Стратиграфический период

Как Михаил Васильевич Ломоносов первым из ученых мужей России начал заниматься геологией вообще, так Степан Петрович Крашенинников в своей книге “Описание земли Камчатки”, вышедшей в 1755 году, впервые дал некоторые геологические сведения о полуострове Камчатка в частности. Целых две главы своего знаменитого труда он посвятил этой теме: “О горячих ключах” и “О металлах и минералах камчатских”.

“Все места, где прежде ключи били, можно по тому узнать, что вкруг их мелкая глина различных цветов находится, которая с водой обыкновенно вымывается из нутри скважин. Находится же там и горючая сера, а особливо по краям тех скважин, из которых один пар идет” (1). Это из главы “О горячих ключах”, которая содержит много интересных и полезных сведений об известных Крашенинникову горячих источниках Камчатки. Наверняка эти сведения до сих пор привлекают внимание, особенно геологов и гидрогеологов, давая представление об изменениях режимов указанных водотоков.

Содержание главы “О металлах и минералах камчатских” - это первое краткое описание минеральных богатств полуострова. Крашенинников упоминает в ней о медной руде, найденной в районе Курильского озера, о “песчаном железе” по берегам многих озер и рек, о самородной сере, белом меле, “трипеле и красном карандаше”, “пурпуровой краске”, “вишневом хрустале”, о пемзе и янтаре.

Примечательно обширное замечание С. П. Крашенинникова о том, что недра Камчатки еще ждут своего часа: “ Хотя Камчатской мыс горист, и следовательно не без притчины бы разных там металлов и минералов надлежало надеяться, а особливо нужных к употреблению, как например железа и меди, в которых по всей Сибири великое изобилие, однакож и поныне мало полезного найдено.

Впротчем нельзя утверждать за истину, что на Камчатке никаких руд не находится:

1. для того, что камчадалы не имеют ни малого в том познания,
2. что российские жители на Камчатке и о хлебе мало пекутся, а о сыскании руд и упоминать нечего, особливо же что они нужных к употреблению железных и медных вещей от приезжих получают столько, что не токмо сами ими довольствоваться могут, но и камчадалов и курилов снабдевают не без прибыли, которым они перепродавывают двойною ценою и больше,
3. что трудное заготовление кормов на свое пропитание не допускает ни кого до изследования,
4. что трудные места и инде почти не проходные, так же неспокойные погоды не мало тому препятствуют: ибо ежели бы кто на такое дело отважился, то надлежало ему все потребное к содержанию нести на своей спине, для того, что летом на собаках не ездят, да и ездить для вышепоказанных притчин не можно.

Чего ради с большим основанием думать можно, что есть на Камчатке руды, нежели вовсе о сыскании их отчаяваться” (2).

В принципе, после С. П. Крашенинникова почти столетие никто и не "отчаявался о сыскании руд" на Камчатке. И не только о "сыскании руд", но и вообще об изучении полуострова.

Лишь в 1829 году немецкий путешественник А. Эрман посетил Камчатку с вполне определенной целью: изучить ее географию и геологию. Он пересек полуостров с запада (устье р. Тигиль) на восток и по результатам своих исследований составил его первую геологическую карту (3).

Буквально вскоре, в 1851 году, на Камчатку отправился с научной целью еще один немец, правда, восточный, "дерптский" – Карл фон Дитмар. Ходатайствовал о его путешествии герцог Максимилиан Лейхтенбергский, а потому, чтобы облегчить пребывание фон Дитмара на Камчатке, его определили чиновником для особых поручений по горной части при военном губернаторе полуострова В. С. Завойко.

"Особых научных инструкций для путешествия я не получил, - писал фон Дитмар в своей книге "Поездки и пребывание в Камчатке", - но со стороны Восточно- Сибирской администрации мне было наистрожайше приказано обратить особенное внимание на нахождение металлов, каменного угля и других более ценных продуктов минерального царства" (4).

