ГАЛИНДА 8 page

Женщину усадили в глубокое кресло, формой похожее на огромную наклоненную чашу, и гном умастил благовониями ее срамные места. Потом он указал на Тиббета, который начал ерзать и постанывать под Тигром.

– Пусть икс – это Безымянный Бог, – провозгласил гном и ткнул пальцем Тиббету в ребра.

Он извлек из ларца плетку и хлестнул Тигра по боку. Тот дернулся вперед и уткнулся мордой между ног женщины.

– А игрек – Дракон времени, затаившийся в пещере, – продолжал гном и снова хлестнул Тигра.

Дальше он занялся женщиной. Смоченной в масле рукой он провел по ее груди, по набухшим соскам, привязал ее к креслу, но не слишком сильно, и дал в руки плетку, чтобы она могла подгонять Тигра.

– А зет пусть будет Кембрийской ведьмой. Посмотрим, появится ли она здесь.

Зрители неистовствовали, будто сами участвовали в действе. Острый плотский запах неведомого заставлял их рвать на себе пуговицы, кусать губы и тянуться ближе, ближе…

– Таковы переменные нашего уравнения, – заключил гном, и зал погрузился во мрак. – Начнем же истинное познание!

Магнаты из Шиза, с самого начала опасаясь растущего могущества Гудвина, решили не прокладывать железную дорогу в Изумрудный город, как намеревались когда‑то. Поэтому путь от Шиза до столицы занимал не меньше трех дней – и то по хорошей погоде и для богатых, у которых хватало денег менять лошадей на каждой станции. Глинде с Эльфабой потребовалось больше недели – холодной, пасмурной недели под осенними ветрами, срывавшими сухие листья со стонущих деревьев.

Как и другие пассажиры третьего класса, девушки ночевали в дешевых комнатках над кухней и жались друг к другу на одной жесткой постели ради тепла, спокойствия и, как убеждала себя Глинда, безопасности. С сеновала доносились чьи‑то приглушенные голоса, перемежаемые взрывами смеха; кухарки внизу громыхали посудой. От всех этих звуков Глинда вздрагивала, как от кошмарного сна, и крепче прижималась к Эльфабе. Та и вовсе не смыкала глаз по ночам, а отсыпалась днем, в тряском дилижансе, положив голову подруге на плечо. Земля за окном становилась все пустыннее, деревья съеживались, словно берегли силы.

Постепенно песчаные пустоши сменились деревенскими пейзажами. Появились вытоптанные луга с тощими, печально мычашими коровенками, показались голые деревенские дворы. Хмурая крестьянка, преждевременно состаренная горем и обидой на бесполезное небо, проводила дилижанс глазами, в которых читалось одно желание: быть хоть на краю света, лишь бы не на этом гиблом клочке земли.

Дальше пошли заброшенные мельницы, заколоченные амбары – и вдруг, посреди всеобщего запустения, вырос Изумрудный город – величественный, хвастливо заслоняющий горизонт, немыслимый, будто мираж посреди безжизненных Центральных земель. Глинда невзлюбила его с первого взгляда. Выскочка, а не город. Видимо, в ней заговорила древняя гилликинская кровь. Что ж, тем лучше.

Когда дилижанс въехал в город через Северные ворота, жизнь вокруг снова заиграла. Даже оживленнее, чем в Шизе. Изумрудный город был солиднее и серьезнее Шиза и, казалось, хотел своим примером доказать, что построен не для веселья, а скорее для гордости и самолюбования. Это чувствовалось и в ширине дорог, и в размерах улиц, парков и площадей, и в архитектуре зданий.

– Сколько пышности и помпезности – какое ребячество, – пробормотала Глинда. – Кем они только себя воображают?

Эльфаба, побывавшая здесь по пути из Квадлинии, не отвлекалась на градоустройство, а с интересом разглядывала сновавших туда‑сюда горожан.

– Смотри, ни одного Зверя, – сказала она Глинде. – Нигде. Может, они ушли в подполье?

– В подполье? – В воображении Глинды возникли картины из старинных преданий о подземных королях, гномах из рудников Маррании и спящем в глубокой пещере Драконе времени, чей сон сотворил страну Оз.

