Аристотель (384-322 гг. до н. э.)

Риторика P³P

Книга первая

Риторика — искусство, соответствующее диалектике, так как обе они каса-ются таких предметов, знакомство с которыми может некоторым образом считать-ся общим достоянием всех и каждого и которые не относятся к области какой-либо отдельной науки. Вследствие этого люди некоторым образом причастны обоим искусствам, так как всем в известной мере приходится как разбирать, так и поддерживать какое-нибудь мнение, как оправдываться, так и обвинять. В этих случаях одни поступают случайно, другие действуют согласно со своими способ-ностями, развитыми привычкою. Так как возможны оба эти пути, то, очевидно, можно возвести их в систему, поскольку мы можем рассматривать, вследствие чего достигают цели как те люди, которые руководятся привычкой, так и те, кото-

10

рые действуют случайно, а что подобное исследование есть дело искусства, с этим, вероятно, согласится каждый. До сих пор те, которые строили системы ри-торики, выполнили лишь незначительную часть своей задачи, так как в этой об-ласти только доказательства обладают признаками, свойственными ораторскому искусству, а все остальное не что иное, как аксессуары.

Так как очевидно, что правильный метод касается методов убеждения, а способ убеждения есть некоторого рода доказательство, ибо мы тогда всего бо-лее в чем-нибудь убеждаемся, когда нам представляется, что что-либо доказано, риторическое же доказательство есть энтимема, и это, вообще говоря, есть са-мый важный из способов убеждения, и так как очевидно, что энтимема есть неко-торого рода силлогизм и что рассмотрение всякого рода силлогизмов относится к области диалектики — или в полном ее объеме или какой-нибудь ее части, то яс-но, что тот, кто обладает наибольшей способностью понимать, из чего и как со-ставляется силлогизм, тот может быть и наиболее способным к энтимемам, если он к знанию силлогизмов присоединит знание того, чего касаются энтимемы, и того, чем они отличаются от чисто логических силлогизмов, потому что с помощью одной и той же способности мы познаем истину и подобие истины. Вместе с тем люди от природы в достаточной мере способны к нахождению истины и по боль-шей части находят ее; вследствие этого находчивым в деле отыскания правдопо-добного должен быть тот, кто так же находчив в деле отыскания самой истины.

Риторика полезна, потому что истина и справедливость по своей природе сильнее своих противоположностей, а если решения постановляются не должным образом, то истина и справедливость необходимо побеждаются своими противо-положностями, что достойно порицания. Кроме того, если мы имеем даже самые точные знания, все-таки нелегко убеждать некоторых людей, говоря на основании этих знаний, потому что оценить речь, основанную на знании, есть дело образо-вания, а здесь перед толпою это невозможно. Здесь мы непременно должны вес-ти доказательства и рассуждения общедоступным путем, как мы говорили это и в «Топике» относительно обращения к толпе. Кроме того, необходимо доказывать противоположное, так же как и в силлогизмах, не для того, чтобы действительно доказывать и то и другое, потому что не должно доказывать что-нибудь дурное, но для того, чтобы знать, как это делается, а также, чтобы уметь опровергнуть, если кто-либо пользуется доказательствами несогласно с истиной.

Из остальных искусств ни одно не занимается выводами из противополож-ных посылок; только диалектика и риторика делают это, так как обе они в одина-ковой степени имеют дело с противоположностями. Эти противоположности по своей природе не одинаковы, но всегда истина и то, что лучше по своей природе, более поддаются умозаключениям и, так сказать, обладают большей силой убеж-дения.

Сверх того, если позорно не быть в состоянии помочь себе своим телом, то не может не быть позорным бессилие помочь себе словом, так как пользование словом более свойственно человеческой природе, чем пользование телом. Если же кто-либо скажет, что человек, несправедливо пользующийся подобной способ-ностью слова, может сделать много вреда, то это замечание можно до некоторой степени одинаково отнести ко всем благам, исключая добродетели, и преимуще-ственно к тем, которые наиболее полезны, как, например, к силе, здоровью, бо-гатству... человек, пользуясь этими благами как следует, может принести много пользы, несправедливо же пользуясь ими, может сделать очень много вреда.