Пять лет жил на Камчатке фон Дитмар, добрался в своих путешествиях до полуострова Тайгонос и все подробно описал. Его знаменитая книга является теперь бесценным историческим памятником наравне с книгой С. П. Крашенинникова. В ней научно и в то же время увлекательно описаны многие географические объекты Камчатки, в том числе населенные пункты, описаны быт людей и масштабные исторические события, как, например, оборона Петропавловска от англо-французского десанта.

Приведено в книге и много геологического материала - целые страницы посвящены одной геологии. Не чурался фон Дитмар и некоторых выводов, а также прогнозов.

"С транспорта "Иртыш" стали выгружать жернова, привезенные на нем из Аяна, - описывал он, например, одну интересную сцену, которую наблюдал в порту Петропавловска. – Я был очень удивлен, увидев давно знакомый мне финляндский рапакиви – гранит, имеющий такое разнообразное применение в больших монументальных постройках Петербурга. При этом я узнал, что камни действительно привозятся в Аян вокруг света на судах. Это было так наивно глупо, что я просто своим глазам и ушам не хотел верить! Здесь, в стране прекрасных лав и трахитов, превосходящих своею добротностью французские и рейнские жернова, эти породы остаются без употребления, и в то же время сюда привозятся из чрезвычайно отдаленных мест каменные массы, негодные даже для жерновов по своей мягкости" (5).

Вот так! Совершенно созвучно с выводами, сделанными С. П. Крашенинниковым: минеральные богатства Камчатки ждут своего изучения и применения! И это с каждым годом становилось все злободневнее. Ведь не случайно жители Милькова в период с 1774 г. по 1780 г. получали "железо из очень плохой болотной руды и всего добыто 275 пудов, но, так как качество железа было очень неудовлетворительно, то и добывание прекратилось" (6).

Ведь была нужда в металлах! И не только в железе. Камчатская рыба тогда никого не интересовала, в полуострове видели в первую очередь объект для возможной разработки его недр. Посылая фон Дитмара в Камчатку и наказывая ему заниматься в первую очередь минералами, российские чиновники, конечно же, имели в виду золото, медь, олово, самоцветы.

Кроме того, сам фон Дитмар располагал сведениями о том, что на реке Чайбухе имеются выходы угля, а "на Тайгоносской косе, верстах в 90 от Ижигинска, при небольшой бухте у устья ручья Тополовки, у подножия небольшой горы, примыкающей к бухте, были найдены куски плотной киноварной руды, а порода – черный, пластоватый сланец… Приблизительно за 6 верст от этого места, вверх по Тополовке, по правую ее сторону – высокий берег, где встречаются куски богатой медной лазури" (7).

Киновари и лазури фон Дитмар не нашел, хоть и предпринял в описанные места поездку и приложил для поисков определенные усилия. А вот уголь обнаружил и, согласно предписанию губернатора Завойко, отгрузил его в количестве 1500 пудов для опробования в Петропавловске. Описал он и слои бурого угля, найденные в обнаженных берегах реки Тигиль. Будучи в Палане, он услышал от местного священника рассказ о том, что на севере люди находили красивый горный хрусталь и аметист. Эту информацию фон Дитмар уже не проверил – было поздно, надо было возвращаться в Петропавловск. Не нашел он и золота.

В 1857 году, через два года после отъезда фон Дитмара с Камчатки, горный инженер Аносов открыл "богатое золото" на реке Зее. Таким образом, Дальний Восток становился объектом внимания золотопромышленников России, туда стали посылать экспедиции. В 1865 г. тот же горный инженер Аносов открыл россыпи золота на Амуре, а в 1873 г. он же – на Амгуни.

Этот регион надолго приковал к себе интерес приискателей, и только в 1985 году "по инициативе одного из наиболее видных деятелей горного дела... К. А. Скальковского была приведена Министерством Земледелия и Государственных Имуществ в исполнение мысль о снаряжении горной экспедиции на побережье Охотского моря" (8). Экспедиция получила официальное название Охотско-Камчатской, а возглавил ее известный российский геолог, действительный член Императорского Русского Географического общества Карл Иванович Богданович.

