ваши оскорбления меня не задевают. Она презрительно взглянула на Лили. — А вот вас мне жаль, потому что вы, какая бы там кровь ни текла в ваших венах, никогда не станете счастливой. До тех пор пока вы будете думать только о себе, вы так и останетесь несчастной, жалкой особой. Я не понимаю, как дядя Джейред вас терпит. Лицо Лили перекосилось от злобы. Вскочив на ноги, она свирепо заорала: — Да как ты смеешь?! Вон отсюда! Схватив деревянную ложку, она принялась с воплями колотить ею Кларри. Девушка попятилась, прикрываясь рукой. — Чтобы я тебя больше никогда не видела в своем доме! Ты слышишь? Вон! Вон отсюда! Кларри бросилась к черному ходу, преследуемая завывающей и проклинающей ее Лили. Девушка пересекла двор и выбежала на улицу, желая как можно скорее прекратить эту унизительную сцену. Она вся дрожала, но все же чувствовала удовлетворение оттого, что наконец высказала Лили все, что о ней думала. Пусть только попробует пойти дальше угроз в отношении Олив! За ее буйной воинственностью скрывается трусливая натура пьянчужки. Не бояться ее следует, а пожалеть. Задыхаясь, Кларри добежала до конца улочки и, свернув, налетела на мужчину, несущего корзину, полную свертков. — Смотрите, куда идете! Девушка стала подхватывать падающие пакеты, но один все же свалился на землю и усыпал ее ботинки чайными листками. — Извините! Кларри взглянула в лицо рассерженному разносчику, пытаясь спасти наполовину высыпавшийся пакет. — Джек Брэвис! — воскликнула она. — Ну да, а вы… — начал он и запнулся, вглядываясь. — А, вы та девушка, которая знает все о чае. Кларри, да? Она улыбнулась, кивая. — Чего это вы так мчались? За вами гнались черти? Или полицейские? — спросил Джек насмешливо. — Кое-кто похуже, — засмеялась Кларри с облегчением. — Та карга из «Вишневой»? — догадался он. — Тогда все понятно. Джек озадаченно посмотрел на девушку. — А я думал, вы там больше не работаете. Я не видел вас уже несколько месяцев. — Я заглянула в гости. — Я заходил вас навестить, — сказал Джек. — Правда? Кларри было приятно это услышать. Джек улыбнулся. — Да. Тут в округе больше никто не покупает дарджилинг. Девушка рассмеялась. — Тогда я, пожалуй, куплю еще. Позвольте хотя бы заплатить за то, что я испортила. — Не говорите ерунды, — тут же ответил Джек, забирая у нее пострадавшую пачку. — Пакетом больше, пакетом меньше — никакой разницы. Я скоро вообще могу остаться без работы. Он внезапно погрустнел. — Почему? — поинтересовалась Кларри. — У мистера Мильнера настали трудные времена, — вздохнул Джек. — Некоторые завистливые чайные компании хотят подорвать его бизнес. Вы бы не поверили, если бы я рассказал вам о том, каким образом они пытаются избавиться от преуспевающего конкурента. Он замолчал, встревоженно взглянув на Кларри. — Пожалуй, мне не стоило вам этого говорить. Да и что девушка вроде вас может мне посоветовать? — Возможно, я смогу быть вам более полезной, чем вы думаете. Я сейчас работаю у адвоката. Я экономка в его доме, — гордо заявила Кларри. В карих глазах Джека появилась заинтересованность. — Я так тогда и подумал, что вы слишком хорошо выглядите для пивной. И у кого же вы работаете? — У Стоков, в доме номер двенадцать на площади Саммерхилл. — А, Саммерхилл, — присвистнул Джек. — Надо же, вы делаете успехи! — Да, — улыбнулась Кларри, — и не собираюсь останавливаться на достигнутом. Он театрально поклонился. — Для меня большая честь, что вы разговариваете со мной, Джеком Брэвисом, разносчиком чая, которого скоро уволят, если мистер Мильнер не одолеет конкурентов. Джек тяжело вздохнул, не в силах больше выдерживать шутливый тон. — Это ужасно несправедливо, Кларри, ведь он замечательный босс. Я проболел все