Глава 3. Матильда Кшесинская

В 1958 году труппа Боль­шого театра впервые за годы советской власти выехала на гастроли в Париж. Ве­личайшее событие как для театра, так и русской диас­поры в Париже.

Зал ломился от публи­ки, гром оваций заглушал музыку оркестра, под тяже­стью букетов цветов проги­балась сцена. А в боковой ложе плакала женщина. Из глаз ее текли слезы, но не слезы горя, а слезы радо­сти.

«Я плакала от счастья... Это был тот самый балет, который я не видела более

40 лет. Душа осталась, традиция жива и продолжается. Ко­нечно, техника достигла большого совершенства...» — напи­шет она потом в своих воспоминаниях. А после спектакля к этой маленькой, сухонькой женщине подошли артисты труппы Екатерина Максимова и Владимир Васильев.

Прощаясь, Васильев, целуя руку, сказал, что ее до сих пор помнят в России, как балерину и артистку.

— И не забудут никогда! — со сдержанным достоинством, тихо проговорила она.

Этой женщиной была Матильда Кшесинская, имя кото­рой старательно вычеркивалось из всех учебников истории. Еще бы! Оно ведь неизменно стояло рядом с именами Рома­новых, царей и угнетателей простого народа, с теми, с кем судьба ее переплела неразрывными крепкими нитями.

А все начиналось очень просто. 1 сентября 1872 года в се­мье Кшесинских родилась девочка, названная Марией. Это потом ее все стали называть Малей, Матильдой.

Если быть до конца честными, то никакая она и не Кшесинская. Настоящая ее фамилия Кржезинская. Но трудно­произносимая фамилия была успешно замененаеще ее де­дом на более благозвучную — Кшесинский.

В семье существовала легенда, что даже фамилия Кржезинские, и та не настоящая. А исходит их род от графа Войцеха Красинского, одного из богатейших людей Польши. Но, как обычно и бывает в легендах, нашлись плохие люди, возжелавшие заполучить богатство в свои руки. Таковым оказался дядя молодого графа. Вынужденный бежать во Францию со своим преданным гувернером от нанятых дядей убийц, молодой граф был объявлен погибшим и по возвра­щении не смог восстановить свои права, поскольку не имел всех необходимых документов. Единственное, что осталось в семье в доказательство столь высокого происхождения, был перстень с гербом графов Красинских.

Правда ли это, или этот перстень попал в семью каким-то другим путем, сейчас уже не выяснить. Но легенда очень тешила самолюбие отца Матильды Феликса Кшесинского, приехавшего в Петербург из Варшавы в 1851 году. Его при­гласил в Россию сам Николай I, очарованный его умени­ем танцевать мазурку, неизвестную тогда в России. Феликс Кшесинский был так моден в те годы, что без его участия не обходился ни один придворный бал.

Уже в России «король мазурки», как называли Кшесинского, познакомился с многодетной вдовой балетного танцовщика Леде, артисткой кордебалета Юлией Доминской, имеющей от первого брака пять детей. От Кшесинекого у нее родились еще четверо. Последней, самой младшень­кой, и была Матильда.

Нет ничего удивительного, что маленькой Мате с детских лет пророчили карьеру танцовщицы. Да и отец мечтал, что дочь продолжит дело семьи.

Значительно позже, в своих воспоминаниях Кшесинская напишет: «Я была любимицей отца. Он угадывал во мне вле­чение к театру, природное дарование и надеялся, что я под­держу славу его семьи на сцене. С 3-хлетнего возраста я лю­била танцевать, и отец, чтобы доставить мне удовольствие, возил меня в Большой театр, где давали оперу и балет. Я это просто обожала...».

Она могла часами наблюдать за тем, как устанавливают и меняют декорации, зажигают люстры, репетируют спек­такли. В их семье часто вспоминали случай, когда однажды Маля забралась под театральное кресло. Ей непременно нужно было дождаться появления Царь-девицы из «Конь­ка-горбунка». Отец, уставший после спектакля, уехал из театра, не вспомнив о дочери. А когда вернулся за «про­пажей», то нашел доченьку раскрасневшуюся, грязную от пыли, но бесконечно счастливую: она увидела, как рабочие устанавливают декорации. Она с таким восторгом расска­зывала отцу о том, что увидела, что не нашел сил отругать проказницу.

В восемь лет Маля поступила в Императорское театраль­ное училище, хотя первые уроки танца она начала получать с трех лет, дома. Танцевала под звуки рояля, когда играли отец и мать, играла в шутливые костюмированные переоде­вания с сестрой, которую очень любила. Отец, Феликс Ива­нович, был мастером на все руки и однажды смастерил детям деревянную модель настоящего театра. Там можно было ра­зыгрывать спектакли с деревянными куклами, менять зана­вес и декорации. Малечка и ее сестра Юлия очень любили заниматься своими домашними представлениями.

Педагоги училища сразу обратили внимание на талантливую девочку. Она была шустрой, глазастой и не особенно хорошенькой: маленького роста, с острым носиком и бе­личьим подбородком. Но когда начинала звучать музыка, маленькая танцовщица преображалась. Это уже был не про­сто ребенок, это была артистка.

Матильда сразу же стала одной из лучших учениц. Парт­неры ее любили: она была легкой, маленькой, изящной — такое кокетливое «перышко» можно было ловить, не опаса­ясь досадного промаха.

Через год после поступления в училище она уже танцует на большой сцене балета Минкуса «Дон Кихот». Но к мо­менту окончания училища она вдруг внезапно охладела к учению, разочаровалась в себе. Вот что она скажет позднее об этом: «Я не имела веры в значение того, что здесь дела­лось, и не получала настоящего внутреннего удовлетворения от своего танца. У меня было даже сомнение в правильности выбранной мной карьеры».

Неизвестно, чем бы закончилась карьера молодой Кшесинской, может, она так бы и не стала балериной и вся даль­нейшая ее жизнь сложилась иначе, если бы на ее пути не повстречалась Вирджиния Цукки. Кшесинская вспоминает на склоне лет: «Она, ее танец, произвели на меня потрясаю­щее впечатление! Мне казалось, что я впервые начала по­нимать, как надо танцевать, чтобы иметь право называться артисткой».

Цукки обладала изумительной мимикой. Всем движени­ям классического танца она придавала необычайное оча­рование, удивительную прелесть движений и захватывала зал. Я сразу ожила и поняла, к чему надо стремиться, какою артисткой надо быть,... жадно следя за нею полудетскими восхищенными глазами!».

Вирджиния Цукки стала ее гением танца, вдохновившим и направившим Матильду на верный путь. Цукки, видя вос­хищение юной Кшесинской, ободрила ее теплыми словами и подарила ей на память цветок. Кшесинская трепетно хранила его в баночке со спиртом, считая своеобразным «та­лисманом».

Благодаря своему кумиру Матильда продолжила учебу в Императорском театральном училище и стала той, про которую звезда современного балета Гедиминас Таранда скажет: «Матильда Кшесинская — тот образец балерины и женщины, к которому стремятся нынешние балерины. Она обладала замечательной техникой. Она одна из пер­вых исполнила фуэте. Элемент, без которого нельзя себе представить современный балет. Ее называли бриллиантом сцены. Кшесинская для меня — это образец балерины вы­сокого класса».

Весной 1890 года Матильда Кшесинская окончила учи­лище экстерном и была зачислена в труппу Мариинского театра, лучшего театра того времени. Но перед этим про­изошло событие, ставшее судьбоносным в жизни Матильды. Да если разобраться, то и в жизни всей России. Выпускной бал в Императорском театральном училище — событие зна­менательное. Ведь на нем обычно присутствует император­ская семья.

И тот далекий 1890 год не стал исключением. Кшесинская танцевала па-де-де из балета «Тщетная предосторожность» с воспитанником Рахмановым. Ее премировали похвальным листом за отличные успехи в учебе и танце. Но не это шоки­ровало выпускницу, она и так знала, что она лучшая.

После состоялся торжественный обед. Александр III уса­дил прелестную Кшесинскую, лучшую ученицу выпуска, рядом с собой и пожелал ей стать «украшением и славой нашего балета». С другой стороны от Матильды он посадил своего сына Николая, при этом, улыбаясь, сказал: «Смотри­те только, не флиртуйте слишком».