В своем "Очерке деятельности Охотско-Камчатской горной экспедиции 1895 - 1898 гг." он писал: "Целью экспедиции…было поставлено:

1. геологическое исследование побережья Охотского моря от Николаевска на Амуре до Ольской губы, к востоку от Охотска, и западной части Камчатского полуострова в пределах, по крайней мере, от Тигиля до Большерецка и
2. как результат такого исследования производство поисков золота;

совокупность таких работ имелось в виду пояснить в положительном или отрицательном смысле на обширных пространствах, оставшихся до тех пор вне всяких операций частной предприимчивости по золотому делу.

Экспедиция была задумана и приведена в исполнение широко, в зависимости от вполне достаточных средств, представленных в ее распоряжение. В состав экспедиции вошли кроме меня следующие лица: для производства астрономических и топографических работ корпуса флотских штурманов штабс-капитан Н. Н. Лелякин, в помощь мне для производства разведочных работ горный инженер С. П. Кишенский; в качестве врача и натуралиста экспедиции и в то же время для изучения края в экономическом отношении по особому поручению от Министерства Финансов – врач Н. В. Слюнин" (9).

19 июля 1897 года экспедиция Богдановича высадилась с военного крейсера "Забияка" в устье реки Тигиль. С экспедицией уже не было геолога Кишенского, а потому все исследования Богдановичу предстояло совершать одному. Правда, вскоре к нему присоединился Слюнин, который добирался до Тигиля самостоятельно, проделав многодневный путь вокруг Пенжинского залива. Но, тем не менее, в роли геолога Богданович выступал теперь один. Однако сразу начать исследования на Камчатке Богдановичу не удалось. Прежде ему пришлось на пароходе "Котик" отправиться в Гижигу, чтобы проверить сведения о находке там золота и киновари.

"Пробы, взятые мною в разных местах, вполне подтвердили факт присутствия золота, - писал К. И. Богданович в своем "Очерке", - что, впрочем, здесь было известно давно, так как лет десять тому назад около Гижиги производились даже разведки на золото и была заявлена одна площадь. Найденные мною знаки, конечно, не позволяют делать никаких предположений о богатстве золотом Гижигинского округа, а развитие вечной мерзлоты и совершенное отсутствие леса в местностях, где встречены были знаки золота, составляют условия, побуждающие тем осторожнее относиться к предположениям о богатстве золотом Гижигинского округа.

Что касается указаний о нахождении рудного золота и киновари, то собранные данные заставили меня признать, что, к сожалению, не имеется никаких оснований говорить об этом в положительном смысле. При устье Гижиги были осмотрены залежи бурого угля, которые по своей обширности и значительному числу слоев могут со временем получить значение" (10).

30 августа 1897 года экспедиция Богдановича вернулась в Тигиль и приступила к изучению Камчатки. При этом Богданович главной задачей для себя поставил исследование Срединного хребта, так как до него ни Эрман, ни Дитмар там не бывали.

"С 4 сентября я прошел горами Срединного хребта от вершин Тигиля до крайних левых вершин Облуковинской реки (более 700 верст), - писал К. И. Богданович. – Убедившись в развитии новейших вулканических пород на всем протяжении хребтов до вершин р. Ичинской, я сосредоточил поиски на золото в вершинах Облуковинской реки, где и были найдены первые знаки золота на Камчатке. До тех пор сведения о нахождении золота на Камчатке ограничивались более чем сомнительной достоверности указаниями на находки, конечно, очень крупных кусков золота, обыкновенно без указания местности и лиц" (11).

