Два верных стража

В той стороне горного хребта, где солнце каждый вечер прощается с землей до следующего утра, сияет двумя белоснежными вершинами красавец Эльбрус. А на во­стоке теряется в туманной дали высокая шапка Казбека. Он первым приветствует утреннюю зарю, а та в ответ окрашивает его снега сла­бым румянцем.

Печальна история двух горных великанов...

Жили когда-то на кавказской равнине два неразлучных друга, два смелых джигита — Казбек и Эльбрус. Никогда не покидали они один другого — ни в ратном бою, ни в мирных делах, ни я веселых пирах.

Казбек был моложе и красивее, Эльбрус — старше и сильнее. Эльбрус любил своего младшего друга, как брата.

Спокойно жил народ в том краю: враги боялись нападать на аулы, зная, что когда Казбек и Эльбрус вместе, их никто не одолеет.

Но там, где отступает сила, находят лазейку клевета и коварство. Хитрые враги, которым выгодно было поссорить двух славных богаты­рей, подослали к Казбеку своих людей. Пришельцы притворились доб­рожелателями и стали нашептывать ему всякую ложь: будто Эльбрус смеется втихомолку над своим другом: «Что он без меня? Сучок без ветки, рука без плеча. Кабы не я — давно пропал бы».

Молод был Казбек и доверчив. Не знало лжи его честное сердце, и не думал он, что в этих словах может быть недобрый умысел. Пове­рил всему и отдалился от Эльбруса.

Крепко огорчился Эльбрус. Но вины за собой не знал никакой. Теперь он ходил целыми днями один по горам и лесам, надвинув па­паху на сурово сдвинутые брови. То преследовал голодного волка, то нападал без страха на медведя, то поражал одним ударом стального кинжала кабана или росомаху. Обида сделала его нелюдимым. Только

верных пса — Большой и Малый Бермамыт — неизменно сопровождали его и помогали в схватках с хищными зверями. А когда на­ступал вечер и на небо всходил золотой месяц, Эльбрус располагался на ночлег где-нибудь у ручья, около костра. А у ног его, как два стра­за, укладывались два верных пса — Большой и Малый Бермамыт.

Враги не довольствовались тем, что поссорили двух богатырей, хотели совсем обессилить их. Узнав, что Эльбрус бродит теперь по лесам одиноко, уговорили они Казбека напасть на него и убить. Об­манутый злыми наушниками, Казбек пошел и на это. Взял с собой всадников своих мнимых доброжелателей и отправился вслед за Эль­брусом.

Тихо было в ночном лесу. Лишь луна освещала уснувшие сосны да кричали совы.

Эльбрус спал на берегу ручья под старой чинарой. Около него на траве лежала сабля, а у ног, как два стража, лежали два верных пса — Большой и Малый Бермамыт.

Но вот чуткие псы подняли головы и заворчали сердито. Эльбрус открыл глаза и стал прислушиваться, но ничего не заметил и, прикрик­нув на псов, велел им молчать.

Псы успокоились, но потом вдруг вскочили и с лаем кинулись в темноту на подползавших врагов. Эльбрус поднялся, схватил в руки саблю и вступил в неравный бой.

Он был один, а против него — десятки воинов Казбека. Но трудно было одолеть Эльбруса, могучего, как джин. Один за другим враги падали на траву со стонами и проклятиями, моля о пощаде. И скоро у Казбека не осталось ни одного воина: все были или убиты или смер­тельно ранены.

Два пса — Большой и Малый Бермамыт — терзали их раны ост­рыми зубами.

И вот два богатыря, недавние друзья, а теперь жестокие враги, вступили в последний поединок. Казбек был слабее и не мог больше бороться с могучим Эльбрусом. Израненный, истекая кровью, он от­ступил и ушел туда, где поет свои вечные песни Терек. Здесь он опу­стил голову на грудь, и из глаз его полились слезы: славный джигит горько сожалел о ссоре со своим лучшим другом — Эльбрусом. Он понял, что враги разлучили их в своих корыстных целях. Но раскаи­ваться было поздно: силы его оставили, и Казбек заснул вечным сном.

Шли годы. Все так же пел свои песни Терек. Весна сменялась холодною зимою, и вновь наступало тепло, в долинах расцветали цве­ты, жарко светило летнее солнце.

Эльбрус по-прежнему был могуч и силен. Имя его наводило ужас на врагов. Но он оставался нелюдимым и все так же бродил по лесам со своими верными псами — Большим и Малым Бермамытом.

Однажды, идя по дороге, он встретил красивую девушку с кувши­ном на плече. У нее были золотистые косы и черные глаза, ласковые, как свет утренней зари. Эльбрус попросил у девушки воды, а псы по­корно опустились к ее ногам. Девушка напоила Эльбруса водой, но ни разу не посмотрела на него, и уста ее хранили гордое молчание.

С тех пор каждый день ходил Эльбрус по этой дороге, и девушка каждый день поила его водою. Но ни разу она не проронила ни слова, ни разу не улыбнулась. Ее сомкнутые уста хранили молчание. Как тебя зовут? — спросил однажды Эльбрус.