Рождество, но мистер Мильнер платил мне, пока я не выздоровел, хотя он и не мог себе этого позволить, когда на него ополчились конкуренты. И проблема в том, что он ничего не может доказать. Кларри положила ладонь ему на руку. — Скажите своему боссу, пусть он обратится к мистеру Стоку. Если кто и сможет ему помочь, то только он. Мистер Сток не жалеет сил для своих клиентов. И сейчас, когда он так опечален смертью своей жены, ему именно это и нужно — бороться с несправедливостью. Я боюсь, что он так никогда и не оправится от потрясения. Кларри увидела, как Джек покраснел, и поняла, что все еще держится за его руку. Она смутилась, отстраняясь. — Простите, — сказала девушка. — Не извиняйтесь, — улыбнулся он. — Мне давно уже не было так приятно оттого, что меня толкнули и сжали мне руку. Кларри залилась смехом. Они с минуту стояли, глядя друг на друга. Джек был таким же привлекательным, каким она его запомнила, и она не сомневалась, что тоже ему понравилась. — Возможно, я смогу помочь бизнесу мистера Мильнера по-другому, — сказала она. — И каким образом? — поинтересовался Джек. — Регулярными поставками его чая Стокам, — объяснила Кларри. — В конце концов, заказ продуктов — моя обязанность. У бакалейщика, с которым мы имеем дело, слишком маленький выбор по сравнению с вами. — Буду рад услужить, — осклабился Джек. — Особенно если вы будете принимать заказы. — Конечно, — широко улыбнулась ему Кларри. Они расстались, и Кларри поспешила назад в Саммерхилл. На душе у нее было светло. Она решила покупать чай у «Чайной компании Тайнсайда», чтобы поддержать их бизнес, переживающий не лучшие времена. Но по тому, как учащалось ее сердцебиение при мысли о Джеке, его щеках с ямочками и веселых глазах, девушка понимала, что была и другая причина — надежда почаще видеть молодого агента мистера Мильнера. Глава пятнадцатая

Кларри стояла перед дверью кабинета Герберта, собираясь с духом, чтобы постучать, и ее сердце так же часто колотилось, как и раньше, когда она имела дело со своим вспыльчивым отцом. Но она не пойдет на попятный. Прошло уже восемь месяцев со дня смерти Луизы, и Герберта нужно было отвлечь от его скорбного отшельничества ради будущего этого дома. Уилл все более дичал. Помолвка Берти и Вэрити могла расстроиться из-за неопределенности с венчанием, а Герберт превращался в раздражительного затворника, такого же, каким был ее отец, пренебрегая клиентами и перекладывая все больше и больше работы на плечи возмущенного Берти. Он более не заботился о своей внешности. Его волосы отросли, а клочковатая седая борода покрыла некогда гладко выбритый подбородок. — Уходите! — зарычал Герберт из-за двери. Кларри не подчинилась и вошла с подносом, на котором стоял лимонад и лежало песочное печенье домашнего приготовления. Герберт сидел в вечернем полумраке, уставившись в окно. У него на коленях лежала нераскрытая книга. В майских сумерках он напоминал библейского пророка. — Я принесла вам попить, сэр, — сказала Кларри спокойным, несмотря на бешено бьющийся пульс, голосом. — Я же просил не входить. Пожалуйста, унесите это. — Тогда я оставлю поднос, и вы сможете подкрепиться позже, — произнесла Кларри, подойдя к столу, стоявшему у окна, и ставя поднос рядом с Гербертом. Он на нее даже не взглянул. Девушка сделала глубокий вдох. — Я хотела спросить, сэр, не связывался ли с вами мистер Дэниел Мильнер, торговец чаем? Он теперь поставляет нам чай. Мне стало известно, что у него возникли осложнения в делах, и я предложила ему обратиться к вам за помощью. — Кто? — вздохнул Герберт нетерпеливо, по-прежнему не отрывая глаз от окна. — Мистер Мильнер из «Чайной компании Тайнсайда». Некоторые другие компании пытаются