Это сколько же надо было терпения и силы воли, чтобы пройти по снежным хребтам Камчатки с отметками от 1000 м. до 3607 м. (вулкан Ича) поздней осенью, при полном снаряжении, чтобы только в конце пути найти долгожданный единичный знак золота в одном из шлихов! Такое могли сделать только энтузиасты, только настоящие геологи! И ведь не пропали зря усилия Богдановича и его спутников: за находку зацепились, начали искать золото по верховьям Кирганика и Облуковины и ведь нашли! Агинское, Золотое, Оганча – это ведь там. Золотопромышленники Камчатки должны памятник Карлу Ивановичу Богдановичу поставить. И выбить надпись: "Первооткрывателю камчатского золота. Октябрь 1897 г.".

Кроме всего прочего, К. И. Богданович в этом маршруте провел исследования ледников Белого хребта. После этого он спустился с гор и побережьем Охотского моря вернулся в Тигиль. Но на месте находки золота оставил трех горнорабочих для проходки шурфов.

12 ноября 1897 года Богданович с женой и топографом Лелякиным выехали на семи нартах, запряженных в собачьи упряжки, в новый маршрут, но опять в те же горы. На этот раз Богданович хотел изучить возможность перехода через перевалы Срединного хребта. На восточный склон хребта экспедиция перешла по Седанкинскому перевалу, обратно же решили перейти по Озерновскому. Местные коряки отказывались проводить исследователей, ссылаясь на гибельность перевала. С большим трудом Богдановичу удалось уговорить их, и, "захватив собачьего корма на десять дней", они отправились в путь. Опасения коряков были не напрасны: на подходе к перевалу экспедицию застигла страшной силы пурга, и все едва не погибли.

Вернувшись в Тигиль, Богданович засобирался на реку Облуковину, поближе к открытому им золоту. Вновь стали нанимать собачьи упряжки для этой поездки. Здесь надо сказать, что кроме получения интересных и полезных научно-прикладных результатов экспедиция Богдановича внесла еще и большой вклад в экономику Камчатки.

Вот как пишет об этом сам К. И. Богданович: "Камчадалы и русские с радостью набивались поставить собачьи нарты хоть в двойном количестве против нужного нам, довольные заработком на чистые деньги (от 1,5 до 2 рублей за нарту в день). С приездом экспедиции, на Камчатке, кажется, впервые увидали деньги; я с удовольствием могу сказать, что благодаря заработку в экспедиции многие семьи по западному берегу получили возможность обеспечить себя на случай неудачного промысла, рассчитавшись за свои долги и получив, таким образом, снова кредит у местных торговцев. Последние косвенным образом выиграли больше всех от работ экспедиции, так как значительнейшая часть денег, заработанных населением, немедленно же собралась в их руках" (12).

"Разведка на золото в вершинах р. Облуковиной была закончена в конце февраля, - пишет далее К. И. Богданович. - Затруднения оказались в том, что по всей долине зимою обнаружились талые ключи, препятствовавшие работе промораживания. Из 21 шурфа знаки золота встречены были в семи; добито до постели было только восемь, причем в этих шурфах золотоносного пласта не оказалось. После исследования прилежащей части гор летом 1898 года я убедился в полной основательности продолжения поисков золота в Срединном Камчатском хребте, несмотря на незначительные результаты, добытые моей первой разведкой" (13).

Итак, со времен Беринга и до начала 20-го столетия Камчатка изучалась четырьмя значительными по сути и масштабам экспедициями: С. П. Крашенинникова, А. Эрмана, К. Дитмара и К. И. Богдановича. Но уже в самом начале XX века выяснилось, что все отчеты, написанные по результатам экспедиций, даже сведенные вместе, не дают комплексного представления о Камчатке. Не было точной географической карты (не говоря уже о топографической), не было карты геологической, карты флоры и фауны, этнографические наблюдения не систематизированы и т. д. Одним словом, требовалось продолжение этих работ, причем комплексного характера. И такие работы были проведены в 1908 – 1910 годах Камчатской экспедицией Императорского Русского Географического общества на средства Ф. П. Рябушинского. Коротко эту экспедицию именовали Камчатской экспедицией Рябушинского.