- Машук,— ответила девушка.

- Будь моей женой, Машук,— сказал Эльбрус,— Ты принесешь счастье в мой дом.

- Нет, Эльбрус,— сказала Машук.— Я скорее умру, чем стану твоей женой. Ты — убийца моего брата: ведь я сестра Казбека. Пастух Бешту милее мне, чем ты.

Машук давно ушла, а Эльбрус все стоял на дороге и печально смотрел ей вслед.

А потом ушел туда, где царил вечный холод и бушева­ли метели и, окутавшись снегами, горевал о прошлом и о прекрасной Машук до тех пор, пока от горьких дум серд­це не разбилось в его груди.

А два преданных пса, Большой и Малый Бермамыт, так и остались лежать верными стражами у ног своего хо­зяина.

Адиюх

Cтройной невестой в подвенечном платье белеет на крутом берегу реки Большой Зеленчук старинная баш­ня, из окон которой некогда печально глядела вдаль прекраснейшая из всех женщин.

Когда она протягивала к солнцу белые руки, они излучали яркий свет, затмевающий солнце. И ее звали Адиюх — светлорукая.

Красота ее лица сияла когда-то еще ярче, а теперь на нем лежала тень грусти, лежала с того самого дня, когда Адиюх, еще совсем юная, спустилась однажды к звонкому ручью за водой и всадник в черном, ястребом налетев сзади, накрыл ее буркой и помчал в горы.

С того дня ни разу Адиюх не покидала стен одинокой башни на высоком берегу Большого Зеленчука, ни разу она не видела, как встает после дождя в родной долине радуга, не видела, как зацветают весной на зеленых полях ее родины первые подснежники.

Только длинными ночами в коротких снах возвращалась она в свое детство, смеялась с подругами, слушала знакомые песни и звон ручья, на берегу которого выросла.

На горы спускались осенние туманы, но прилетал ветер, и туман уползал. Снега покрывали собой горы, но грело солнце, и снега таяли, обнажая светлые склоны... А печаль с лица Адиюх ни весной ни осенью не уходила.

Чем ты, женщина, недовольна?— спрашивал ее красавец-князь Псабида в редкие минуты возвращения домой после ночных горных дорог,— разве мало золота и роскошных нарядов в моей неприступной башне? И есть ли хоть у одной еще жены такой отважный я знатный муж, как я? Разве не переполняют твое сердце радость и счастье, когда ты: видишь меня?

Башня твоя просторна и богата,— соглашалась Адиюх, робко смежив длинные ресницы,— но мало в ней света для меня. Мое сердце бьется сильней, когда я вижу тебя, но вижу мало. Ты каждую ночь, накинув черную бурку, скачешь куда-то в горы, чтобы пригонять все новые и новые табуны... А я все одна и одна. Зачем ты меня привез на седле и заточил в этой каменной башне, если я тебе не нужна? Зачем заставил полюбить себя?

Ты мне нужна, женщина,— отвечал князь сердито,— иначе я не морил бы своего прекрасного скакуна, похищая тебя...

Тебе нужна не я,— говорила Адиюх.— Когда ночами в снегопад и в дождь по шаткому мосту через грозную реку ты гонишь в башню стада и табуны, я протягиваю навстречу тебе руки, они светятся, и ночь становится светлой, как день... без света моих рук ты не можешь жить, только потому и похитил меня...

Останови свой язык, женщина,— загремел по пустынным ком­натам башни гнев князя,— слепой сове нужен свет твоих рук, орел и темной ночью ясно все видит... Бот мой меч — посмотри... Если ты еще раз высунешь в окно свои руки, я отсеку их этим мечом.

Ночью вновь он отправился 6 горы, и Адиюх по привычке ждала его, гоня сон. Не было ни звезд, ни луны. В плотной мгле бурлила, ворочала камни река под мостом. В ущелье протяжно выли волки, и тонко рыдали шакалы. Гуляка-ветер буянил меж скал.

Крепко закрывала свои глаза Адиюх, но лицо мужа не уходило в темноту. Красивым было это лицо и непроницаемым. Столько лет всматривалась в него все простившая и полюбившая Адиюх, пытаясь увидеть в нем душу Псабиды и в душе его увидеть хотя бы немного нежности и тепла, может быть, почему-то от нее до сих пор спрятан­ных.

Хорошо смотрела Адиюх, но ничего ни разу не сказало лицо Пса­биды о нежности, недаром, видно, звали его Псабидой — твердой душой.

Но она любила его все равно и тревога за него была в эту ночь такой же сильной, как всегда...

Где несется твой конь, Псабида, сейчас в непогоду и мрак? За­чем гонишь статных коней к своей башне не днем, когда над крутыми дорогами висит яркое солнце, а темными беззвездными ночами, словно вор, заметающий следы?

Где скачешь сейчас ты, Псабида, в безлунную ночь, когда конь твой не видит, куда поставить тяжелое копыто?