– Ну, спрятались, – нетерпеливо пояснила Эльфаба. – Смотри, сколько нищих. Кто они, интересно? Разоренные крестьяне? Несчастные голодающие? Или просто… отбросы общества? Только глянь на них. Квадлины, у которых отродясь ничего не было, – и то лучше, чем эти… эти…

В стороны от широкой дороги, по которой они ехали, расходились улочки, где под жестяными и картонными навесами ютились нищие. Среди маленьких копошащихся фигурок было много детворы, но попадались и приземистые манчики, и гномы, и даже гилликинцы, сгорбленные от голода и горя. Дилижанс сбавил ход, и многолюдная толпа обрела лица. Вот у стены молодой, но уже беззубый марран с отрезанными по колено ногами просит подаяния. А там квадлинша («Смотри!» – воскликнула Эльфаба и схватила Глинду за руку), краснощекая, смуглая, в платке, сует крохотное яблочко своему малышу. Три размалеванные шлюхи. Ватага визжащих детей жмется к торговцу, чтобы обчистить его карманы. Лоточники с тележками. Лавочники, чьи товары надежно спрятаны за железными решетками. И повсюду полицейские со шпагами и дубинками.

Заплатив извозчику, Глинда и Эльфаба направились ко дворцу, возвышавшемуся башнями и куполами, широкими колоннами из зеленого мрамора и ставнями из синего агата. Там, посреди этого великолепия, под широкой золоченой крышей, сверкавшей в закатном свете, находился Тронный зал.

Целых пять дней понадобилось на то, чтобы пробиться через полчища охранников и секретарей. Не один час ждали они минутной встречи с распорядителем аудиенций. Раздраженная до крайности Эльфаба сказала ему сквозь зубы, что они от мадам Кашмери.

– Завтра в одиннадцать, – мигом решил распорядитель. – Между послом в Иксию и настоятельницей Женского ордена духовного насыщения. Форма одежды вечерняя.

И сунул им памятку с требованиями к наряду, которую они, за неимением лучших платьев, отправили в мусорное ведро.

На следующий день, в три вместо одиннадцати, из Тронного зала вышел расстроенный посол. Глинда в восьмидесятый раз поправила поникшие перья дорожной шляпы и вздохнула.

– Только чур, говорить будешь ты, – сказала она.

Эльфаба кивнула. Она выглядела усталой, но полной железной решимости. В дверях приемной показался распорядитель.

– У вас четыре минуты, – сказал он. – Не приближайтесь, пока не прикажут. Не заговаривайте, пока к вам не обратятся. Отвечайте только то, о чем спросят. Обращаться к великому Гудвину будете «ваше величество».

– То есть по‑королевски? – фыркнула Эльфаба. – Разве королей не…

Глинда пихнула ее локтем. Совсем ничего не соображает, ей‑богу. Неужели они для того тащились в такую даль, чтобы теперь из‑за какой‑то мелочи им дали от ворот поворот. К счастью, распорядитель не обратил внимания на слова Эльфабы. Он провел девушек к высоким резным дверям, украшенным загадочными знаками, и предупредил:

– Великий Гудвин сегодня не в духе: ему доложили о беспорядках в Винкусе. Я бы на вашем месте готовился к худшему.

Два рослых гвардейца растворили двери, и девушки вошли в Тронный зал. Они ожидали увидеть перед собой престол, но вместо этого оказались в пустой, слегка вытянутой влево комнате, в конце которой, под аркой, был переход в другую комнату, вытянутую уже вправо, оттуда – в следующую, опять вытянутую влево, и в следующую, снова вправо. Казалось, комнаты эти были зеркальными отражениями друг друга, разве что каждая следующая была чуть поменьше предыдущей, а повороты вправо были круче, чем влево. Комнаты закручивались вокруг невидимого стержня. «Как будто мы движемся по раковине улитки», – думала Глинда, вспоминая уроки биологии. Они прошли через восемь или десять таких зал, прежде чем оказались в высоком круглом помещении, тускло освещенном свечами на старинных узорчатых канделябрах. В центре на помосте стоял трон из зеленого мрамора. Повсюду – на полу, потолке, стенах и самом троне – поблескивали бесчисленные изумруды. Трон пустовал.

– Вышел, – сказала Эльфаба. – В туалет, наверное. Подождем.

Они стояли у входа в последний зал, не решаясь без приглашения пройти дальше.

– Надеюсь, это не входит в наши четыре минуты, – сказала Глинда. – Мы только добирались минуты две.

