Мозаика власти

В 1985 г. компания General Motors, крупнейший в Америке производитель автомобилей, приобрела контроль над Hughes Aircraft, компанией, основанной живущим в уединении эксцент­ричным миллиардером Ховардом Хьюджесом. GM заплатила 4,7 млрд. долл. — это самая большая сумма, которую до тех пор пла­тили за корпоративное приобретение. Мания слияний, четвертая с 1900 г., началась в начале 80-х, и каждый год в Америке проис­ходило все больше корпоративных браков, вплоть до 1988 г., когда в 3487 приобретений или слияний была вовлечена астро­номическая сумма — 227 млрд. Затем, в 1989 г. все старые рекор­ды были снова побиты, когда RJR-Nabisco перешла в другие руки за 25 млрд. долл.

Короче говоря, всего за четырехлетний период максимальный размер этих слияний увеличился более чем в пять раз. Даже с по­правкой на инфляцию рост масштабов был колоссальным. Из 20 самых крупных сделок в истории США — все они совершены между 1985 и 1989 гг. — большинство включало в себя соединение амери­канских фирм. Теперь, напротив, едва ли не каждый день появля­ются новые газетные заголовки, извещающие о «смешанных бра­ках» — слияниях, пересекающих государственные границы. Так,

японская Bridgestone приобретает Firestone Tire & Rubber. Sara Lee заглатывает голландскую компанию Akzo. Английская Cadbury Schweppes поглощает французскую Chocolat Poulain. Французская Hachette покупает американскую Grolier. Sony приобретает Columbia Pictures.

«Необычайный размах всемирной активности по вступлению во владение... не проявляет никаких признаков уменьшения, — пишет «Financial Times». — В действительности борьба за то, что­бы реорганизовать несколько ключевых отраслей промышленнос­ти, по-видимому, ускоряется,...движимая факторами, выходящи­ми за пределы шагов по отбиранию имущества, которые были искрой американского бума слияний»¹.

Как здесь предполагается, хотя многие слияния изначально основывались на эксплуатации финансовых и налоговых странно­стей с целью быстрого обогащения, другие были стратегическими. Так, поскольку Европа мчалась к тотальной экономической ин­теграции, многие ее крупнейшие компании слились, надеясь до­биться преимущества на общеевропейском рынке и предотвратить продвижение японских и американских гигантов. Американские и японские «женихи» искали европейских «невест».

Некоторые компании мыслили еще более масштабно, готовясь действовать на всем так называемом рынке триады — Европы, Соединенных Штатов и Японии. Помимо этого, несколько фирм мечтали о настоящем завоевании «глобального рынка». Вся эта бешеная активность привела к глубокой обеспокоенности тем, что экономическая власть концентрируется в нескольких руках. По­литики и профсоюзы нападали на так называемую манию сделок. Те, кто писал о финансах, сравнивали ее с нагнетающейся ярос­тью акул.

Взглянув только на проблему финансового размера, можно прийти к убеждению, что власть в экономике будущего в конце концов будет контролироваться крошечной горсткой огромных иерархических монолитов, весьма похожих на изображаемые в кинофильмах.

Однако этот сценарий уж слишком прост. Во-первых, было бы ошибкой предполагать, что все эти мегафирмы останутся склеен­ными. За предыдущими маниями слияний через несколько лет

последовали волны расставаний. Впереди вырисовывается новый тур разводов. Порой исчезает ожидаемый рынок. Иногда культуры объединенных фирм приходят в столкновение. Или базовая стра­тегия была изначально неверной. Действительно, как мы отмечали раньше, многие недавние выкупы в реальности были спроектиро­ваны, когда в уме держали расставание, так что после гигантского слияния различные единицы отбрасываются от центрального стерж­ня, скорее сокращая, чем увеличивая масштаб получившейся в ре­зультате фирмы.

Во-вторых, мы являемся свидетелями увеличивающегося разъ­единения между миром финансов и «реальной» экономикой, где производятся и распределяются предметы и услуги. Как показали два захватывающих дух краха биржевого рынка в конце 80-х, иног­да возможно, по крайней мере временное, крушение финансового рынка без значительного разрыва реальных операций экономики в более широком смысле. Ведь сам по себе капитал становится ме­нее, а не более значимым в экономике производства материаль­ных ценностей.

В-третьих, большой размер не обязательно добавляет власти. Многие гигантские фирмы обладают огромными властными ре­сурсами, но не могут эффективно развернуть их. Как узнали Со­единенные Штаты во Вьетнаме, а советские в Афганистане, раз­мер в абсолютном значении не гарантирует победу. Однако, и это еще важнее, чтобы знать, как будет распределяться власть в какой-либо отрасли промышленности или экономики, нам нужно взгля­нуть на отношения, а не просто на структуры. А когда мы это сде­лаем, то обнаружим удивительный парадокс.

В то же самое время, когда некоторые фирмы раздуваются (или разбухают), мы видим и движение в противоположную сторону, которое дробит крупные области бизнеса на все более и более мел­кие единицы и одновременно поощряет распространение малого бизнеса. Таким образом, концентрация власти — это только поло­вина истории. Вместо единственной модели мы наблюдаем две диаметрально противоположные тенденции, сходящиеся в новый синтез.

Возникая из взрывной новой роли знаний в экономике, появ­ляется новая структура власти: мозаика власти.