Во время торжественного обеда они не флиртовали. Ма­тильда была слишком возбуждена и напугана. Удостоиться такой чести — сидеть за одним столом с императором! Да раз­ве могла помышлять об этом дочь танцора, пусть даже и из­вестного. Заговорила Маля с Ники, как она впоследствии стала называть будущего императора России, только через несколько месяцев, летом 1890 года. Хотя понравился он ей сразу.

«Я влюбилась в Наследника с первой нашей встречи. По­сле летнего сезона, когда я смогла встретиться и заговорить с ним, мое чувство заполнило всю мою жизнь, и я только о нем и думала. Мне казалось, что хоть он и не влюблен, но все же чувствует ко мне влечение, и я невольно отдавалась мечтам».

Однажды Кшесинская с сестрой прогуливалась по городу. Недалеко от Дворцовой площади мимо них проехал в ко­ляске наследник Ники. «Он узнал меня, обернулся и долго смотрел вслед. Какая это была неожиданная и счастливая встреча!» — запишет она в дневнике.

Роман развивался медленно. Цесаревич часто покидал Петербург, то уезжал в кругосветное путешествие, то в Да­нию, то на маневры полка, то в Спалу и Беловежье. Но мо­лодых людей тянуло друг к другу. Да и чему тут удивляться? Мале — восемнадцать, Ники — двадцатьдва. Самый возраст для любви.

Надо отметить, что к своим двадцати двум годам на­следник был слишком стеснителен в отношениях с жен­щинами.

Ко всему прочему, он имел несчастье влюбиться в некую, имя ее уже не восстановить, еврейку. Эта любовь очень на­пугала мать Ники, царицу Марию Федоровну. Были пред­приняты все мыслимые и немыслимые шаги по удалению пассии цесаревича из Петербурга.

Тогда Ники впал в другую крайность — его вообще пере­стали интересовать женщины. Молодой наследник был вя­лым и апатичным. Заботливая мамочка «подсовывала» ему разных девушек, но Николай оставался равнодушен к юным прелестницам. Инфантильный будущий царь — повод для волнений.

Приближенный императора Константин Победоносцев посоветовал родителям найти для князя любовницу, с которой молодой человек смог бы, как говорится, выпустить любовный пар.

И тут на горизонте появилась Матильда Кшесинская, молоденькая балерина, после окончания училища приня­тая в Мариинский театр. Императрицу Марию Федоровну кандидатура Кшесинской вполне устраивала. Хотя бы пото­му, что та была не русской. Что поделаешь, датчанка Луиза Фредерика Дагмар, ставшая после венчания Марией Федо­ровной, но так и оставшаяся европейкой, не могла понять русского народа. Для нее он был слишком грубым, скан­дальным и крикливым.

А Матильда Кшесинская как-никак имела отношение к Европе, ведь ее отец был выходцем из Польши. Отец на­следника, император Александр III к решению своей супруги свести наследника с балериной отнесся настороженно. Мало того, что был он мужчиной строгих правил, всяких легкомысленностей не одобрял, так еще в роду Романовых имелись не совсем благопристойные последствия связей с балеринами.

Так, великий князь Николай Николаевич старший так увлекся балериной Числовой, что в результате у Числовой появились два сына и две дочери. А великий князь Констан­тин Николаевич? Он столь восхищался искусством балери­ны Кузнецовой, что в этом бесконечном восторге построил ей двухэтажный дом и гостил в нем неделями.

Поэтому Александр III опасался, как бы балерина Кше­синская не свела наследника с пути истинного. Но его суме­ла убедить императрица Мария Федоровна, что не случится ничего страшного, если мальчик порезвится.

А ведь она была права. Не было будущего у этого рома­на. Но об этом станет известно значительно позже. А тогда, в 1890 году, роман между Малей и Ники развивался тради­ционно.

В первые месяцы после знаменательного для Кшесин­ской выпускного бала, когда молодые люди были представ­лены друг другу, встречи их носили случайный характер, они почти не разговаривали.

Первый настоящий разговор произошел в Красном Селе, где квартировался гусарский полк, к которому был при­писан молодой Романов. Хоть он и был наследником, но и ему требовалось время от времени появляться на службе. Для развлечения бравых гусар два раза в неделю давались спектакли, на которых выступали артисты Мариинского театра.

На этих концертах блистала Малечка Кшесинская. Гуса­ры ее обожали, постоянно толпились у гримёрки, оказывали знаки внимания. Но ее взгляд постоянно следил, не появит­ся ли молодой наследник.

Пока между ними нет никаких отношений. Только невин­ный флирт, полунамеки, страстные взгляды, робкие улыбки. Да и общаются молодые люди чаше не в открытую, а через поверенного, которым стал гусар Волков, сопровождающий наследника в его поездках в Красное Село.

Однажды Волков сообщил Малечке, что цесаревич не отказался бы тайно встретиться с ней наедине. Но устроить этого не удалось. Слишком значительной фигурой, нахо­дящейся под пристальным наблюдением, был наследник Ники. Опять же через Волкова цесаревич попросил у Кшесинской фото. Долго Маля выбирала подходящую карточку, но так и не выбрала — ни одна ей не показалась достойной. Так и остался Николай без фотографии маленькой балерины.

В эти дни в дневнике будущего императора России поя­вились запись: «Кшесинская... мне положительно очень нра­вится.... Разговаривал с маленькой Кшесинской.... Простил­ся...».

А Кшесинская на склоне лет вспоминает, каким был Ники в те дни: «Очень образован, великолепно владел язы­ками и обладал исключительной памятью. Чувство долга и достоинства были в нем развиты чрезвычайно высоко.... Он был добрый и простой в общении. Все и всегда были им очарованы, а его глаза и улыбка покоряли сердца. Одной из поразительных черт его характера было умение владеть собою».

Настоящий роман завяжется позже.

Но перед этим наследнику Николаю пришлось покинуть Петербург — он отправился в кругосветное путешествие. Как страдала Матильда, как переживала, как следила за га­зетными хрониками, описывающими путешествие наслед­ника. Родители Мали, видя, как она тяжело переносит раз­луку, серьезно опасались за ее здоровье.

А потом страшное сообщение: в Японии, в городе Оцу, самурай-фанатик ударил Николая саблей по голове и тот лишь чудом остался жив.

Из-за этого происшествия наследник в срочном поряд­ке возвращается домой, в Петербург. Как Маля ждала его возвращения, какие надежды возлагала на встречу! Ведь в ее сердце горела любовь, а месяцы разлуки лишь сильнее распалили ее.

Но ее надежды не оправдались, встреча оказалась слиш­ком кратковременной и ничего не значащей.

Сразу же после возвращения из Японии ее любимый Ники вместе со своими венценосными родителями отправ­ляется в Европу, в Данию, на родину любимой матушки. И опять для Мали наступили тяжелые дни ожидания. Ра­бота в Мариинском театре, конечно, несколько ослабляла душевные муки, но все-таки... Что может быть тяжелее для влюбленного сердца, чем неизвестность? Но она дождалась своего. По возвращении из Дании наследник появился на пороге дома Кшесинских. Совсем неожиданно.

Камердинер доложил, что прибыл гусар Волков. Матиль­да разрешила ему войти. Каково же было ее изумление, когда в комнате появился не «сердечный поверенный», как она называла Волкова, а сам ее возлюбленный Ники. Они долго говорили, наслаждались присутствием друг друга, замирали от случайных прикосновений рук. В тот вечер Ники не мог долго находиться в доме Кшесинских. Он вскоре ушел, но прислал записку: «...до сих пор хожу как в чаду. Постараюсь возможно скорее приехать. Ники».

Это было началом страстного, пьянительного романа. Трогательная, нежная любовь. Тайные записки, тайные встречи. Николай часто навещал дом своей возлюбленной. То, что это приходилось делать тайно, лишь добавляло ро­мантики.

За Ники следили, не оставляя без внимания его царствен­ную персону ни на минуту. По Петербургу ходил анекдот, что однажды, выходя из дома Кшесинских, наследник случайно столкнулся с неким полицейским. Говорили, будто царе­вич дал ему 25 руб. и сказал, чтобы тот не говорил, что его видел. Тот об этом заявил в участке. Было ли это на самом деле или всего лишь выдумка, неизвестно.

Но скорее правдой является то, что будущий государь все-таки посещал дом на Торговой улице, где жили Кшесинские, с негласного позволения царя и царицы. Родители все знали и поощряли связь сына. Вполне возможно, что и выделяли определенные суммы для подарков.