– Тс‑с! – Эльфаба прижала палец к губам.

Глинда послушно притихла. Казалось, ничего не изменилось в зале, но Эльфаба насторожилась, как охотничья собака, почуявшая дичь: шея вытянута, ноздри раздуваются, глаза горят.

– Что такое? – не выдержала Глинда.

– Тише! Слышишь звук?

Какой еще звук? Разве что свечи чуть потрескивают? Или это шуршит шелк? К ним идет Гудвин, но откуда? А ведь действительно звук: шорох или даже шипение, как будто где‑то в соседней комнате ветчина шкварчит на сковородке.

Неожиданный порыв ветра от трона всколыхнул пламя свечей. На помост закапали крупные капли дождя. Грянул гром – декоративный комнатный раскат, напоминавший скорее грохот кухонной утвари. На троне заплясали огни, которые Глинда приняла сначала за молнию, пока не разглядела, что это светящиеся кости, соединенные в человеческий скелет. Грудная клетка скелета распахнулась на две половинки – две чудовищные костлявые ладони, – и среди бури раздался голос, шедший не из головы, а из самой середины светящегося существа, оттуда, где у человека находилось бы сердце.

– Я Гудвин, великий и ужасный! – пророкотало светящееся существо, заглушая гром. – Кто вы и зачем пришли ко мне?

Глинда покосилась на Эльфабу и пихнула ее: мол, начинай. Но та оцепенела от ужаса. Ах да, конечно, у нее же бзик с дождями.

– Кто‑о‑о‑о вы‑ы‑ы?! – прогремел скелет.

– Эльфи! – шикнула Глинда.

Бесполезно.

– Ах ты ничтожество! – выдохнула Глинда. – Столько говорила, а сама… – И уже обращаясь к Гудвину: – Если позволите, ваше величество, я Глинда Ардуэнская из Фроттики, а это Эльфаба Тропп из Нестовой пустоши.

– А если не позволю? – осведомился Гудвин.

– Какое ребячество, честное слово, – вполголоса пробормотала Глинда и снова пихнула подругу. – Ну же, просыпайся, я не смогу объяснить, зачем мы сюда пришли.

Насмешка Гудвина, казалось, вывела Эльфабу из ступора. Крепко вцепившись в руку Глинды, она сказала:

– Мы учимся в Шизском университете, в колледже Крейг‑холл, которым руководит мадам Кашмери. Мы привезли с собой крайне важные сведения.

– Правда? – удивилась Глинда. – Спасибо, что хоть сейчас сказала.

Дождь приутих.

– А, мадам Кашмери, загадочнейшая из женщин, – промолвил Гудвин. – Так это она вас послала?

– Нет, ваше величество, – ответила Эльфаба. – Мы приехали по собственному желанию. Не мне обсуждать с вами слухи – они всегда ненадежны, но…

– Напротив, слухи поучительны, – перебил ее Гудвин. – Они подсказывают, куда ветер дует. – Порыв ветра дунул к девушкам, и Эльфаба отскочила назад, чтобы ее не забрызгало дождем. – Ну, рассказывайте ваши слухи. Я слушаю.

– Нет, – повторила Эльфаба. – Мы прибыли с более важной целью.

– Что ты несешь? – ужаснулась Глинда. – Хочешь, чтобы нас бросили в тюрьму?

– Откуда вам знать, что важно, а что нет? – проревел Гудвин.

– Мне на то голова дана, – бросила Эльфаба. – Вы не звали нас сюда для того, чтобы мы сплетничали. Мы прибыли со своей программой.

– Откуда тебе знать, что я вас не звал? Действительно, откуда? Особенно после разговора с Кашмери.

– Полегче, – шепнула Глинда. – Ты выводишь его из себя.

– Подумаешь! – фыркнула Эльфаба. – Он меня уже вывел. – И, повысив голос, продолжала: – Мы приехали сообщить об убийстве великого ученого и мыслителя, ваше величество! О его важнейших открытиях и о том, как их замалчивают. Мы уповаем на справедливость, как, без сомнения, и вы. На то, что выводы профессора Дилламонда убедят вас пересмотреть свои недавние законы о правах Зверей…

– Дилламонд? – презрительно перебил ее Волшебник. – И ради этого вы приехали?