Прилетел к окнам башни бродяга-ветер и принес с собой топот множества копыт, который был подобен горному обвалу,..

Вскочила Адиюх, подлетела птицей к окну, хотела было как всегда протянуть руки, чтобы сделать светлой темную дорогу мужа, но вспом­нила его гнев и замерла, опустив их, точно птица перебитые крылья...

А Псабида был уже близко. Скоро путь между ним и башней стал равен длине моста над пропастью, где гремела темная и грозная вода.

Посмотрел Псабида вверх через правое плечо — не увидел светлой луны, посмотрел через левое — не увидел ярких звезд, посмотрел в сторону своей башни — не увидел сияния золотых рук. Хотел Псабида крикнуть той, что ждала его, но гордость плотно сомкнула его губы. Стал он молча бороться с ночью, уже половину моста одолел, но за­храпели кони, испуганно вздыбились перед мраком, идущим из про­пасти...

Все свое мужество позвал на борьбу с ночью Псабида, по судьба повернулась к нему спиной.

Трудно человеку без света, совсем трудно. Рухнул мост, и все поглотила пропасть...

Горько рыдала над телом мужа Адиюх, била о скалы белы­ми руками, из которых уже сочилась кровь. От этой крови скалы на берегу Большого Зеленчука и сейчас стоят красные...

До самого заката лила Адиюх горячие слезы, стекавшие прозрач­ным потоком в холодные воды Большого Зеленчука...

На закате могучий и стройный всадник осадил рядом с нею коня, спешился, тронул ее за плечи и бодро сказал:

Добрый день, прелестная женщина!

Какой же он добрый, — горестно воскликнула Адиюх,— он черный, этот день, как ночь.

Нет он добрый,— твердо сказал незнакомец.— Но хватит спо­рить... Предадим земле то, что принадлежит уже ей. Да простит она Псабиде его тяжкие грехи и да станет она ему уютным и теплым домом...

Глубокую яму молча вырыл приезжий, положил в нее Псабиду и высокий холм воздкигнул над ник. Потом расстелил под холмом свою бурку и усталый свалился на нее...

Странный незнакомец,— заговорила с ним Адиюх,— объясни мне свои слова. Почему день, принесший моему сердцу такое горе, ты назвал добрым?

Не спрашивай, женщина,—услышала она,—мой ответ может сделать тебе больно.

Но Адиюх стала настаивать и незнакомец сказал;

— День я назвал добрым потому, что в этот день не стало злого человека, который убивал в горах неосторожных пастухов и угонял их скот, чтобы увеличить число своих уже бесчисленных стад и та­бунов...

Я, нарт Сосруко, о котором ты могла не раз слышать, сто дней и сто ночей искал встречи с этим человеком, чтобы наказать его, и вот сегодня встретился с ним, уже наказанным рукой судьбы...

Не говорят о покойниках плохо, но этот покойник не достоин твоих слез, потому что много крови и слез пролил его меч.

— Зачем ты мне это сказал, Сосруко?—отчаянно заломила руки Адиюх.— Я не могу теперь его любить. Он оскорблял мою гордость и любовь своим равнодушием, но я простила ему его холод. Он раз­ лучил меня навсегда с самым дорогим, что у человека бывает — с ро­диной, но я простила ему это и полюбила его...

Но как я могу ему простить воровство и убийство?! И я вот этими руками освещала ему дорогу разбоя...

Бросилась Адиюх на могилу мужа и безумно принялась ее разгре­бать, до локтей вонзая белые руки в черную землю.

- Зачем? Ты хочешь отдать его тело хищникам?! Мертвых не наказывают!—крикнул Сосруко и, вскочив, попытался удержать жен­щину. Он прижал ее так крепко, что вдруг почувствовал, как в его бо­гатырском теле зажглась кровь...

- Сосруко, что ты делаешь со мной?— удивленно спросила Ади­юх, почувствовав, как непривычно забилось ее сердце, а по телу раз­лилась приятная истома.

- Ты не знала мужчины?—изумился Сосруко.—Как несчастен был Псабида, если страсть к разбою ни разу за столько лет не усту­пила в нем места ничему другому, даже страсти к такой прекраснойженщине, как ты...

- Как плохо было бы,— ужаснулась Адиюх,— если б ты не сказал мне, кем был мой муж... Мое сердце осталось бы навсегда верным Псабиде. Как хорошо, что я встретила тебя!

— Теперь твое сердце свободно, и я самый счастливый нарт из всех нартов,— сказал Сосруко и увез Адиюх с собой.

А Псабида остался лежать на берегу Большого Зеленчука, недалеко от своей неприступной башни, остался в могиле, при­нявшей вид седла после того, как Адиюх пыталась ее раз­рыть.

Как невеста в подвенечном платье, белеет башня на зеленом берегу и только сторона ее, повернутая к могиле Псабиды, покрылась мертвым мхом и почернела, словно солнце испокон веков светило мимо этой одной стороны.