Федор Павлович Рябушинский был самым младшим из восьми братьев Рябушинских – российских промышленников и финансистов. Считается, что до революции это была самая богатая семья в России (14). В 1902 году братья открыли в Москве "Банковский дом Рябушинских" с основным капиталом в 1 миллион 50 тысяч рублей, а через 15 лет их капитал вырос до 25 миллионов, да еще на счетах вкладчиков было почти 250 миллионов рублей. Кроме этого, Рябушинские владели множеством предприятий бумажной и льняной промышленности, являлись основными акционерами АМО (ныне ЗИЛ) - Акционерного машиностроительного общества.

Федор Павлович Рябушинский еще с раннего детства увлекся географией, мечтал о путешествиях. Но стать путешественником ему не позволило слабое здоровье, очень рано у него открылся туберкулез, от которого он и умер 25 лет от роду. Когда Федору Павловичу было 20 лет, он пригласил профессора А. А. Ивановского прочесть ему полный университетский курс географии, антропологии и этнографии Сибири и целый год штудировал эти науки. Особенно заинтересовали студента на дому Алтай и Камчатка.

После ранней смерти своего ученика профессор Ивановский вспоминал: "Он был поражен, как мало еще Камчатка изучена; он удивлялся, как может такой обширный край, равный по площади всей Пруссии, край с такой своеобразной природой, - как может он так основательно быть заброшен и забыт" (15).

Видимо, тогда и родилась в голове юного Рябушинского идея отправить на Камчатку научную экспедицию. Он выделил из своего личного капитала 200 тысяч рублей, и организационная работа закипела.

Академик В. Л. Комаров писал: "В апреле 1906 г. ко мне обратились с предложением принять участие в организуемой экспедиции для всестороннего исследования Камчатки. Согласно плану организации этой экспедиции, намечалось шесть более или менее самостоятельных отделов: топографический, геологический, ботанический, зоологический, метеорологический и этнографический, с многочисленным научным персоналом (всего предполагалось тогда 24 представителя различных специальностей, врач и фотограф).

Цель экспедиции была исключительно научная – возможно полное и всестороннее описание Камчатки; никакими другими целями экспедиция не задавалась" (16).

Геологический отдел экспедиции состоял из геологов С. А. Конради и В. М. Козловского, а также топографов Е. В. Круга и Н. Г. Кёлля. По прибытии на Камчатку они разбились на пары, наняли рабочих из местного населения и приступили к исследованиям. "…Нельзя не помянуть добрым словом моего бывшего начальника в экспедиции, если по отношению к нему позволительно так выразиться, С. А. Конради, с которым мы душа в душу проработали 2,5 года на Камчатке, живя большую часть времени в одной палатке и деля все радости и невзгоды. Если чего-нибудь нам и удалось с ним достигнуть, то это в значительной степени благодаря полному товарищескому сотрудничеству и постоянному, ничем не омраченному согласию.

В 1910 г. два летних месяца мы работали вдвоем с В. М. Козловским, который был также прекрасный товарищ, но которому уже я не могу принести благодарность: его уже нет в живых". Эти слова принадлежат автору карты вулканов Камчатки топографу Н. Г. Кёллю (17).

Экспедиция была сложной и очень насыщенной наблюдениями. Ее результаты вылились в многочисленные публикации и книги участников. Этнографы впервые осуществили исследования жизни алеутов с использованием новейших технических достижений того времени – киносъемочного аппарата и фонографа. Большой и интересный труд написал ботаник В. Л. Комаров, много было публикаций у зоолога П. Ю. Шмидта, камчатские впечатления легли в основу многих сюжетов зоолога В. Л. Бианки. В 1927 году издал свою карту вулканов Камчатки Н. Г. Кёлль.

Но все перечисленные работы не являются официальными отчетами экспедиции, это всего лишь личные научные труды авторов. Похоже, главную негативную роль в этом сыграла ранняя смерть Ф. П. Рябушинского, отнявшая возможность финансирования работ участников экспедиции над отчетами. Недаром все перечисленное было издано много позднее окончания исследований.