– Мы приехали говорить о целом Зверином народе, который планомерно лишают их…

– Я знаю о профессоре Дилламонде и о его работе, – фыркнул Гудвин. – Беспорядочно, бессистемно, бездоказательно. Другого и нельзя было ожидать от ученого Козла. Эмпиризм и шарлатанство без вразумительных объяснений. Скулеж, галдеж и… гм… ничего оригинального. Не наука, а сплошное политиканство. Вас, возможно, заразил его азарт? Его животная страсть? – Скелет оживленно подпрыгнул или, может, содрогнулся от отвращения. – Я наслышан о взглядах и так называемых открытиях профессора, но ничего не знаю ни о каком убийстве. Не знаю и не хочу знать.

– Я не привыкла к беспредметным спорам, – заявила Эльфаба и вынула из рукава свернутую трубочкой стопку бумаг. – Это не пропаганда, ваше величество, а тщательно разработанная «Теория о зачатках сознания», как назвал ее профессор Дилламонд. Вы поразитесь его заключениям. Ни один добродетельный правитель не должен закрывать глаза на вытекающие…

– Мне лестно слышать, что ты считаешь меня добродетельным, – пророкотал Гудвин. – Можешь оставить свои бумаги там, где стоишь. Если, конечно, не предпочитаешь передать мне их из рук в руки. – Скелет раскрыл объятия. – Моя птичка.

Эльфаба положила бумаги на пол.

– Хорошо, ваше величество, – хрипло сказала она. – Я пока буду считать вас добродетельным, иначе мне придется присоединиться к армии ваших противников.

– Да чтоб тебя! – выругалась Глинда сквозь зубы и громче добавила: – Это относится только к ней, ваше величество, я здесь совершенно ни при чем.

– Прошу вас, – сказала Эльфаба, и голос ее дрогнул (Глинда вдруг поняла, что впервые слышит в тоне Эльфабы умоляющие нотки). – Страдания Зверей невыносимы. Я говорю даже не об убийстве профессора Дилламонда. Все эти ущемления в правах, насильственное вытеснение Зверей из городов, низведение их до уровня бессловесного скота. Если бы вы покинули свой дворец, то сразу бы увидели всю тяжесть их положения. Поговаривают… опасаются, как бы не начались убийства и каннибализм. То, что происходит, безнравственно…

– Хватит! Я перестаю слушать, когда мне говорят о нравственности. В устах молодых это смешно, в устах стариков – скучно, в устах же людей средних лет по меньшей мере цинично.

– Но как иначе объяснить вам, что происходящее сейчас неправильно?

– Попробуй слово «непонятно», зеленая моя, и успокойся. Не дело девушки‑студентки, да и вообще рядового гражданина, решать, что правильно, а что нет. На то есть мы, повелители.

– Если бы я, как вы предлагаете, не рассуждала, что бы помешало мне убить вас?

– Убить? Как убить? – забеспокоилась Глинда. – Я не умею убивать, я никогда не стала бы никого… Ой‑ой‑ой. Я лучше пойду, ваше величество.

– Стойте! – прогремел Гудвин. – Хочу вас кое о чем спросить.

Они замерли. Шли минуты. Скелет задумчиво перебирал пальцами по ребрам, играя на них, как на арфе, щелкал костями. Потом он засунул руку в рот, вырвал пригоршню светящихся зубов, пожонглировал ими и с силой бросил об пол, где они взорвались разноцветными огнями. Дождь все лил, и струйки воды стекали через канализационную решетку.

– Мадам Кашмери, – наконец произнес Волшебник. – Провокаторша, сплетница, директор, учитель, исповедник и задушевная подруга для своих питомиц. Скажите, зачем она вас послала?

– Я же говорила, мадам тут ни при чем, – гордо ответила Эльфаба.

– Да знаешь ли ты, девчонка, что значит слово «пешка»? – взвизгнул Гудвин.

– А знаете ли вы, что значит сила воли? – парировала та.

Глинда зажмурилась, представив, что Волшебник вот‑вот их испепелит, но он только рассмеялся.

– Так что Кашмери от вас надо?

Глинда решила, что пора вмешаться.

– Чтобы мы получили достойное образование. Несмотря на свои причуды, она очень хороший директор. Это ведь такая сложная работа.

Эльфаба искоса бросила на подругу подозрительный взгляд.

– Она вас уже посвятила?

Глинда не поняла вопроса.