выжить его с рынка. Я не вполне уверена, что… — Вы опять со своим дурацким чаем! — резко заговорил Герберт, неожиданно оборачиваясь к ней. — Мне-то какое до этого дело? Кларри вздрогнула от неожиданности. — Я подумала, что он, должно быть, порядочный бизнесмен и вы захотите ему помочь. Мистер Мильнер честно ведет торговлю, а другие, более могущественные компании, стремятся подорвать его бизнес. Герберт откинулся в кресле. — Бизнес, торговля, честно или нечестно, какая разница? Не имеет значения, как мы относимся к работе, если всех ожидает один и тот же конец — холодная могила. Его слова ужаснули Кларри. — Конечно, это имеет значение, сэр! Все имеет значение, начиная с того, как мы приветствуем друг друга утром, и заканчивая тем, как закрываются цветы вечером. Зачем Богу наделять нас жизнью, если ничто не имеет значения? Герберт сжал подлокотники кресла. — Если жизнь имеет значение, то почему ее отнимают так легко и безжалостно? — сердито заговорил он. Кларри шагнула к нему. — Я не знаю. Но разве она не наполняется смыслом, если каждый день жить в полную силу, а не тратить время впустую, запершись в темных комнатах, подальше от того, что доставляет нам радость? — Радость? — спросил Герберт безучастно. — Что радостного в этом мире? — Ваши сыновья, — ответила Кларри смело. — И друзья, которые хотят снова видеть вас счастливым. Герберт взволнованно хлопнул ладонью по подлокотнику и, наклонившись вперед, вперил в нее гневный взгляд. — Я больше никогда не буду счастлив. Никогда! Как вы смеете даже заикаться об этом? Вы ничего не знаете о любви, если думаете, что я смогу когда-нибудь примириться со своей потерей. Кларри хотела закричать ему в ответ, что они с Олив знают о потерях очень много. Это он не может представить себе, как это — потерять все: своих любимых родителей, дом, друзей детства. Но девушка сдержала возмущение. — Никто и не ждет, что вы быстро оправитесь после такой трагедии, — мягко сказала она. — Но вы не единственный человек на свете, которому выпали нелегкие испытания. Тем, что вы избегаете мистера Берти и Уилла, вы только усугубляете их страдания. Мистер Берти переживает по поводу своей свадьбы, а Уилл очень несчастлив… Герберт вскочил на ноги. — Не вам меня учить, как относиться к моим сыновьям! — Что вы хотите этим сказать, сэр? Опешив от его горячности, Кларри отступила назад. — Если бы вы относились к своей работе более ответственно, моя жена сейчас была бы жива. Я доверил вам ухаживать за ней, но вы меня подвели! Берти совершенно прав. Если бы я только послушал его, если бы не дал сочувствию Луизы повлиять на мое решение!.. Я буду жалеть об этом до конца своих дней! Кларри попятилась, словно он ударил ее. — Я не считаю себя виновной в смерти миссис Сток, — произнесла она сдавленным голосом. — Я была ее экономкой, а не супругом, к тому же бедная женщина заболела задолго до моего появления в вашем доме. Ее снедала тоска по малышке — ребенке, о котором никто не говорил. Именно это горе высасывало ее силы. Теперь, когда боль и разочарование последних месяцев прорвались наружу, Кларри уже не могла остановиться. — Знаете ли вы, что Уилл винил себя в смерти своей сестры, потому что осмелился дотронуться до нее, и никто не потрудился объяснить ему, что в действительности произошло? — выкрикнула она. — Вы задумывались о том, каким несчастным делаете его, отказывая ему в утешении? Мальчик лишился матери. Он обожал ее не меньше, чем вы, он старался утешить ее в последние минуты ее жизни, играя ей на скрипке. Но себя вы ему утешать не позволяете, и Уилл думает, что в смерти матери он тоже каким-то образом виноват. Почему вы так бессердечны с ним? — продолжала Кларри, дрожа. — Почему