Итак, очевидно, что риторика не касается какого-нибудь отдельного класса предметов, но, как и диалектика, имеет отношение ко всем областям, а также, что она полезна и что дело ее — не убеждать, но в каждом данном случае находить способы убеждения; то же можно заметить и относительно всех остальных ис-

11

кусств, ибо дело врачебного искусства, например, заключается не в том, чтобы делать всякого человека здоровым, но в том, чтобы, насколько во «можно, при-близиться к этой цели, потому что вполне возможно хорошо лечить и таких лю-дей, которые уже не могут выздороветь.

Кроме того, очевидно, что к области одного и того же искусства относится изучение как действительно убедительного, так и кажущегося убедительным, по-добно тому, как к области диалектики относится изучение как действительного, так и кажущегося силлогизма: человек делается софистом не в силу какой-нибудь особенной способности, а в силу намерения, с которым он пользуется своим да-рованием. Впрочем, здесь (в риторике) имя ритора будет даваться сообразно как со знанием так и с намерением (которое побуждает человека говорить). Там же (в логике) софистом называется человек по своим намерениям, а диалектиком — не по своим намерениям, а по своим способностям.

Итак, определим риторику как способность находить возможные способы убеждения относительно каждого данного предмета. Это не составляет задачи какого-нибудь другого искусства, потому что каждая другая наука может поучать и убеждать только относительно того, что принадлежит к ее области, как, например, врачебное искусство — относительно того, что способствует здоровью или ведет к болезни, геометрия — относительно возможных между величинами измерений, арифметика — относительно чисел; точно так же и остальные искусства и науки; риторика же, по-видимому, способна находить способы убеждения относительно каждого данного предмета, потому-то мы и говорим, что она не касается какого-нибудь частного, определенного класса предметов.

Из способов убеждения одни бывают «нетехнические», другие же «техниче-ские». «Нетехническими» я называю те способы убеждения, которые не нами изо-бретены, но существовали раньше помимо нас; сюда относятся: свидетели, пока-зания, данные под пыткой, письменные договоры и т.п.; «техническими» же я на-зываю те, которые могут быть созданы нами с помощью метода и наших собст-венных средств, так что первыми из доказательств нужно только пользоваться, вторые же нужно предварительно найти.

Что касается способов убеждения, доставляемых речью, то их три вида: одни из них находятся в зависимости от характера говорящего, другие — от того или другого настроения слушателя, третьи — от самой речи. Эти последние за-ключаются в действительном или кажущемся доказывании.

Доказательство достигается с помощью нравственного характера говоря-щего в том случае, когда речь произносится так, что внушает доверие к человеку, ее произносящему, потому что вообще мы более и скорее верим людям хорошим, в тех случаях, где нет ничего ясного и где есть место колебанию, — и подавно; и это должно быть не следствием ранее сложившегося убеждения, что говорящий обладает известными нравственными качествами, но следствием самой речи, так как несправедливо думать, как это делают некоторые из людей, занимающихся этим предметом, что в искусстве заключается и честность оратора, как будто она представляет собой, так сказать, самые веские доказательства.

Доказательство находится в зависимости от самих слушателей, когда по-следние приходят в возбуждение под влиянием речи, потому что мы вносим раз-личные решения под влиянием удовольствия и неудовольствия, любви или нена-висти. Этих-то способов убеждения, повторяем, исключительно касаются нынеш-ние теоретики словесного искусства. Каждого из этих способов в отдельности мы коснемся тогда, когда будем говорить о страстях.

Наконец, самая речь убеждает нас в том случае, когда оратор выводит дей-ствительную или кажущуюся истину из доводов, которые оказываются в налично-сти для каждого данного вопроса.

