В. Г. Белинский

Из рецензии на «Общую риторику» Н. Кошанского P³² Риторика получила свое начало у древних. Социализм и республиканская форма правления древних обществ сделали красноречие самым важным и необ-ходимым искусством, ибо оно отворяло двери к власти и начальствованию. Уди-вительно ли, что все и каждый хотели быть ораторами, хотели иметь влияние на толпу посредством искусства красно говорить? Поэтому изучали речи великих ораторов, анализировали их и дошли до открытия тропов и фигур, до источников изобретения; стали искать общих законов в частных случаях. Оратор сильно всколебал толпу могучим чувством, выраженным в фигуре вопрошения — и вот могучее чувство отбросили в сторону, а фигуру вопрошения приняли к сведению; эффектная-де фигура, и на ней как можно чаще надобно выезжать — всегда вы-везет. Это напоминает басню о глупом мужике или глупой обезьянке, которая, увидев, что ученый, принимаясь за чтение, всегда надевал на нос очки, тоже дос-тала себе очки и книгу и с досады, что ей не читается, разбила очки. Но люди бы-вают иногда глупее обезьян. Из наблюдений и анализа над речами великих ора-торов они составили сбор каких-то произвольных правил и назвали этот сбор ри-торикой. Явились риторы, которые к ораторам относились, как диалектики и со-фисты относились к философам, и начали обучать людей искусству красноречия; завелись школы, но из них выходили все-таки не ораторы, а риторы. Какая разни-ца между оратором и ритором? Такая же, как между философом и софистом, ме-жду присяжным судьей... и адвокатом: философ в диалектике видит средство дойти до знания истины; софист в диалектике видит средство остаться победите-лем в споре; для философа истина — цель, диалектика — средство, для софиста и истина и ложь — средство, диалектика — цель; присяжный судья видит свою цель в оправдании невинного, в осуждении виновного; адвокат видит свою цель в оправдании своего клиента, прав он или виноват — все равно. Оратор убеждает толпу в мысли, великость которой измеряется его одушевлением, его страстью, его пафосом и, следовательно, жаром, блеском, силой, красотой его слова; рито-ру нет нужды до мысли, в которой он хочет убедить толпу: ритор — человек ма-ленький, и мысль его может быть подленькой, даже у него может не быть вовсе никакой мысли, а только гаденькая цель — и лишь бы ему удалось ее достигнуть, а до прочего ему нет дела. И там, где оратор берет вдохновением, бурей стра-стей, громом и молнией слова, — там ритор хочет взять тропами и фигурами, об-щими местами, выточенными фразами, округленными периодами. Но в древности риторика еще имела какой-нибудь смысл. Когда в какой-нибудь республике пере-

20

водились на время великие люди, тогда народом управляли крикуны и краснобаи, т.е. риторы. А много ли людей, которые для такой цели не стали бы учиться рито-рике? Но скажите. Бога ради, зачем нужна риторика в новом мире? Зачем она да-же в Англии и во Франции? Ведь Питт и Фоке были не только ораторы, но и госу-дарственные люди? Ведь в наше время, когда вся общественная машина так мно-госложна, так искусственна, даже и великий по таланту оратор недалеко уйдет, если в то же время он не будет государственным человеком. И каким образом ри-торика сделает кого-нибудь красноречивым в Англии и во Франции и кто из анг-лийских и французских парламентских ораторов образовался в риторике? Разве риторика дает кому-нибудь смелость говорить перед многочисленным собрани-ем? Разве она дает присутствие духа, способность не теряться при возражениях, умение отразить возражение, снова обратиться к прерванной нити речи, находчи-вость, талант всемогущего слова «кстати»? Приведем известный пример их древ-него мира. Демосфен говорил о Филиппе, а ветреные афиняне толковали между собой о новостях дня; раздраженный оратор начинает им рассказывать пустую побасенку — и афиняне слушают его внимательно. «Боги! — воскликнул великий оратор. — Достоин вашего покровительства народ, который не хочет слушать, когда ему говорят об опасности, угрожающей его отечеству, и внимательно слу-шает глупую сказку!» Разумеется, эта неожиданная выходка устыдила и образу-мила народ. Скажите: какая риторика научит такой находчивости? Ведь подобная находчивость — вдохновение! Вздумай кто-нибудь повторить эту выходку — тол-па расхохочется, потому что толпа не любит людей, которые велики или находчи-вы задним числом.

Какая риторика даст человеку бурный огонь одушевления, страсть, пафос? Нам возразят: конечно, не даст, но разовьет эти счастливые дары природы. Не-правда! Их может развить практика, трибуна, а не риторика. Гений полководца нуждается в хороших книгах о военном искусстве, но развивается он на полях брани. И чем бы могла риторика развить гении оратора: неужели тропами, мета-форами и фигурами? Но что такое тропы, метафоры и фигуры, если выражение страсти — не произведение вдохновения? Истинный оратор употребляет тропы и фигуры, не думая о них. То энергическое выражение, которым он всколебал тол-пу, иногда срывается с его уст нечаянно, и он сам не предвидел, будучи отделен от него только двумя словами предшествовавшей фразы. Ученикам задают пи-сать тропы и фигуры: не значит ли это задать им работу быть вдохновенными, страстными? Это напоминает соловья в когтях у кошки, которая заставляет его петь. Да чего не бывает на белом свете! В старину, в семинариях, в классе по-эзии, задавали ученикам описывать в стихах разные на тщательные предметы...

Итак, какую же пользу может приносить риторика? Не только риторики, да-же теории красноречия (как науки красноречия) не может быть. Красноречие есть искусство, не целое и полное, как поэзия: в красноречии есть цель, всегда практи-ческая, всегда определяемая временем и обстоятельствами. Поэзия входит в красноречие как элемент, является в нем не целью, а средством. Часто самые увлекательные, самые патетические места ораторской речи вдруг сменяются ста-тистическими цифрами, сухими рассуждениями, потому что толпа убеждается не одной красотой живой изустной речи, но вместе с тем и делом и фактами. Один оратор могущественно властвует над толпой силою своего бурного вдохновения; другой — вкрадчивой грацией изложения; третий — преимущественно иронией, насмешкой, остроумием; четвертый — последовательностью и ясностью изложе-ния и т.д. Каждый из них говорит, соображаясь с предметом своей речи, с харак-тером слушающей его толпы, с обстоятельствами настоящей минуты. Если б Де-мосфен вдруг воскрес теперь и заговорил в английской нижней палате самым чистым английским языком, английские джентльмены и Джон Буль ошикали бы

21

его; а наши современные ораторы плохо были бы приняты в Древней Греции и Риме. Мало того, французский оратор в Англии, английский во Франции не имели бы успеха, хотя бы они каждый в своем отечестве привыкли владычествовать над толпой силой своего слова. И потому, если вы хотите людям, которые не готовят-ся быть ораторами, дать понятие о том, что такое красноречие, а людям, которые хотят быть ораторами дать средство к изучению красноречия, то не пишите рито-рики, а переберите речи известных ораторов всех народов и всех веков, снабдите их подробной биографией каждого оратора, необходимыми историческими при-мечаниями, ивы окажете этой книгой великую услугу и ораторам и не ораторам.