вы бессердечны по отношению к себе, ко всем, кто вас окружает и кто больше всего вас любит? Герберт стоял, молча глядя на нее в упор. Все его тело напряглось от гнева. В какой-то момент Кларри показалось, что он может ее ударить. Она слишком много себе позволила. Что на нее нашло? Зачем она все это ему наговорила? Сейчас он уволит ее. — Уйдите, — процедил Герберт сквозь зубы. — Прочь с моих глаз! Кларри повернулась и бросилась вон из кабинета. В дверях она услышала громкий звон разбившегося стекла и в испуге обернулась. Герберт столкнул поднос с лимонадом на полированный пол. Кларри увидела, что он взял в руку пресс-папье и собирается его в нее запустить. Когда он зарычал, она выскочила из комнаты, захлопнув за собой дверь, и в то же мгновение об нее ударилось брошенное пресс-папье. Точно так же вел себя ее пьяный отец, но видеть в таком состоянии трезвенника Герберта было ужасно. Глотая слезы, Кларри побежала к лестнице. Ее добрые намерения привели к противоположному результату, многократно ухудшив ситуацию. А все из-за ее прямолинейности. Наверху в своей комнате девушка разрыдалась. Какая же она никудышная экономка! Она так и не научилась держать свое мнение при себе, проявляя почтение к другим. Несколько минут свели на нет тяжкий труд, проделанный за последний год. Как теперь она покажется на глаза своему нанимателю? Кларри прикрыла рот ладонью, чтобы заглушить рыдания. Она не оставила себе иного выбора, кроме как подать прошение об увольнении. Герберт, видимо, этого и ожидает после случившегося. Как возликует Берти! А что же Уилл? В последние дни он почти не разговаривал с ней, так что, возможно, она ему уже не так и нужна. Заставив себя успокоиться, Кларри вытерла слезы. Она обязана походатайствовать за Олив — по крайней мере, ее сестра не должна лишиться работы. Вся вина лежит на ней, и только на ней. Герберт должен это понимать. Кларри пролежала всю ночь без сна, а ранним утром спустилась на второй этаж с письмом, в котором приносила свои извинения и просила об отставке. Она просунула конверт под дверь спальни Герберта и пошла вниз, чтобы затопить печь и приготовить чай и овсяную кашу. Через двадцать минут девушка вздрогнула, услышав раздавшийся из кабинета требовательный звонок. С похолодевшим сердцем она отправилась наверх, готовясь принять на себя гнев Герберта. — Входите, — велел он, услышав стук в дверь. Кларри увидела его стоящим у окна. Тусклый утренний свет выхватывал седины в его всклокоченной шевелюре. Повернувшись к ней, он протянул руку с ее письмом и потряс им. — Я прошу прощения, сэр, — выпалила Кларри. — Я не имела права все это говорить. — Да, вы не имели на это права, — сказал он, сурово глядя на нее. Отойдя от окна, Герберт, прихрамывая, обошел стол. Бесконечно долго он пристально смотрел на нее. Его измученное лицо покрылось глубокими морщинами страдания и усталости. Он словно состарился на десять лет. — Но то, что вы сказали, — правда. Я был слишком эгоцентричен в своем горе. Я чувствовал себя таким виноватым… Он замолчал, сглотнув. В его глазах блеснули слезы. — И мне нужны были правдивые слова молодой женщины, чтобы я смог это понять. Герберт вернул письмо потрясенной Кларри. — Я хотел бы, чтобы вы пересмотрели свое решение. — Вы… вы не желаете, чтобы я ушла? — запинаясь от смущения, спросила Кларри. — Нет, не желаю, — ответил Герберт. — Пожалуйста, останьтесь, Кларри. Ради меня и ради Уилла. Она видела, какого труда ему стоило просить ее. Кларри тут же ответила: — Конечно, я останусь. Я совсем не хотела уходить. Спасибо, сэр. — Нет, Кларри, это я должен вас благодарить. Губы Герберта растянулись в натянутой улыбке. Девушка быстро сунула письмо в карман передника и повернулась, чтобы уйти. — И еще, Кларри, — задержал ее Герберт. — Скажите Уиллу, что я хотел бы позавтракать с ним до того, как он отправится в школу. — Да, сэр, — произнесла Кларри, и ее сердце радостно забилось. Она вышла из кабинета, закрыв за собой дверь. Глава шестнадцатая

