Джелимауз

Совсем не таким, как теперь, был лик земли много тысяч лет назад. Не было на земле тогда ни гор, ни глубоких ущелий, ни больших морей...

Много тысяч лет назад и в небе не бывало того, что бывает иногда, теперь: два больших глаза, которыми небо смотрит на землю — луна и солнце,— никогда не моргали, светили постоянно, и неведомы были людям тогда ни лунные, ни солнечные затмения...

Тот, кому интересно будет знать, отчего изменилось лицо земли и почему небо изменило привычке смотреть не моргая, пусть слушает этот рассказ о Джелимауз.

Джелимауз — значит «рот с клеем» — так назвала мать девяти сы­новей, рожденную десятой единственную дочь. Малютка при появле­нии на свет удивила всех не по-детски большим и красивым ртом, ко­торый почти всегда оставался плотно сомкнутым и открывался лишь, для того, чтобы крепко схватить сразу оба соска материнской груди и не отпускать до тех пор, пока не оторвут силой.

Братья безумно обожали сестру-малютку, и только самый млад­ший из них сразу помрачнел, как только увидел ее, спустившись с гор, где пас до этого овец.

- Ее нужно немедленно отнести в лес и бросить,— сказал он матери.

- Пусть лучше тебя съедят волки в том лесу,— ответила мать сердито.— И если ты способен так говорить о сестре, знай, что один ноготок на ее мизинце мне в сто раз дороже, чем ты.

- Если так, пусть с вами остаются покой и счастье,— грустно сказал сын,— а я ухожу из этих краев подальше, потому что глаза мои не могут видеть эту девочку.

Пастух одиноко бродил в далеких землях, пока не встретил двух слепых — старика и старуху — у которых жил очень долго как сын.

Старые слепцы так полюбили, так были довольны своим прием­ным сыном, заботливым и добрым, что однажды от счастья прозрели.

Много ли прошло времени, мало ли, никто точно не знает, но в один из солнечных дней пастух затосковал по земле, где родился, в решил пойти и хоть одним глазом, хоть издалека посмотреть на свой аул, с которым так давно простился.

— Мы ослепли от горя, когда умер наш единственный сын,— ска­зал ему на прощанье старик,— и от радости снова прозрели, когда при­шел к нам ты. Нелегко нам отпускать тебя, но ничто человеку не за­менит родины... Иди. Счастье, которое ты нам подарил своим приходом так велико, что останется в нас и после твоего ухода... Пусть легким в близким будет твой трудный и далекий путь к родине. Возьми в дорогу моего коня, мой длинный меч и обеих моих бор­зых собак... Они тебе пригодятся.

Но пастух наотрез отказался от дорогих подарков и, чтобы не оби­деть старика, взял у него только охотничью сумку с едой, питьем, бритвой, деревянным шилом и точильным бруском.

Еще издали, прислушиваясь к своему сердцу, пастух почувствовал беду: приближаясь к аулу, он не встретил ни зверя, ни птицы, не услы­шал обычного лая собак... Не увидел он привычных струек дыма над аульными трубами, не увидел и самих труб, и домов.

Аул исчез, остался один лишь дом, дом, в котором он родился и рос, где оставил отца и мать, братьев и сестру-малютку с недетским сильным ртом.

Она и встретила его, обняла, усадила и, почти не раздвигая синих губ, каким-то странным утробным голосом затрубила:

- Любезный братец мой, подожди немного, сейчас я позабочусь о том, что нужно для желудка.

- Беги, глупый,— запищала вынырнувшая перед ним из-под зем­ли белая мышь,— Она пошла подточить свои зубы. Сначала она съела свою мать; потом отца и братьев, потом всех аульчан... От нее никто убежать не смог, но ты беги, в сторону солнца беги, оттуда к тебе, как я слышу по гулу земли, мчится помощь.

Как ветер несся вперед охотник, а Джелимауз мчалась быстрее ветра. За полдня пробежала она дневной путь брата и громовым сме­хом загрохотала нагоняя его.

— О, заходящее солнце,—взмолился он,—преврати этот точиль­ный брусок в горы на пути моей страшной сестры.

И тут же выброшенный из охотничьей сумки брусок превратился в громадную гору Минги-Тау, что значит Эльбрус.

Джелимауз хотела обежать ее, но выросла перед ней другая гора Казбек.

Так она металась с одной стороны в другую и пред нею выраста­ли все новые и новый горы. Но сколько бы их не выросло, Джелимауз одолела все и снова стала нагонять брата.

Брат опять взмолился солнцу и бросил сразу и бритву и деревян­ное шило. Глубокие ущелья легли и дремучие леса встали перед Джелимауз. Но и это задержало ее лишь до вечера.

— О, всходящая луна,— в третий раз взмолился пастух, бросая назад суулук (прим. специальная посуда для воды) с водой,— преврати это в большие моря.

Одно за другим всю ночь переплывала моря Джелимауз и к утру снова захохотала за спиной брата.

Когда погасла на небе последняя звезда, она, наконец, догнала его и схватила железными пальмами за горло...

Высунул язык пастух и захрипел, но пальцы на горле внезапно разжались, открыл он глаза и понял, что спасен...

Две борзые, рыча, терзали Джелимауз, а невдалеке, потрясая ме­чом, скакал на коне старик...

Джелимауз свирепо отбивалась от псов, сама рычала и кусала их, а когда увидела, как близок старик со сверкающим мечом, выпрями­лась, взмахнула руками, как крыльями, и со страшным хохотом начала подниматься под облака...

Две борзые, впившись клыками в ее бока, поднялись с нею в небо и не вернулись на землю.

Они, говорят, вернутся, когда Джелимауз состарится, высохнет и обратится в прах.

А пока она сильная и пока сильна в ней ненависть к людям, надо крепко держать ее за бока и не пускать к луне и солнцу, чтобы она не смогла погасить свет и тепло, рожденные на небе для земли.

Очень утомителен вечный поединок со Злом и Ненавистью, сто­рожа иногда засыпают, и сразу мир начинает погружаться во мрак. Поэтому при лунном или солнечном затмении люди на земле гремят в колотушки, звонко бьют в медные тазы, отчаянно кри­чат: будят уснувших сторожей.

Сами мы этого не видели, но вот так, рассказывают, изменился лик земли, и небо изменило привычке смотреть на землю постоянно светлыми глазами — луной и солн­цем.