Но если топографы, ботаники, зоологи что-то все-таки написали и издали, то геологи почти ничего после себя не оставили. В. М. Козловский рано умер, а С. А. Конради написал лишь краткие предварительные отчеты, которые ничего нового к геологии Камчатки того времени не добавляли.

И все-таки экспедиция оставила значительный след в исследовании Камчатки. "История русского землеведения не знала ни одной снаряженной на частные средства, такой грандиозной, такой богато обставленной, выполненной с участием такого количества специалистов экспедиции, - писал профессор А. А. Ивановский в 1910 г. в своей речи, посвященной памяти Федора Павловича Рябушинского, не дождавшегося окончания работ на Камчатке. – И этой заслуги Федора Павловича никогда не забудет русская наука.

Но я имею основание думать, что русская наука понесла в лице Федора Павловича гораздо большую потерю, чем организатора научной экспедиции на Камчатку… Как часто Федор Павлович, когда он был еще совершенно здоров и когда заходила у нас речь о малой изученности Сибири… мечтал о том, чтобы, жертвуя ежегодно по 100 тысяч рублей, покрыть Сибирь сетью экспедиций, подобных той, которую он снарядил на Камчатку… Но этой мечте не суждено сбыться – она погребена вместе с носителем ее в могиле. Такова уж, должно быть, печальная судьба русской науки: часто слышать о мечтах похороненных и редко – об осуществленных" (18).

Таким образом, геологические исследования на Камчатке продолжали носить пока еще академический, описательный характер. Эпоха накопления информации затягивалась. Но каждый последующий исследователь приезжал на Камчатку с все более и более открытыми глазами: ее главные геологические формации, а также косвенные и некоторые прямые признаки нахождения в ее недрах тех или иных полезных ископаемых были уже известны.

Пожалуй, последним исследователем геологии Камчатки в описываемом ряду был П. В. Чурин, возглавивший в 1912 году Пенжинскую геологическую экспедицию Геологического комитета при Министерстве торговли и промышленности России (19). 8 мая 1912 года он вместе с коллектором С. Ф. Машковцевым и топографом Я. Ф. Андреевым высадился с парохода на Корфскую косу, с которой и начался их длительный геологический маршрут по северной Камчатке. Чурин первым из российских геологов осмотрел Корфское месторождение бурого угля, но не заинтересовался им, оставив в дневнике лишь беглое, поверхностное описание угольных пластов на месте разведочной штольни, пройденной американцами девятью годами ранее.

Изучив обнажения морского берега и частично берегов рек Тиличики, Вывенка и Култушная, П. В. Чурин направился на запад с целью пересечь полуостров и выйти к Рекинникской губе. Экспедиция наняла в селении Тиличики вьючных лошадей, что позволяло Чурину и Машковцеву идти налегке и вести достаточно подробные наблюдения.

Выйдя к Рекинникской губе и обследовав ее, Чурин повернул обратно и несколько другим, параллельным, путем вернулся на реку Вывенку. По долине реки экспедиция поднялась до селения Хаилино, в окрестностях которого Чурин предпринял ряд геологических маршрутов. После этого он вновь спустился вниз по реке Вывенке и берегом моря пришел в село Тиличики.

Маршрут Чурина носил чисто описательный характер и никакого прикладного значения не имел. Результаты наблюдений в маршруте были опубликованы только в 1931 году, уже после смерти исследователя, когда бассейн реки Вывенки и побережье бухты Корфа были достаточно подробно изучены геологом И. А. Преображенским, а потому П. В. Чурин остался в истории геологических исследований Камчатки только как последний из энциклопедистов (20).

Таким образом, в 1912 году закончилась "стратиграфическая фаза изучения Камчатки" (А. Н. Криштофович) и началась следующая - заявочная. Правда, еще целый десяток лет, до 1921 года, в геологических работах на полуострове наблюдалось затишье. Сначала это была некая естественная пауза, а затем началась первая мировая война, следом – революция. России было некогда заниматься не только наукой, но и хозяйством. Россия воевала, бузила, перестраивалась.