Лето 1907 года
То лето было самым счастливым в жизни Кларри с тех пор, как умер ее отец. Они с Рэйчел часто встречались, чтобы пойти в чайную или прогуляться в парке, если стояла хорошая погода. Теперь, когда Кларри уже не должна была отдавать половину своего жалованья, она смогла позволить себе купить Олив краски и мольберт. Они дважды брали у Стоков велосипеды и ездили за город на пикник, во время которого Олив занималась рисованием. Но больше всего Кларри ждала четверга, когда после обеда появлялся Джек с партией чая. Она задерживала его под разными предлогами — посмотреть, почему протекает кран, или устранить какую-нибудь мелкую поломку, после чего угощала его чаем и приготовленным Долли пирогом с тмином. — Что ты там рисуешь? — спросил он однажды Олив, сидевшую напротив него за столом. — Так, набросок, — ответила Олив, краснея. — Покажи ему, — подбодрила ее Кларри. Олив энергично замотала головой, но Джек протянул руку и выхватил у нее блокнот. — Нет, не смотри! — взвизгнула Олив. Джек захохотал. — Это мы с тобой, — сказал он, показывая рисунок Кларри. — А на чайнике сидит купидон! — Боже мой, Олив, — пробормотала Кларри, закрыв лицо руками. Олив вырвала блокнот из рук Джека. — Это просто шутка. Джек не должен был это видеть. Их переполох показался молодому человеку забавным. — Сколько еще у тебя рисунков? Целая кипа моих портретов, которую ты хранишь у себя в спальне, да? — Не зазнавайся! — шутливо осадила его Кларри. — Было бы кого рисовать. — Да, — надулась Олив, захлопнув альбом, — не такой уж ты и красавчик. Джек прыснул. — Вы, сестры Белхэйвен, умеете поставить парня на место. Мне завидуют все разносчики чая по эту сторону Тайна. Знали бы они, что я тут терплю. Кларри шутливо толкнула его, смеясь, когда он, поставив чашку, встал, чтобы уходить. В дверях Джек спросил у нее: — Может, сходим в «Павильон» завтра вечером? Ее глаза засияли от радости, но ответ был неопределенным. — Не знаю, освобожусь ли я вовремя. Мисс Ландсдоун приедет на ужин. — Я буду им прислуживать, — предложила свою помощь Олив. Кларри взглянула на нее с благодарностью. — Справишься? — Конечно, — ответила сестра. — Я подавала на стол гораздо чаще, чем ты. — Значит, решено, — улыбнулся Джек. — Я зайду за тобой без четверти восемь. Он послал Олив воздушный поцелуй. — Спасибо, мой маленький купидончик. Олив закатила глаза. — Я делаю это для Кларри, а не для тебя. Джек вышел, тихо смеясь. За это лето Кларри с Джеком несколько раз были в мюзик-холле и в кино. Он покупал ей шоколадки, а после провожал домой, несмело целуя у двери в кухню и делая комплименты. Несмотря на то что он старался вести себя, как дамский угодник, его прикосновения были робкими и неуклюжими. Краснея, Кларри думала о том, что ей не с чем сравнивать, кроме страстных и самоуверенных объятий Уэсли. Но ей и не следует сравнивать! Джек был добрым и веселым парнем — и гораздо больше джентльменом, чем нахальный Робсон, несмотря на его более высокий социальный статус. Но все же она с раздражением ловила себя на том, что не может выкинуть Уэсли из головы, когда Джек обнимал ее за талию и целовал на прощание. В особняке Стоков также происходили перемены. Герберт постепенно выбирался из депрессии, стараясь во время еды быть с Уиллом и снова погружаясь в работу. Свадьба Берти была назначена на сентябрь, и Вэрити с воодушевлением вернулась к переоформлению