Первым подарком, который Ники преподнес Малечке, был золотой браслет, украшенный большим сапфиром и двумя бриллиантами такой же величины. Затем — восемь золотых, осыпанных драгоценными камнями чарок для вод­ки. Но самым дорогим подарком для Матильды стал фото­портрет Ники с неосторожной надписью: «Моей дорогой пани».

Дневники наследника того времени пестрят записями: «Сегодня был у малютки Кшесинской...», «Малютка Кше­синская очень мила...», «Малютка Кшесинская положитель­но меня занимает...» Сколько нежности в этих словах! Все так трепетно и красиво.

Кшесинская вспоминает о тех днях: «Ники меня поразил. Передо мною сидел не влюбленный в меня, а какой-то нере­шительный, не понимающий блаженства любви».

Скорее всего, тогда же, в начале 1892 года, у них состоялся первый сексуальный опыт. В своих мемуарах Кшесинская об этом напишет коротко: «Мы стали близки...»

В воспоминаниях, написанных 60 лет спустя, Матильда Кшесинская утверждала, что их чувства друг к другу были искренни, глубоки и беспредельны, любовь — обоюдной и страстной. Так ли это было на самом деле? Конечно, са­мой Кшесинской хочется думать, что эта правда. И любила она сама искренне. И, переполненная любовью, была гото­ва на все.

Позже она напишет: «Летом он сам неоднократно в пись­мах и разговорах напоминал насчет близкого знакомства, а теперь вдруг говорил совершенно обратное, что не может быть у меня первым, что это будет мучить его всю жизнь... Он не может быть первым! Смешно! Разве человек, кото­рый действительно любит страстно, станет так говорить? Конечно нет, он боится просто быть связанным со мной на всю жизнь, раз он будет первый у меня... В конце концов, мне удалось убедить Ники... Он обещал, что это совершится через неделю, как только он вернется из Берлина...»

Не существует никаких достоверных документальных до­казательств того, что и Николай ей отвечал взаимностью искренне. Нет ни одного любовного письма, ни одной за­писки. Хотя Кшесинская утверждает, что они были. Просто затерялись в ходе дальнейших перемен. Трудно об этом су­дить. Но то, что любовная связь была, все-таки догадаться можно. Иначе откуда эти пересуды в высшем свете Петер­бурга? Чего стоит одна запись, обнаруженная в дневнике театрального критикан издателя Суворина: «Наследник по­сещает Кшесинскую и е*** ее!»

Да и покупка Николаем особняка на Английском про­спекте для маленькой Кшесинской тоже о многом говорит. Маля сама выбрала этот дом, вполне уютный двухэтажный особнячок с интересной историей. Его построил великий князь Константин Николаевич для своей пассии, балери­ны Кузнецовой, родившей ему пятеро детей. Потом в нем жил композитор Римский-Корсаков. Дом на Английском проспекте Николай снял втайне от своего отца (во всяком случае, так говорили). «Царю не решились все сказать, но поведали вел. кн. Алексею, который нанял возле своего дворца квартиру для двух Кшесинских (сестер), и теперь, когда цесаревич к ним ездит, для других — будто он едет к Алексею», — так писал в своих воспоминаниях придвор­ный деятель Богданович.

Согласно воспоминаниям Кшесинской, решение жить отдельно от отца возникло в конце лета 1892 года. «Хотя цесаревич и не говорил этого открыто, — писала Кшесин­ская, я знала, что он разделяет мое желание». Можно представить, как трудно было Мале пойти на решение жить отдельно от родителей. Ведь она представляла, какой резо­нанс в обществе произведет это событие, какой удар роди­телям она нанесет своим поступком. Ведь, несмотря на весь свой шаловливый, озорной характер, по большому счету, Малечка была послушной девушкой и не выходила за рамки приличий. Воспитанная в семье, где царила любовь, пони­мание и полное доверие друг к другу, она понимала, что по­ступает дурно, и переходит из разряда приличных девушек в порочные, продажные содержанки. Но мнение света не могло остановить ее любовь. Она так решила и не собира­лась отступать.

Для Феликса Кшесинского, отца Матильды, гордого своими, пусть может даже и придуманными, дворянскими корнями это был страшный удар. Между отцом и дочерью состоялся серьезный разговор, который Кшесинская под­робно описала в своих воспоминаниях. Глубоко расстро­енный отец спросил: «Отдаю ли я себе отчет в том, что ни­когда не смогу выйти замуж за Наследника, и что в скором времени должна буду с ним расстаться? Я ответила, что все отлично сознаю, но что я всей душой люблю Ники, что не хочу задумываться о том, что меня ожидает, а хочу лишь воспользоваться счастьем, хотя бы и временным, которое выпало на мою долю».

Несчастным родителям не оставалось ничего другого, как разрешить своевольной дочери поступить по-своему. В дом на Английском проспекте Маля переселилась вместе со своей старшей сестрой Юлией, также балериной Мариинского театра. Сестры обставили домик по своему вкусу и стали жить в нем, как писала позже Кшесинская, «тихой незамет­ной жизнью». В этом Матильда Феликсовна определенно лукавила. Жизнь у молодых девушек, живших в отдельном особняке, била ключом.

У сестричек Кшесинских часто собиралась веселые ком­пании. К ним приезжали сыновья Великого князя Михаила Николаевича: Георгий, Александр и Сергей, барон Зедделер, у которого был роман с Юлией, гусарские офицеры, сослу­живцы наследника и, конечно, он сам, любимый и ни с кем не сравнимый Ники. Маля веселилась и радовалась жизни. Друзья шутили, что в ее жилах течет не кровь, а шампан­ское.

Наследник приезжал к своей «маленькой Кшесинской» не только с друзьями, но и один. Несмотря на всю его заня­тость, он всегда находил возможность побывать у нее. И то­гда они наслаждались друг другом и любовью.

«Мои разговоры с Наследником, доверие, которое он мне оказывал, делясь со мною своими мыслями и переживания­ми, остаются для меня драгоценными воспоминаниями. Наследник был очень образован, великолепно владел язы­ками и обладал исключительной памятью, в особенности, на лица и на все, что он читал. Чувство долга и достоинства было в нем развито чрезвычайно высоко, и он никогда не допускал, чтобы кто-либо переступал грань, отделявшую его от других. Он был добрый и простой в обращении. Все и всегда были им очарованы, а его исключительные глаза и улыбка покоряли сердца. Одной из поразительных черт его характера было умение владеть собою, и скрывать свои внутренние переживания в самые драматические моменты жизни. Внешнее спокойствие никогда не покидало его!» — с грустью вспоминает Кшесинская.

К тому же Ники поддерживал свою возлюбленную ма­териально. Уже упомянутый в нашем рассказе Суворин пи­сал: «Наследник писал Кшесинской, что он посылает ей 3000 руб., говоря, что больше у него нет, что он, отговев, приедет, и «тогда мы заживем с тобой, как генералы». Хо­рошее у него представление о генералах!»

Не забывал он и о подарках. Чего стоит подаренная Малечке брошь в виде сапфировой змеи, свернувшейся коль­цом, которую Кшесинская бережно хранила до конца своей жизни. Многозначительный, однако, подарок. Ведь змея символизирует мудрость, а сапфир — память.

И он, и она знали, что их любовная идиллия не может продолжаться вечно. Слишком большой была пропасть между ними, и преодолеть ее не могла даже любовь. Знали, что расставание наступит неизбежно и страшились этого момента. И вот он настал.

«В один из вечеров, когда Наследник засиделся у меня почти что до утра, он мне сказал, что уезжает за границу для свидания с принцессой Алисой Гессенской, с которой его хотят сватать. Впоследствии мы не раз говорили о неизбеж­ности его брака и о неизбежности нашей разлуки», — напи­сала Кшесинская в своих воспоминаниях.

Разговоры о необходимости женитьбы наследника рус­ского трона велись уже давно. Что поделаешь? Время-то пришло. Обсуждались кандидатуры невест из многих евро­пейских домов.

Из всех представленных ему потенциальных невест Ни­колаю больше всего понравилась принцесса Гессен-Дармштадская Алиса.

Принцессу Аликс-Луизу-Викторию-БеатрисГессен-Дарм-штадскую, любимую внучку королевы Виктории Англий­ской, цесаревич знал с двенадцатилетнего возраста. И лю­бил давно. Как любят недостижимую мечту, идеал, призрак. Он не надеялся, что гордая и сдержанная «камея» Алике — Санни, как звали ее дома, станет когда-нибудь его избран­ницей: она была страстной протестанткой и отказывалась менять веру.