– Мы еще на втором курсе, – на всякий случай уточнила она. – Только начали специализироваться. Я – в магии, Эльфаба – в биологии.

– Понятно, – задумчиво протянул Гудвин. – И что вы собираетесь делать, когда в следующем году выпуститесь из университета?

– Я, наверное, вернусь во Фроттику и выйду замуж, – сказала Глинда.

– А ты?

Эльфаба молчала.

Скелет отвернулся, вырвал бедренные кости забарабанил ими по трону.

– Ну это уже просто смешно! – не выдержала Эльфаба. – Сейчас он совсем развалится. – Она шагнула вперед. – Ваше величество, пока у нас еще есть время…

Скелет обернулся. Череп его горел настоящим огнем, несмотря на все усиливающийся дождь.

– Я скажу вам свое последнее слово, – простонал он, как будто от боли. – Но прежде напомню отрывок из «Озиады», древнейшего героического эпоса о нашей стране.

Девушки притихли. Скелет важно начал:

Важно, как льдина, качаясь, – Кембрийская ведьма

Трет небосвод, так что хлещут кровавые струи.

Солнце снимает с небес и горячим его пожирает.

Месяц младой опускает в дорожную сумку,

А вынимает дородною полной луною.

Так шаг за шагом меняет она мирозданье,

Хоть и не видят людские глаза перемены.

– Смотрите, кому служите! – заключил Волшебник и с ослепительной вспышкой исчез. Погасли последние свечи, забулькала по трубам вода. Девушкам оставалось только вернуться тем же путем, каким они пришли.

* * *

Глинда заняла лучшее место в дилижансе до Шиза и бдительно охраняла соседнее.

– Занято, здесь сидит моя сестра, – говорила она уже третьему пассажиру.

«Подумать только! – удивлялась себе Глинда. – Прошел какой‑то год, а я не только не презираю зеленушку, но готова назвать ее своей сестрой. Как все‑таки меняет человека университетская жизнь! Я, наверное, единственная на все Пертские холмы видела Гудвина. Пусть с чужой подачи, не по собственной инициативе – не важно! Главное, видела. И осталась жива… Вот только мы мало чего добились».

Наконец показалась Эльфаба, как обычно закутанная в плащ с глубоким капюшоном. Она протиснулась сквозь толпу и заглянула в дверь дилижанса, которую открыла для нее Глинда.

– Наконец‑то! – воскликнула Глинда. – Я уж боялась, что ты опоздаешь. Извозчик вот‑вот тронет. Ты раздобыла что‑нибудь на обед?

Эльфаба кинула ей на колени пару апельсинов, кусок заплесневелого сыра и ломоть черствого хлеба.

– Этого тебе должно хватить до вечерней остановки.

– Что значит мне? А себе ты нашла еду получше?

– Скорее похуже, но ничего не поделать. Я пришла попрощаться – я не еду с тобой в Крейг‑холл. Найду другое место для обучения. Ноги моей больше не будет в этой… Кашмериной лавочке.

– Да что ты говоришь?! – всплеснула руками Глинда. – Как же я тебя отпущу? Твоя няня меня живьем съест. Несса погибнет, а Кашмери… Эльфи, одумайся!

– Скажи им, что я тебя похитила, а здесь отпустила. Они поверят. – Эльфаба стояла на ступеньке экипажа, не садясь внутрь, но и не спрыгивая. Пожилая марранка, смекнув, что удобное место рядом с Глиндой освободилось, быстренько туда пересела. – Передай им, что искать меня бесполезно. Я ухожу.

– Куда? Обратно в Квадлинию?

– Так я тебе и сказала! Хотя не буду врать: я пока и сама не знаю. Потом решу.

– Эльфи, садись в дилижанс, не дури, – вскричала Глинда. Извозчик уже взялся за поводья.

– Все будет хорошо, – сказала Эльфаба. – Ты теперь опытная путешественница, а обратная дорога всегда легче. Держись! – Она поцеловала подругу и соскочила со ступеньки.

Извозчик щелкнул поводьями. Глинда высунулась из экипажа, провожая глазами Эльфабу. Невероятно, как быстро зеленая девушка растворилась в толпе. Или это глупые слезы застилали Глинде взор? Эльфаба уж точно не плакала. Потому, видно, и не обернулась: не захотела показать сухие глаза. Но Глинде все равно было больно.