второго этажа. Уилла переселили в спальню поменьше, но он, похоже, был не против. Свободное время мальчик в основном проводил со своим школьным приятелем Джонни Уатсоном или пел в церковном хоре. Олив по-прежнему иногда давала ему уроки музыки, но чаще долгими летними вечерами Уилл либо играл в теннис, либо помогал на конюшнях, принадлежавших отцу Джонни. Мальчик окончил последний класс начальной школы и, как только наступили каникулы, уехал на три недели в Шотландию с семьей Джонни. Уилл вернулся оттуда румяным. Отношение к прислуге у него стало другим. Возобновились разговоры об отправке его в школу-интернат. Особенно на этом настаивал Берти. — Это поможет ему стать мужчиной, — убеждал он отца. — Уилл слишком долго держался за юбку Белхэйвен. Я многое отдал бы за возможность оказаться в интернате. Посмотри на брата Вэрити — он успешен и в спорте, и в бизнесе. Настоящий лидер. Клайва таким сделала школа-интернат. — Ну, не знаю, — отвечал Герберт уклончиво. — Похоже, Уиллу и дома неплохо. — Это не довод, — возражал ему Берти. — Сам он никогда не захочет покинуть дом, если ты его не заставишь. — Посмотрим, что скажет мальчик, — подытожил Герберт, вздыхая. Но, к удивлению и огорчению Кларри, Уилл решил со следующего учебного года поступить в школу в Йоркшире, в которой воспитывался Клайв Ландсдоун. — Будешь скучать по дому? — спросила она у Уилла, когда он спустился в кухню в поисках съестного. Мальчик рос как на дрожжах и постоянно был голоден. Уилл пожал плечами. — Конечно, я буду скучать по вас, и по Олив, и по Долли. И по папе, — добавил он быстро. — Но это не то же самое, что тоска по маме. — Нет, конечно, не то же самое, — сказала Кларри, обнимая его. Мальчик осторожно выскользнул из ее объятий. — Клайв говорит, что в этой школе здорово. Я смогу там ездить верхом в уик-энды. И уроки музыки у меня будут настоящие. Он смутился и добавил, запинаясь: — Н-нет, конечно, Олив хороший учитель… — А как же твой друг Джонни? — спросила Кларри, подыскивая доводы, которые могли бы заставить Уилла остаться. — Разве ты не будешь по нему скучать? — Это несерьезный разговор, — ответил Уилл пренебрежительно. — К тому же Джонни со следующего года пойдет в школу в Эдинбурге. Кларри стало ясно, что он настроен решительно. — Ну, а я буду очень сильно по тебе скучать, — призналась она, потрепав мальчика по волнистой шевелюре. Он в ответ тоже шутливо погладил ее по голове. — Нет, не будете. Вас будет развлекать Джек, парень из фирмы, торгующей чаем. Кларри рассмеялась и толкнула его. — Бесстыдник! Уилл соскочил со стола и, схватив пирожок со свининой, испеченный Лили, выбежал из кухни, хихикая. Впервые с Дэниелом Мильнером Кларри встретилась в августе. Ему был назначен прием дома у Стоков. Он стал первым клиентом, явившимся в Саммерхилл после смерти Луизы. По этому случаю Кларри накрыла на стол. Мистер Мильнер оказался невысоким жилистым брюнетом с густыми усами, поднимающимися вверх, когда он улыбался, и прямодушным характером. — Мисс Белхэйвен? Полагаю, это вас я должен благодарить за знакомство с мистером Стоком. Мой работник Брэвис много рассказывал мне о вас. И только хорошее, — прибавил он, видя, что Кларри залилась краской. — Я надеюсь, ваш бизнес будет процветать, — сказала она с улыбкой. — Нам всем очень нравится ваш чай. — Что ж, хорошо. Мильнер явно был польщен. — Я рад, что ваши симпатии принадлежат не только Джеку. В эту минуту появился Герберт. — Кто такой Джек? — спросил он. — Мой разносчик, — ответил Мильнер. — А вы разве не знали, что он ухаживает за вашей милой экономкой? Герберт испуганно взглянул на Кларри: — Правда? — Нет… ничего серьезного, сэр, — смутилась Кларри, краснея. — Мы просто