12

2.2. О ПЕРВОЙ РУССКОЙ «РИТОРИКЕ»

Изучение истории развития риторической мысли в России особенно на эта­пе появления первой русской «Риторики» весьма поучительно и важно во многих отношениях. Во-первых, познать истоки развития русских традиций в области ри­торики — это обогатить свою речевую культуру, речевую эрудицию пониманием исконно русских речевых правил, которые являются нашим национальным дос­тоянием. Во-вторых, знание прошлого — это всегда знание, которое позволяет осмыслить не только традиции, но и понять основные стратегии развития ритори­ки, которые могут быть ей характерны в будущем.

Риторика как одна из словесных наук развивалась крайне неравномерно. Особенно интенсивно она формировалась на переломных этапах нашей истории. Специально предпринятое социально-филологическое исследование В. И. Ан-нушкина показало, что, например, эпоха петровских преобразований вызывает к жизни серию блестящих руководств по ораторскому искусству — перечислим наи­более популярные: «О силе риторичестей» Софрона Лихуда, основателя и препо­давателя Славяно-греко-латинской академии, «Риторика» Михаила Усачева (ко­нец XVII в.), «Наука проповедей» и «Книга сия философская» (краткая риторика) Андрея Белобоцкого (начало XVIII в.), «Риторическая рука» Стефана Яворского (1705 г.), переведенная с латинского языка Федором Поликарповым, «Книга все-красного златословия» грека Козьмы Афоноиверского (1710 г.) и многие другие⁴.

Характерно, что книги по риторике, как правило, неоднократно переписыва­лись, при этом каждый учитель разрабатывал свою программу, свой курс, который вновь переписывался. Поэтому в библиотеках Москвы, Петербурга, других горо­дов в отделе редких книг можно найти не один вариант рукописных учебников од­ного и того же автора. Однако характерно, что практически все рукописные книги по риторике наряду с проблемами «слова», проповеди, имели наставления «о добродетели», «о похвале философии», о том, что «изучение философии надо соединять с обучением красноречию».

Исследователи отмечают, что до 1747 года, т.е. до издания М. В. Ломоно­совым учебника «Краткое руководство по красноречию», фундаментального науч­ного труда по курсу риторики не было. Вместе с тем было бы неправильно считать вышеназванный учебник М. В. Ломоносова первой русской риторикой. Действи­тельно, если мы обратимся к исследованиям по истории риторической мысли на Руси, то увидим, что начиная с XI века в рукописях активно используются такие слова, «ритория», «ритор», «витийство» (вития — оратор).

Перенос достижений античной риторики в средневековые риторические правила в Древней Руси имеет вполне обоснованные исторические корни. Греко-латино-византийская культура, знания в области философии, диалектики и рито­рики и других наук особенно активно перерабатывались христианскими оратора­ми, «отцами церкви», которые особенно знали им цену.

Подтверждением тому является использование в «притчах» Василия Вели­кого — христианского оратора IV в. н. э. — такого понятия, как «изобретение», ко­торое используется применительно к ораторской речи для характеристики замыс­ла и содержания речи.

«Риторика» в Древней Руси «возвышалась» как одна из главных наук, так как она «украшала словами и возвеличивала царей... и славя их, похвалами вен­чала»⁵.

В древнерусском сборнике пословиц, афоризмов XIV-XV веков под назва­нием «Пчела» содержится много поучительных изречений, которые с полным ос­нованием можно отнести к правилам мудрости и практической риторики того пе­риода:

13

«Апостол рече: будь всяк человек скор на послушание, а ленив на глагола-ние»;

«Негласное дело лучше, нежели слово несовершенное»;

«Удобное камень всуе пустити, нежели слово праздно»;

«Учитель нравом да покорит ученика, а не словом»;

«Уши свои не ко всем преклоняй словам, ибо злое слово злому делу на-ставник есть»;

«Слово как благим житьем одевает душу образом... Ласточки тишину про-поведуют весеннюю, а мудрые слова — беспечалие»;

«Именно слово человека то его знаменье, то же его град, то же его сала, то же оружие, то же и стена»P⁶P.