Поначалу и родители Николая были против этого сою­за — слишком незавидной казалась им невеста из захудалого немецкого дома, хоть и внучка самой королевы Викто­рии. Но, в конце концов, переговоры закончились успешно, и 7 апреля 1894 года о помолвке Алисы Гессенской и Нико­лая Александровича было объявлено официально.

«Хотя я знала уже давно, что это неизбежно, что рано или поздно наследник должен будет жениться на какой-либо иностранной принцессе, тем не менее, моему горю не было границ», — вспоминала впоследствии Кшесинская,

Сразу же после помолвки состоялось последнее крупное свидание Николая и Матильды. Она к нему очень готови­лась, хотелось сказать так много. Но ей не удалось. «Как все­гда бывает, когда хочется многое сказать, говоришь совсем не то, что собиралась говорить, и много осталось недого­воренного. Да и что сказать друг другу на прощание, когда к тому же еще знаешь, что изменить уже ничего нельзя, не в наших силах!»

Это было крушением всех надежд, планов, любви. Но Малечка повела себя мудро. Как ни тяжело было у нее на сердце, как ни мучилась она, но все-таки нашла в себе силы отпус­тить любимого Ники. Хотя и очень страдала. «Горю моему не было границ», — скажет она позже. Кшесинская была умна. Она понимала многое. И знала, что, отпустив любовь, останется самым теплым воспоминанием в сердце Наслед­ника. Так и вышло.

В одном из писем своей «дорогой панне», царь Николай написал: «Что бы со мною в жизни ни случилось, встреча с тобою останется навсегда самым светлым воспоминанием моей молодости».

Свадьбу наследника Николая и Алисы Гессенской уско­рила внезапная болезнь императора Александра III, которо­му было всего лишь 49 лет, и его смерть в Ливадии.

На следующий день после похорон Алиса приняла пра­вославие и стала Великой княжной Александрой Федоров­ной. Через неделю после похорон императора, 14 ноября 1894 года, Николай и Александра обвенчались в Зимнем дворце — для этого специально был прерван траур, установ­ленный при дворе на год.

«Что я испытала в день свадьбы Государя, могут понять лишь те, кто способен действительно любить всею душою и всем своим сердцем и кто искренне верит, что настоящая, чистая любовь существует. Я пережила невероятные душев­ные муки», — напишет Кшесинская через много лет.

А в конце 1894 года, когда, казалось, рухнула вся жизнь, Маля впала в страшнейшую депрессию. Она не показыва­лась на людях, не выходила из дома. Она страдала. Потеряв любимого, ей казалось, что она потеряла все. Даже письма от Ники, хранившиеся в заветной шкатулочке, не могли дать успокоения. Кстати, эти письма, в которых раскрывается любовь будущего императора России к «маленькой пани» Матильде Кшесинской, не сохранились до наших дней. После Октябрьской революции Кшесинской пришлось их сжечь — время было такое. «Я многое потеряла — и состоя­ние, и дом, и драгоценности, лишилась счастливой, безза­ботной жизни. Но из всего потерянного я ничто не опла­киваю так, как эти письма... Я потеряла самое драгоценное воспоминание, свято хранившееся у меня...» — скажет она. Так закончился один из самых красивейших романов любви, у которого изначально не могло быть никакого будущего.

Конечно, и после свадьбы Ники, ставшего к этому време­ни императором Николаем II, они встречались. Ходили даже слухи, что любовная связь с Кшесинской не прервалась.

Причиной для этих пересудов было то, дача Матильды Кшесинской и императорский Константиновский дворец в Стрельне соседствовали и были разделены лишь неболь­шим каналом. Было замечено, что Николай II появлялся в этом дворце как раз в те дни, когда на даче отдыхала при­ма-балерина Мариинского театра.

Вот что пишет в своих воспоминаниях Кшесинская: «Ники через великого князя Сергея Михайловича дал мне знать, что в такой-то день, в таком-то часу будет проезжать верхом вместе с императрицей мимо моей дачи. Он просил, чтобы в это время я была в саду. Я выбрала скамейку, которую нельзя было не заметить со стороны дороги. В назначенный день и час Ники проследовал с императрицей мимо моей дачи и, разумеется, прекрасно меня видел. Они двигались не спеша, и я отвесила им низкий поклон, который был лю­безно принят. Этот случай свидетельствует о том, что Ники отнюдь не скрывал своего отношения ко мне, если открыто выразил свою симпатию, да еще в такой утонченной форме. Я продолжала его любить».

И ни слова об их встречах наедине. Не было их, скорее всего, не было. А сплетни о продолжавшихся тайных свида­ниях, всего лишь сплетни. Хотя сердце Матильды по-преж­нему болело. Вот такую запись сделала она после одного из своих спектаклей: «Когда я выходила на сцену, мое сердце прыгало, я знала, что буду иметь успех, и была бесконечно счастлива танцевать перед Государем. Когда после оконча­ния «Русской» меня стали вызывать, моему счастью и радо­сти не было пределов.

После спектакля, когда Ники отъезжал от театра, он смотрел в окно моей уборной, где я стояла, как стояла два­дцать лет тому назад молоденькой девочкой, а он, царевич, теперь император самой могущественной страны мира...» Но жизнь продолжалась.

Надо сказать, что прима Императорского Мариинского театра Матильда Кшесинская любила три вещи: драгоцен­ности, мужчин семейства Романовых и балет. Если верить ее простодушным мемуарам (а не верить им — нет основа­ний), по силе вызываемой страсти эти объекты располага­лись именно в такой последовательности.

Мужчины, не имевшие великокняжеского титула, пред­ставлялись ей существами бесполыми, — к ним она оста­валась абсолютно равнодушной, и только принадлежность любовника к царскому роду приводила ее в состояние край­него возбуждения, была ее эрогенной зоной. Такова была ее натура. Поэтому нет ничего удивительного, что утешил ее в, казалось бы, безутешном горе двоюродный дядя импера­тора Николая II, Великий князь Сергей Михайлович.

В своих воспоминаниях Матильда Феликсовна напишет: «В моем горе и отчаянии я не осталась одинокой. Великий Князь Сергей Михайлович, с которым я подружилась с того дня, как Наследник его впервые привез ко мне, остался при мне и поддержал меня. Тем верным другом, каким он пока­зал себя в эти дни, он остался на всю жизнь, и в счастливые годы, и в дни революций и испытаний. Много лет спустя я узнала, что Ники просил Сергея оберегать меня, когда мне будут нужны его помощь и поддержка».

А еще в горе ее утешила работа. Вскоре после свадьбы Николая II Феликс Кшесинский увез свою дочь из России на гастроли в Европу. Монте-Карло — район Монако, потом Варшава, все были очарованы русской балериной.

«Газета Польска» так комментирует ее гастроли: «Она вполне оправдала славу знаменитой танцовщицы. Ее та­нец разнообразен, как блеск бриллианта: то он отличается легкостью и мягкостью, то дышит огнем и страстью; в то же время он всегда грациозен и восхищает зрителя замеча­тельною гармонией всех движений. Мы еще не видели чар­даша в таком чудесном исполнении, какое дает нам госпожа Кшесинская».

Постоянные репетиции, выступления отвлекают Малю от горестных мыслей, но они нет-нет — да дают о себе уз­нать. На людях она еще старалась казаться веселой, безза­ботной, но «оставаясь наедине с собой, я глубоко и тяжело переживала столь дорогое мне прошлое, мою первую лю­бовь», — говорила она.

После возвращения с гастролей по Европе Матильда Кшесинская пошла в наступление в родном Мариинском театре. Она и раньше считалась примой театра, имела мно­го партий. Но сейчас захотела стать единственной и непо­вторимой.

Кшесинская сумела изгнать из Мариинки балерин-италь­янок, которые во главе с Пьериной Леньяни безраздельно много лет царили в русском балете. Правда, для этого ей потребовалось восемь лет. Но она победила. Русский балет был отдан русским балеринам!

Благодаря наделавшему в свое время шуму, «делу о фиж­мах», когда из-за спора о не приглянувшемся Мале костюме подал в отставку директор императорских театров, всемогу­щий князь Волконский, Кшесинская завоевала еще боль­ший авторитет. Суть неприятности с князем Волконским состояла в том, что прима Кшесинская была оштрафована дирекцией за «недопустимое поведение»: сменила костюм, заказанный к очередному спектаклю дирекцией, на свой собственный, поскольку в заказанном ей было неудобно танцевать. Она обжаловала решение администрации о штра­фе, дело получило широкую огласку, было раздуто до неве­роятных размеров бюрократами и сплетниками, и, чтобы прекратить шум, Волконскому корректно, но жестко пред­ложено было уйти с поста директора.