друзья. В ответ он лукаво ей улыбнулся. — Ну, это не мое дело. Я просто боюсь так скоро лишиться столь замечательной экономки. — Этого не случится, сэр, — ответила Кларри и поспешила налить гостю шерри. Подавая на стол во время обеда, она невольно подслушала часть их разговора. Их беседа чрезвычайно ее увлекла, ведь коммерция и предпринимательство всегда интересовали Кларри больше, чем музыка и литература. Из сказанного девушка поняла, что другие торговцы чаем пытаются уничтожить бизнес Мильнера, мошенничая с ценами. Ей было известно, что почти весь чай продается с аукциона на Минсинг-лейн в Лондоне. — …сообщил мне, что брокер надул меня с ценой на ассамский чай, — говорил Дэниел Мильнер, пока Кларри убирала блюда с холодным мясом и пикулями. — Брокер назначил нереальные цены, вынуждая меня запрашивать за свой чай больше, чем следовало бы. — Крайне неприятно слышать о том, что посредники действуют так недобросовестно, — неодобрительно заметил Герберт. — Они должны бы блюсти интересы своих клиентов, а не вредить им. — Да, конечно. Но в чайном бизнесе есть такие, кто растопчет мелкого предпринимателя и за один пенни, — продолжал Мильнер. — И они ничем ради этого не погнушаются. Брокер, конечно же, стал все отрицать, когда я вызвал его на откровенный разговор, и мне не удалось выяснить, кто за всем этим стоит. Они все ополчились против меня, чужака. — Но в этом нет абсолютно никакой необходимости, — сказал Герберт. — Сейчас чайный бум, и всем хватит места на рынке. — Их злит, что простой трудовой человек вроде меня приходит в бизнес и у него дела идут лучше, чем у них. Я сбиваю им цены доставкой заказов на дом. А они хотят прибрать к рукам все: и магазины, и чайные, и доставку. Они считают меня выскочкой. Кларри с трудом сдержалась, чтобы не вмешаться в разговор. Точно такими же методами ее отца выживали из бизнеса могущественные семейства вроде Робсонов, которые жаждали подмять под себя весь рынок, скупая небольшие хозяйства и вступая в сговоры. Ей хотелось крикнуть, что она знает, какое именно семейство строит козни Мильнеру. Никто не желает разорения «Чайной компании Тайнсайда» больше, чем Робсоны. Разве Ландсдоуны не хвастались тем, что Уэсли стал самым успешным чайным брокером в Лондоне? Кларри не сомневалась, что именно он стоит за кампанией по вытеснению Дэниела Мильнера с чайного рынка. Когда речь идет о деньгах, этот человек не знает пощады. Судьба несчастного сына Амы — яркое доказательство того, как далеко может зайти Уэсли, отстаивая свои коммерческие интересы. Вдруг Кларри осознала, что оба мужчины пристально смотрят на нее. — Что случилось, Кларри? — спросил Герберт. — Вы хотите что-то сказать? Кларри пришла в замешательство, разрываясь между желанием сообщить им об Уэсли и стремлением не вмешиваться. То обстоятельство, что Робсон является родственником Ландсдоунов, осложняло принятие решения. Как она может бросать обвинения в адрес родни Вэрити, ведь у нее нет никаких доказательств. Этим она поставила бы Герберта в крайне неловкое положение. Кларри проглотила ком в горле. — Вам подать кофе сюда, сэр, или принести в кабинет? Мистер Сток удивленно взглянул на нее. Он никогда не пил кофе после полудня. — Не надо кофе, спасибо. Принесите нам кувшин воды. Кивнув, Кларри вышла из комнаты, испытывая недовольство из-за того, что пришлось промолчать. Выходя, она слышала, что мужчины продолжили беседу о том, что у Мильнера недостаточно наличных денег, и Герберт предложил инвестировать средства в его компанию. Кларри решила довериться чутью и здравому смыслу Герберта, потому что в глубине души верила: «Чайная компания Тайнсайда» выживет при его мудром содействии. Глава семнадцатая