Вот некоторые советы Василия Великого для обретения «смиреномудрия»: «Да не будет у тебя софических прекрас в слове... речей горделивых и решитель-ных, но во всем отсекай величавость. Будь добр с другом, кроток со слугою, не памято злобив на дерзких, человеколюбив к смиренным, утешай злосчастных, по-сещай болезнующих, совершенно никого не презирай, приветствуй с приятностью, отвечай со светлым лицом, ко всем будь благосклонен, доступен, не пускайся в похвалы самому себе, не вынуждай и других говорить о тебе, прикрывай, сколько можно, свои преимущества, а в грехах сам себя обвиняй и не жди обличения от других. Не будь тяжел в выговорах, обличай не скоро и не со страстным движени-ем, ибо это — признак высокомерия; не осуждай за маловажное, как будто сам ты строгий праведник»P⁷P.

Какой мудростью и нравственной силой веет от этих слов, которые и спустя много веков звучат как проповедь человеколюбия, как заповедь самовоспитания, саморазвития!

Одним из классических древнерусских сочинений, вобравших в себя рито-рические знания, является «Сказание о семи свободных мудростях», в которые входили такие науки, как грамматика, риторика, диалектика, арифметика, геомет-рия, астрономия, музыка. Ценность «Сказания» заключалась в том, что среди наук отдельная глава была посвящена риторике, а сам материал этого раздела в 1620 году вошел в первую русскую «Риторику». Первая русская «Риторика» призывая к изучению своей мудрости, гласила: «Видят меня многие, да не внимают обо мне. Я же, как благой и мудрый друг, всех добротою люблю и всех в лепоту желания своего призываю. Но вы меня, честной науки, удаляетесь и навыкнути мне не же-лаете»P⁸P. Риторика упрекает нерадивых за то, что из-за незнания ее «учения» те создают речи не «по естеству, как лепо бывает» (лепота = красота), а риторика рассматривалась как учение об украшении всех видов речи: «Везде и всегда, ко-гда пишете или говорите, то все это мною совершаете и украшаете»P⁹P. Когда же пренебрегают знанием риторической мудрости, то это приводит к весьма плачев-ным результатам: «Когда что в письменах или стихах, или в посланиях, или в ка-ких-то беседах или разговорах без моего риторического пристроения создается, тогда и сами не можете уразуметь сказанного, поскольку презираете меня, свою мудрость — риторику, могущую вас слаще еще умаслить и краше червленицы ук-расить и лучше злачных цветов и благовонных ароматов удивить ваш разум моим учением»P¹⁰P.

Первая русская «Риторика», характеризуя себя необыкновенными, витиева-тыми эпитетами, знакомит читателя с основами этико-практической мудрости: «ибо я есть честна и велика, свободная мудрость» риторика нарицаюсь, то есть источник хитроречия (хитрость = искусство, умение, знание). А потому примите меня с любовными возжеланиями. Я же дамся вам с быстрым светлоречием, ибо я — мудрость сладкогласой речи, я — сладость дивного и стройною сказания, я — доброта неоскудеющего богатства, я — сокровище некраденного стяжательства, я

14

— велеричие, не отягощающее слух, я — от людей вражду темную отгоню и вме­сто нее светлую любовь в них вселю. Я лень отгоняю и брань попираю, благосты-ню же ввожу и совет составляю, я лукавые слова посекаю и ложь обличаю, лесть отсекаю, а целомудрие утверждаю. Я — светлая слава и умная сила»¹¹.