На гастроли Матильда ездила в отдельном вагоне, дос­тойном только царских особ. А про ее драгоценности, в ко­торые она наряжалась во время спектакля, и говорить не приходится.

Даже нищенку в «Пахите» Кшесинская танцевала в оже­релье из крупного жемчуга и в бриллиантовых серьгах! Го­ворили, что чуть ли не половина лучших драгоценностей Фаберже находилась в шкатулке балерины.

Ну что тут поделать? Матильда Феликсовна никогда не скрывала, что испытывает непреодолимую слабость к брил­лиантам, жемчугам, сапфирам.

Пользуясь своим положением прима-балерины и влия­нием на дирекцию Мариинского театра, она лично состав­ляла свой репертуар, имела в театре партии, какие только хотела. А иногда сама придумывала новые.

Известен случай, когда по ее настоянию композитор Дриго и балетмейстер Петипа специально придумали для нее партию Желтой жемчужины в балете «Жемчужина», который был поставлен на сцене во время коронационных торжеств. Не просто так, конечно. А по высочайшему по­велению.

Изначально в этом балете участие Кшесинской не пре­дусматривалось, ее обошли вниманием. Такое пренебре­жительное отношение ударило по ее самолюбию подобно кнуту Мириться с этим Маля не собиралась. Выход нашла не слишком оригинальный, но весьма действенный. Вот как об этом рассказывает она сама: «В полном отчаянии я бро­силась к Великому князю Владимиру Александровичу за по­мощью, так как я никого не видела вокруг себя, к кому мог­ла бы обратиться, а он всегда сердечно ко мне относился... Как и что, собственно, сделал Великий Князь, я не знаю, но результат получился быстрый...» Пришлось композито­ру писать специально для Кшесинской музыкальный ряд, а балетмейстеру ставить па-де-де.

Конечно, ни композитор, ни балетмейстер ни разу не пожалели об этом! Партия «лишней» Желтой жемчужины стала подлинным украшением всего балета. Но что только об этом не говорили злые языки, обвиняя своевольную при­му! Зря! Хотя и находилась Матильда Кшесинская на особом положении, пользовалась покровительством высоких лиц, но и сама трудилась в поте лица. Любившая повеселиться в свободное время, обожавшая приемы, балы и карточную игру, перед выступлениями Матильда преображалась: по­стоянные репетиции, никаких визитов и приемов, жест­кий режим, диета. День спектакля она проводила в постели, практически без еды. Но когда она выходила на сцену — зал замирал от восторга.

Пусть досужие сплетники говорят что угодно, но Ма­тильда Кшесинская была талантлива, с этим не поспоришь. Другое дело, что помимо работы Малечка любила мужчин. Но была женщиной, «слишком женщиной», как кто-то ее однажды назвал.

Кто-то сам добивался ее благосклонности, кого-то Ма­тильда заманивала в ловко расставленные ею сети. «У него, — писала она об очередном «плененном», — была связь с графиней X., о которой все в городе знали. Я пустила в ход все свое кокетство, чтобы заставить увлечься мною, и я этого достигла».

Окружавшие ее мужчины блистали титулами и званиями и не забывали дарить Мале очаровательные подарки. Моло­дой дипломат Стас Поклевский подарил ей чучело медведя и механическое пианино, гусар Николай Скалон преподнес часы с миниатюрным циферблатом, окруженным бриллиан­тами, Великий князь Владимир Александрович осчастливил ее бесценным яйцом Фаберже... Список можно продолжать, и он известен. Ведь Матильда наряду со всеми своими дос­тоинствами обладала еще одним — девушка она была прак­тичная. Все полученные подарки она аккуратно заносила в альбом, с указанием того, от кого и по какому случаю по­лучено. В список поклонников входят князь Никита Трубец­кой, князь Джамбакуриани-Орбелиани, офицер лейб-гвар­дии конного полка Борис Гартман и многие многие другие, да не обидятся они, что не упомянуты здесь.

Но никто из ее поклонников по количеству подарков, преподнесенных Матильде, не может сравниться с Великим князем Сергеем Михайловичем. Этот благородный, высоко­образованный внук Николая 1, сын Великого князя Михаи­ла Николаевича любил Матильду Кшесинскую всем своим сердцем. Он мог бы стать счастливым с одной из великих княжон, за ней он ухаживал до встречи с Матильдой. Но не стал. Он так и не женился, продолжая любить эту маленькую женщину. Любила ли она его? Скорее всего, нет. На склоне лет Кшесинская напишет: «Сергей Михайлович относился ко мне замечательно, но больше выступал в роли покрови­теля и друга, чем возлюбленного».

Между тем, подарки от него она принимать не стесня­лась. Великий князь покупает для балерины роскошную дачу в Стрельне, оборудует ее мини-электростанцией — ред­кость по тем временам необычайная — осыпает Кшесин­скую драгоценностями, подарками, платит за каждый ее каприз.

«Князь Сергей Михайлович баловал меня, как мог, ни в чем не отказывал и старался предупредить все мои жела­ния», — вспоминала о том времени Матильда Феликсовна.

А желания ее были совсем даже не маленькие. Когда ей надоел, или показался неподобающим ее нынешнему поло­жению, дом на Английском проспекте, подаренный незаб­венным Ники, Великий князь Сергей Михайлович приобрел шикарный особняк в стиле «модерн», построенный в нача­ле Каменноостровского проспекта по проекту архитектора А.И. Гогена. Мебель она заказала у крупнейшего фабриканта Мельцера, бронзу — от люстр до шпингалетов, а также ков­ры, материю для обивки мебели и стен — выписала из стиль­ных салонов Парижа. Заложенный весной 1906 особняк был готов меньше чем за два года. Именно про него чуть позже поэт Владимир Владимирович Маяковский скажет: «Дом Кшесинской, за дрыгоножество подаренный...»

Дворец Кшесинской, как его стали называть, был роско­шен. Матильда оборудовала его так, что все от зависти локти кусали — в нем были и ледник, и винный погреб, и отдельная прачечная, и сарай для экипажа и автомобиля. Даже свой скотный двор имелся, чтобы на стол несравненной Ма­тильде Феликсовне, а никто ее иначе сейчас и не называл, поступала свежая свининка, курочка и молоко. Прохожие, любующиеся буржуазным роскошеством сквозь ажурную ограду, могли наблюдать пасторальную картинку: на газоне постоянно гуляли свинья, фоксик Джиби и козочка, высту­павшая с Малей в «Эсмеральде». Корову, предназначенную давать свежее молоко для хозяйского сына (он родился в 1902 году от Великого князя Андрея Владимировича) правда, щипать элитную траву во двор не выпускали.

Особенно Кшесинская гордилась двумя гардеробными комнатами: в одной хоть и с трудом, но разместились ее многочисленные наряды, а в другой — театральные костю­мы и аксессуары.

В своем знаменитом Дворце Кшесинской хозяйка насла­ждалась покоем ровно 10 лет, пока не грянула революция.

Радоваться бы Мале, что у нее такой могущественный покровитель, да еще влюбленный в нее. Да не может успо­коиться ее душа. Чем не устраивал ее Сергей Михайлович, непонятно. А ведь он так любил Матильду, что так и не же­нился. Ее замуж звал, а она отказывалась. Другого ждала. И ведь дождалась.

Избранником, которого выбрало сердце Кшесинской, стал, опять же, Великий князь (на других не разменивалась) Андрей Владимирович, двоюродный брат императора Ни­колая П.

В 1900 году Матильда Кшесинская влюбилась по-настоя­щему. В феврале, через несколько дней после знаменитого бенефиса, Кшесинская устроила у себя дома парадный обед. Присутствовало несколько особ Дома Романовых, в их чис­ле Великий князь Андрей Владимирович, кузен Государя, человек весьма незаурядный и образованный. К тому же двухметровый красавец, рядом с которым маленькая Ма­тильда выглядела просто девочкой, хотя и была старше его почти на семь лет.

Во время обеда они сидели рядом, и от какого-то нелов­кого движения бокал с вином в руках Андрея Владимиро­вича треснул, и все его содержимое оказалось на шикарном платье артистки, выписанном из самого Парижа.