Итак, русская риторика уже на этапе ее зарождения понималась как синте­тическая наука и искусство речевой деятельности. Человек, в совершенстве вла­деющей ею, становился источником мудрости и добрых дел, обладателем неос-кудевающего богатства. Нетрудно наметить, что риторика Древней Руси как науч­ное знание и практическое умение включала в себя и устную речь, и фольклор, и различные формы ораторских речей, и письмо, и различные виды литературного творчества, и многое другое. О чем можно судить и по следующей записи автора риторики XVII века: «Взыскавший меня не утрудится, а обретенный вскоре без печали будет. Ибо я младых обучаю и старых умудряю... Поскольку во все мысли порядок слова изливаю, что знали и умели во всех практических и духовных делах и на судах — по обычаям и законам государства, где кто родился, ясно рассказать и ко всякой речи светлости словесной прибавить, исполнить речь сладостью и удивить всех слушателей расторопностью суждений...»¹².

Мы полагаем, что знакомство читателя с приведенными размышлениями автора древнерусской риторики позволяет лишний раз проникнуться уважением и восхищением той мудростью и изяществом слога, которые говорят о высоком уровне речевой культуры того периода.

И тем не менее читатель вправе задать вопрос: «В каком же году появилась русская «Риторика»?» Специально предпринятое с этой целью историко-филологическое исследование В. И. Аннушкина показало следующее: «К 1620 году относятся наиболее ранние списки первой русской «Риторики». Правда, это не значит, что «Риторика» была создана в этом году, но можно предположить, 410 после Смутного времени, во втором десятилетии XVII века, когда появилась по­требность в создании всего известного корпуса наук («художеств», «мудростей»), на Руси появилась и эта «Риторика»¹³.

То, что по этой «Риторике» обучали на Руси более 70 лет и она была чрез­вычайно популярным сочинением, доказывает как большое количество списков (36) известных в настоящее время, так и отсутствие других русских учебников ри­торики вплоть до 90-х годов XVII века.

Записи писцов на страницах рукописей приводят к выводу о том, что «Рито­рику» знали и изучали в Москве, Новгороде, Ярославле, Ниловой пустыне, Соло­вецком монастыре и ряде других монастырей к северу от Москвы. В самом ран­нем списке начальной редакции марта 1620 года на форзаце рукописного сборни­ка записано имя владельца — дьякона московского Алексиевского девичьего мо­настыря Артемия Спиридонова, который владел рукописью в 40-е годы. А в 1673 году «вдова Артемьевская, что на Тверской живет, продала рукопись черному по­пу Ионе Дорофеевскому, который не преминул заклеить имя прежнею владельца, исчезнувшего от исследователей более чем на 300 лет»¹⁴.

Древнерусский текст «Риторики» включает в себя две части — две книги риторики, написанные кратко в вопросах и ответах ради скорого и удобного нау­чения. Книга первая «Об изобретении дел» содержит следующие разделы-главы:

I. Риторика, ритор, «воследования ритора».

II. Четыре рода речей.

III. Постановления дел:

1) начальные постановления (учение о силлогизме);

2) постановления судебного рода (части судебного процесса).

IV. Шесть частей (композиции) речи.

V. Общие места («места доказательств и опровержений»).

15

VI. Возбуждение страстей.

Кратко остановимся на содержании перечисленных разделов.

В разделе «Риторика», как и в любом учебнике, раскрывается сущность са­мой науки: «Что есть риторика и что содержит учение ея? — Риторика есть яже (та, что) научает пути правою и жития полезного добрословия... сию науку назы­вают сладкогласие и краснословие, поскольку она учит красиво и удобно говорить писать».

Следует наметить, что слова типа «краснословие», «благословие», «добро-словие», «хитрословие» используются не только как слова-синонимы, но и рас­крывают различные виды речевой деятельности, ее нравственные основы.

Риторика XVII века учила самым разным видам и жанрам речей, а ее глав­ная задача была научить человека «рассуждать», строить композиционно пра­вильно беседу, выражать «великие дела краткими словами», чтобы в речи при­сутствовали «светлость и снято словесное»¹⁶.

Первая книга, раскрывая «воследования ритора», формировала те пять традиционных требовании или частей, зная которые, оратор правильно строил свою речь: изобретение, расположение, выражение, память, произношение. «Изобретение» применительно к речи характеризовалось как «способность по­мыслы рождать», излагать «все существо дела ясно и правдоподобно»¹⁷.

В процессе работы над текстом выступления ритор должен правильно рас­положить изобретенное им содержание. «В расположении необходимо помнить о порядке, делении, числе, наименовании (частей разделенной вещи). Следующая задача ритора — соединение слов и выражений. Соединение слов есть приложе­ние и подбор подходящих слов, выражений и притч (примеров) к изобретенному содержанию речи»¹⁸. После этого ритор должен хорошо запомнить разработанное им содержание речи. Все это действие вписывается в четвертый этап — «восле-дование ритора», т.е. напоминание: «Память есть совершенное и крепкое в разум взятие содержания дела и слов»¹⁹.

Пятый этап «воследования ритора» — «гласомерное говорение», т.е. «гла­са и тела мерное (ритмичное) и вежливое устроение, происходящее от достоинст­ва слов и содержания речи»²⁰.

«Гласомерная речь бывает распространенной или краткой; и в одних слу­чаях она подобна тому, как скрываемое светом на середину вынесли и выявили; в других же — речь разгорается, словно светловоздушное пламя от искры; иная речь плывет, будто корабль по морю; или — будто мед, услаждает и светлора-зумно просвещает; и то расширяется, то сокращается и мысленно понимается»²¹.

В русской «Риторике» по античной традиции выделялось четыре рода ре­чей: учебная, судебная, совещательная, показательная: «Учебный род (научаю­щий) описывает способы и приемы обучения, чему также диалектика учит»; «Род судебный описывает брани (споры) или спорные речи двух противников на суде»; «Род совещательный учит радеть и советовать кому-либо в его делах, а также отговаривать от противного, чтобы чего недоброю и непригодного затем не по­следовало»; «Род показательный содержит похваление делу или хулу»²².

Далее рассмотрим, что в русской «Риторике» понималось под «постановле­нием дел»: «Что прежде всего подобает смелеть в каком-либо судебном деле или спорных речах двух соперников-ораторов? — Подобает смотреть постановление дела. Под «постановлением дела» понимается основное логическое построение речи — «силлогизм», понимаемый как предложение, содержащее всю сущность дела, к которому следует приводить все доказательства и сказанные слова». При этом «какова начальная посылка, таковыми же и подходящими к ней должны быть середина рассуждений и его окончание, не расходясь ни в чем. Если же есть рас-

16

хождение, то последующие рассуждения разрушают первые — такими речами разрушается дело»²³.

В спорной речи двух соперников особое значение придается силлогизму: «Силлогизмом называется окончательное и истинное объяснение дела»²⁴.

С точки зрения риторических правил, особенно при построении судебной речи, рекомендовалось выделять следующие шесть частей:

«1. Предисловие. 2. Повествование. 3. Предложение. 4. Доказательство («укрепление»). 5. Опровержение («развязание»). 6. Заключение («доконча-ние»)».

В первой русской «Риторике» XVII века отдельная глава посвящалась «воз­буждению сердца слушателей», где большое внимание уделялось эмоционально­сти речи, описанию различных видов эмоциональной отзывчивости слушателей (любви, гнева, смелости, страха, надежды, зависти и др.).

Вторая книга русской «Риторики» называлась «Об украшении слова». Эта книга раскрывала правила речевого словоупотребления, формировала умение пользоваться различными фигурами и стилями речи. Большое внимание уделя­лось умению использовать тропы, схемы (фигуры речи): «Что есть троп? Троп есть перемена или обращение слова от истинной свойственной ему природы к вещи подобной или ближней, например, Демосфен говорит: «Филипп, царь маке­донский, величеством и высотой совершенных им дел опьянен был» — здесь нет

²⁶

истинного значения пьянства».

В заключение этого параграфа, посвященной первой русской «Риторике», хотелось бы сказать, что даже самое общее знакомство с ее содержанием дает много пищи для размышления любому человеку, особенно тому, кто желает учиться риторике.