«Великий Князь Андрей Владимирович произвел на меня громадное впечатление сразу в этот первый вечер, что я с ним познакомилась: он был удивительно красив и очень застенчив, что его вовсе не портило, напротив. Во время обеда нечаянно он задел своим рукавом стакан с красным вином, который опрокинулся в мою сторону и облил мое платье. Я не огорчилась тем, что чудное платье погибло, я сразу увидела в этом предзнаменование, что это принесет мне много счастья в жизни...»

И это было правдой. Но не думала в тот вечер Матильда Кшесинская, что этот молодой человек станет ее судьбой. Они просто наслаждались разговорами, танцевали, смея­лись.

«С этого дня в мое сердце закралось чувство, которого я давно не испытывала; это был уже не пустой флирт... мы все чаще и чаще стали встречаться, и наши чувства друг к другу скоро перешли в сильное взаимное влечение», — напишет позже Кшесинская.

По поводу начавшейся связи Мали с молодым Андреем Владимировичем одна из ее подруг ехидно спросила: «С ка­ких это пор ты стала увлекаться мальчиками?» Матильде было все равно. Чувства настолько захватили ее, что мнение окружающих ее не волновало.

Князь Андрей служил в Красном Селе, его путь в Север­ную столицу лежал через Стрельну, и дача Кшесинской была идеальным местом для встреч. Там же, на даче в Стрельне, 22 июля они стали близки. В последующие годы Матильда и Андрей отмечали этот день, как день своей свадьбы. Хотя до настоящей еще было слишком далеко.

«Романтическая сказка», — так называла Кшесинская свои отношения с князем Андреем. Да это так и было. Их отношения тех лет наполнены романтизмом и тайной.

Открыто влюбленные могли встречаться лишь в Стрельне. В Петербурге вынуждены были соблюдать конспирацию. Тут они могли себе позволить лишь «случайную», мимолет­ную встречу. Очень часто в момент окончания спектаклей в Мариинском и выхода Матильды из здания театра по Нев­скому, как бы невзначай, проезжал кортеж князя Андрея.

Дело в том, что мать Андрея Владимировича, Великая княгиня Мария Павловна, была категорически против от­ношений сына с Кшесинской. Она была прекрасно осве­домлена о скандальной репутации прима-балерины и, как любая мать, мечтала не о такой партии для сына.

Чтобы скрыться от всевидящего ока строгой Марии Пав­ловны, влюбленные уезжают за границу. Франция, Италия... Счастливые моменты, проведенные вместе.

Результатом этих путешествий стала беременность Ма­тильды. Перед нею встал выбор, трудный и мучительный. Кшесинская понимала, что мать Андрея никогда не даст согласие на официальный брак. А сам Андрей Владимиро­вич не мог пойти против решения матери. Тяжелые, страш­ные раздумья. И Кшесинская решилась. Она нашла в себе силы пойти против мнения света. 18 июня 1902 года на даче в Стрельне Матильда Феликсовна разрешилась прелестным мальчиком.

О том, что Матильда Кшесинская была, несмотря на свою хрупкость и маленький рост, сильной женщиной, го­ворит следующий факт: она выступала на сцене до тех пор, пока удавалось скрывать живот, ушла со сцены лишь за три месяца до родов. «По моей фигуре это совершенно не было заметно!» — мимоходом кокетливо отметила она в воспо­минаниях.

Уже будучи на 6-м месяце беременности, она умудрялась танцевать, хотя в профиль ее изменившаяся фигура все-та­ки бросалась в глаза. Репетируя перед спектаклем в Эрми­тажном театре Зимнего дворца, она тщательно обдумывала каждый поворот, каждое положение, чтобы лицезревшая ее царская чета не заметила изменений в фигуре.

Роды были трудными, еле удалось спасти и мать, и ребен­ка. Новее, к счастью, закончилось благополучно. Мальчика назвали Владимиром, в честь отца князя Андрея. Матильде хотелось дать сыну имя Николай, но ее отговорили во избе­жание ненужных толков. Проблема возникла и с выбором отчества ребенка. Князь Андрей Владимирович не мог офи­циально признать ребенка. Хотя, что там официальные при­знания? Ребенок как две капли воды был похож на отца.

Положение спас Сергей Михайлович. Он прекрасно по­нимал, что не является отцом ребенка. Однако он настолько любил Кшесинскую, что решил остаться с ней, чтобы обе­регать ее как добрый друг. Мальчика записали, как Влади­мира Сергеевича.

Да и остальные мужчины Кшесинской проявили тро­гательную заботу о ребенке. Николай II даровал ему титул потомственного дворянина. Правда, не сразу. Лишь по дос­тижении им десятилетнего возраста Матильда Феликсовна решилась просить Государя Императора о присвоении сыну родовой фамилии «Красинский», для чего она специально ездила в Варшаву и искала документы в польских архивах. Нашла мимолетное упоминание в знаменитом «Польском гербовнике». Прошение Кшесинской было удовлетворено. Чего только не сделаешь в память о былой любви! Вели­кий князь Владимир Александрович, дедушка Володи, души в нем не чаял, дарил подарки и интересовался его судьбой до самой своей смерти в 1909 году.

А про князя Сергея Михайловича и говорить не стоит. Мало того, что он подарил ребенку свое отчество, так еще всячески уговаривал Матильду официально оформить с ним брак, чтобы стать настоящим отцом. Матильда отказалась. Она и так была счастлива.

Уже через два месяца после родов Кшесинская вернулась в рабочую форму и станцевала в нескольких спектаклях. Но теперь балерину интересовали иные заботы, у нее был сын: она демонстративно охладела к театру, свела до мини­мума участие в репертуаре и выбирала лишь самые выгодные зарубежные гастроли. За границей Кшесинскую чествовали как первую балерину России и даже называли ее «генералис­симус русского балета».

А дома, в Мариинском театре, подросло новое поколе­ние талантливых балерин: Тамара Карсавина, Анна Павло­ва, Вера Трефилова. И они становились достойными кон­курентками Матильде Кшесинской. Болезненный удар по самолюбию честолюбивой примы, привыкшей считать себя самой лучшей.

Кшесинскую многие ненавидели, завидуя ее успеху, как на сцене, так и вне нее. Ее имя обрастало сплетнями. Ка­залось невероятным, как Кшесинская, помимо всех при­писываемых ей интриг, еще успевает танцевать. Например, именно Кшесинскую винили в уходе со сцены двух молодых танцовщиц — Белинской и Людоговской. Будто бы Кшесин­ская свела их с влиятельными покровителями, и в результате одна из них куда-то пропала, а другая заболела и умерла.

Устав от постоянных обвинений, Кшесинская решает уйти из театра. Прощальный бенефис состоялся в феврале 1904 года. Последним номером была сцена из «Лебедино­го озера», где Одетта удаляется на пальцах спиною к зри­телям — как бы прощаясь с публикой. После спектакля восторженные поклонники выпрягли лошадей из кареты Кшесинской и сами довезли ее до дому. Воистину небыва­лое выражение любви!

А жизнь, между тем, продолжается. Много времени Ма­тильда со своим возлюбленным проводит за границей, во Франции. Несколько лет подряд они снимали в Кап-д'Ай, на Лазурном берегу, виллу графини де Морла. Срок аренды закончился, и Андрей Владимирович приобрел на имя Ма­тильды Кшесинской собственную виллу. С одной стороны море, с другой — горы, очаровательное место!

Вилле дали имя — «Алам». Прочитав его задом наперед, получается «Мала». Именно таким именем называл Кше­синскую влюбленный князь Андрей. Этой вилле суждено будет сыграть в будущем значительную роль в жизни Ма­тильды Феликсовны.

Здесь Матильда провела счастливейшие дни своей жиз­ни, здесь находила успокоение во время несчастий. А они, несомненно, присутствовали в ее жизни. Круговерть ин­триг конкурентов в театре, ставивших своей целью сместить «российского балета первую балерину», как ее назвал одна­жды балетмейстер Петипа; смерть в 1905 году отца, Фелик­са Кшесинского, с которым Маля за несколько месяцев до смерти танцевала его любимую мазурку. А ведь ему уже было восемьдесят три! Похоронили Феликса Кшесинского в его родном городе — Варшаве. На похоронах присутствовали тысячи людей.

Вскоре умер отец Андрея Владимировича Великий князь Владимир Александрович. Кшесинская по-настоящему го­ревала из-за утраты этого доброго, так много сделавшего для нее человека. Но вдова, княгиня Мария Павловна, так и не поверила ее непритворному горю. Она по-прежнему оставалась ярой противницей связи своего сына с бессты­жей актриской.

Отношения с князем Сергеем Михайловичем оставались интересными. Отлученный от близости с Малей, он продол­жал на что-то надеяться, фактически воспитывал ее сына, помогал Матильде материально. Однажды Сергей Михай­лович решился разорвать сей порочный круг, даже посва­тался к одной девице. Но Матильда Феликсовна быстро остановила его попытки, вежливо, но настойчиво попросив его прекратить безобразие — во-первых, он ее компромети­рует, во-вторых, ей неприятно на это смотреть. В этом вся сущность Мали — расставаться с тем, что принадлежит ей, она не любила.

Зато любила завоевывать новое. Таким завоеванием стал ее партнер по Мариинскому театру Петр Владимиров, кра­сивый, элегантный, прекрасно танцующий. Вначале он от­носился к Кшесинской, как к богине. Еще бы! Прима-бале­рина театра, к тому же старше его на двадцать один год.

А Матильда с появлением нового партнера словно обре­ла вторую молодость. Это была настоящая страсть! Об этом можно судить хотя бы по тому факту, что с Владимировым Матильда впервые и единожды отступила от своих правил — танцор был далеко не царских кровей. А ведь до этого случая и после него Кшесинская любила только мужчин исключи­тельно из рода Романовых.

В возрасте сорока лет она решилась исполнить партию Жизели в балете на музыку А. Адана в постановке Михаи­ла Фокина. Не учла она, что неподходящая эта партия для женщины в возрасте, пусть даже и великой балерины. Слу­чился настоящий провал. Зато после него она сблизилась с Петром Владимировым. Он стал неизменным спутником в ее гастролях за границей.

Разве мог князь Андрей Владимирович стерпеть такое? Он бесился, переживал и, наконец, во время одних гастро­лей во Франции вызвал молодого соперника на дуэль. Они стрелялись под Парижем, в Булонском лесу. Великий князь прострелил Владимирову нос. Тому пришлось делать пла­стическую операцию. После этого инцидента Кшесинская успокоилась и вернулась под крылышко отца ее ребенка. В 1934 Владимиров уехал в США и там стал одним из самых популярных русских педагогов. Кшесинская следила за ус­пехами своего любовника всю жизнь.

Первая мировая война ворвалась в жизнь Кшесинской, как и всего русского народа, страшным ураганом. И хотя она не причинила вреда ее мужчинам, сын был еще мал, Сер­гей Михайлович имел слишком большие чины, чтобы по­пасть на передовую, а Андрей из-за слабого здоровья служил в штабе Западного фронта, Матильда Феликсовна проявила себя настоящей патриоткой.

На свои деньги она устроила лазарет на 30 кроватей для раненых солдат, пригласив лучших врачей, за что получила теплое благодарственное письмо и памятный жетон от Ве­ликой княжны Ольги Николаевны, старшей дочери импе­ратора, чем бесконечно гордилась. Раненые и медперсонал любили ее, потому что хоть она и не ухаживала за больными и не перевязывала ран — поскольку не умела делать этого профессионально, — но заботилась о болящих не меньше сестер и врачей: то везла их партиями по десять человек к себе на дачу, в Стрельну, то устраивала для раненых и вра­чей поездку в театр, то украшала палаты цветами, то писала под диктовку письма, а то, сбросив туфли, прямо на полу, без пуантов, на пальцах, в одних тонких чулках, танцевала для раненых то венский вальс, то русскую. Она ездила с кон­цертами и по линии фронта, и по госпиталям. Принимала участие во всех благотворительных концертах в пользу ра­неных и сирот.

Затем она устроила свой бенефис, а средства от него пе­редала в русское театральное общество, семьям призванных в армию актеров. Она танцевала главную и самую потря­сающую свою партию в балете «Эсмеральда», увлекая зри­телей великолепной техникой танца и блистательной игрой драматической актрисы, особенно в момент танца перед не­вестой Феба и в сцене прощания перед казнью.

Наступивший 1917 год разрушил не только все планы, но и всю налаженную жизнь. 28 февраля 1917-го в особ­няк ворвалась толпа и учинила погром, начав, естественно, с винных подвалов. Кшесинская вынуждена была бежать. Оделась она скромно — в черное пальто, на голове — пла­ток. В саквояж положила какую-то часть драгоценностей. Прихватила любимого фоксика Джиби и бросилась в омут страшной улицы. Часть драгоценностей, которую удалось спасти, она положила в банк, зашив квитанцию в подол любимого платья. Это не помогло — после Октябрьской ре­волюции большевики национализировали все банковские вклады. Несколько пудов столового серебра, драгоценные вещицы от Фаберже, даренные поклонниками бриллианто­вые безделушки — все разошлось по рукам обосновавшихся в покинутом доме матросов.

Поначалу она пыталась бороться — заручившись словом Керенского, подала в суд на Петроградский комитет боль­шевиков и в мае эту тяжбу выиграла. Но однажды, посетив свой дом, увидела гуляющую по саду г-жу Коллонтай в своем горностаевом пальто, а вторично придя с ордером на высе­ление оккупантов — нашла там уже полный разгром. Позже дворец Кшесинской превратили в штаб революции, именно с балкона этого дома произнес свою знаменитую речь Ленин после возвращения из эмиграции.

Некоторое время Кшесинская жила то у своей давней подруги Лилии Лихачевой, то в квартире П. Владимирова на Офицерской улице, а в июле она вместе с сыном, горнич­ной Людмилой Румянцевой и преданным слугой Иваном Курносовым выехала из Петербурга. Путь ее лежал на юг, в Кисловодск, куда раньше уехал князь Андрей Владими­рович с матерью.

На вокзале Матильду провожал Великий князь Сергей Михайлович. Перед отъездом он в очередной раз сделал ей предложение, но она вновь его отклонила. Матильда звала его уехать из страшного Петрограда. Князь мог уехать, но предпочел остаться — надо было уладить дело с ее вкладом и присмотреть за особняком.

Поезд тронулся, Маля высунулась в окно купе и помахала рукой — Сергей, не похожий на себя в длинном мешковатом штатском плаще, поспешно снял шляпу. Таким она его и за­помнила — больше они не увиделись. В ночь с 16 на 17 июля Великого князя расстреляли в Алапаевске. Когда его труп достали из шахты, на груди нашли медальон с фотографией Матильды Кшесинской. Она была рядом с ним до послед­него мгновения жизни. Но об этом Матильда Феликсовна узнает значительно позже.

В 1921 году, приехав в Париж, следователь Николай Соко­лов, проводивший по поручению адмирала Колчака рассле­дование убийства императора и его семьи, а также убийство членов семьи Романовых в Алапаевске, попросил встречи с Великим князем Андреем Владимировичем, чтобы пока­зать ему материалы расследований. На эту встречу Андрей Владимирович пришел с женою — Матильдой Феликсовной Кшесинской. Именно здесь она получила из рук Соколова свой медальон, который когда-то подарила Великому князю Сергею Михайловичу на память.

А тогда, летом 1917 года, Кшесинская вместе с сыном Володей ехала в Кисловодск, чтобы соединиться с люби­мым Андреем. На поездку по России и беспрепятственное проживание в любом месте она получила разрешение от Министерства юстиции Временного правительства. Впро­чем, от дальнейших бедствий Кшесинскую это никак не спасло.

Начался период, который Матильде*Феликсовне запом­нился, как затянувшийся кошмар, из которого невозможно было вырваться. Поначалу в Кисловодске было спокойно, власти большевиков не ощущалось. Матильда встретила много знакомых по Петербургу, которые скрывались здесь от революции. Одна беда, Великая княгиня Мария Павловна по-прежнему не признавала Кшесинскую, не допускала до своего дома. И князь Андрей, отец пятнадцатилетнего сына, вынужден был, как и прежде, навещать Малю тайно.

А потом в Кисловодск для укрепления позиций совет­ской власти прибыл из Москвы отряд красногвардейцев. Начались аресты и репрессии. Забрали князя Андрея и его братьев. Кшесинская пошла к местному главному больше­вику и вымолила, чтобы их отпустили. По поддельным до­кументам те ушли из города и вынуждены были скрываться в горах.

Там, в Кисловодске, Маля ходила в одной потертой юбке из черного бархата, недосыпая и недоедая, пряча остатки драгоценностей (которые потом меняла на муку и сахар) в ножки кровати и банку помады. Она переживала за участь сына, узнав о происхождении которого, шальные комиссары не пожалели бы девяти граммов свинца. Матильда Фелик­совна еще надеялась на чудо.

Но чуда не произошло. Когда в Кисловодск вошли вой­ска Деникина, знатные беженцы, высший свет Петербурга, на пароходе «Тайфун» через Туапсе перебрались в Анапу. В Анапе было спокойнее. Кшесинская с сыном поселилась в небольшой, на 12 мест, гостинице «Метрополь».

Вот как пишет о жизни в Анапе Кшесинская в своих вос­поминаниях: «Наш день начинался с утреннего кофе, кото­рый мы все ходили пить в маленькую греческую кофейню. По дороге мы лопали свежие чебуреки, еще горячие... После кофе мы обыкновенно ходили гулять. Сперва отправлялись на мол посмотреть, не пришел ли какой-нибудь пароход, и узнать последние новости. Затем шли на базар, где мож­но было дешево купить красивые серебряные вещи. Пер­вые дни мы ходили завтракать и обедать в чудный ресторан «Симон», где был великолепный повар. Но так как денег у нас было мало, мы стали питаться в маленьком пансио­не, который содержала одна дама, и ежедневно ели одно и то же блюдо — битки, которые были самыми дешевыми и сытными».

Представляете? Ведь это слова одной из знаменитейших и богатых женщин России. Правда, следует добавить — в про­шлом. Потому что вся красивая жизнь великой балерины ос­талась в прошлом. В Анапе влачила жалкое существование женщина, которая даже не имела своего угла. Князь Андрей Владимирович обосновался с матерью в доме зажиточного казака. И хотя он предпринимал постоянные попытки при­мирить мать с любимой женщиной, ему это сделать не уда­лось. Великая княгиня была непреклонна.

В феврале 1920 года Матильда Кшесинская навсегда по­кинула Россию. Больше она никогда не ступала на русскую землю. Уплыла из Новороссийска она на итальянском паро­ходе «Семирамида», куда начальник английской базы в Но­вороссийске пристроил знаменитую балерину. Вместе с нею Россию покидали князь Андрей с матерью и братьями.

У Кшесинской и ее спутников почти не было багажа. У са­мой Матильды лишь одно запасное платье. У Андрея — зо­лотой портсигар да пара запонок от Фаберже. Ну и немного денег — как раз столько, чтобы из Венеции, куда их доставила «Семирамида», добраться на поезде до французского местеч­ка Кап д'Ай, на виллу «Алам», которую князь Андрей когда-то купил за 180000 франков и подарил Матильде.

Вскоре умерла мать Андрея, Великая княгиня Мария Павловна. По окончании траура Матильда и Андрей, полу­чив позволение старших родственников, обвенчались в Кан­нах 30 января 1921 года в русской православной церкви. Так, спустя много лет, исполнилась мечта Кшесинской. Матиль­де Феликсовне был присвоен титул Светлейшей княгини Романовской-Красинской, а ее сын Владимир наконец-то был официально признан сыном Андрея Владимировича и Светлейшим князем.

После венчания сразу же поехали к великому князю Ки­риллу Владимировичу и великой княгине Виктории Федо­ровне, которые теперь приняли Матильду Феликсовну как законную жену князя Андрея, а Володю как их законноро­жденного сына.

Бывшая императрица Франции Евгения Монтихо при­глашала Великого князя Андрея и его супругу «княгиню Малечку» к себе на парадное чаепитие, и была очарована маленькой светской дамой, похожей на саксонскую изящ­ную статуэтку, с неотразимой улыбкой!

Но все это, так сказать, внешняя мишура. На самом деле, все было не так красиво. Денег на жизнь не хватало. При­шлось заложить любимую виллу «Алам», а самим переби­раться в Париж. Матильда Кшесинская поселилась с мужем на скромной вилле «Монитор», расположенной в Шестна­дцатом округе Парижа.

Первое время они жили на средства, вырученные от про­дажи виллы «Алам». Но они катастрофически быстро таяли, и деятельная Малечка взвалила на себя заботу по обеспече­нию семьи.

Нет, она не вышла снова на сцену. Хотя Сергей Дягилев, с которым Кшесинская сотрудничала в бытность прима-балерины Мариинского театра, настойчиво приглашал ее в свою труппу. Но с тех пор, «как императорские театры пе­рестали существовать, — писала Кшесинская, — я не испы­тывала желания выступать и танцевать!» А ведь сумела бы, она находилась в прекрасной форме. Разве мог ей помешать возраст? Всего лишь сорок девять!

Но тогда, в 1929 году, Матильда Кшесинская решила пой­ти по другому пути — она организовала свою собственную балетную школу. Финансовую помощь оказали эмигран­ты — чета певицы Н. Ермоленко-Южиной и певца и скрипа­ча И. Махонина. Кроме того, в организации школы большую помощь оказали Тамара Карсавина, Анна Павлова, Серж Лифарь, Михаил Фокин и многие другие.

26 марта 1929 года митрополит православной церкви в Париже Евлогий освятил балетную студию Кшесинской. Первой ученицей стала Т. Липковская, сестра известной русской певицы Л. Липковской. Кшесинская считала, что первая ученица принесла ей счастье на новом, педагогиче­ском, поприще.

Дела у Матильды пошли хорошо. Школа пользовалась заслуженной славой и недостатка в учениках не испытыва­ла. Еще бы! Ведь из ее стен вышли такие звезды, как Т. Рябушинская, Б. Князев, Л. Ростова, Памелла Мей, Ширли Бридж, Диана Гульд, Андре Эглевский, Марго Фонтейн и Иветт Шовире.

Да и сама Матильда Феликсовна работала как вол и не оставила балетный станок даже после того, как парижские врачи нашли у нее воспаление суставов ног. Она продолжа­ла заниматься, превозмогая жуткую боль, и болезнь отсту­пила.

А что же муж, Великий князь Андрей Владимирович? После занятий он, облаченный в поношенный, протертый на локтях пиджак, обходил репетиционный зал и поливал стоявшие по углам цветы — это была его домашняя обязан­ность, больше ему не доверяли ничего. Все заботы об обес­печении семьи легли на плечи миниатюрной Мали.

Но она не жаловалась на жизнь, не горевала об ушед­шем прошлом, не подсчитывала потерянные богатства, она просто тащила на себе воз забот о муже и сыне, двух самых близких и любимых людях. Каждое утро Кшесинская встре­чала учениц в своей студии с изящной палочкой в руке, и все начиналось заново: батман, плие, атиттюд, жетеа турнан, па-де-бра, и неизменный каскад фуэте.

Благодаря ее балетной студии и неплохому доходу, при­носимому ею, семья Кшесинской вполне сносно пережи­ла немецкую оккупацию Парижа. Только однажды Кше­синской пришлось поволноваться. Ее сына Володеньку как участника кружка русских масонов арестовало гестапо. Все закончилось благополучно. Пробыв в тюрьме страшные для Матильды 119 дней, он вышел на свободу.

Во время фашистской оккупации ее охватила пагубная страсть. Кшесинская стана постоянным посетителем кази­но. Игра в рулетку захватила ее полностью. Но рулетка — дама опасная. «Мадам Семнадцать», как называли Кшесин­скую за ее пристрастие постоянно ставить на это как она считала, ее счастливое число, проигрывала в казино почти все свои доходы и сбережения.

А в 1956 году умер Великий князь Андрей Владимирович. «Словами не выразишь, что я пережила в тот момент. Убитая и потрясенная, я отказывалась верить, что не стало верного спутника моей жизни. Вместе с Верой мы горько заплакали и, опустившись на колени, начали молиться. С кончиной Андрея кончилась сказка, какой была моя жизнь»..

Сказка кончилась, но жизнь продолжалась. Матильда Феликсовна намного пережила своего супруга.

Матильда Феликсовна не дожила лишь девять месяцев до своего столетнего юбилея. Она умерла 6 декабря 1971 года. Похоронена Кшесинская на русском кладбище Сен-Женевьев-де-Буа в одной могиле с мужем и сыном. На ней написано: «Светлейшая княгиня Мария Феликсовна Рома­новская-Красинская, заслуженная артистка императорских театров Кшесинская».

Это звание она ценила превыше всего.